Текст книги "Шквал"
Автор книги: Борис Житков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Житков Борис Степанович
Шквал
Борис Степанович Житков
Шквал
– Провались он совсем и с своей черепицей вместе! – ругался матрос Ковалев. – Этакую тяжесть на палубу валит!
– Ладно, сейчас кончаем, еще только тысяча осталась, – прохрипел старик боцман, размазывая красную черепичную пыль по потному лицу.
Жара стояла несносная, был самый разгар южного лета.
Отправитель черепицы с хозяином судна спорили в каюте, и было слышно на палубе, как грек-хозяин кричал:
– Понимаешь ты, я рискую: судно перевес будет иметь, самая тяжесть сверху, а ты не хочешь прибавить гривенник за тысячу!
– Ведь близко, капитан, два шага, погода хорошая, – пищал отправитель со слезой в голосе, – ведь через два часа на месте будете! Прибавлю пятак, уж куда ни шло.
– Продаешь нас за пятак, – бубнил на палубе матрос Ковалев, укладывая рядами черепицу, – рванет хороший ветерок, и амба: ляжем парусами на воду.
– Да что вы, что вы? – испуганно сказала стоявшая подле женщина. Она держала за руку девочку лет восьми. Девочка вертелась и, запрокинув голову, разглядывала высокие мачты и реи судна.
– А очень просто, – серьезно сказал Ковалев и, остановясь на минуту, сердито взглянул на женщину. – Он, не то нас, он и внучку не жалеет, – и Ковалев кивнул головой на девочку. – Вот подите, скажите ему.
– Да разве ему скажешь?.. – прошептала женщина и еще ближе прижала к себе девочку.
А матросы валили и валили черепицу, укладывали рядами и досками укрепляли ряды.
Боцман глядел на их работу и покачивал головой, что-то про себя соображая. Потом взглянул на небо, прищурился и перевел взгляд на горизонт. Море гладкое, без морщинки, как масло, лоснилось на солнце и тоже, казалось, еле дышало от нестерпимого зноя.
– Мертвый штиль, – сказал боцман. – Ух как бы не сорвалась ночью погода.
– Ничего, ничего, – затараторил хозяин, выходя из каюты, – бриз, бриз будет, хорошо пойдем. Веселей шевелись! – крикнул он матросам и побежал по палубе зачем-то нагонять отправителя.
Наконец кончили погрузку. Судно "Два друга" оттянулось на середину порта. Ждали ветра. Солнце зашло, а жара не спадала. Все пятеро матросов стояли у борта, курили и сплевывали в воду. В порту зажглись огоньки, и красным глазом вспыхнул на рейде маяк. Красной змеей извивалось его отраженье в воде.
– А это что у тебя в ящике, Настя, куклы? – спросил Ковалев девочку.
Большой ящик стоял на палубе у борта, и девочка поминутно в него заглядывала через дверцу вверху.
– Нет, зайчик живой, – ответила Настя с гордостью.
– Да ну? – сказал Ковалев и запустил в ящик руку. Он вытащил за уши большого зайца. Девочка закричала и потянулась руками. Но она сейчас же успокоилась: матрос ловко посадил зайца на руки и стал бережно гладить своей огромной ладонью.
– Вот и жаркое, – сказал подошедший сзади матрос Дмитрий.
Настя испуганно поглядела на Дмитрия и перевела глаза на Ковалева.
– Не дадим, не бойся! – сказал матрос. – Это он шутит.
– А если буря будет? – спросила девочка, – страшная-престрашная, заиньку захлестнет волной?
– Мы его тогда в каюту к деду занесем, – утешал ее Ковалев.
– Ковалев! – раздался голос хозяина, – Дмитрий! Шлюпку на палубу!
Ковалев быстро сунул зайца обратно в ящик и пошел исполнять приказанье.
Настя теперь не отходила от Ковалева. Ей казалось, что Ковалев главный: такой громадный и за зайчика заступился.
Шлюпку вытащили и вверх дном уложили на палубе поверх черепицы.
Вот жарким дыханьем пахнул с берега бриз. Судно ожило. Все зашевелились. Матросы взялись за коромысло ручного брашпиля и, поругиваясь и отдуваясь, выкатили якорь. Поставили паруса, и "Два друга" медленно прокатилось в ворота порта. Бриз усилился и ходко гнал судно вдоль берега. Вот уже далеко за кормой остался красный глаз маяка. Усталые люди спешили в койки.
Ковалев стоял на руле.
– Смотри, Гришка, за ветром! Ненадежная погода, – говорил ему боцман.
Старик поглядывал за борт, стараясь на глаз определить ход судна.
– Чуть что, буди меня, Коваль, – сказал он, оглядывая небо и паруса. Дойдем до мыса, непременно разбуди. Я пойду, сосну.
И боцман зашагал усталыми ногами к кубрику.
Ковалев остался один. В отворенный люк хозяйской каюты он видел, как грек что-то писал в засаленной счетной книге.
Обе пассажирки спали тут же на узкой койке. Настя улыбалась во сне.
"Эта зайца своего видит, – подумал Ковалев, – а дед все пятак: считает".
В это время ветер вдруг прервал свое дыханье, судно выпрямилось, перевалилось на другой борт и стало качаться тяжелыми и широкими размахами. Но снова подул с берега бриз, и судно, прилегши на правый борт, побежало по-прежнему.
Ковалев беспокойно оглянул горизонт. Справа всходила полная луна. Ее диск двумя узкими полосками перерезывали облака. Небо посветлело, и на нем темным силуэтом вырисовывались паруса судна. Но Ковалев не отрывал глаз от той части горизонта, откуда выплывала луна. Он стал следить за облаками и ясно увидал теперь, что они идут навстречу ветру, подымаясь из-за горизонта вместе с луной.
Бриз усилился, и судно побежало быстрей. Ковалеву казалось, что оно спешит скорее в порт, как конь тянется к дому, чуя опасность. Теперь рулевой весь напрягся и чутко прислушивался. Вдруг его ухо уловило какой-то шум, как будто отдаленный гул толпы. Шум приближался, усиливался и скоро обратился в яростный рев.
– Хозяин, – закричал Ковалев, – шквал идет с подветра!
Грек оглянулся.
– Тридцать девять и сорок пять, тридцать девять и... ах, черт! – сказал он и опять повернулся к столу.
Ковалев опрометью бросился к кубрику.
Шум рос. Теперь уже казалось, что бешеная толпа с ревом несется на судно.
– Хлопцы, хлопцы! – заорал Ковалев в люк. – Шквал идет!
Сонное лицо боцмана показалось из люка.
– Чего орешь? – бормотал он спросонья.
– Шквал! – крикнул Ковалев, нагнувшись к самому уху старика. – Все наверх!
Но он не успел кончить, как резкий порыв ветра налетел на судно, выстрелом рванул по парусам, и "Два друга" стремительно повалилось на левый борт. Ковалев не удержался на ногах и полетел в люк, увлекая за собой по трапу боцмана. На палубе загрохотала, зазвенела черепица, гулко стукнула о борт покатившаяся шлюпка, что-то трещало, лопалось и стонало, казалось, все судно рассядется надвое; волной хлынула вода в люк кубрика.
Шквал сделал свое дело и понесся дальше.
Все это совершилось мгновенно, никто не успел опомниться и что-нибудь сообразить. Сонные люди попадали с коек. Послышалась испуганная ругань, проклятья. В темной тесноте, по колено в воде, обезумевшие люди барахтались, наступали друг на друга, выли, ругались и молились. Ушибались об упавшие сундуки, путались в мокрых одеялах, давили друг друга, в ужасе, в смертельном страхе ища дорогу к выходу. А выхода не было.
– Стой! – вдруг покрыл все голоса окрик Ковалева. Обезумевшие люди на мгновенье замолчали, и стало слышно, как спокойно плещет вода в борт опрокинутого судна.
– Нас перекинуло, – сказал Ковалев, воспользовавшись минутой молчанья, – мы не пошли подзаныр*: вон как зыбь в борт бьется.
______________
* На дно, под воду.
– Давай топор, – крикнул матрос Христо, – руби дно!
Все бросились искать топор. Но это было нелегко в этом мокром хаосе. Руки судорожно хватались в темноте за всякую палку, принимая ее за ручку топора. Мешал двигаться висевший сверху привинченный к палубе стол, тряпье, мокрые подушки, путавшаяся в ногах веревка.
– Есть, есть! – закричал Дмитрий, ухватив наконец топор.
– Повыше, повыше рубайте, – молил боцман, – вот тут!
Но в темноте никто не видал, куда он показывал. Вмиг сломали ящик-койку, которая преграждала путь к борту.
Ковалев взял ощупью из рук Дмитрия топор.
– Рубай, рубай скорее, Гришка! – кричали люди. Все знали силу Ковалева. Топор застучал, щепки летели и били в лицо, но все старались протиснуться ближе.
– Давай мне! – крикнул Христо, заметив, что Ковалев устал.
И так, передавая топор из рук в руки, люди по очереди, что было силы, колотили топором, попадая в нарубленное место.
А опрокинутое судно плавало: находившийся внутри воздух не успел выйти, так внезапно его перевернуло. И этот-то воздух и держал судно на поверхности.
В кубрике становилось заметно душно. Запыхавшиеся люди часто дышали и спешили прорубить выход на волю к свежему воздуху. Они боялись задохнуться и каждую минуту думали, что вот-вот судно начнет погружаться под воду.
Ковалев рубил в свою очередь. Он бил топором из последних сил и слышал по звуку, что немного уже оставалось. Сейчас будет дыра. Вот она. Лунный свет пробивался заездочкой сквозь маленькое отверстие. Ковалев перевел дух и хотел крикнуть товарищам, что уже виден свет. Он слышал тонкий свист прорвавшегося через дырку воздуха. Ковалев приставил к дыре мокрый палец: нет, из дыры не дуло. Куда же идет воздух? Ковалев понял, что воздух не входит в каюту. А ведь слышно, как он идет! Значит, вон из каюты выходит воздух?.. И вдруг все сообразил. Их каюта, как опрокинутый вверх дном пустой стакан: если его пихать в воду, то воздух в стакане не даст войти воде. Но если в дне такого стакана сделать дырку, то воздух уйдет через нее, и весь стакан заполнит вода.
– Дай топор! – кричал Дмитрий.
Он шарил в темноте руки Ковалева.
– Да давай же скорей! – кричали кругом.
Но Ковалев быстро схватил плававшую под ногами щепку и забил ею отверстие.
– Стой, хлопцы! – кричал Ковалев. – Не руби!
Дмитрий вырвал из его рук топор. Ковалев знал, что Дмитрий сейчас ударит, и поймал его за руку.
– Стой! Ударишь – пропали все!
– Рубай! – кричал боцман.
– Нет! Воздух уйдет! – выкрикивал Ковалев, удерживая руку Дмитрия, вода снизу через люк напирает... ее воздух сюда не пускает... Дыра будет... потонем, как мыши... Сюда вода зайдет.
Все замолчали.
– Вот! – Ковалев выдернул на время щепку из отверстия и, поймав в темноте чью-то руку, поднес ее к дырке.
– Верно! – сказал голос боцмана.
– Все одно, рубай! – кричал Христо.
– Хлопцы, – сказал Ковалев, и все почувствовали, что он что-то важное скажет, и замолкли, – сейчас на воле будем. Вот он люк, я ногой нащупал. Давай веревку, я поднырну, а вы по веревке за мной.
Христо торопливо стал совать ему в руку конец веревки. Ковалев сорвал с себя мокрую одежду, быстро сделал на конце веревки петлю, надел ее через плечо и исчез под водой. Бьет проклятая веревка по ногам, мешает плыть; обо что-то острое ткнулся Григорий головой, помутилось на минуту в мозгу, но он все гребет руками. Вот он борт – Ковалев стукнулся в него теменем. Не хватает воздуху – хоть водой дохни. А там внизу чуть светлей: это пробивается лунный свет через воду. Сбросить бы петлю – вмиг на воле. Но Ковалев изо всей силы дернул веревку к себе и нырнул под борт. Вот уж на той стороне. Оттолкнулся из последних сил ногами от борта – грудь рвется, горло сжимает, вот-вот дохнет водой.
– Ну, на воле! Вот дохнул-то! – Огляделся Ковалев. Уж поднявшаяся луна ярко освещала спокойное море. Легкий ветер тянул к берегу. Как брюхо огромного чудовища, чернело дно опрокинутого корабля. Обломки мачт и реи с парусами плавали тут же на оборванных снастях. Ковалев подплыл к рее и закрепил на ней свою петлю. Держался за рею и только дышал. Он сейчас ни о чем не думал, а глотал воздух, цену которому узнал только теперь.
Странно было думать, глядя на огромный опрокинутый корпус судна, что там внутри копошатся и рвутся на волю живые люди.
Через несколько секунд показалась на поверхности воды голова Христо, а за ним вынырнули остальные. Шлюпка, полная воды, но целая, плавала неподалеку, запутавшись в снастях. Матросы подплыли к ней.
Ковалев направился на обломке реи к корме, откуда раздавались глухие удары.
– Рубят, ей богу, рубят! – крикнул Ковалев.
Матросы как попало отливали воду из шлюпки и не слушали.
Ковалев достал конец веревки из воды, сделал опять петлю, надел по-прежнему через плечо и нырнул под судно. Нащупал под водой люк в хозяйскую каюту.
А там и в самом деле рубили. Хозяин-грек отчаянно работал топором, силясь прорубить выход через дно.
Все вздрогнули в капитанской каюте, когда услыхали голос Ковалева.
– Брось рубить! Пропадешь! – кричал он греку и хотел впотьмах схватить его руку.
– Оставь! – заорал грек. – Убью!
Ковалев наскоро закрутил свою петлю за стол.
В темноте он нащупал женщину. На руках у нее Настя.
– Давай девочку, а сама за нами по веревке – ныряй под судно.
– Ой, ой! – закричала женщина. Но Ковалев вырвал из ее рук девочку, сгреб под мышку. Одной рукой зажал ей рот и нос, а другой взялся за веревку.
Перебирая веревку одной рукой, он вынырнул с Настей около реи.
Матросы подплывали на шлюпке, пробираясь между обломками снастей. Вслед за Ковалевым вынырнула и женщина.
Все уселись в шлюпку.
Удары изнутри корабля все яснее и яснее слышались, прерывались на минуту – видно, старик переводил дух – и снова гукали в дно.
– Могилу себе рубает, – сказал Ковалев. – Дорубится и поймет.
Шлюпка стояла у борта, откуда слышались удары.
Все молчали и ждали. Вот уж совсем близко бьет топор.
– Заткни дырку, могилу себе рубаешь! – кричал Ковалев. Христо что-то часто кричал по-гречески.
– Ныряй, хозяин, под палубу! – кричал Дмитрий.
Но старик или не понимал, или не слышал: рубил и рубил.
И вдруг послышался свистящий вздох. Это из невидимой дырки выходил воздух.
Удары топора бешено забарабанили по борту. Мелкие щепки летели наружу.
– Ай-ай, дедушка, дедушка! – крикнула Настя.
Вдруг стук сразу оборвался. С минуту все в шлюпке молчали.
– Ну, аминь, – сказал Ковалев, – пропал старик.
Женщина вдруг вскочила, вырвала из рук Дмитрия черпак и в отчаянии застучала по дну судна. Ответа не было.
– Отваливай! – скомандовал Ковалев.
Шлюпка отошла. Легкий ветер гнал ее к берегу и помогал гребцам.
– Чего ты, Настя? – спросил Ковалев.
Девочка плакала.
– А заинька, где заинька?
Не плачь, – утешал матрос, – мама другого купит.
Шлюпка медленно двигалась, гребли чем попало: весла пропали, их не нашли.
– Вон, вон что-то! – вдруг крикнула Настя.
Все поглядели, куда указывала девочка. Черное пятно маячило на воде справа.
Подошли. Ящик плавал, слегка погрузившись в воду. Ковалев засунул руку и достал мокрого, но живого зайца.
– Заинька, вот он, заинька! – крикнула Настя и стала заворачивать зайца в мокрый подол.
– Вот ведь: скотина бессмысленная спаслась, а человек пропал, – сказал Дмитрий и оглянулся на блестевшее на луне осклизлое брюхо корабля.
Гребцы налегли: всем хотелось поскорее уйти от погибшего судна. Каждому чудилось, что грек еще стучит топором по дну.
Через час шлюпка с пассажирами пристала к берегу.
Все невольно оглянулись на море. Но там уже не видно было опрокинутого судна.