Текст книги "Атаманщина"

Автор книги: Борис Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Борис Вадимович Соколов
Атаманщина

© Соколов Б.В., 2017

© ООО «Издательство «Вече», 2017

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2020

Сайт издательства www.veche.ru

Что такое атаманщина? Как отмечает украинский исследователь Виктор Савченко, в годы Гражданской войны на территории бывшей Российской империи «Атаманщина трактовалась как подмена старой законодательной системы самовластием милитаристского местного управления. Крестьяне самовластно захватывали земли и усадьбы, не обращая внимания на устаревший закон. Они считали, что закон ушел вместе с его носителями – дворянско-интеллигентской «кастой», и им требовалось новое право». Атаманы олицетворяли для крестьян это новое право – право силы.

Атаманы порой присоединялись к тем или иным правительствам – большевистскому, различным белым правительствам или правительству Украинской Народной Республики, но выполняли их приказы только тогда, когда считали это для себя выгодным. И, как правило, такое подчинение длилось считаные недели или месяцы, после чего атаманы или меняли фронт, или действовали сами по себе.

Атаман пользовался безоговорочным доверием своего войска, будь то банда в 20–30 сабель (как правило, атаманы возглавляли конные отряды) или повстанческая армия в несколько десятков тысяч человек. Особенностью российской Гражданской войны, как и многих других гражданских войн, показывает, что в них особую роль играют военные вожди, которые нередко становятся вождями политическими. Так, например, «начальник польского государства» Юзеф Пилсудский лично возглавил Срединный фронт, наносивший главный удар в битве за Варшаву. А в Красной Армии на тот фронт, который наносил в данный момент решающий удар, обычно прибывал поезд председателя Реввоенсовета Льва Троцкого, наркома по военным и морским делам и фактического главнокомандующего. Атаманы в чем-то копировали эти образцы революционных вождей, но, в отличие от них, либо вовсе не имели политических программ, либо имели такие программы, которые в конкретных условиях 1917–1922 годов являлись утопическими и не могли быть претворены в жизнь.

Следует подчеркнуть, что в казачьих войсках Российской империи предводители войска тоже назывались атаманами, равно как и начальники станиц, поселков и т. п. Однако это были чисто административные должности, ничего общего с атаманщиной как таковой не имевшие. До Февральской революции войсковых атаманов назначали, потом стали выбирать. В годы Гражданской войны, в частности, атаманами Донского казачьего войска побывали генералы А.М. Каледин, П.Н. Краснов, А.М. Богаевский, Кубанского войска – генералы А.П. Филимонов, Н.М. Успенский, Н.А. Букретов, Оренбургского – генерал А.И. Дутов и т. д. Но, за редким исключением, казачьи атаманы никакого отношения к атаманщине не имели, а подчинялись тем белым правительствам, которые распространяли свою власть на территории соответствующих казачьих войск. Кроме того, войсковые атаманы осуществляли административную власть на территории своего войска, но, как правило, не командовали соответствующими казачьими армиями. А объединение в одних руках военной и гражданской власти – одна из важнейших черт атаманщины. Здесь заметным исключением был войсковой атаман Забайкальского казачьего войска генерал Григорий Михайлович Семенов, который лишь очень условно признавал (или не признавал вовсе) верховенство над собой тех или иных белых правительств и проводил самостоятельную политическую и военную линию. Поэтому он является одним из героев нашей книги.

Семенов, Унгерн, Калмыков, Анненков и другие белые атаманы чувствовали себя удельными князьками на подконтрольных им территориях, самочинно творили суд и расправу на подвластных территориях, только восстанавливая население против белых. На фронт же, проходивший в Поволжье и на Урале, атаманы войск не давали, нерасчетливо живя одним днем и наивно надеясь, что Красная Армия до их мест не доберется. Как выразился один посетитель одного интернет-форума по военной истории, «фронт проходил несколько западнее Перми и Уфы, и далее на юг к Оренбургу и Уральску. Тыл находился в Чите, где Семенов с Унгерном груши околачивали, а своему главкому, то есть Колчаку, ни одного штыка не послали. Посему Романа Федоровича (Унгерна. – Б. С.) следует считать не лидером белого движения, а его откровенным саботажником и вредителем».

Также в Украинской Народной Республике (УНР) существовала должность «головного атамана» (главного атамана), объединявшая верховную военную и гражданскую власть. Эта должность является аналогом «начальника государства» в тогдашней Польше. «Головным атаманом» был только один человек – С.В. Петлюра. Точно так же «начальник государства» был только один – Юзеф Пилсудский. Однако поскольку в данном случае речь идет не об атаманах, а о лидерах национальных государств, поэтому к атаманщине они не относятся, несмотря на соединение в одних руках гражданской и военной власти. Тем более что власть того же Пилсудского была сильно ограничена польским парламентом (сеймом), а Петлюра так и не создал дееспособного государственного аппарата.

На стороне большевиков в ходе революции и Гражданской войны выступали неквалифицированные рабочие, рабочие низкой и средней квалификации, городские низы и радикальная часть интеллигенции, в общей сложности – не менее 30 % населения Российской империи. Не говоря уже об интернационалистах, выступавших на стороне большевиков, – латышах, венграх, немцах, китайцах и др. Все эти группы, в отличие от основной массы крестьянства, не были привязаны к земле и вообще к регионам своего рождения и обитания. Их без особого труда можно было перебрасывать в любую губернию как для того, чтобы сражаться с белыми, так и для того, чтобы драться с отрядами «зеленых» и подавлять крестьянские восстания. Крестьянскую массу также пытались использовать в своих интересах анархисты, наиболее ярким представителем которых был Нестор Махно. Однако по природе анархистской идеологии анархистские крестьянские движения могли иметь только локальный характер и, хотя наносили чувствительные поражения и красным, и белым, но не могли выступать в качестве реальной альтернативы и тем и другим. А политика военного коммунизма, стержнем которой была продразверстка, люто ненавидимая крестьянами и провоцировавшая основную массу крестьянских восстаний, не кажется такой уж иррациональной, каковой ее считают многие исследователи. Ведь она создавала перераспределение продовольственных ресурсов в пользу тех социальных групп, которые поддерживали большевиков, и тем обеспечила им победу в Гражданской войне. Другое дело, что после завершения Гражданской войны отмена военного коммунизма стала неизбежной, и крестьянские восстания ускорили этот процесс. Однако нэп выбил почву из-под крестьянского недовольства Советской властью и лишил социальной базы многочисленных крестьянских вождей.

Атаманы встречались не только среди «вольного крестьянства», не желавшего признавать ничьей власти, кроме своей собственной. Атаманы были и у белых, и у красных. Мы попытаемся исследовать явление атаманщины на примерах биографий нескольких видных атаманов Гражданской войны.

Красные атаманы

Борис Мокеевич Думенко

Борис Мокеевич Думенко, иногородний, как и Буденный, в Первую мировую служил в конно-артиллерийском полку, дослужился до чина вахмистра, имел полный бант – четыре солдатских Георгия. Потом, уже в Гражданскую, Думенко сам себя произвел в есаулы и ходил в мундире с золотыми погонами, пока партизаны не потребовали их снять. С тех пор Думенко выдавал себя за ротмистра, что было чистой ложью, зато делало его еще более подозрительным в глазах большевистских комиссаров, которых Борис Мокеевич, как и евреев, не жаловал.

В октябре 1918-го из партизанских отрядов на Дону была сформирована 1-я Донская Советская стрелковая дивизия. 1-м социалистическим кавалерийским полком в ней командовал Думенко, а Буденный оставался у него заместителем. Полк был развернут в Сводную кавдивизию, где Буденный стал начальником штаба при начдиве Думенко. 10 января 1919 года, когда Думенко заболел тифом, Буденный повел Особую кавалерийскую дивизию по вражеским тылам. Это рейд послужил началом буденновской славе. За этот рейд Думенко и Буденный были удостоены орденов Красного Знамени. А Думенко 25 мая 1919 г. был тяжело ранен в грудь в бою у реки Сал и на несколько месяцев попал в госпиталь. Командование вместо него принял Буденный.

У Думенко было пробито легкое. Комдив в тяжелом состоянии эвакуирован в Саратов, где профессор Сергей Иванович Спасокукоцкий сделал ему несколько операций. В июле, после выписки из госпиталя, Думенко поспешил вернуться на фронт, хотя Спасокукоцкий думал, что для реабилитации потребуется два года.

14 сентября Думенко был назначен командиром вновь сформированного Конно-сводного корпуса (в составе 1-й партизанской, 2-й Горской и 3-й Донской кавалерийских бригад), в который были сведены части армейской конницы. Корпус Думенко сыграл важную роль при занятии Донской области и захватил Новочеркасск 7 января 1920 года.

Сводка штаба белой Донской армии от 7/20 марта сообщала, что в дивизии Думенко «Настроение… отличное. Думенковцы рассказывают, что казаки моментально им сдаются. Это действительно так. Думенко отпускает сдавшихся казаков с пропуском впредь до мобилизации. Думенковцев волнует вопрос, есть ли среди белых кубанские казаки? Вот их очень боятся. Победы дают боевой настрой, но, тем не менее, все устали и хотят мира. В некоторых частях говорят, что дерутся «за жидов», надо объединиться с казаками и выгнать из России «жидов» и коммунистов. Дойдя до родных мест, красные, как правило, разбегаются, но у Думенко этого нет». А в одной из следующих сводок говорилось, что Думенко прямо говорит, что никому не подчиняется, и делает, что хочет».

Белоказачий офицер И. Савченко в мемуарах, написанных в эмиграции в 1921 году, по горячим следам событий, утверждал, что Думенко действительно собирался перейти к белым, ссылаясь на разговоры среди красных командиров и комиссаров, которые он слышал во время своей короткой службы в Красной Армии: «Думенко определенно мечтал о переходе на сторону белых. Целый ряд свидетельских показаний устанавливают, что Думенко вел секретные переговоры с генералом Сидориным. На суде фигурировали телеграфные ленты разговоров между Думенко и Сидориным. Думенко хотел сразу же сдаться со своим корпусом на Маныче, Сидорин же предлагал повременить и говорил, что надо эту сдачу обставить так, чтобы одним ударом разгромить его и Буденного. В феврале они должны были как раз сомкнуться на Маныче, и Сидорину хотелось, чтобы Думенко не просто сдался, но поставил бы и Буденного в безвыходное положение. Если бы план Сидорина удался, вся картина на фронте была бы совершенно иной… Все наше спасение было в коннице. Разгром конницы был бы нашим разгромом… – говорил комиссар кавалерии фронта».

Савченко: «О думенковском «предательстве» я знал кое-что. Моя дивизия все время дралась с ним зимою 1919 года на Маныче. Уже тогда у нас были слухи, что Думенко не прочь сдаться нам со своим лихим конным корпусом. В хуторе Веселом я видел записку, написанную рукою Думенки. Адресовалась она на имя начальника 4-й Донской дивизии, генерала Калинина. Думенко под напором наших частей оставил хутор Веселый, и в доме, где он квартировал, он оставил записку, приказав казаку, хозяину дома, передать записку генералу Калинину. Казак исполнил поручение Думенки. Записка гласила: «Ухожу. Не хочу драться с казаками. Может, скоро свидимся». Подписи не было. Но казак, передававший записку, говорил, что писал ее сам Думенко, и писал при нем. Подписи же не поставил, видимо, из предосторожности… На хуторе Жеребковом мы узнали от местных казаков, что Думенко расстрелял, здесь же на хуторе, своего комиссара за то, что тот стал вмешиваться в оперативные распоряжения Думенки. Казаки говорили, что комиссар требовал контратаки против нас, Думенко не соглашался, говоря, что он будет отступать, пока не соединится с конницей Буденного, который идет к нему, якобы на подмогу. Через несколько дней в бою он расстрелял другого своего комиссара… Вероятнее всего, что план сдачи, если он и был у Думенки, был его личной затеей. В думенковские полки эта идея не проникла…»

По утверждению бывшего начальника штаба Донской армии генерала Анатолия Киприановича Кельчевского, по показаниям пленных, в отношении дисциплины и внутреннего порядка в частях Думенко действовало правило: «Все возможно, но за неисполнение приказаний Думенко – смертная казнь». Думенко также очень не любил комиссаров, которые, по его выражению, «только сидят в тылу и пишут приказы», и требовал от комиссаров быть на линии фронта. Тем не менее в январе 1920 года Думенко вступил в партию большевиков.

Белые отзывались о Думенко весьма уважительно. Так, генерал Анатолий Леонидович Носович, прежде служивший у красных, писал: «Думенко – бывший вахмистр эскадрона, состоявший всю кампанию (Первой мировой войны. – Б. С.) на этой должности в одном из кавалерийских полков. Резкий, требовательный в своих отношениях к солдатам в старое время, он остался таковым и теперь. Но как человеку своей среды, красноармейцы, весьма требовательные в манере обращаться с ними к своему начальству из бывших офицеров, совершенно легко и безобидно для своего самолюбия сносили грубости, резкости и, зачастую, привычные для Думенко – старого вахмистра – основательные зуботычины, которыми Думенко не только преисправно наделял простых рядовых бойцов, но отечески благословлял и свой командный состав (в этом он ничем не отличался от того же Буденного. – Б. С.).

Приходилось «красному Стюарду» (имеется в виду знаменитый кавалерийский генерал «южан» во время гражданской войны в США. – Б. С.) выступать и на митингах, а также на различных совещаниях, тут его положение было не из блестящих, ибо даром слова природа его более, чем обездолила…

«Так что, товарищи, я теперь полагаю, что если защита, то пусть значит, будем защищаться. А потому, что прикажут, надо сделать…»

Вот, кстати, образец его красноречия. Но в этом же образце есть резкое указание на старую привычку к повиновению, к сознанию того, что в военном деле необходимо идти к одной общей цели, которую кто-то намечает, которую кто-то приказывает выполнять. Этот конец его короткой безыскусственной речи: «ежели прикажут, надо сделать» как нельзя лучше объясняет секрет его успехов.

Без сомнения, надо принять за правило, что только тот умеет повелевать, кто сам умеет или умел повиноваться. А это в старой службе Думенко было. Были у него, очевидно, настойчивость и характер, а кроме того было и вахмистерское знание лошади. Все это, вместе взятое, дало ему такой плюс, что при наличности у большевиков хорошего конского запаса, ибо будущие планы большевиков, конечно не могут обращать внимания на вопросы сохранения государственного коннозаводства, в его часть попадали очень хорошие лошади и притом, тем же путем, как и в полки дивизии Киквидзе, т. е. просто путем разграбления ценного заводского материала.

Кроме того, насколько мне известно, Думенко всегда умел настоять на необходимом для его части отдыхе, отнюдь им не злоупотребляя.

Думенко в среде большевистских вождей – далеко не заурядная личность, один из немногих самородных талантов, вышедших из среды простого народа, но, к глубокому сожалению, приложивших свои силы не к созиданию народного величия, а к его разрушению».

Пока Конармия Буденного не слишком успешно сражалась с белыми на Дону и Маныче, рядом с ней развертывались драматические события, связанные с судьбой бывшего начальника Буденного Бориса Думенко. В ночь с 23-го на 24 февраля 1920 года по приказу члена РВС Кавказского фронта И.Т. Смилги его арестовали вместе со штабом Сводного кавалерийского корпуса. Поводом послужило недавнее (2 февраля) убийство комиссара корпуса Микеладзе и других коммунистов, а также утверждения, будто Думенко склонял Буденного к совместному выступлению против большевиков. Думенко был судим трибуналом и расстрелян в Ростове 11 мая 1920 г. В основу приговора легли, как тогда говорили, «совесть судьи и революционное правосознание». 27 августа 1964 года приговор Ревтрибунала Республики от 5–6 мая 1920 года по делу Думенко и его товарищей был отменен, и дело было прекращено за отсутствием в действиях осужденных состава преступления. Но еще в 1967 году А.И. Микоян признавался писателю Юрию Трифонову: «Знаю, что два человека – Ворошилов и Буденный – против реабилитации. Это была вражда между военными… Это бывает часто… Они до сих пор не могут примириться».

Какие же улики были предъявлены Думенко на суде? Его обвиняли в том, что он публично надевал офицерские погоны. На этом настаивал Буденный, хотя отмечал при этом, что Борис Мокеевич, скорее всего, самозванец и офицером никогда не был. В белых газетах печатали: «Думенко в среде большевистских вождей – далеко не заурядная личность, один из немногих самородных талантов». Такая похвала со стороны врага могла быть при желании расценена трибуналом как попытка переманить комкора на сторону белых. Что касается самого убийства Микеладзе, то вначале было заявлено, что его застрелил сам Думенко, когда комиссар попытался пресечь дикую пьянку в штабе корпуса. Эта версия быстро рассыпалась – свидетелей не нашлось, к тому же убитый был другом Думенко и совсем недавно торжественно вручал ему партбилет. В итоге следствие пришло к выводу, что «военком Микеладзе был убит неизвестным ординарцем штаба конного корпуса, но подстрекателями и прямыми укрывателями убийцы являются комкор Думенко и его штаб». Еще до этого присланная РВС комиссия подвела итог: «Думенко и его штабные чины своей деятельностью спекулируют на животных инстинктах массы, пытаясь завоевать себе популярность и поддержку тем, что дают полную волю в поощрение грабежам, пьянству и насилию. Злейшими их врагами является каждый политработник, пытающийся превратить разнузданную и дикую массу в регулярную дисциплинированную и сознательную боевую единицу».

После суда над Думенко его адвокат Исай Израилевич Шик говорил одному своему знакомому, тоже адвокату: «Процесс я проиграл. Мне очень мешали Буденный и Ворошилов. Но еще неясно, чем все обернется: на тюремном дворе выступали красноармейцы за Думенко». Так что Семен Михайлович сыграл определенную роль в падении Думенко, хотя роль Смилги, Белобородова и Ворошилова в этом деле неизмеримо больше. По преданию, один из бывших бойцов-думенковцев сказал Буденному, когда он после ареста Думенко объезжал строй: «Ты, Сенька, не п…ди, а играй барыню!»

В газете «Советский Дон» 9 марта 1920 года было впервые сообщено об аресте Думенко и его товарищей. Там, в частности, говорилось: «Следственная комиссия, назначенная РВС армии для расследования обстоятельств, при которых произошло убийство и розыск виновников, пришла к заключению, что убийцы Микеладзе находятся в штабе Думенко. Помимо этого о деятельности Думенко и его штаба имелись сведения, которые требовали скорейшего вмешательства РВС армии, дабы предотвратить творившиеся в штабе безобразия. Пьянство и бандитизм были явлениями обычными и действовали разлагающе на весь корпус. Политическая работа в Корпусе почти не велась, так как тов. Думенко и его приближенные не признавали никаких комиссаров и представителей Советской власти, терроризировали различными угрозами. Во время нахождения корпуса в Новочеркасске пьянство и дебоши достигли небывалых размеров. Чины штаба устраивали оргии с женщинами, производили незаконные реквизиции и конфискации. Сам Думенко поощрял все эти безобразия и преступления, громко заявляя о своих симпатиях к батьке Махно. Все эти преступления и вызвали своевременное энергичное распоряжение РВС об аресте Думенко и его приспешников. Следствие по делу Думенко впредь до приезда представителя Ревтрибунала ведет член Реввоенсовета армии т. Белобородов».

С комкором разобрались быстро и жестоко. Дело Думенко стало первым компромиссом Буденного со своей совестью – ведь совсем недавно они вместе сражались с казаками Краснова в Сальском округе и под Царицыным. Здесь сыграли свою роль соперничество с Думенко, который когда-то был командиром Буденного, а главное – опасение, что попытка выгородить боевого товарища может и его самого подвести под трибунал. Недавно появились и более экзотические версии – например, статья полковника С. Коломнина в «Независимой газете» о том, как Думенко в бытность начальником Буденного велел прилюдно выпороть его в наказание за бесчинства его бойцов. В статье говорится: «Когда двое дюжих «думенковцев» срывали с Буденного рубаху и укладывали его для порки на лавку, он в ярости протестовал: «Да у меня полный Георгиевский бант, меня даже офицер при царе пальцем не мог тронуть, а ты меня, красного конника, плеткой?!» На что стоявший рядом Думенко, посмеявшись, ответил: «Да какой ты Георгиевский кавалер, Семен, фантиков себе на базаре навесил, а так настоящие казаки не делают». Хотя автор ссылается на воспоминания каких-то «ветеранов-первоконников», его история кажется вымышленной. Телесные наказания в Красной Армии были запрещены, а уж порка одного командира другим на глазах подчиненных выглядит и вовсе нереальной.

К слову сказать, сравнение Буденного и Думенко в целом говорит в пользу Семена Михайловича. Буденный смог до некоторой степени подчинить себе стихию масс и готов был подчиниться коммунистам, а Думенко не хотел подчиняться коммунистам и так и не смог обуздать стихию своих частей, практически не применял репрессий против насильников и мародеров. Семен Михайлович, быть может, в душе комиссаров и не жаловал, но на людях, даже в сильном подпитии, никогда не допускал брани в их адрес, а также антисемитских высказываний. От природы хитрый, Буденный давно уже понял, что с новой властью можно и нужно ладить. Власть же, в свою очередь, ценила его как единственного предводителя конной народной массы, на которого более или менее можно положиться.

Причина подобной толерантности лежит в том, что Буденный был стихийным государственником, а Миронов и Думенко – анархистами-народниками, шедшими на поводу у массы и пытавшимися стать «третьей силой» между красными и белыми. Потому Буденный и обрел потом важный статус символа государственного начала для крестьянских масс, еще при жизни превратившись в живую легенду. Он олицетворял собой крестьянство, принявшее Советскую власть. Позднее, когда по стране прокатилась насильственная коллективизация, которую Буденный не рискнул осудить, а наоборот, всецело поддержал, власть оценила, сколь удобную пропагандистскую фигуру она имеет. Буденновский имидж успешно эксплуатировался вплоть до первых месяцев Великой Отечественной войны. Затем, после перерыва, вызванного не слишком успешными действиями Семена Михайловича на фронте, наступило некоторое затишье, но в конце 1950-х годов, при Хрущеве, Буденный был торжественно возвращен в пантеон героев. Ему наконец присвоили звание Героя Советского Союза, массовым тиражом издали его мемуары. На старости лет бывший командарм Первой Конной, похоже, искренне уверовал, что является главным героем Гражданской войны. И старался устранить конкурентов, теперь уже – из памяти народа.

Таких конкурентов он видел прежде всего в лице Миронова и Думенко. Даже после реабилитации Думенко Ворошилов и Буденный сохранили прежнее мнение о нем, равно как и о реабилитированном еще раньше Миронове. 10 января 1966 года Буденный направил Ворошилову информационный материал в 90 машинописных страниц, озаглавленный «О реабилитации и восхвалении в периодической печати Миронова Ф.К. и Думенко». О Миронове в этом примечательном документе, подготовленном буденновскими порученцами, говорилось, в частности, следующее: «На организованном им 22 августа митинге в Саранске Миронов заявил, что «коммунисты губят Россию, разложили армию и потому нужно нам, казакам, идти сейчас на фронт, разбить Деникина, а потом повернуть штыки на Москву, чтобы сбросить долой Совет Народных Комиссаров и установить настоящую Советскую власть». В приказе по Донскому корпусу, подписанному Мироновым, говорилось, что причины поражения Красной Армии объясняются «сплошными злостными деяниями господствующей партии, партии коммунистов, восстановивших против себя общее негодование и недовольство трудящихся масс», и, «чтобы спасти революционные завоевания, остается один-единственный путь: свалить партию коммунистов. Долой единоличное самодержавие и бюрократизм комиссаров и коммунистов» (РГВА. Ф. 103с/246. Оп. 1. Д. 1. Л. 7—17).

В информационном материале также утверждалось, что в процессе подготовки реабилитации «в архивах копировались все документы, которые хотя бы в какой-то мере характеризовали Миронова положительно, и обходили материалы, характеризующие его с отрицательной стороны». Далее говорилось: «В своем ультимативном письме В.И. Ленину Миронов назвал «всю деятельность Коммунистической партии направленной на истребление казачества вообще» и требовал соглашения с эсерами и меньшевиками. Владимир Ильич дал тогда указание о непременной поимке Миронова и привлечении его к ответственности. При этом Ленин подчеркивал, что «наряду с полным уничтожением банд Мамонтова поимка Миронова имеет большое, громадное (подчеркнуто В.И. Лениным) значение» (Ленинский сборник, XXXIV. С. 209).

О Борисе Думенко в той же справке говорилось: «Однако в архивных материалах имеются свидетельства того, что Думенко потворствовал грабежам и казачьим реквизициям, а также много присваивал себе конфискованные ценности. На этой почве у него возникли конфликты с политработниками, которых Думенко ругал при бойцах, настраивая бойцов против политкомов. Так, в донесении ВРИД военкома Сводной кавдивизии С. Питашко от 29.12.1918 г. говорится, что «разъяренные поджигательской речью Думенко бойцы готовы были расправиться с политкомами, но это насилие предупредил пом. комдива т. Буденный» (ЦГАОР. Ф. 192. Оп. 2. Д. 101. Л. 30).

14 марта 1919 года политический комиссар отдельной кавалерийской дивизии В. Новицкий докладывал Реввоенсовету 10-й армии:

«За несколько дней, когда Думенко вступил в исполнение своих обязанностей начдива, дивизия стала неузнаваемой, начались грабежи по всему пути следования. Причина их – начдив: он дал право чеченцам забирать все ценное, как то: золото, серебро и другие более ценные вещи. Об этом, конечно, весь состав дивизии знает, начиная от начштаба и кончая красноармейцами включительно. И такой поступок разлагающе действует на окружающих. У начдива 5 подвод, в том числе 2 экипажа, груженных разными вещами, конечно, реквизированными… В последнее объяснение, которое было между мной и начдивом, он заявил, что всех политкомов дивизии арестует и расстреляет. На заданный мною вопрос: «желает ли он признавать за политкомами те директивы, которые даны Реввоенсоветом армии?», начдив самым категорическим образом заявил, что «не признает» (ЦГАСА. Ф. 193. Оп. 1. Д. 34. Л. 21, 22).

В условиях отсутствия регулярного централизованного снабжения и постоянных материальных недостатков, бойцы легко поддавались соблазну пограбить и почитали тех, кто этого не пресекал. Против грабежей и мародерства боролись политработники, ущемляя партизанское своеволие Думенко, поэтому он их и невзлюбил.

Показательно, что, когда 24 марта Думенко был назначен помощником начальника штаба 10-й армии по кавалерийской части, он, опасаясь наказания за потворство грабежам и унижение политических комиссаров, около месяца отсиживался в Большой Мартыновке и на станции Куберле. Сообщая, что в Царицыне его могут арестовать, Думенко обращался за защитой к С.М. Буденному, Г.К. Шевкоплясову и Д.П. Жлобе (Протокол собрания командиров и бойцов 4-й кав. дивизии от 18 апреля 1919 г.; из личного архива С.М. Буденного) … Недовольный коммунистами, он ругал и Советскую власть, которую, как он выражался, «захватили коммунисты и жиды»…

Военком Ермаков в докладной записке сообщает, что 15–20 сентября 1919 года он и помощник политкома Тубольцев были приглашены в штакор (штаб корпуса – Б. С.):

«С нашим прибытием т. Думенко попросил всех присутствовавших удалиться, мотивируя, что состоится секретное заседание по всем делам. Оставшись втроем наедине, Думенко сказал, что мы известны ему с 1918 года как старые опытные террористы и наше присутствие при нем он считает необходимым.

«Я много сделал для революции, – продолжал Думенко, – но все-таки не получил еще должного мне доверия от Центра и созданного мною корпуса. Я вижу себя приниженным всякой сволочью, подразумевая представителей поарма 10 и др., и необходимо эту сволочь уничтожить, так как она стоит на моем пути».

Считаю нужным заметить, что Думенко не знал, что я коммунист, а на тов. Тубольцева он не обращал внимания, считая его анархистом. «Ко мне, – говорил Думенко, – прибыли два типа, следят за моими действиями, и были случаи аннулировали некоторые мои распоряжения».

Думенко приказал терроризировать этих двух представителей, но фамилий их не назвал, поскольку я заявил ему протест».

Далее тов. Ермаков пишет:

«От Думенко всегда можно было слышать, что Советская власть скоро погибнет, что Россия продана подлым жидам, которые продали исстрадавшуюся Россию.

В октябре месяце 1919 г. при движении корпуса в районе Серебряково частями корпуса усилились бесчинства, а когда политкомы об этом доносили, Думенко устраивал им разнос и приказывал их убрать» (ЦГАОР. Ф. 1005. Оп. 6. Д. 486-б. Л. 183–184).

Военком 2-го Донполка 3-й бригады Сводного конного корпуса Веремеенко Тимофей Лаврентьевич доносил: «В селе старая Криуша Калачевского уезда, я с комбригом Трехсвятковым зашел в 10.00 в штаб корпуса и остановился у двери. В штабе корпуса сидели Думенко, Абрамов, Блехерт, начальник штаба 2-й горской бригады Дронов и другие. Думенко высмеивал жидов, т. е. евреев, говорил, что жиды-комиссары забрали страну в руки и готовят красных офицеров-жидов. От этой дряни, – говорил он, – ничего доброго не получишь. Я этих офицеров-торговцев знаю, пусть их выстроят хоть 200 человек, всех перебью» (ЦГАОР. Ф. 1005. Оп. 6. Д. 486-б. Л. 187).

Бывший комиссар корпуса Думенко Сергей Петрович Ананьев, раненный в бою выстрелом в спину, писал во время следствия по делу Думенко: «Думенко – мелкобуржуазный выродок с большим самолюбием и мелким тщеславием. Политически не воспитан, правильного понятия о советской власти не имеет и больше склонен к идеологии народничества (эсерства). Политические учреждения и коммунистическую партию не признавал и всячески их поносил. Мелкое тщеславие составило у него представление о самом себе как о необычайно великом герое и полководце, что давало ему возможность выражаться: «Захочу – сниму весь фронт до самой Москвы». Наши последние успехи в Донской области его окрылили, он стал себя мнить чуть ли не Наполеоном. Говорил, что он не признает коммунистов, поносил их и признает только РВСР (Реввоенсовет Республики. – Б. С.)» (Там же. Л. 416).