Текст книги "Ангел боли"

Автор книги: Брайан Майкл Стэблфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

6

Некоторое время Дэвид балансировал на краю покинутого им мира. Он был в сознании, но не просыпался, вяло соображал, его неясные чувства рассыпались причудливым спектром. Его душа улетела прочь от материального мира, словно совсем не могла иметь с ним дело. Он не ослеп полностью, но все, что он мог видеть, так расплывалось, что он не мог нащупать ни одного четкого образа, а все, что он слышал, было слабым отдаленным шумом, какой возникает, если приложить ухо к большой морской раковине.

Иногда в шелестящем потоке шума ему слышались голоса, но он не мог разобрать слов.

Ему уже приходилось бывать в подобном пограничном состоянии, и он знал, какой странный спектр экзотических ощущений переживают те, чьи души возбуждены дарованным огнем. Он не был шокирован и не отчаялся вернуться в реальность, которую он потерял, так как знал, какая боль ожидает его там. Но он все же чувствовал себя брошенным, обманутым, в то время как события разворачивались где-то без него.

В конце концов его мысли начали проясняться, и ему уже удавалось собирать их в складные цепочки, подчиняя твердым правилам воли и логики. Как только он смог, он заговорил с тем, что использовало его.

– Если у тебя ко мне есть просьба, – сказал он тихо, не зная, слышит ли она его, – тогда ты должна обратиться ко мне честно и заключить настоящий договор, как должно двум мыслящим существам. Как иначе я смогу услужить тебе наилучшим образом? Как иначе мне суметь соединить свою волю с твоей в едином замысле? Если тебя не устраивает мое сопротивление, тебе придется заслужить мою дружбу.

Ответа не было.

Он снова мог ощущать свое тело, словно оно воссоздавалось из окружавшего его хаоса, чтобы пленить и пытать его. С возвращение чувства физического присутствия хлынул и новый поток мыслей и ощущений. Опий, который дала Корделия, чтобы облегчить его боль, начал угнетать и расстраивать его способность к рассуждению. Тем не менее, он заставил себя открыть глаза и оглядеться.

Он был в постели, на столе около него тускло светился ночник. Рядом придвинули кресло – так, чтобы в нем можно было сидеть и наблюдать за ним, и этот пост занимала Нелл, а не Корделия. Она казалась усталой, и выражение её лица было непривычно потухшим. Дэвид был очень рад увидеть её и ясное беспокойство любящего человека.

Он позвал её и попытался улыбнуться.

– Мама сказала, что я могу посидеть тут, – сказала она, оправдываясь. – Я сама захотела.

– Умница, – прошептал он. Он попытался поднять голову, чтобы взглянуть на свои руки, лежавшие на покрывале, но ему не хватило сил. Ему не удалось поднять и правую руку, которая была плотно обвязана бинтами. Левая, которая болела не меньше, также не поднималась.

Должно быть, Нелл заметила напряжение на его лице, потому что спросила:

– Тебе очень больно?

– Терпимо, – ответил он, надеясь, что это правда. – Лекарства притупляют боль.

– Почему, когда кровь идет, больно? – спросила она с непосредственностью, свойственной её возрасту. – Тедди сказал мне, что ты знаешь, потому что ты это изучаешь. Почему нам должно быть больно?

– Боль учит нас избегать того, что нам вредно, – ответил он, прекрасно осознавая недостаточность ответа. – Боль – это то, что учит нас держать руки подальше от огня или острых лезвий.

– Но почему мне было больно, когда у меня была скарлатина? – спросила она. – И почему больно было так долго? Почему твои пальцы всегда болят, хотя ты уже знаешь, что нельзя трогать?

– Я не знаю, – сказал он, стыдясь того, что у него нет ответа лучше. Он снова попытался подвинуть голову, и на этот раз ему удалось её немного поднять, одновременно повернувшись, чтобы увидеть дочь.

– Волк умер, – сказала Нелл, не осознавая неестественность появления волка в английском пригородном саду. – Мама положила его в сундук и заперла крышку. У него не было головы. – Её голос был совершенно обыденным. Она была все ещё слишком маленькой, чтобы понять, насколько странным и необычным было нападение. Для неё мир все ещё был постоянным источником удивления, и она привыкла к событиям, которых не в силах была осмыслить. Она ещё не приучилась к взрослому изумлению и неуверенности.

– Дедушка уже вернулся? – спросил Дэвид, понимая, что не знает, какой сегодня день, не говоря уж о том, какой час.

– Нет, – сказала Нелл и смущенно добавила: – Мама сказала, чтобы я её позвала, когда ты проснешься. Она соскользнула с кресла и пошла к двери. Когда она подошла к двери, Дэвид услышал далекий звук дверного звонка и решил, что это, должно быть, сэр Эдвард, вернувшийся как раз в срок, чтобы внести ноту устойчивости в мир, вышедший из-под контроля.

Дэвид рывком придал своему телу полусидящее положение. Комната слабо освещалась единственной открытой свечой, но её свет зловеще распространялся большим овальным зеркалом на двери гардероба и его длинным прямоугольным собратом справа на стене. Дэвид мог видеть свое отражение в настенном зеркале, лицо было таким бледным, что он мог легко принять себя за привидение.

Сэр Эдвард не появлялся, также как и Корделия. Когда она наконец-то пришла, то была не одна и несла ружье.

С ней была Мандорла Сольер – в той же черной накидке, что и раньше, но светлые волосы её были перехвачены черной лентой. Казалось, что её глаза светились меньше – но это, наверное, было связано со слабым освещением.

Корделия нашла его старый револьвер. Тот, из которого она двадцать лет назад застрелила Калана. Дэвид предположил, что она отправилась на его поиски после нападения, боясь, что этот визит может быть только началом, и желая немедленно найти какое-то средство защиты. Но, как видно, второй оборотень предпочел появиться более консервативным образом – просто постучав в дверь.

Пока Мандорла ждала, Корделия подошла, чтобы потрогать лоб Дэвида и убедиться, что ему настолько хорошо, насколько это возможно.

– Она просила дать ей повидать тебя, – сказала Корделия, указывая на посетительницу дулом револьвера. – Она утверждала, что будет ужасной ошибкой прогнать её. Я предупредила её, что не остановлюсь перед использованием револьвера. Она признает, что напавшая тварь была из её рода, но настаивает на том, что не виновна в произошедшем и обеспокоена так же, как мы.

В течение этой речи Дэвид смотрел сначала на Корделию, затем на Мандорлу, борясь с отупляющим действием наркотика. Когда Корделия закончила, он показал левой рукой, чтобы она села рядом с ним, а затем пригласил Мандорлу занять кресло.

– Тебя атаковала Суарра, – спокойно сказала Мандорла. – Но её принудила чужая воля. Она была беспомощна так же, как Пелорус, или даже больше. И я прошу вернуть её тело. Она не умерла, несмотря на то, что с ней было сделано.

– Ты пришла за этим? – прошептал Дэвид.

Мандорла покачала головой.

– Я пришла, потому что ты мне нужен, – сказала она. – И потому, что я могу помочь тебе. Мы оба в крайней опасности, и нам нужно узнать, почему. Если мы будем действовать сообща, то, может, что-то и выйдет.

Дэвид внимательно посмотрел на неё, зная, что Корделия делает то же самое.

– Это бессмысленно, – наконец сказал он. – Если кто-то из падших ангелов захочет ранить или убить меня, он сможет сделать это любым из тысячи способов. Какая мне польза от твоего рода?

– Возможно, польза в том, что я гарантирую твою безопасность, – ответила Мандорла. – Я думаю, ангелы нас боятся, потому что они не понимают, что мы такое или почему мы созданы, а также потому, что я уже вмешивалась в их планы и принуждала их использовать их силу. Они бы рады избавиться от нас, но они не знают, нет ли и у нас защитника.

– Зачем ты здесь? – задала вопрос Корделия.

– Чтобы заключить договор, – коротко ответила Мандорла. – Если уж меня втягивает в эту битву, я хочу быть полезной. Мы все должны постараться, чтобы нас просто не отшвырнули. То, что сделали с Суаррой, могут легко сделать и с Дэвидом, и с тобой – а ваша плоть не того рода, что может восстать из могилы.

– Не верю, что волк оживет, – скептически заметила Корделия, – если учесть, что его мозг разнесло в клочья.

Дэвид дал жене возможность высказаться, пока боролся за контролем над своим одурманенным сознанием.

– Когда-то, – холодно сказала Мандорла, – меня сожгли и развеяли пепел по ветру. Должна заметить, что полученная наука была малой наградой за причиненную боль, но костер не уничтожил меня. Я не знаю, как моей душе удалось восстановиться, и я не могу точно сказать, насколько реальны возвратившиеся ко мне воспоминания. Но я жива, и я уверена, что жила раньше, и я помню, как я жила до того, как Махалалель обрек меня на существование в человеческом образе. Возможно, ваши человеческие представления о воскрешении не лишены оснований – я в этом не уверена – но я сомневаюсь, что Дэвид радостно примет смерть, рассчитывая на возможность воскрешения.

– А я сомневаюсь, – упрямо продолжила Корделия, – что тебя стоит считать другом, а не врагом. Я так и не услышала ничего, что бы меня переубедило.

– Что ж, – сказала Мандорла, – тогда застрели меня, если хочешь. Если мир, в котором я окажусь, сильно отличается от этого, я быстро изучу его, и не буду оплакивать прошлое.

Корделия молчала, казалось, она готовилась воспользоваться предложением.

– Чего ты от меня хочешь? – хрипло проговорил Дэвид.

– Опиши мне свои сны, – быстро ответила Мандорла. – Я знаю о Демиургах гораздо больше, чем ты; возможно, даже больше, чем Пелорус или Глиняный Человек. Вместе мы, скорей всего, разберемся, что происходит, и лучше подготовимся к тому, что можем и должны сделать.

– Боюсь, – кисло сказал Дэвид, – что мои сны нелегко истолковать. То, что волк со мной сделал, пробило даже опиумный блок – но увиденное столь загадочно, что потребуется кто-то умнее тебя, чтобы найти в этом смысл.

– Что ты увидел? – осторожно спросила Мандорла.

– Честно говоря, – сказал Дэвид, – я видел бордель, видел его глазами содержательницы борделя.

Мандорла была невозмутима, но Корделия сжала губы, чтобы подавить какое-то эмоциональное высказывание, которое пришло ей на ум.

– Как и в любом сне, – продолжил Дэвид, – было сложно отделить существенное от бесполезного, но там был бледный сероглазый человек, который не вписывался в окружение, и странная горбатая девушка, сменившая имя Кэт на Геката. Я уверен, что видел эту мадам раньше, во всяком случае, слышал о ней. Это Мерси Муррелл, бывшая когда-то любовницей Джейкоба Харкендера.

– Снова Харкендер, – тихо сказала Мандорла. – Сначала Люк Кэптхорн, теперь миссис Муррелл. Ты, кстати, знаешь, что Харкендер не погиб при пожаре, уничтожившем его дом?

– Я знал, что его тело так и не нашли, – сказал Дэвид. – Но откуда ты знаешь насчет Кэптхорна? Я не говорил тебе, что он был среди тех, кто выкрал тело Адама Глинна.

– Я говорила тебе, что могу выяснить все, что угодно, если мне это нужно, – спокойно сказала Мандорла. – Записки было достаточно, чтобы я начала розыски. Я также выяснила имя организатора, если тебя это интересует. – В фиалковых глазах таился вызов.

– Интересует, – сказал Дэвид.

– Люк Кэптхорн теперь служит человеку по имени Джейсон Стерлинг. Он был одним из тех, кто занимался похищением гроба. Третий – тоже его слуга, по имени Марвин. Они увезли Глиняного Человека в дом Стерлинга в Ричмонде. Соседи его недолюбливают, так как, по слухам, он оборудовал алхимическую лабораторию в подвале и создает там монстров с помощью магии. Ты когда-нибудь слышал о Стерлинге?

Отвечая, Дэвид понял, что, кажется, знает, о ком речь.

– Сэр Эдвард как-то упоминал это имя, – сказал он задумчиво. – Человек с оригинальными взглядами на тему эволюции. Эта тема, как никакая, дорога сердцу сэра Эдварда – но, признаться, я не прочел работу этого человека. Но я сомневаюсь, что Стерлинг маг. Должно быть, это кто-то другой.

– Вряд ли, – сказала Мандорла. – Ты горд званием ученого, не запачканным волшебством, но в глазах простых людей между ученым и колдуном нет разницы. Если бы ты не был ранен, я бы предложила нанести визит Джейсону Стерлингу, ты ведь умеешь произвести впечатление, но я вижу, что ты не готов к путешествиям.

– Ты считаешь, что Стерлинг – орудие Паука, каким когда-то был Харкендер?

– Возможно, Харкендер до сих пор им является – как Люк Кэптхорн и как миссис Муррелл.

– Но не так, как ты, или я, или… – Дэвид заколебался, выбирая третьего кандидата, и вместо это спросил: – Ты знаешь, где теперь находится Харкендер?

– После пожара его забрали в частную больницу, где-то в Эссексе. Говорят, он ослеп, практически не может двигаться и говорить – и, видимо, сошел с ума. Я не пыталась навредить ему, хотя он когда-то был моим врагом. Физически он беспомощен, но когда-то он обладал невероятными для человека способностями, и причиненный ему вред не обязательно их уничтожил. Были ли они дарованы Пауком, или нет, но Паук может продолжать использовать его, как другой продолжает использовать тебя.

– Что со Сфинкс? – спросила Корделия. – Где она?

Мандорла покачала головой.

– Я не знаю. Но где бы она ни была, Дэвид, вероятно, может с ней связаться – если Демиург, властвующий над ними обоими, позволит это.

Дэвид усиленно пытался сесть прямо и достиг этого, не причинив себе особой боли. Теперь он мог взглянуть на свои забинтованные руки.

– Говорят, человек, который пережил укус оборотня, сам становится оборотнем, – сказал он. – Полагаю, ты скажешь мне, что это неправда.

– С нами это не работает, – спокойно сказал Мандорла. – Были другие, но я уже давно не встречала ни одного. Если тебя это обрадует, то скажу, что ты заблуждаешься. Я себе не слишком нравлюсь, но лучше иногда быть волком, чем не быть им никогда.

Дэвид не был намерен спорить. Его горло пересохло, и его мучила жажда. Он протянул левую руку, чтобы легонько тронуть жену за руку.

– Не могла бы ты принести стакан воды? – попросил он. – Боюсь, у меня начинается жар.

Она странно на него посмотрела, и он догадался, что она вдвойне встревожена. Ей не хотелось оставлять его наедине с Мандорлой – не только потому, что она боялась за него, но и потому, что она боялась, что это лишь предлог, чтобы отослать её. Так что она протянула руку, коснулась его лба и убедилась, что у него действительно жар.

– Не думаю, что она собирается причинить мне вред, – мягко сказал Дэвид. – Я также не думаю, что ей бы это позволили. Чтобы мой тиранический ангел от меня ни хотел, он это ещё не получил.

Корделия кивнула.

– Тебе и поесть надо, – сказала она. – Ты спал почти сутки.

– Передай револьвер Дэвиду, если ты волнуешься, – сказала оборотень. – Полагаю, он сможет выстрелить с левой, если понадобится. Ну, и если ты предпочитаешь, я могу позвать кого-то из слуг, чтобы ты могла отдать любые распоряжения, не выходя из комнаты.

Корделия предпочла бы второй вариант, но Дэвид поднял левую руку и сжал пальцы, чтобы показать, что рука работает. Она отдала ему револьвер.

Он положил его рядом с собой, демонстрируя уверенность, что оружие не понадобится, но сверху накрыл рукой для спокойствия жены. Она бы не ушла без этого жеста, и, подходя к двери, она обернулась с такой неприкрытой тревогой, что ему стало стыдно за собственное безрассудство. Он бы хотел прийти в ужас от вида Мандорлы, но не мог, хотя знал, что жена в ужасе.

Она питалась человеческим мясом. Она замышляла уничтожить мир людей. Он не знал, как можно доверять ей, когда она говорила, что стала своего рода ученицей, но он доверял.

– Она больше боится за тебя, чем за себя, – сказала Мандорла, когда Корделия ушла, оставив дверь приоткрытой. – И, конечно, за детей. Я видела твою дочь – весьма симпатичный ребенок.

– Думаю, ты ела и посимпатичнее, – мрачно сказал Дэвид. – Я бы предпочел, чтобы она тебе не понравилась.

Она улыбнулась его словам:

– Ты бы любил меня вдвое меньше, будь я кроткой и доброй. И мои чувства к тебе были бы не столь нежными, если бы мне не удалось однажды попробовать тебя. Давай не будем притворяться более рассудительными, чем мы есть.

– Я не Пелорус, которого инстинкт тянет к тебе, но разум от тебя отталкивает. Я не волк.

– Абсолютно не волк, – с готовностью согласилась Мандорла. – Но ты не настолько благоразумен, как смеешь надеяться. Мир изменился с виду, и люди считают, что они стали цивилизованными; но прочность не так надежна, как тебе хотелось бы верить, и когда люди откидывают прочь свои изящные манеры и уродливые одежды, скрывающие их голую плоть, они оказываются теми же, кем были. Волки менее жестоки и более честны.

– Я помню, – сказал он обыденным голосом, – что тебе не стоит слишком доверять.

– Ты помнишь, – подтвердила она с самодовольным видом. – Но, общаясь с людьми, я заметила, что они часто жертвуют своими воспоминаниями в угоду своим аппетитам. Ты не отличаешься от остальных. Можно совратить любого человека, если применить к нему достаточно заботы и ласки.

Это была не угроза, лишь тонкая насмешка, но когда Мандорла произнесла это, Дэвид Лидиард не мог не вспомнить зловещую игру, в которую играла с ним богиня-кошка в начале его сна, и как она назвала его «возлюбленным». «Ты должен послужить мне, – сказала она, – и послужить добровольно». Он не сомневался, что бархатный голос скрывал силу стали, но она снисходила до того, чтобы упрашивать его, и он мог только удивляться, зачем.

И он был вполне уверен в том, что когда придет время узнать ответ, он ему совершенно не понравится.

7

К тому времени, как Корделия вернулась с едой и питьем, жар Дэвида усилился. Не прикасаясь к хлебу и мясу, он схватил кружку с водой и жадно её осушил.

Несмотря на то, что его рука дрожала, он не пролил ни капли. Корделия опустила поднос и положила руку ему на лоб.

– Я должна вызвать врача, – сказала она, глядя на Мандорлу так, словно та была виновата в ухудшении состоянии Дэвида. Но Дэвид, чьи глаза казались неестественно большими от темных теней под ними, а зрение стало неестественно острым и ясным, видел, что женщина-оборотень была не менее обеспокоена его состоянием, чем жена.

– Врач не сможет здесь помочь, – спокойно сказала Мандорла. – Жар, который его охватил, не естественного происхождения.

– Ему было лучше, – сердито пожаловалась Корделия, но её манера ясно показывала, что она слишком хорошо понимала, сколь малому из того, что он пережил двадцать лет назад, она была свидетельницей.

– Происходит что-то, чего я не понимаю, – сказала Мандорла, – но я не думаю, что Дэвид в смертельной опасности. То, что его защищает, несомненно, предотвратит любой смертельный вред, сколько бы оно ни получало, причиняя ему боль.

Пока она говорила, Лидиарду показалось, что её золотые волосы начали светиться, и когда он взглянул на Корделию, она тоже излучала какое-то странное свечение. Пламя ночника, горевшего около его кровати, было таким же слабым, как и раньше, но, на взгляд его сверхчувствительных глаз, оно ярилось, как тропическое солнце. Два отражавших его зеркала, казалось, превратились в магические окна, которые выходили в странный и невероятно яркий иной мир.

Пока Дэвид отчаянно озирался по сторонам и бездумно пытался поднять правую руку, чтобы защитить глаза, поток света ворвался в комнату со всех сторон, растворяя мебель и затопив лица и формы двух наблюдающих женщин.

У него было только одно оружие против ливня света, и он его использовал. Он грубо обхватил левой рукой правую и поднял её вверх не как физическую защиту, но как стену чистой боли.

Неожиданно, словно он знал, что это произойдет, он обнаружил, что уносится прочь от жестокого света, парит в водовороте тьмы, который унес его оттуда, где он лежал, и отправил его планировать в вакууме.

Он не мог сказать, сколько минут или часов прошло прежде, чем Ангел Боли решила ослабить свои нежные объятия – но знал, что вместе они преодолели эффект принятого им опия. Он понял это по силе её ласк и по довольству её нежного шепота. Он понял это по тому, как она обнимала его – как кто-то, чья власть находится в совершенной безопасности.

Наконец она заговорила с ним, сказав:

– Ты мой и только мой, мой единственный возлюбленный. Покорись мне, и я наделю тебя дарами, которых не заслуживал ранее ни один смертный. Поручи мне свою душу, свободно, и я покажу тебе все миры Вселенной. Прекрати сражаться с моей властью, и я разделю с тобой редчайшие тайны Мироздания. Пожертвуй своей гордостью, и я научу тебя слышать ритм Божественного Сердца.

Он знал, что она не Дьявол, пытающийся купить его душу. Он знал, что она не создание Ада, потому что Ад был всего лишь областью сознания. Он знал, что даже в страдании есть надежда, что в жизни есть что-то, что стоит делать, и быть, и видеть, даже если пытка никогда не закончится.

Он дал Ангелу Боли форму и лицо, и сделал её прекрасной – как ту, что может изменять свою форму и лицо, и выбирать красоту, как маску, соблазняя людей. Хотя она давно поймала его в ловушку, он все ещё был свободен, у него все ещё была свобода выбора.

И даже теперь ответ, который он дал ей, не свидетельствовал о поражении. Это был скорее ответный удар:

– Почему я должен чем-либо с тобой делиться, если ты не даешь мне понять?

Должно быть, она была раздосадована – но все же она освободила его измученную плоть из своих когтей и позволила ему погрузиться в глубокую тьму, спокойную и мирную, как могила, где он находился, пока не был перенесен в сознание иного человека, чтобы увидеть комнату, сильно отличавшуюся от его собственной.

Стальные болты, которые держали крышку гроба Адама Глинна, проржавели за те тридцать лет, пока гроб лежал в могиле, но их головки не настолько рассыпались, чтобы не откручиваться. Люк Кэптхорн наблюдал за тем, как Джейсон Стерлинг терпеливо выкручивает их один за другим и складывает их на стол. Дэвид Лидиард, неуловимый пленник сознания Люка, наблюдал вместе с ним.

Закончив, Стерлинг посмотрел на Люка, смеясь над его смущением. Стерлинг был красивым мужчиной, черноволосым и темноглазым. Он был не старше Дэвида, и ему, должно быть, давали меньше из-за мягкости его черт – но искрящийся ум и любознательность в его глазах не обманули бы проницательного человека.

«Он алхимик?» – удивился Дэвид. Это некромант, приемник Харкендера, служащий Пауку? Он бы хотел, чтобы Люк не был столь сосредоточен на лице и руках его господина, потому что заметил краем глаза соблазнительный отблеск на странных предметах и аппаратах и большие стеклянные баки. Но Люку все это было знакомо, и его внимание привлекали только действия Стерлинга.

– Помоги мне поднять крышку, Люк, – сказал Стерлинг. – Она не тяжелая, но мы должны аккуратно уложить её рядом с коробом.

Люк нерешительно посмотрел на незакрепленную крышку. На тайной арене его воображения, которую мог наблюдать только он и Дэвид, крышка гроба откидывалась сама, позволяя вылезти полуразложившейся руке, медленно тянущейся к чьему-нибудь горлу. Затем крышка окончательно съезжала с гроба, открывая взгляду отвратительное месиво из белых опарышей и слепых могильных червей, ревниво охраняющих свое царство гниения.

Однако на самом деле крышка все ещё не была снята. А Люк был не настолько труслив, чтобы испугаться собственных жутких фантазий. Он сделал, как было сказано, – взялся за доску, прилагая усилие одновременно с господином.

Крышка некоторое время не поддавалась, но не потребовалось больших усилий, чтобы снять её, и двое мужчин отодвинули её без излишнего труда. Положив крышку, оба заглянули в гроб. Ужасные фантазии Люка исчезли под влиянием очевидного факта – тело было обернуто, и нельзя было рассмотреть ничего, кроме чистой белой ткани, в которую было замотано что-то, имевшее приблизительное сходство с человеческим телом. Никаких червей и прочих паразитов заметно не было.

Стерлинг взял скальпель и натянул ткань, прежде чем надрезать её. Люк отошел на полшага, в отвращении к неизбежной мерзости, хотя запаха разложения не чувствовалось.

Стерлинг разрезал ткань от головы до кончиков ног, откидывая края, чтобы развернуть тело. У Люка любопытства к происходящему не прибавилось.

Обнаженное тело казалось совершенно сохранившимся. Плоть была очень бледной и кое-где истощенной, но это точно не была плоть человека, который умер более двадцати лет назад. Человек этот был не высоким, но он был бы довольно привлекателен, если бы его лицо не оказалось таким белым.

«Так это и есть Глиняный Человек, о котором я столько слышал! – подумал Дэвид. – Если бы он не был тем, кто он есть, его можно было бы назвать обычным. Неудивительно, что Остен никогда не мог поверить, что это не просто безумец».

Стерлинг легко вздохнул, но какое сочетание эмоций означал этот звук, ни Люк, ни Дэвид не могли определить. Основной эмоцией Люка было облегчение: во-первых, потому что его страхи исчезли, когда он был уже почти на грани паники, и, во-вторых, потому, что информация, которую он поставил своему господину, оказалась достоверной.

Дэвид, разделяя мысли Люка, осознал, что слуга думает о Стерлинге как о «господине» только в ироническом ключе. Дэвид обнаружил, что это Люк предложил выкрасть тело, считая, что, предлагая это, он угождает совсем другому господину. Дэвид не был готов поверить, что Люк достаточно глуп, чтобы верить в Дьявола. Очевидно, то, что Люк принимал за Дьявола, было на самом деле существом, которое Дэвид всегда называл Пауком.

Стерлинг поднял руку лежавшего человека и ощупал её. Он дал знак Кэптхорну поступить так же, и молодой человек робко повиновался. Кожа была холодной и плотной. Дэвид знал благодаря богатому опыту, а Люк только догадывался, что эта плотность не была сродни обычному трупному окоченению.

Положив руку обратно, Стерлинг приподнял одно из век мертвеца. Стали видны серо-голубая радужка и расширенный зрачок, и он осторожно прикоснулся к ним, возможно, проверяя, не стекло ли это. Отпустив веко, Стерлинг достал из кармана жилета маленькое зеркало и приложил к губам мертвеца. Спустя тридцать секунд он показал стекло Кэптхорну, который заметил слабый след конденсата.

– Он дышит! – воскликнул Люк.

Стерлинг покачал головой:

– Остен никогда бы не позволил похоронить человека, подававшего хоть малейшие признаки жизни. Он дышит сейчас, но не дышал раньше. Он оживает.

Люк инстинктивно отступил назад.

– Разве не это ты мне обещал? – спросил Стерлинг. – Или ты не готов поверить?

Он не был зол, его голос дрожал от слабо сдерживаемого возбуждения. До сих пор, рассудил Дэвид, Стерлинг не решался поверить, но перед лицом доказательств требовал продолжения. Люк, с другой стороны, не был уверен, что хочет наблюдать это странное оживление, и с ужасом ожидал момента, когда глаза мертвеца откроются без посторонних усилий.

Впервые Люк оглянулся на стеклянные баки, расставленные рядом со столом. Его взгляд встретился с ответным взглядом. Взгляд этот не мог испугать Люка – который, должно быть, хладнокровно наблюдал его тысячу раз до того, но Дэвид был ошеломлен. Глаза принадлежали существу, которое показалось ему совершенно удивительным и зловещим: гомункул длиной не больше фута или дюймов пятнадцати, вертикально стоявший на покрытой листьями ветке, сжимая другую маленькими пальцами правой лапки. Его кожа была цветом и текстурой похожа на шкуру обыкновенной жабы, а голова явно принадлежала земноводному – несмотря на то, что глаза были расположены на лице спереди, как у человека.

Люк снова посмотрел на господина.

Стерлинг опять поднял руку мертвеца, и на этот раз уколол её иглой. Он аккуратно проткнул кожу, и когда на внешней стороне руки не появилось ни капли крови, сделал повторную попытку с внутренней стороны запястья, направив иглу в просвечивающую голубым вену. Теперь, когда он вынул иглу, появилась тонкая струйка жидкости. Казалось, это была обычная кровь, краснеющая от контакта с воздухом.

– Либо его не бальзамировали, – задумчиво сказал Стерлинг, – либо процесс бальзамирования каким-то образом был обращен вспять, пока он был в могиле.

Люк согласно кивнул, не имея ничего добавить по существу.

Теперь Стерлинг взял шприц и аккуратно ввёл иглу в вену над предплечьем человека. С необходимыми старанием и терпением он вытянул жидкость из вены. Застоявшаяся кровь не поддавалась, но давления вакуума хватало, чтобы втянуть её в цилиндр шприца, который медленно наполнился темно-красной жидкостью.

Стерлинг отнес полный шприц на второй стол, уставленный приборами. Здесь заранее были приготовлены три запечатанных стеклянных цилиндра с кровью, количество которой варьировалось от четверти пинты до кварты, к каждому подходила пара электродов, соединенных изолированными проводами с медными сульфатными батареями. Стерлинг осторожно сцедил взятую у Адама Глинна кровь в четвертый подобный цилиндр, откачал воздух насосом и запечатал емкость. Он предусмотрительно проверил, чтобы этот цилиндр тоже был подключен к батарее, прежде чем отойти посмотреть на мертвеца. Он снова взял скальпель и задумчиво осмотрел тело.

Люк просто смотрел на него и ждал, но мысли Дэвида унеслись вперед, он размышлял, как может подействовать ранение. Восстановится ли поврежденная ткань?

Стерлинг, видимо, слишком нервничал, чтобы попытаться. После небольшой паузы он отложил скальпель. Он сдвинул тяжелую крышку, которая лежала около гроба, со стола и опустил её на пол.

– Помоги мне вынуть его из гроба, – сказал он Люку. – Берись за бедра, я возьмусь за плечи.

Люк неуверенно двинулся, чтобы сделать то, что ему сказали. Только когда он поднял обнаженное тело, он и Дэвид поняли, каким легким и хрупким оно было. Адам Глинн никогда не был ни высоким, ни плотным, и он был достаточно худощав, чтобы казаться почти истощенным.

Когда тело положили на деревянную поверхность, Люк убрал гроб со стола, волоча его по полу в один из немногих пустых углов в лаборатории. Он осмотрелся вокруг, также без интереса, как и раньше, его взгляд бездумно скользил по стеклянным банкам, расставленным у стены.

Дэвид хотел, чтобы Люк сосредоточился на содержимом банок, потому что ему было сложно самому рассмотреть то, на что не обращал внимания его носитель, но он не мог повлиять на него. Дэвида очень интересовали обитатели банок, но он мог уловить только неясное впечатление, которое их природа производила на Люка.

Там были стеклянистые насекомоподобные существа, которых Люк называл клещами, были большие черви разных видов, там были жутковатые гротескные создания, вроде человечка, выведенного из жабьей икры, которого он уже видел, – но для Люка эти существа уже не были странными или удивительными. Он привык к ним за годы, хотя уже не мог выбросить из головы то, что это были монстры, – неестественные существа, созданные человеком, а не Богом. Но это лишь придавало ему желание не приглядываться к ним.