Текст книги "Элантрис"

Автор книги: Брендон Сандерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Следующий вопрос Сарин задала с некоторой заминкой:

– Так вы не думаете, что элантрийцы – то, что от них осталось, – порождения зла?

– Свракисс, как их называют фьерденцы? – весело переспросил Омин. – Нет, хотя я слыхал, что наш новый джьерн учит именно так. Боюсь, что его откровения только разжигают ненависть.

Принцесса задумчиво постукивала пальцем по щеке.

– Может, он того и добивается.

– Для чего? Чего он надеется добиться?

– Не знаю, – призналась Сарин.

Омин снова покачал головой.

– Не могу поверить, чтобы любой последователь бога, даже джьерн, опустился до такого.

Его лицо приняло отсутствующее выражение, и жрец, нахмурившись, задумался над ее предположением.

– Отец? – позвала Сарин. – Отец?

На втором вопросе Омин встряхнул головой, как будто удивляясь, что она еще здесь.

– Прости, дитя. О чем мы говорили?

– Вы так и не рассказали мне до конца, в чем заключается Кручина.

Частые собеседники коротышки-жреца привыкли к его провалам в памяти.

– Ах да. Кручина вдовы. Коротко говоря, дитя, ты должна оказать стране какую-то услугу – чем сильнее ты любила мужа и чем выше твое положение в обществе, тем сильней испытание. Большинство раздают бедным еду и одежду. Кстати, если ты займешься раздачей лично, будет еще лучше. Кручина – это служение людям, напоминание высшим мира сего об их человечности.

– Но где мне взять деньги? – Принцесса еще не решила, как попросить Йадона о содержании.

– Деньги? – удивленно переспросил Омин. – Ты же одна из богатейших вдов Арелона. Разве ты не знаешь?

– Как это?

– Ты унаследовала имение принца Раодена, дитя, – пояснил жрец. – Он был очень богат, его отец не допустил бы иного. При правлении короля Йадона наследный принц никак не может быть беднее герцога. По тем же соображениям для его величества окажется невероятным позором, если его невестка окажется несостоятельной. Тебе необходимо обратиться к придворному казначею, я уверен, что он позаботится о твоем наследстве.

– Спасибо, отец. – Принцесса благодарно обняла жреца. – Меня ждут дела.

– Я всегда рад тебе, дитя. – Омин обернулся обратно к окну.

Покидая часовню, Сарин была уверена, что он уже успел позабыть о ней и отправился в путешествие по своим мыслям.

Эйш ожидал ее снаружи, со свойственным ему долготерпением паря у двери церкви.

– Не понимаю, зачем ты так волновался, – обратилась к нему Сарин. – Омин хорошо относится к элантрийцам, он бы не возражал против твоего присутствия в часовне.

Эйш замерцал. Он не переступал порога кораитской церкви с тех пор, как много лет назад его вышвырнул за дверь патриарх Шу-Корат Сейналан.

– Я не против ожидания, госпожа. Меня не покидает предчувствие, что, несмотря на уверения жреца, мы оба будем признательны, если не станем попадаться друг другу на глаза.

– Не согласна, но я не хочу спорить. Ты слышал, о чем мы говорили?

– У сеонов превосходные уши, госпожа.

– У вас вообще нет ушей! И что ты об этом думаешь?

– Правильно проведенный обряд Кручины кажется мне подходящим способом получить признание в городе.

– Ты читаешь мои мысли.

– Одно замечание, госпожа. Вы говорили о дереитском яжьерне и Элантрисе. Когда я обследовал ночью город, то заметил, как Хратен расхаживает по городской стене. Несколько ночей подряд я возвращался туда и пару раз видел его. Кажется, он сдружился с капитаном элантрийской гвардии.

– Что ему надо от элантрийцев? – с досадой спросила Сарин.

– Я сам не понимаю, госпожа.

Принцесса нахмурилась, пытаясь свести воедино то, что она знала о действиях джьерна в Элантрисе. Ей не приходило в голову ничего путного. Возможно, разгадав загадку, ей удастся решить одну из своих проблем, а заодно досадить фьерденцу.

– Ты знаешь, мне не обязательно понимать, чего он добивается, чтобы помешать ему, – произнесла она вслух.

– Знание пойдет вам на пользу, госпожа.

– Такой роскоши я лишена. Но если джьерн хочет вызвать у людей ненависть к элантрийцам, моя задача – сделать все наоборот.

Эйш помолчал.

– Что вы задумали, госпожа?

– Увидишь, – с улыбкой ответила Сарин. – Сначала вернемся во дворец. Я уже давно хотела поговорить с отцом.

– Ин? Я рад, что ты решила связаться со мной. Я волновался.

Перед принцессой висело светящееся изображение Эвентио.

– Ты мог вызвать меня в любой момент, отец.

– Не хотел вмешиваться, родная. Я знаю, как ты ценишь независимость.

– Независимость никак не сравнится с долгом, отец. Государства рушатся – у нас нет времени слишком заботиться о личных чувствах.

– Поправка принимается, – со смешком ответил король.

– Как дела в Теоде?

– Не слишком хорошо. – Голос Эвентио посерьезнел. – Настали тревожные времена. На днях мне пришлось положить конец еще одному культу мистерий Джескера; накануне затмения они растут как грибы.

Сарин пробрала дрожь: мистерии всегда привлекали странных личностей, с которыми теоданскии король не любил иметь дело. Но принцесса видела, что его беспокоит не только это.

– Что-то еще, отец?

– Боюсь, что так. И гораздо худшее.

– Что?!

– Ты помнишь Эшгресса, фьерденского посла?

– Да, – нахмурилась Сарин. – Что он натворил? Публично тебя проклял?

– Хуже. Он покинул страну.

– Покинул страну? После всех хлопот, на которые пошел Фьерден, чтобы мы впустили его обратно?

– Именно так, Ин. Он произнес в порту прощальную речь и увез с собой всю свою свиту. Его исход оставил после себя неприятное чувство окончательного разрыва отношений.

– Нехорошо, – согласилась принцесса. Фьерден всегда истово настаивал на том, чтобы иметь в стране представителей. Если Эшгресс покинул страну, то он действовал по личному приказу вирна. Попахивало полным отказом дереитов от Теода.

– Я боюсь, Ин. – От слов отца мурашки побежали у нее по коже. Он был одним из самых бесстрашных людей.

– Ты не должен так говорить.

– Я признался только тебе. Я хочу, чтобы ты понимала, насколько серьезно наше положение.

– Я знаю, – ответила Сарин. – Я понимаю. В Каи появился джьерн.

Эвентио пробормотал несколько проклятий, которых она никогда от него не слышала.

– Я справлюсь с ним, отец, – поторопилась добавить принцесса. – Мы не спускаем друг с друга глаз.

– Кто это?

– Его зовут Хратен.

Отец снова чертыхнулся, еще более зло.

– Идос Доми, Сарин! Ты не знаешь, кто он? Хратен получил назначение в Дюладел за полгода до падения республики.

– Я догадывалась.

– Я хочу, чтобы ты вернулась. Джьерн чрезвычайно опасен – ты знаешь, сколько людей погибло во время дюладелской революции? Десятки тысяч!

– Отец, я знаю.

– Я высылаю за тобой корабль. Мы построим оборону здесь, куда не ступает нога джьернов.

– Я не уеду, – без колебаний ответила девушка.

– Сарин, подумай. – Король перешел на спокойный, просительный тон, к которому он прибегал, когда хотел добиться чего-то от дочери. Обычно ему это удавалось: отец являлся одним из немногих людей, кто мог уговорить ее передумать. – Всем известно, что арелонское правительство село в лужу. Если Хратен ухитрился перевернуть Дюладел, ему не составит труда проделать то же самое в Арелоне. У тебя не будет надежды остановить его, если против тебя выступит целая страна.

– Я должна остаться, независимо от успеха.

– Чем ты им обязана, Сарин? – умолял король. – Мужу, с которым толком не знакома? Чужому народу?

– Я – дочь арелонского короля.

– Ты также дочь теоданского. Какая разница? Здесь люди знают и уважают тебя.

– Они знают меня, отец, но уважение… – Сарин откинулась на спинку стула, слова оставляли во рту кислый привкус. На нее нахлынули старые чувства, которые заставили покинуть родину, променять ее на чужую землю.

– Я не понимаю, Ин. – В голосе короля слышалось страдание.

Сарин вздохнула и закрыла глаза.

– Ох, отец, ты никогда этого не замечал. Для тебя я всегда была радостью – красивой умницей-дочкой. Никто не осмеливался сказать тебе, что обо мне думают.

– О чем ты говоришь?! – К Эвентио вернулись властные нотки монарха.

– Отец. Мне почти двадцать пять, и я прямолинейна, умна и часто говорю в глаза обидные вещи. Ты должен был заметить, что никто не пытался искать моей руки.

Король помолчал.

– Я думал об этом, – признал он.

– Меня считали сварливой старой девой, с которой никому не хотелось связываться. – Принцесса безуспешно пыталась удержать горечь, кипящую внутри. – Мужчины посмеивались за моей спиной. Никто не смел ухаживать за мной, поскольку боялся, что его засмеют товарищи.

– Я думал, что ты ценишь независимость… не считаешь их достойными потраченного времени…

Сарин горько рассмеялась.

– Отец, ты любишь меня. Ни один родитель не признает, что его дочь недостаточно привлекательна. Но, по правде говоря, мужчинам не нужна умная жена.

– Неправда, – немедленно возразил Эвентио. – Твоя мать невероятная умница.

– Ты – исключение, отец, поэтому и не понимаешь. Сильная женщина – не такое уж удачное приобретение, даже в Теоде, где к нам относятся более прогрессивно. На самом деле особой разницы не существует. Теоданцы утверждают, что предоставляют своим женщинам большую свободу, но при этом подразумевают, что свобода изначально принадлежит мужчинам, раз они ее раздают.

В Теоде я останусь незамужней дочерью. В Арелоне я – овдовевшая супруга. Разница огромная. Как бы я ни любила Теод, мне придется жить с неотступным напоминанием, что я никому не нужна. Здесь у меня появилась возможность убедить себя, что кто-то хотел провести со мной жизнь, пусть даже ради государственной выгоды.

– Мы найдем тебе кого-нибудь другого.

– Не думаю. У Теорна родились дети; мой муж не получит трона, а это – единственная причина, по которой теоданец решится на брак со мной. И никто из дереитов не возьмет в жены принцессу Теода. Остается Арелон, где брачный контракт лишает меня права снова выходить замуж. Нет, отец, мы никого не найдем мне в мужья. Лучшее, что я могу сделать, – воспользоваться своим положением здесь. По крайней мере, в Арелоне я получаю толику уважения, не беспокоясь, как мои действия отразятся на шансах выйти замуж.

– Я вижу. – Принцесса ясно услышала в голосе отца недовольство.

– Неужели мне нужно просить не волноваться за меня? На нас надвигаются неприятности посерьезнее.

– Я не могу перестать волноваться за тебя, девочка. Ты у меня единственная дочь.

Сарин опустила голову, отчаянно придумывая, как перевести беседу на другую тему, прежде чем из глаз польются слезы. Ей стало стыдно за то, что она разрушила наивные иллюзии отца, и принцесса ухватилась за первую пришедшую в голову мысль:

– Дядя Киин живет в Каи.

Она услышала прерывистый вздох с другой стороны идущей через сеонов связи.

– Не упоминай при мне его имени, Ин.

– Но…

– Нет.

Сарин вздохнула.

– Ладно, поговорим о Фьердене. Что замышляет вирн?

– На сей раз даже предположить не могу. – Эвентио благодарно позволил увести разговор в сторону. – Что-то грандиозное. Перед теоданскими купцами закрываются северные и южные границы, а наши послы пропадают без следа. Я собираюсь отозвать их на родину.

– А твои осведомители?

– Тоже исчезают. Уже месяц я не могу никого заслать в Велдинг, и только Доми знает, что там затевают вирн и его джьерны. Послать же шпиона во Фьерден – все равно что отправить его на верную смерть.

– Но тем не менее ты их отправляешь, – тихо произнесла принцесса, распознав муку в отцовском голосе.

– Приходится. Приносимые сведения спасут тысячи, хотя на совести легче не становится. Я хотел бы послать кого-нибудь в Дахор.

– В монастырь?

– Да. Мы знаем, чем занимаются другие обители: Рэтбо тренирует неуловимых убийц, во Фьелдоре обучают шпионов, а в большинстве остальных – воинов. Но Дахор меня беспокоит. Я слышал о нем ужасные вещи, и у меня в голове не укладывается, что даже дереиты способны на подобные зверства.

– Похоже, Фьерден готовится к войне?

– Трудно сказать, явных признаков нет, но кто знает. Вирн может послать на нас набранную из разных стран армию в любую минуту. Слабым утешением служит тот факт, что, скорее всего, он не догадывается, что мы знаем. К несчастью, знание ставит меня в крайне неловкую позицию.

– В каком смысле?

Король ответил не сразу.

– Если вирн объявит святую войну, Теоду конец. Нам не выстоять против объединенной армии Востока, Ин. Я не собираюсь сидеть сложа руки и наблюдать, как мой народ погибает.

– Ты собираешься сдаться?! – возмущенно воскликнула Сарин.

– Долг монарха – защищать свою страну. Если я окажусь на распутье между обращением в Дерет и уничтожением королевства, придется выбрать меньшее из двух зол.

– Наша страна не такая бесхребетная, как Джиндо!

– Джиндосцы показали себя мудрым народом, Сарин, – твердо ответил Эвентио. – Они сделали необходимый для выживания выбор.

– Но это означает полную сдачу!

– Это означает принятие разумного решения. Пока я ничего не предпринимаю. Пока две наши страны существуют, остается надежда. Но стоит Арелону пасть, и мне придется покориться. Мы не можем сражаться против всего мира, Ин; песчинка не способна остановить океан.

– Но… – Сарин не знала, что возразить. Она видела, в какой ситуации оказался отец. Встретиться с Фьерденом на поле битвы означает полное поражение. Сменить веру или умереть – от обоих вариантов к горлу подступала тошнота, но обращение казалось более разумным решением. Только в глубине души принцессе не давала покоя мысль, что лучше умереть, если ее смерть поможет правде восторжествовать над грубой силой.

Ей придется очень постараться, чтобы отцу не пришлось столкнуться с подобным выбором. Если Сарин остановит Хратена, то, возможно, ей удастся остановить и вирна. По крайней мере, на время.

– Тем более мне следует остаться в Арелоне, отец, – не допускающим возражения тоном заявила принцесса.

– Я знаю, Ин. Но я боюсь, что тебе грозит опасность.

– Я понимаю. Но если Арелон падет, я скорее останусь здесь и умру, чем увижу, что произойдет в Теоде!

– Будь осторожна и не спускай глаз с джьерна. О, кстати! Если выяснишь, почему вирн решил топить корабли Йадона, поделись со мной.

– Что?! – не веря своим ушам вымолвила Сарин.

– Ты не знаешь?

– Чего не знаю?

– Король Йадон потерял свою торговую флотилию почти целиком. По официальным данным, в нападениях винят пиратов, остатки банды Дрейка Душителя. Но мои источники указывают на вирна.

– Так вот что это было!

– Что?

– Четыре дня назад я была на балу, – объяснила принцесса. – Королю доставили сообщение, которое ужасно его расстроило.

– По времени совпадает, – согласился отец. – Я узнал два дня назад.

– Зачем вирну нападать на мирные торговые корабли? Если только… Идос Доми! Если король потеряет доходы, то ему грозит лишение трона!

– Выходит, вся эта чушь о титулах и деньгах – правда?

– Абсолютная. Йадон отбирает титулы у семей, которые не в состоянии сохранить доходы; таким образом, разорение короля подорвет основу его власти. Хратен заменит его кем-нибудь более покладистым и верным Шу-Дерет и получит Арелон на тарелочке!

– Похоже на правду. Йадон загнал себя в угол, подведя под монаршую власть настолько шаткую базу.

– Скорее всего, здесь замешан Телри, – продолжала размышления Сарин. – Вот почему он потратился на тот бал – герцог желает показать, что его состоянию ничто не угрожает. Меня не удивит, если его расходы покрыло фьерденское золото.

– Что ты собираешься делать?

– Остановить их. Даже против своей воли; я сильно не люблю Йадона.

– К несчастью, получается, что Хратен не оставил нам широкого выбора союзников.

Сарин кивнула.

– Я попала в одну лодку с элантрийцами и Йадоном – не самое завидное положение.

– Что Доми послал, за то и будем благодарны, дочка.

– Сейчас ты похож на жреца.

– В последнее время у меня появились причины стать примерным прихожанином.

Принцесса задумалась, выбирая слова.

– Мудрый выбор, отец. Если Доми собирается нам помочь, то лучшего времени не найти. С Теодом придет конец и Шу-Корат.

– Временно, – твердо произнес Эвентио. – Правду нельзя победить, Сарин. Даже если люди ненадолго забывают о ней.

Сарин лежала в постели. Единственное освещение в комнате исходило от Эйша, висящего в ногах кровати, да и он потемнел, так что видимым оставался только эйон в его центре.

Разговор с отцом завершился час назад, но тревожные мысли не покинут ее много месяцев. Принцесса никогда не рассматривала сдачу как возможный исход противостояния с Фьерденом, а сейчас поражение казалось неизбежным. Ее волновала перспектива сдачи Теода на милость вирна; сомнительно, чтобы тот оставил отца у власти, даже если Эвентио сменит веру. Она также знала, что теоданский король с радостью пожертвует своей жизнью ради спасения страны.

Сарин также думала о собственной жизни и о Теоде. Она оставила позади то, что любила больше всего на свете: отца, брата, мать. Леса вокруг столицы Теоина, припорошенные снегом пейзажи. Однажды она проснулась и увидела, что все вокруг покрывает тонкий слой льда; деревья казались унизанными сверкающими под зимним солнцем драгоценностями.

Но помимо приятных воспоминаний, Теод напоминал о боли и одиночестве. Он олицетворял собой исключение из обшества и унижение перед мужским полом. С раннего детства принцесса показала, что обладает острым умом и не менее острым языком. Оба качества отделили ее от остальных девушек; Сарин не единственная отличалась сообразительностью, но другим хватало ума держать ее при себе, пока они не выскочат замуж.

Конечно, не все мужчины искали глупых жен, но немногие из них чувствовали себя уютно рядом с женщиной, которая могла без труда затмить их умом и образованностью. К тому времени, как Сарин осознала, что вредит себе, все подходящие ей мужчины оказались женатыми. В отчаянии она попыталась вызнать бытующее у придворных мнение о ней и пришла в ужас, услышав о насмешках и издевательствах за своей спиной. И чем дальше, тем хуже, – насмешки усиливались, а Сарин не молодела. В стране, где практически любая девушка к восемнадцати годам имела за плечами по меньшей мере помолвку, в двадцать пять принцесса считалась старой девой. Долговязой, нескладной, сварливой старой девой.

Грустные размышления прервал шорох. Он доносился не из коридора или из-за окна, его источник был где-то рядом. Испуганная Сарин села в кровати и приготовилась прыжком вскочить на ноги. Только тогда принцесса поняла, что шум доносится из-за стены. Она недоуменно нахмурилась: с той стороны к ее спальне не примыкали комнаты, это была внешняя стена с окном, открывавшимся на город.

Шорох не повторился, и Сарин поспешила убедить себя, что это оседают стены дворца. Несмотря на снедающие ее тревоги, принцессе нужен был отдых.

Глава восемнадцатая

Дилаф появился в дверях кабинета Хратена, занятый своими мыслями. Но тут он увидел сидящего в кресле у стола элантрийца.

Артет едва не умер от потрясения.

Хратен усмехнулся, наблюдая, как у жреца выпучились глаза и перехватило дыхание, а лицо приобрело сходный с доспехом джьерна оттенок.

– Храггат Джа! – выпалил артет первое пришедшее в голову фьерденское проклятие.

Хратен вздернул брови – не потому что ругательство обидело его, но скорее удивленный, как легко оно сорвалось с губ Дилафа. По всей видимости, артет погрузился во фьерденскую культуру с головой.

– Поздоровайся с Диреном, артет! – приказал верховный жрец, указывая на элантрийца. – И будь любезен воздерживаться от поминания имени Джаддета всуе. Мне бы не хотелось, чтобы ты перенял эту фьерденскую привычку.

– Он элантриец!

– Верное наблюдение, артет. И даже не думай о том, чтобы предать его огню.

Хратен откинулся в кресле, с улыбкой наблюдая, как Дилаф пытается прожечь взглядом элантрийца. Он знал, как поведет себя артет, когда вызывал его, и, хоть считал мелкие гадости ниже своего достоинства, наслаждался моментом сполна.

Дилаф наградил джьерна полным ненависти взглядом, но тут же постарался прикрыть его покорностью.

– Что он здесь делает, хроден?

– Меня посетила мысль, что нам следует знать врага в лицо, артет.

Хратен поднялся и подошел к перепуганному элантрийцу. Они с Дилафом говорили на фьерделле, и на лице Дирена замерли недоумение и животный страх.

Джьерн присел перед ним на корточки, изучая демона.

– Они все лысые? – с интересом спросил он артета.

– Поначалу нет. – В голосе жреца все еще звучала обида. – Когда кораитские собаки готовят их к отправке в Элантрис, у них обычные прически. И кожа гораздо бледнее.

Хратен провел ладонью по щеке пленника, на ощупь кожа оказалась жесткой. Элантриец не сводил с него перепуганных глаз.

– А черные пятна? Они выступают у всех?

– Первый признак, хроден. – Дилаф, казалось, смирился обстоятельствами. Или же сумел подавить первый всплеск ненависти, перейдя к более сдержанной форме отвращения. – Обычно шаод случается по ночам. Когда проклятые просыпаются, на них обнаруживают темные пятна. Со временем вся кожа темнеет до серовато-коричневого цвета, как у него.

– Как у мумии, – заметил верховный жрец. В свое время он посещал Сворданский университет и видел хранящиеся там для изучения тела.

– Наподобие. Но кожа – не единственный признак, хроден. Их внутренние органы также гибнут.

– Откуда ты знаешь?

– Их сердца не бьются, а мозг не работает. У нас остались свидетельства с первых дней реода, до той поры, как их заперли в городе. За несколько месяцев они впадают в ступор, едва передвигаются и только и делают, что стонут от боли.

– Боли?

– Их души горят в пламени властелина Джаддета, – пояснил Дилаф. – Оно разгорается внутри них все ярче, пока не поглотит разум. Это их кара.

Хратен кивнул и отвернулся от элантрийца.

– Вам не следовало прикасаться к нему, – сказал артет.

– Кажется, ты утверждал, что лорд Джаддет защитит верных ему. Чего мне бояться?

– Вы привели в церковь исчадие ада, хроден.

Джьерн фыркнул.

– Ты прекрасно понимаешь, артет, что в этом здании нет ничего святого. Мы не можем освятить землю страны, которая не исповедует Шу-Дерет.

– Конечно. – По неизвестной причине глаза Дилафа загорелись жадным огнем.

Его выражение навеяло на Хратена тревогу. Возможно, не следует оставлять его в одной комнате с элантрийцем надолго.

– – Я призвал тебя, чтобы ты начал приготовления к вечерней проповеди. Я буду занят: я хочу расспросить элантрийца.

– Как прикажете, хроден. – Жрец не сводил глаз с пленника.

– Ты свободен, артет.

Дилаф недовольно заворчал, но проворно покинул кабинет и отправился выполнять приказ джьерна.

Хратен повернулся к элантрийцу. Что бы ни утверждал артет, жалкое существо не казалось лишенным разума. Доставивший его капитан элантриискои гвардии называл его по имени, что означало, что тот не лишен дара речи.

– Ты понимаешь меня, элантриец? – Дирен кивнул.

– Интересно, – задумчиво произнес джьерн.

– Чего ты от меня хочешь? – спросил элантриец.

– Просто задать несколько вопросов.

Хратен вернулся к столу. Он с любопытством осматривал сидящее перед ним существо; ни разу за время многочисленных странствий ему не доводилось видеть похожую болезнь.

– У тебя есть еда? – При упоминании о пище глаза пленника блеснули диким огнем.

– Если ты ответишь на мои вопросы, я обещаю отослать тебя обратно в Элантрис с полной корзиной хлеба и сыра.

Существо ожесточенно закивало.

«Голодный, – с любопытством отметил Хратен. – И что там говорил Дилаф, нет сердцебиения? Может, болезнь поражает обмен веществ, и сердце бьется так быстро, что удары невозможно уловить? Отсюда и повышенный аппетит».

– Кем ты был прежде, чем попал в Элантрис?

– Крестьянином, господин. Работал на полях Эйорской плантации.

– И как долго ты прожил в Элантрисе?

– Меня отправили туда осенью. Семь или восемь месяцев? Я потерял счет…

Получалось, что еще одно утверждение Дилафа о том, что элантрийцы впадают в ступор, оказалось неверным. Хратен задумался, пытаясь определить, какие сведения о проклятом месте пойдут ему на пользу.

– На что похожа жизнь в городе?

– Она ужасна, господин. – Дирен опустил голову. – Там правят банды. Если забредешь не туда, они могут погнаться за тобой и сильно побить. Никто не рассказывает новичкам о правилах, так что если не быть осторожным, можно забрести на рынок… Там очень плохо. А теперь появилась новая шайка, рассказывают элантрийцы на улицах. Четвертая, сильнее прочих.

Существование банд указывало на наличие хоть какого-то общества. Хратен нахмурился. Если верить пленнику и банды действительно отличаются жестокостью, то можно использовать их перед прихожанами как пример свракисса, порождений зла. Тем не менее, глядя на покорного Дирена, джьерн начал думать, что лучше продолжать проклинать Элантрис на расстоянии. Если многие элантрийцы окажутся такими же безобидными, как сидящий перед ним крестьянин, жители Каи не примут идею о демонах всерьез.

В процессе расспросов верховный жрец выяснил, что познания Дирена об Элантрисе вряд ли пойдут ему на пользу. Тот не смог объяснить, на что похож шаод – с ним превращение случилось во сне. Элантриец утверждал, что он мертв, не объясняя, что имеет в виду, и что его раны не излечиваются. Он даже показал порез на руке. Так как тот не кровоточил, Хратен заключил, что края раны просто не сходятся, как положено.

Об элантриискои магии Дирен не знал ничего. Он утверждал, что видел, как другие рисуют в воздухе магические символы, но сам не имел о них понятия. Он только знал, что зверски голоден, жаловался на разные лады и еще дважды повторил, что боится банд.

Удовлетворенный подтверждением догадок – Элантрис оказался суровым местом, но совершенно человеческим в способах выражения жестокости, – Хратен послал за капитаном, который привел элантрийца.

Капитан элантрийской гвардии вошел в кабинет с опаской. Он носил плотные перчатки и заставил Дирена подняться, тыча в него длинной палкой. Офицер с радостью принял от верховного жреца мешочек с монетами и с готовностью закивал, когда тот попросил его купить бывшему крестьянину еды. В дверях капитан с пленником разминулись с возвращающимся Дилафом. Тот разочарованно наблюдал, как добыча ускользает из его рук.

– Все готово?

– Да, хроден. Люди начинают прибывать.

– Хорошо. – Хратен откинулся на спинку стула и задумчиво сплел пальцы.

– Вас что-то беспокоит?

Джьерн покачал головой.

– Я обдумываю сегодняшнюю речь. Думаю, нам пора перейти к следующему шагу реализации плана.

– Какому, хроден?

– Мы успешно обозначили свою позицию касательно Элантриса. Толпа быстро отыщет в своей среде демонов, стоит подтолкнуть ее в нужном направлении.

– Конечно, хроден.

– Не забывай, артет, что наша ненависть имеет цель.

– Она объединяет наших сторонников против общего врага.

– Правильно. – Хратен вытянул перед собой ладони. – Но есть и другая причина, не менее важная. Теперь, когда мы дали верующим выход для праведного гнева, следует создать связь между Элантрисом и нашими соперниками.

– Шу-Корат, – зловеще улыбнулся Дилаф.

– Совершенно верно. Жрецы Корати подготавливают новых элантрийцев к отправке в город, они стоят за милостями, которыми Арелон осыпает своих павших богов. Если мы намекнем, что терпимость Корати делает ее жрецов соучастниками, ненависть к элантрийцам переметнется на Шу-Корат. Перед жрецами встанет выбор: либо подтвердить обвинение, либо объединиться с нами против Элантриса. В первом случае они потеряют доверие людей. Во втором – окажутся под нашим контролем. После чего мы устроим для них серию постыдных происшествий, и арелонцы начнут считать их беспомощными и отжившими свое.

– Ваш план превосходен. Но успеем ли мы воплотить его за столь короткое время?

Хратен встрепенулся, оглядывая улыбающегося артета. Как он прознал про положенные джьерну сроки? Должно быть, удачная догадка, другого объяснения нет.

– План сработает, – твердо произнес Хратен. – С шаткой монархией и при смене веры люди начнут искать новых вожаков. Шу-Дерет покажется им каменной твердыней посреди зыбучего песка.

– Прекрасное сравнение, хроден.

У верховного жреца осталось неприятное ощущение, что над ним насмехаются.

– У меня есть для тебя задача, Дилаф. В сегодняшней проповеди ты должен заставить людей отвернуться от Шу-Корат.

– Разве вы не желаете сделать это сами?

– Я буду говорить после тебя, и моя речь подкрепит твое выступление логикой. Ты же вкладываешь в проповедь чувство – их отвращение к Корати должно исходить от сердца.

Дилаф кивнул, дав понять, что учел указание. Джьерн махнул рукой, демонстрируя тем самым, что разговор окончен, и артет попятился из кабинета, прикрыв за собой дверь.

Речь Дилафа отличалась свойственным ему пылом. Он стоял перед часовней на помосте, который Хратен приказал установить после того, как толпа прихожан перестала помещаться внутри. Теплые летние вечера делали проповеди на открытом воздухе приятными, а отблески заходящего солнца вкупе с пламенем факелов создавали соответствующую моменту игру света и тени.

Прихожане наблюдали за Дилафом как завороженные, хотя его речи часто повторялись. Хратен готовил свои проповеди часами, тщательно чередуя повторения основных положений и новые идеи для привлечения внимания толпы. Арелон-ский жрец говорил без подготовки. Не имело значения, выкрикивает артет одни и те же проклятия в адрес элантрийцев или восхваляет на все лады империю Джаддета, – его слушали, затаив дыхание. После первой недели проповедей Хратен научился держать зависть в узде; на смену ей пришла гордость за успехи подчиненного.

Сегодня верховный жрец в очередной раз слушал Дилафа и поздравлял себя с разумным выбором одива. Тот исполнил приказ джьерна и начал с привычных рассуждений об Элант-рисе, но вскоре перешел к обвинениям Шу-Корат. Толпа шла У него на поводу, разгораясь праведным гневом. Проповедь двигалась согласно задуманному, и у Хратена не было причин завидовать артету. Джьерн представлял ярость жреца бурной рекой, которую тот направляет навстречу толпе; Дилаф обладал стихийным талантом, но руководил им Хратен.

До сего момента речь артета приятно удивляла верховного жреца. Прихожане послушно впитывали ненависть ко всему связанному с Корати, как вдруг Дилаф снова вернулся к Элантрису. Поначалу Хратен не обеспокоился, у коротышки-жреца имелась привычка перескакивать с темы на тему во время проповеди.

– А теперь смотрите! – внезапно возвысил голос Дилаф. – Посмотрите в глаза свракисса! Выпустите наружу кипящее в вас пламя ненависти Джаддета!

У джьерна по спине побежали мурашки. Артет махнул рукой в сторону от возвышения, и там вспыхнули факелы, освещая привязанного к столбу Дирена. Элантриец стоял с опущенной головой, но на его лице виднелись свежие порезы.

– Поглядите на нашего врага! – завывал Дилаф. – Он не истекает кровью, потому что в его жилах нет крови, а сердце его не бьется! Разве не говорил философ Грондкест, что равенство среди людей определяется единством их крови? Но если у него нет крови, как следует его называть?