Текст книги "Город, в котором не бывает дождей"

Автор книги: Борис Романовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Романовский Борис
Город, в котором не бывает дождей

Борис Романовский

Город, в котором не бывает дождей

РАССКАЗ

Итак, я обещал вам рассказать историю о каком-нибудь преступлении из моей судейской практики. Собственно, судьей я никогда не был, был народным заседателем. Нет, это не одно и то же, но близко.

Парень, о котором я хочу рассказать, был сыном моего друга. Не стану утверждать, что он вырос на моих коленях, но скажу, что знал его хорошо,-отец уши мне прожужжал о талантах своего отпрыска. Мальчишка и вправду рос тихим и застенчивым романтиком, читал книги и смотрел фильмы о пиратах и разбойниках, но имел в школе всего четыре балла за активность. В то время, когда произошло несчастье, он уже вырос и превратился в мужчину среднего роста, субтильного, даже хилого сложения, с негустыми пшеничными волосами и беспомощными, какими-то близорукими глазами, хотя зрение у него было вполне нормальное. Был он прекрасным поэтом, добрым и мягким человеком. Совершенно неожиданно, женщинам он нравился, хотя сам либо не знал этого, либо не придавал значения.

Со временем нашлась девушка, которая его полюбила, или ей показалось, что она полюбила, и в которую он влюбился сам... Как их звали? Это абсолютно неважно для моего рассказа, но для определенности назовем Алек и Тамара... Да, я видел ее два-три раза. Они были похожи, это странно обычно друг друга находят разные люди и похожими становятся с возрастом, с годами совместно прожитой жазни... Блондинка с голубыми глазами, большими и великолепного цвета. Конечно, все мы видим любимую женщину и вообще женщину совсем иначе, чем она сама видит себя. Мы ее облагораживаем, чтобы было, что любить. Тем более, наверное, поэты. Я поэтом никогда не был, но мне так кажется. В общем, Алек начал устраивать их совместную жизнь и кончил тем, что договорился о работе на одном из экологических пунктов, где-то в лесу, далеко от людей, и это было для него, биолога по основной профессии, замечательный началом деятельности. Вы знаете, экологические пункты великолепно оборудованы, вполне автономны и люди, живущие в них, ни в чем не нуждаются, кроме человеческого общества.

Как вы сами понимаете, меньше всего молодоженам было нужно человеческое общество. Они надеялись, что медовый месяц у них растянется как раз на три года. Не знаю, сами ли они придумали эту цифру, но верили свято в созданный ими безобидный миф.

Полгода примерно так и было. Он работал, она ему помогала, он писал стихи, она их слушала. Маленькие ссоры и бурные примирения скрашивали их жизнь на этом необитаемом острове. Он говорил мне позже, что эти полгода он наслаждался совершеннейшим счастьем, и я ему верю.

Но через семь-восемь месяцев положение изменилось, ссоры стали бурными, а примирения-недолговечными и неустойчивыми. Она была горожанка, дитя города, вдобавок-женщина темпераментная и страстная. По-настоящему она не любила природу, ей надоело одиночество, и пение птиц да стрекотание кузнечиков не заполняло пустоты в ее душе. Однако он не мог нарушить слово и сбежать со своего пункта, она же боялась уйти одна, так как это было бы воспринято окружающими как крушение и капитуляция, а она была чертовски самолюбива.

Еще Гете, был такой великий поэт... ах, вы знаете его? Тем лучше! Так вот, Гете как-то сказал, что "женщина обладает тысячью способов сделать нас несчастными и только одним – счастливыми". Делать его счастливым она больше не хотела, и он стал по-настоящему несчастен. Она не знала сама, чего хотела добиться, да я думаю, что у нее и не было никаких планов. Она просто вымещала на нем свое одиночество, потому что теперь она была действительно одинока. Он горько разочаровался в ней, тем более горько, что уж больно высоко она была вознесена им всего три-четыре месяца назад. Слишком короткий срок для метаморфоз. И он отшатнулся от нее, ожесточился, но не потерял ее, он точно знал положение ее тела в пространстве в каждое мгновение. А такое чутье дает человеку или большая любовь, или ненависть.

Все случилось во время бури. Поскольку Тамара не любила природы, она, естественно, очень боялась грозы.

А вокруг во всем своем великолепии сверкала и грохотала "воробьиная ночь". Молнии озаряли небо одновременно в двух и даже трех местах, страшный грохот от столкновения небесных повозок с камнями временами заглушал абсолютно все звуки, казалось, что ничего нет, кроме этого грохота, а затем и дождя. Она переживала свой страх ощутимо и навязчиво, и Алек, чтобы не видеть ее, вышел на веранду. Пахнуло свежестью, ему в лицо летели отраженные в рикошете брызги дождя, душная злоба последних дней отошла куда-то, и он почувствовал себя отмытым от греха ненависти. Ему стало жалко ее, такую одинокую перед лицом грозы. Он вернулся в дом. Тамара сидела напуганная и растерянная.

– Закрой дверь! Брызги летят в комнату!

Он повиновался. Она же, приняв его молчание за обычный уже молчаливый протест, закричала:

– Ненавижу! Ненавижу грозу, дождь, твою проклятую избу и звериное житье в одиночестве!

– Тамара, послушай...-начал oн.

– Я не желаю тебя слушать, ничтожество! На такое... я истратила год своей жизни! Но больше этого не будет!

Она была взвинчена грозой, молнией и ливнем, только поэтому, наверное, не помня себя, она бросилась на мужа. По-видимому желая сильнее его унизить, она выплюнула ему в лицо отвратительное оскорбление. Вначале Алек растерялся. Он вырос в атмосфере мягкости и любви, и эта фраза хлестнула ему по лицу. Сдерживая нарастающий гнев, он презрительно и горько рассмеялся. Я думаю, смех унизил женщину сильнее, чем если бы он ее ударил. Она выкрикнула оскорбление вторично, прибавив к нему новые слова.

Он оттолкнул женщину, схватил первый попавшийся предмет и ударил. Это был небольшой хромированный топорик, подаренный друзьями. Он убил ее.

Потом он связался с больницей, приехали две машины, одна, реанимационная,-за ней, вторая, позже-за ним.

И сполохи молний сияли уже над опустевшим домом, а грохот разрядов не глушил ничьей речи.

Психиатры после обследования сделали заключение, что он психически вменяем, хотя и отметили некоторое нервное истощение. Его дело передали в суд.

На суде я выступал как адвокат: я знал его с детства и кому, как не мне, было известно, что он за человек. Да судья и не препятствовал этому, похоже, мои горячие речи помогали ему лучше разобраться в деле. Я пытался оправдать Алека, осуждая ее. С моей точки зрения, брак был неудачен с самого начала. Мне дали выговориться, а потом судья холодно и спокойно разбил мои доводы, сказав:

– Вы пытались внушить нам, что обвиняемый хороший человек и всегда вел себя по-мужски и достойно. Но ведь любой мужчина, даже не поэт, который более тонко чувствует эмоциональный настрой другого, любой мужчина попытался бы разрушить ситуацию, тревожащую любимую женщину. Он уехал бы из этого дома, не на каторге же они были, он попытался бы создать обстановку, приемлемую для них обоих. Однако он не пожелал поступиться ничем своим, не пожелал искать выхода из конфликта. Он оказался эгоистом, чудовищным эгоистом, для которого его желания-основной закон. Так он дошел до преступления.

В этот момент я посмотрел на Алека и увидел, что он поражен мыслью судьи, мне кажется, что он только сейчас почувствовал себя действительно виновным. На его лице промелькнула растерянность. Он побелел так, что живыми остались одни глаза. Потом выступил пот, и он машинально стер его со лба.

Мы спорили долго, дело было слишком серьезным.

Подсудимый был подавлен и отказался защищаться.

Я видел, что он и физически разбит. Мы кончили наши споры в комнате совещаний. Приговор гласил:

"За убийство жены, Тамары К., при отягощающих вину обстоятельствах, имеющих эгоистический характер, по статье такой-то судом в таком-то составе Алек С. приговаривается к полному стиранию личности".

Приговор я привел неточно. За давностью лет текст забылся, хотя это был мой первый процесс, где преступник получил высшую меру наказания,

Я вышел из суда в подавленном состоянии. Но, перебирая в памяти все аргументы сторон, я неожиданно вспомнил лицо подсудимого. И тут я подумал, что приговор справедлив. Конечно, жаль поэта, человека с тонкой и изысканной душой. Его несчастье и преступление в слепоте, только в слепоте и в том, что он не искал выхода. Но ведь и он не сможет жить сейчас, прозрев и увидев свою вину. Он не простит себе. Все равно кончится плохо. И я еще раз пожалел его. Да и ее тоже.

Перед казнью я пришел к нему, я мы долго разговаривали. Под конец я задал ему несколько вопросов.

– Скажи мне, Алек, в период ваших войн, когда все было так плохо, ты любил ее хотя бы временами?

– Любил.– Он ответил довольно категорично и без раздумий.

– А она тебя?

– Трудный вопрос, Альберт... Мне кажется, что да.

– Тогда скажи, я хочу понять, ты случайно убил ее или ты хотел убить?

– В тот момент, когда я схватил топор, я не знал, что это именно топор, но я хотел убить ее. Хотел убить.

Приговор был приведен в исполнение двумя научными работниками института криминалистики. Мне уже тогда показалось, что они сделали все небрежно. Просто подобрали противоположный характер новой личности, как и предписывает закон, не утруждая себя более глубоким анализом. Алеку полностью стерли память и записали новую индивидуальность на якобы пустых клетках мозга.

Я даже не вполне уверен, что они достаточно надежно провели и эту операцию.

Теперь он был Джованни Т., итальянец по происхождению. Живой, энергичный, веселый человек, экспансивный жизнелюб-вот каким должен был стать его характер.

Это была запись психики и памяти недавно умершего человека, не имевшего в живых близких родственников. Будущему итальянцу было внушено, что он сменил обстановку и климат по рекомендации врачей. Единственным упущением была профессия Джованни – он был метеорологом.

После приведения приговора в исполнение я узнал, что Тамару удалось спасти. С применением сложнейших реанимационные комплексов, после нескольких операций ей вернули даже здоровье. Даже внешность, как мне говорили. Сам я не видел, не хотелось с нею встречаться.

Она тоже поменяла имя и фамилию и исчезла с моего горизонта.

Новые данные о Джованни вместе с решением суда и протоколом о приведении приговора в исполнение были заложены в Машину, на чем и завершается первая половина моего рассказа.

Вторая? Конечно, есть и вторая половина!

Джованни выбрал для жизни небольшой старый городок внутри большого современного. Он поселился в так называемой старой части Таллина. Уже в те времена города типа Флоренции, Парижа, Москвы в своих исторических местах были перекрыты геодезическими куполами, для предохранения от разрушений. Построены исторические центры, как правило, из камня и недолговечного кирпича, легко размываются дождями, особенно штукатурка. Джованни был римлянином, и такой город, как Таллин, был по режиму в некотором смысле продолжением его предыдущей жизни. Я сам уроженец Таллина, очень люблю свой город и, мне кажется, знаю в центре каждый камень. Знал я и домик по улице Кулласена, где он поселился. Джованни получил работу в "Центр-погода", такую, как ему хотелось: метеорологом-эксплуатационником.

Не скрою, я интересовался, как живет и чем дышит человек с "новой личностью", и, предприняв несложные шаги, я познакомился с ним. Это было нетрудно – он был общителен и доверчив.

Я не делал ничего предосудительного, не сообщил ему, кто он и откуда, но, надеюсь, вы поймете меня, все-таки искал, осталось ли в нем что-нибудь от того, от прежнего, сына моего друга – от Алека. Иногда мне мерещилось, будто что-то неуловимое, легкое, как оттенок голубого на сером, в нем высвечивается, но потом все это смывалось бурной жизнерадостностью человека, лишенного тонкой эмоциональности. Нет, он не был плохим, что вы! Он был хорош, но по-своему. Добр по-своему и отзывчив. И мягок по-своему, хотя и вспыльчив.

– Альберто,– сказал он однажды. Он произносил мое имя по-итальянски Альберто.– Ты меня любишь! Не знаю только за что. Ты очень похож на моего отца, Альберто!

И мне стало приятно, потому что я действительно его любил.

Однажды я пришел к нему на работу, он очень звал меня "посмотреть, как делается погода". Джованни очень обрадовался, усадил меня посреди пультовой, "чтобы я мог все увидеть":

– Мне нужно полить еще три огромных участка пашни и огородов,– сказал он.– А избыток дождя я передам дежурному в соседнем секторе.

Он был спокойнее обычного, суше и чрезвычайно деловит.

Теперь часто показывают в "Новостях", как работает "Центр-погода", а тогда его показали в день открытия, а потом журналисты почему-то потеряли к нему интерес.

А я сидел посреди "святая святых" и мог рассмотреть все в работе.

Четыре пульта были сориентированы по странам света, и за каждым потолок спускался к стене наклонными плоскостями. Над одним пультом плоскость светилась колеблющимися оранжевыми струями, а по ним текли ярко-голубые облака. Облака я узнал, несмотря на ненатуральные цвета и различную яркость.

– Джованни, что это оранжевое?

– Это ветры. Голубые-облака, более темные-много воды, светлые поменьше.– Тем временем он спроецировал на карту ветров и туч красные контуры земельных участков.– Альберто, видишь?

– Да.

– Эту землю надо полить! Теперь вопросов не задавай, работа мелкая и точная. Тут единственное место, где машина еще не может заменить человека!

Он ходил вдоль пульта, нажимая на нем какие-то кнопки, вертел ручки. Оранжевые потоки сливались, опять дробились, скорости их менялись, и, когда, по-видимому, было достигнуто необходимое сочетание условий, он нажал красную кнопку на одной из секций пульта. Красивый пейзаж, висевший перед ним чуть ниже "неба", потускнел, я увидел, как по экрану текут струйки. Пошел ДОЖДЬ.

– Один готов!– крикнул Джованни.

Он "организовал", иначе не назовешь, дождь и на двух других участках. Потом включил связь. На экране появился загорелый лысый эстонец, за его спиной виднелся пульт.

– Лейв, примерно через двадцать минут я передам тебе семьдесят тысяч тонн остатков. Кроме того, неиспользованных...– Профессиональный разговор продолжался пять минут, после чего Лейв погас.

– Я должен проследить, чтобы все прошло нормально,– сказал Джованни.Знаешь, Альберто, коллеги в Риме полдня транспортируют тучи с расстояния до тысячи километров, чтобы устроить небольшой дождик над иссохшей землей. А здесь я сбрасываю лишние облака на соседние секторы, Я люблю дожди! Только грозу почему-то не люблю.

И я еще раз подумал о тех недоумках, которые сделали его метеорологом. На такой работе естественно стать поэтом, но то, что было бы прекрасно для любого человека, ему грозило возвратом памяти. Он мог стать человеком с двумя "душами", вероятно, даже неполноценным.

А могло случиться и так, что одна его индивидуальность осудит другую. В общем, мог получиться страшненький кавардачок.

Я дождался конца работы, и мы погуляли по старому, чистому Таллину. Кругом неслышно ходили люди, свои и туристы, в мягкой обуви без каблуков: камни не вечны.

Расстались мы поздно.

– Мне завтра рано вставать!-сказал он,-Моя очередь поливать газоны.

– Как, и скверы вы поливаете?

– Конечно!-Он засмеялся.-А кто же еще? Мы. Часиков в шесть утра, когда все спят.

– Как же это делается?

– Да так же.– Он был искренне удивлен.– Ты разве не знаешь, что геодезический купол состоит из прозрачных поворотных элементов?

– Не-ет. Из каких элементов?

– Из треугольников. Я подгоняю дождевую тучу, открываю соответствующие секторы – и пожалуйста, общий полив прекрасной водой, насыщенной кислородом и всякими ионами. Многие женщины ее набирают и потом моют головы. Говорят, она способствует росту волос и придает им блеск. Если проснешься рано, можешь увидеть своими глазами! Завтра не встретимся, у меня свидание с Вандой.– Ванда это его очередная, чрезвычайно милая девушка. С женщинами у него были простые отношения.

Рано я не проснулся.

Потом я его не видел пять дней, было много тяжелой работы, я приходил домой и отключался от внешнего мира. Вечерами я восстанавливал силы всеми имеющимися способами. На шестой день я соединился с ним.

– Как дела, мальчик?

– Ничего, Альберто. Где ты пропадал?

– Работы было много.

– А я познакомился с замечательной девушкой!

– Да?

– Ага. Шел с работы, она подошла ко мне и спросила, как меня зовут. Я ответил.

– А она?

– Она тоже. Ее зовут Лина.

Мне немного полегчало. Я ведь каждый раз боялся.

– Знаешь, Альберто, она смотрит на меня, как на знакомого. А я ее никогда не видел.

"Черт возьми!"

– Она спрашивала, откуда я родом, кто мои родители и друзья.

– Как она выглядит?-Наверное, голос у меня был хриплым.

– Блондинка. Некрупная. Огромные голубые глаза, прямо светящиеся. У меня такое впечатление, что она заглядывает мне в душу, когда смотрит на меня!

"Весьма вероятно,-подумал я,-она видит там больше, чем можешь увидеть ты сам!"

– И когда ты собираешься с ней встретиться?

– Сегодня. На площади Ратуши, в семь вечера.– Он добросовестно все перечислил.– А когда мы увидимся с тобой?

– Давай завтра.

– Хорошо.– И мы расстались.

Надо было что-то делать. Надо было что-то предпринимать, придумывать. Срочно, безотлагательно. Эта злая женщина чувствует себя неотомщенной и задумала гнусность, Я был уверен в своей правоте. Что же сделать? Надо идти туда. И я пошел, переодевшись и даже загримировав лицо. На мое счастье, у ратуши была такая толпа туристов, что в ней мог остаться незамеченным даже снежный человек, любимец двадцатого века.

Я занял выгодную позицию около угла ратуши. Стоять мне пришлось недолго. Он появился и пристроился около входа в здание, скользнув по моей фигуре равнодушным взглядом. Я отвернулся и принял вид томящегося в ожидании,

Она подходила к ратуше с моей стороны, и я раньше обнаружил ее. Наконец он тоже увидел и засиял. Да, это была она, Тамара. На ее лице лучилась ответная улыбка. Может быть, и настоящая. Я подобрался поближе. Джованни двинулся ей навстречу и нежно взял за локоть. Это он неплохо умел.

– Я жду тебя уже час!

– Да? Я пришла вовремя.

– Куда мы пойдем, дорогая?

– Уже и дорогая? – Ее глаза смеялись.– Куда хочешь. Побродим пешком по этому заповеднику.

Они двинулись вперед, я – за ними.

– Чем ты занимался сегодня... Джованни? Никак не могу привыкнуть к твоему имени.

– Почему? – Он удивленно посмотрел на нее.

– Мы же так недавно познакомились с тобой! – вывернулась она.

– А мне кажется,– галантно заявил он,– что я тебя знаю целую вечность! – Тамара и я побледнели одновременно, но у нее тоже была великолепная выдержка.

– Так чем же ты все-таки занимался?

– Делал погоду!

– Как "делал погоду"? Что это значит?

– Разве я не говорил тебе? Я же метеоролог-эксплуатационник и каждый день делаю погоду!

– Вот оно что!– Она задумчиво посмотрела на него и умолкла.

Тут мне на одно мгновение почудилось, что он нравится ей. Они шли рядышком, он прижимал ее согнутую руку к своему боку, а она все время заглядывала ему в лицо. "Неужели опять? – подумал я, но потом отогнал эту мысль. Нет, у нее, скорее всего, был какой-то план, который она и проводила в жизнь.

– Так мы пойдем куда-нибудь?-еще раз спросил он.

– Нет, Джованни. Просто погуляем. А потом ты проводишь меня в гостиницу.

– Может быть, зайдем ко мне?

– Ты сошел с ума! – В ее голосе не было решительности, и мне еще раз пришло в голову, что она неравнодушна к нему.– К девяти вечера я должна быть в гостинице "Старый Томас", – уже более уверенно добавила она.

– Ты не представляешь, как огорчила меня! Ты отказалась от всего, что я тебе предложил.

– Джованни, а ты можешь выполнить мое желание?

Горячее желание!

– Любое!

– Послушай, устрой завтра дождь. Ливень с громом и молниями здесь, в старом Таллине. В этой коробке со стеклянной крышей... Хороший дождь с громом!

– Это запрещено,– сказал он, но, помолчав, вдруг согласился.– Ладно, сделаю, хотя грома и не люблю.

– Обязательно с громом и молниями, слышишь, милый!

Он странно посмотрел на нее и кивнул.

К десяти вечера я ждал их у "Старого Томаса". Они скоро пришли. Постояли недалеко от меня. Минут пятнадцать она отбивала его поползновения зайти к ней. Потом они расстались, она вошла в гостиницу, а он зашагал в белесый эстонский вечер, насвистывая что-то бравурное.

Вид у него был самодовольный. Я двинулся вслед за ней. Поднимаясь по лестнице, покрытой ярким цветастым ковром, я любовался ее ногами и фигурой. Красивая женщина, она действительно могла покорять мужчин. У номера, пока она открывала дверь, я ее догнал.

– Тамара! – Она обернулась.

– Кто вы? Что вам нужно?

Я отлепил дурацкие усики и кое-как протер лицо платком.

– Не узнаешь?

– Не-ет.

– Я Альберт, друг Алека!

– ??

– Мне надо с тобой поговорить.

Она распахнула дверь. Я вошел первым, она – за мной.

– Что тебе от меня надо, Альберт? Нет Алека, нет его друзей, и я не могу понять, зачем ты здесь? Зачем я тебя впустила?

– Вот именно. Зачем ты меня впустила? Предложи мне сесть.

– Садись.-Она собиралась с мыслями.-Так что тебя привело сюда?

– Я следил за вами обоими сегодня и слышал твою просьбу устроить дождь. С громом и молниями! – сказал я, устраиваясь в удобном гостиничном кресле.

– Ну и что? – Она немного смутилась.

– У меня несколько вопросов.– Нельзя было давать ей опомниться.– И первый – зачем ты разыскала его?

– Ах, ты хочешь знать, зачем я его отыскала? – Она разозлилась и от этого похорошела еще больше.– Так вот, я его не разыскивала! Я приехала сюда на экскурсию и неожиданно наткнулась на него. На улице. И увидев его, такого самоуверенного, спокойного, цветущего, более цветущего, чем тогда... со мной, я пришла в ярость. Да, в ярость! – Она говорила зло, ее глаза потемнели от негодования.– Ты знаешь, как я жила все это время? Нет? Так послушай. Меня починили врачи. Полностью привели в порядок, даже внешность. Мне это стоило трех месяцев жизни, и черт с ними, недорогая цена. Я знала, что ему стерли память, и радовалась этому. Да, радовалась! Но мне память не стерли, понимаешь? Мне оставили этот ужас.

И страшную ночь, с грохотом и молниями. И убийство. Мгновенный ужас и страшную боль. И небытие. Оставшееся время я носила ужас и боль в себе. Я не верила ничьим чувствам. Ужас давил на меня. И когда я встретила Алека, спокойного, уверенного, гуляющего по свету без воспоминаний, я решила, что это несправедливо. Вопиюще несправедливо! Никаких мук, никаких переживаний! Сладкая жизнь!

– И ты решила отомстить.

– Я решила все поставить на свои места.

– А для этого замыслила убийство совсем другого человека?-Я был безжалостен к ней, мне казалось, что так нужно.– Сама пошла на преступление, так как сообщение осужденному его прошлого после приведения приговора п исполнение – уголовное преступление!

– Что ты тычешь мне в лицо свои законы?! В моем деле я закон! Впрочем, это не имеет сейч; никакого значения.– Она внезапно успокоилась и даже как-то повеселела.

– Почему?

– Потому что я поняла, что он не Алек. Нет, не Алек, а Джованни. Совсем другой человек, как ты сказал, более мужественный, более решительный. Энергичный и жизнерадостный человек. Человек дела и действия. Знаешь, Альберт, со времени моего, так сказать, излечения я непрерывно варюсь в собственных мыс-лях. И мне уже мерещилось, что я схожу с ума. Экскурсию по старым городам я предприняла, чтобы отвлечься, но ничего не помогало. А теперь, когда я наткнулась на него, познакомилась и увидела, каков он, меня отпустило это наваждение. Мне с Джованни, именно с Джованни, а не с Алеком, легко, приятно и просто.– Она помолчала и вызывающе добавила:– Он мне нравится!

– Тем более, зачем тебе дождь и молнии? – Я даже выскочил-из кресла.

Она кивнула:

– Глупо, конечно! Просто мысль рассказать обо всем ему, если я когда-нибудь его встречу, жила во мне слишком долго. А задним числом я все объяснила себе. Если он способен вспомнить, подумала я, пусть лучше уж сейчас, чем потом. Это же не последний дождь в нашей жизни, Альберт!

Я не смог опровергнуть ее довода. Вообще мне показалось, что я попал в зону, в которую посторонним запрещено вторгаться.

Я встал.

– Возможно, ты права. Не могу судить. И пусть будет так, как ты решила!

– Ты понял меня, Альберт! – сказала она и тоже поднялась.– Я вижу, что ты понял. И знаешь, я хочу быть любимой! Это так приятно!-Тон ее был жалобный, и мне стало стыдно.

– Ладно,-сказал я.-Пойду. Ты уж извини меня, Тамара!

– Лина. Не Тамара, а Лина. Брось извиняться, Альберт.-Она выглядела очень усталой.-И приходи к двенадцати на улицу Пикк, к дому "три сестры", мы там договорились встретиться.

– Ты все-таки боишься?

– Нет.– Она улыбнулась.– Я хочу, чтобы ты увидел, как мы оба счастливы!

Утром следующего дня я сообщил на работу, что сегодня не приду. Потом позавтракал, убрал жилье. Без пятнадцати двенадцать, как назло, заверещал видеофон. Надо было его блокировать заранее. Нечего делать, включил, На экране светился мой коллега по работе...

В конце концов я был у порога своего дома в двенадцать часов пять минут и даже успел сделать несколько шагов, когда над моей головой раздался странный шорох, а потом звук, похожий на шлепок. Стало светлее. На лицо капнуло, еще, потом еще. На асфальте и камнях появились мокрые мелкие точечки, и вдруг пошел настоящий дождь. Вначале не очень частый, он становился с каждой минутой сильнее и сильнее. Мягкий летний дождь хлестал теплыми струями, а сквозь поток воды светило солнце. Вода зашумела но старым водосточным трубам, которые, наверное, уже давно забыли вкус дождя, тротуар сделался мокрым и черным, а над каждой, теперь уже тяжелой, каплей вздымался воздушный пузырек. Сначала вода с крыш и из труб текла мутная, в этом стерильном городе-музее накопилось немало пыли по закоулкам и щелям, но чуть позже потекла светлая, как будто из родника. По улицам бежали, наскакивая друг на друга, хулиганистые ручьи и ручейки. Я сразу промок и не стал прятаться. Надо было спешить. Быстрыми шагами я двинулся на улицу Пикк, к месту свидания.

Сумасшедшие водяные потоки стремились меня смыть.

По лакированным тротуарам, по лужам расползались кое-где радужные пленки. Из дождя навстречу мне вышли девушка и парень в совершенно промокшей одежде.

Платье девушки и легкий костюм парня облепили их стройные фигуры, они шли, держась за руки, счастливо смеясь дождю, шли босиком, нарочно выбирая более глубокие ручейки и лужи. Обувь они несли в руках. Потом я увидел еще людей, их было удивительно много. Никто не прятался, все были рады дождю. Внезапно над головой сверкнула молния, и где-то недалеко загрохотало. Дождь, как будто ждавший сигнала небесного барабана, хлынул сильнее. Я почти побежал, но, завернув за угол, остановился в удивлении.

Прямо посреди огромной лужи орда мальчишек и девчонок семи-восьми лет исполняла какой-то странный, дикий танец.

Дождик-дождик, пуще,

Дам тебе гущи.

Дождик-дождик, перестань,

Я поеду в Эристань,

пели маленькие дикари, мокрые и счастливые, из-под их ног поднимались фонтаны воды, а через водяную завесу сияли бездумным детским счастьем глаза. Рядом бегали не очень испуганные воспитатели и уговаривали их покинуть лужу. Я не дождался благополучного окончания инцидента и коротким рывком проскочил до улицы Пикк.

Она была уже там. Точнее, она шла мне навстречу, посреди улицы, медленно и почти величественно. Ее светлые волосы стали темными от воды, тяжелое платье намокло, и огрубевшая т,кань крупными складками обнимала тело. Она была очень естественна между камней средневековой улицы, и крупные звенья вычурного ожерелья, кольцо я тяжелые серьги делали ее еще более похожей на суровую и яркую скульптуру католического храма.

Она показала мне рукой на парадную дома, и я поспешил спрятаться под старинным арочным входом. Внутри подъезда была дверь, и я вошел в нее. В маленьком вестибюле было тихо, только сквозь резную решетку шумел дождь. Здесь он звучал скучно и монотонно.

– Давай спрячемся здесь! – неожиданно совсем рядом со мной раздался голос Джованни.-Я совсем промок! До нитки! Далеко же я назначил свидание!

Похоже, она нарочно привела его сюда.

– Мне сегодня приснился странный сон.– Опять его голос.– Увидел дождь с громом и молниями, и тебя со мной в маленьком доме.

– Ну и что? – Ее голос звучал без напряжения. – И мы с тобой ругаемся из-за дождя. Ты хочешь погулять под ливлем, а я смотрю по телевизору фильм из жизни мифических амазонок. Подумай, нелепость какая!-Мне стало неуютно в своем убежище, я вдруг почувствовал, что на мне мокрая одежда.

– И чем эта семейная сцена окончилась? – Ее голос наконец задрожал. Но он этого не заметил.

– А ничем. Грянул гром, я обернулся, а тебя в комнате уже нет.

– Досмотрел ты телевизор? – Голос, звучал насмешливо.

– Нет, проснулся на самом интересном месте!

– Жаль.

– Ага... Послушай, Лина, тебе понравился мой дождь?

– Да. Только не было грома и молний,

– Были. Два раза.

– Один. Но все равно спасибо.

– Благодарностью ты не отделаешься!

– Перестань! Не надо, Джованни!

– Глупо; Надо любить, пока мы молоды!

– А я не хочу... только потому, что мы молоды. Не надо!

– Ладно, не буду... Как мне влетит за этот ливень в городе! Ты себе не представляешь!

– Беги, кончи дождь. Я. получила, что хотела!

– Правда? Тогда я действительно побегу. Мне и так не сносить головы. Честно говоря, я пожалел, что сделал все это! Я сильно вымок и боюсь простудиться. Ох и влетит мне! – Последняя фраза доносилась уже с улицы.

И ни слова о любви! Ни одной интонации!

– Ты здесь, Альберт? – спросил ее голос.

– Здесь.-Я вышел из своего укрытия.-Зачем ты сделала меня свидетелем?

– Не знаю.– Она была очень печальна, кажется, плакала.-Альберт, уведи меня отсюда!

Мы вышли под дождь. Она брела рядом совершенно поникшая, и я боялся заглянуть ей в лицо. Внезапно над головой раздался знакомый звук шлепка. Дождь прекратился и стало не светлее, а почему-то темнее. Было слышно, как бежит вода по улицам. Люди разбегались по домам, как и я, осознав, что они мокрые. Праздник кончился.

Дома я велел ей залезть в ванну и согреться. Потом дал алкоголя. Она вяло выполнила все, что я велел. Через некоторое время "Вана Таллин" ее все-таки оживил.

– Альберт, это крушение,– Она сидела в кресле, завернувшись в мой махровый халат.

– Почему?-Хотя я почти понимал почему.

– А просто...-Она опять заплакала, видимо, обдумывая фразу.– Просто он может сделать дождь, хотя сам предпочитает сухую и солнечную погоду.

– Так, может быть, это тоже неплохо!

– Может быть. Но я-то хотела быть любимой!.. Алек меня убил, ненавидя и любя! Теперь я могу его понять. И... пожалуй... простить! Да, знаешь, простить!

– Это верно, Джованни не способен убить.