Текст книги "Далекие берега"

Автор книги: Борис Пьянков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

«Далекие берега». Мемуары. Сборник коротких рассказов.

1. Вспомнилось вдруг...

Снег, снег, снег, снег,

Снег над палаткой кружится.

Вот и кончается краткий ночлег.

Снег, снег, снег, снег

Тихо на тундру ложится,

По берегам замерзающих рек

Снег, снег, снег...

(А. Городницкий.)

Одной из немногих возможностей путешествовать в молодости, для меня были многочисленные геологические экспедиции, колесившие тогда по всему Советскому союзу. Летние сезоны семьдесят пятого – семьдесят шестого года я провел на Камчатке. С тех пор прошло немало лет, но просматривая интернет, я заметил, что жизнь в этих местах изменилась мало, причем далеко не в лучшую сторону.

В устье реки Пенжина, впадающей в Охотское море, расположен небольшой поселок под названием Манилы. (Это то место на карте, где Камчатский полуостров начинает отделяться от материка; граница Северо-Восточной Сибири). Здесь тогда располагалась база нашей небольшой геологической партии. До места работы от Петропавловска– Камчатского я добирался кружным путем целых две недели, сопровождая различные грузы в самолетах и вертолетах. Это были  труженики малой авиации: самолеты АН-2 и вертолеты МИ-4. Довелось летать с бочками горючего и на старом ЛИ-2.

– Помните старый советский фильм  «Воздушный извозчик»?

Первым, что поразило меня в Манилах, были небольшие деревянные рыбокоптильни возле каждого дома; кабинки, более всего похожие на деревенские «отхожие места» средней полосы России. Помню, что меня очень интересовало; почему из многих "туалетов" идет дым?

Неприятная истина открылась быстро; в поселке на нескольких десятков домов имелся лишь один общественный туалет, отлитый из бетона. Три дырки в полу в мужском отделении и, наверное, столько же в дамском. Впрочем, местные коряки, как правило, сюда не заходили.

Так было в мое первое посещение; в следующем году, учитывая возрастающие потребности населения, с помощью взрывчатки было построено еще два туалета: возле почты и, кажется, неподалеку от поселкового клуба. В этих туалетах можно было запереть деревянные двери на крючок; неслыханная роскошь!

Могилы на здешнем кладбище тоже вырыты с помощью взрывчатки. Что поделаешь: вечная мерзлота!  Впрочем, аборигены своих покойников обычно кремируют. Делается это так: покойнику перерезают сухожилия на руках и ногах, потом вспарывают живот, а затем сжигают.

Часто вблизи посёлков можно видеть пепелища – это места сожжения усопших.

Манилы находятся в зоне холодного субарктического климата, с длительной и снежной зимой, и коротким летом. Село расположено у слияния рек  Пенжины и Манилки, вокруг простирается холмистая тундра, из которой выступают острые останцы скал. Небольшие деревья (тополь или ольха) растут только в пойме Манилки.

Летом вокруг села полно ягоды. Местные жители собирают морошку, жимолость, много брусники и голубики. Повсеместно растет кедровый стланик, – «кедрач». Орешки в его шишках мелкие, но вкусные. В ягодных местах часто можно встретить бурых медведей.

Поселок играет важную роль в снабжении прилегающих районов продуктами питания, товарами и горючим.  Если грузы не завезут за «навигацию», – беда! В прошлом это уже бывало: сидели люди зимой и без хлеба, и без горючего, и без чая с сахаром....

Сюда все привозят морским путем, но, несмотря на это порт, как таковой, в поселке отсутствует. Все судовые грузы сначала перегружают на плоскодонные баржи, а уже затем гонят их к берегу. Помню, что мы называли эти баржи плашкоутами. Во время морского прилива река течет вспять. Потрясающее зрелище!

Устье Пенжины известно своими приливами, высотой до четырнадцати метров. Это мировая рекордная величина, вторая после залива Фанди. Когда-то существовали проекты постройки в этих местах приливной электростанции, но, по-моему,  «воз и ныне там».

В те годы в поселке и на сотни километров вокруг полностью отсутствовали асфальтированные дороги, не было телевидения. Легковые автомобили можно было увидеть только в кино, которое демонстрировалось в клубе три раза в неделю.

Как-то раз, во время похода на почту, я познакомился с работающей там девушкой редкой красоты. Кажется, ее звали Галей. Девушке было восемнадцать лет, как тогда и мне. Она была полукровкой; дочерью русской женщины и корейского эмигранта.

Тогда я был влюбчив, и мне очень хотелось что-нибудь сделать для нее. В юношеских мечтах я увозил ее на «Большую землю», но так и не посмел даже заикнуться об этом, ведь у нее уже был жених.

Улыбчивого парня звали Петя; тогда он был портовым рабочим.

Интересно, как сложилась их дальнейшая судьба?

Через неделю прибыли недостающие члены нашей партии. Это были: крепкая женщина – главный геолог и двое рабочих-водолазов. (Наш начальник хотел осмотреть дно моря возле впадения туда золотоносного ручья). Дождавшись хорошей погоды, мы вылетели в район работ на побережье Охотского моря, чтобы искать золото.

Но это уже другая история...

__________________________________________________________________

Манилы – самое крупное село Пенжинского района. Здесь живет около тысячи местных жителей, две трети из которых принадлежат к коренным народам. Местное население страдает от сифилиса и туберкулеза, которые занесли пришельцы.

Манилы – один из самых труднодоступных населенных пунктов Камчатки. Автомобильным зимником село связано с районным центром Каменкой. Большую часть года попасть в Манилы, равно как и выбраться отсюда можно только на вертолете.

Стоимость авиабилетов до краевого центра доходит до 50 тысяч рублей.

Координаты места:

 62* 29” 11.00” c.ш.

165* 20” 40.00”в.д.

*Это первый из восьми рассказов о севере Камчатки.

2. Вечная мерзлота

Начальника нашей партии звали Фридрихом Анатольевичем, но он предпочитал короткое имя Фред.  Вместе с ним мы закупили продукты и проверили снаряжение, на этом предполевая подготовка была закончена. В этой безлесной местности трудно было найти длинные шесты для палаток и растяжки тента, но я справился с этой задачей, стянув на поселковой стройке десять длинных брусьев.

– Слава Богу, что тебя не поймали! – укоризненно покачал головой Фред.

– А чтобы они сделали?

– Бока бы тебе, точно, намяли!

– Но не отдавать же их обратно?

Фред согласился, с тем, что это было бы еще большей глупостью.

Скоро прилетели остальные. Можно было вылетать в поле, но тут начались затяжные дожди.

– Нечего мальчишке бездельничать, – отрезала Галина Ивановна, главный геолог, – рабочий на то и рабочий, чтобы работать!

Меня отрядили в распоряжение начальника геологической базы, расположенной в поселке.  Вместе с другими бедолагами (обычно на тяжелые работы подряжали студентов-практикантов), мы ворочали в аэропорту тяжелые бочки с авиационным горючим, разгружали и загружали различное оборудование и строительные материалы, возили со склада взрывчатку для горнопроходческих работ.

Склад аммонита по причинам безопасности находился вдали от поселка, в тундре; при погрузке нас нещадно кусали огромные комары, которым нисколько не мешал почти всегда моросящий дождь. Мазь со звучным названием «Тайга», кровососов не отпугивала. Чтобы полчища комаров не заели нас совсем, лицо и руки следовало смазывать специальным составом.  По совету Фреда в моем кармане хранилась герметичная баночка с марлей, смоченной бенфталатом; скоро такие же баночки завели и мои коллеги по работе.

Поселковая база ютилась в небольшом деревянном домишке, где размещалась радиостанция, небольшой склад, и комната для приезжих. Помещений  не хватало. К этому времени работы на севере полуострова только начинали разворачиваться, и высокое начальство решило построить новую базу, неподалеку от крошечного поселкового аэропорта.  Специалистов – строителей среди геологов  не было, но это никого не останавливало;  у нас всегда считалось, что любой мужик владеет топором и молотком.

Руководить стройкой (за отдельную плату) вызвался радист, гордо именуемый начальником радиостанции.

На работы было решено поочередно отправлять различный рабочий люд; в основном  застрявших из-за нелетной погоды студентов.  Случилось так, что я оказался первым, и, по-видимому,  последним строителем в том году.

Под непрекращающимся дождем я добрался до строительной площадки. Работы еще не начались, но неподалеку от летного поля были свалены доски, а вбитые в землю колышки определяли площадку под возведение дома. На площадке стояли двое мужчин; в одном из них я узнал начальника радиостанции.  Каких-либо чертежей у него не наблюдалось, но он рьяно спорил с важным на вид мужчиной в сером костюме и с зонтиком в руках. Незнакомец нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Ему явно было холодно;  несмотря на разгар лета, температура воздуха была невысокой. Позднее я узнал, что мужик в костюме был заместителем начальника экспедиции, прибывшим из  Петропавловска, – высокий чин для тех мест!

Предметом их разговора было возведение фундамента новой постройки; никто из спорщиков не знал, на какой глубине в этом месте находится вечная мерзлота. В это время начальники неожиданно заметили меня.

– Рабочий выкопает шурф; мы все и узнаем! – оживленно сказал радист.

– А на новой базе, что; туалета тоже не будет? – тоскливо спросил высокий начальник.

– А пусть он выроет большую яму; тогда мы сделаем там туалет! – нашелся радист.

После того, как мне было определено место, где копать, начальники с облегчением покинули будущую стройплощадку.

Рытье ям, как известно, работа творческая, поэтому  спешить не следовало.  После длительного перекура, я наметил площадь размером полтора на два метра и начал копать землю.  Работа шла легко в течение целой недели, пока мою дорогу к центру Земли не преградила вечная мерзлота.  Сначала я отнесся к ней легкомысленно, ударив ее стальным ломом.  Тяжелый металл зазвенел, как натянутая струна, а удар болью отозвался в моих ладонях. Немного подумав, я тщательно выскреб лопатой всю поверхностную грязь; неожиданно мне открылась вся красота вечной мерзлоты. Это не было просто промерзшей землей: повсюду виднелись линзы из прозрачного льда, отделенные друг от друга тонкой почвенной прослойкой и мелкими камнями.

Удары ломом не оставляли на этой чудесной поверхности почти никакого следа; я уверен, что даже пуля не сумеет войти в эту поверхность.

О своих наблюдениях я доложил начальству.

– Ломом надо бить сильнее! – сказал начальник базы.

– У Вас же есть взрывчатка! – удивился я.

– Взрывчатка для этого не предусмотрена!

– Копали же раньше без взрывчатки, – вмешался заместитель начальника экспедиции, – это делается так: на ночь надо развести в яме костер. Утром надо выгрести угли и оттаявшую землю; потом повторить!

– Мне ночевать возле ямы, что ли? – удивился я.

– Жги днем. Как прогорит, вытаскивай грунт!

– Ничего же не выйдет, да и где я дрова возьму?!

– Хватит спорить! Сказали; делай!

– Ладно, – сказал я, – дрова привезете?

– Ты сам поищи, где-нибудь поблизости....

– Пиломатериалы со стройки взять?

– Привезем дрова; иди, работай пока ломом!

Уходя, из-за неплотно закрытой двери, я услышал, как жалуется начальнику радист:

– Рабочие нынче пошли шибко умные, работать не хотят, прямо зла на них не хватает!

На следующий день машина с базы  (разбитый «ГАЗ-66») привезла мне несколько охапок дров, и я развел в яме большой костер. Греться у огня было приятно. Когда дрова прогорели, я выбросил из ямы все угли, вечная же мерзлота при этом не уступила врагу ни одного сантиметра.

На следующий день возле ямы появился сочувствующий мне молодой водитель.

– Зачем тебе эти дрова? – сказал он. – Смотри, что я привез! – Водитель держал в руках две канистры с авиационным керосином. – Давай выльем это в твою яму и подожжем!

– Думаешь, поможет?

– Попробуем; это же не дрова!

Мы вылили в яму обе канистры; водитель предусмотрительно налил из топлива длинную дорожку в сторону от ямы.

– А-то сам сгоришь! – сказал он.

Полыхнуло знатно, но когда керосин прогорел, на поверхности отполированной до блеска вечной мерзлоты не появилось ни капельки воды.

– Все тепло вверх ушло! – развел руками водитель.

На следующий день погода изменилась. Внезапно выглянуло солнце; мне даже показалось, что в линзах вечной мерзлоты заиграла радуга. Скоро наша партия, наконец, смогла  вылететь в поле, к месту работы.

Осенью, когда мы улетали домой, вертолет разворачивался над поселком.  Глядя в иллюминатор, я заметил отрытую мной яму; ее края обрушились, – теперь это была воронка, чем-то похожая на начавшую зарубцовываться  язву.  Тундра пыталась залечить шрам, нанесенный ей грубым человеческим вмешательством.

3. Детский маршрут.

– Я спрашиваю вас, мистер Трелор,

позволительно ли  мужчине  назвать  женщину свиньей?

Трелор, сидевший рядом с ним, растерялся при  этой

внезапной  атаке;  он  не понимал, почему именно его

заподозрили в том, что  он  способен  назвать

женщину свиньей.

– Я бы сказал, – промямлил он неуверенно,

– что  это...  э...  зависит  от... того, какая... женщина.

(«Под палубным тентом». Джек Лондон.)

Когда-то, давным-давно, мне пришлось побывать в министерстве геологии РСФСР. Перед входом в здание, рядом с огромным белым кристаллом дымчатого кварца, располагалась небольшая скульптурная группа: коренастый мужчина с геологическим молотком в руке разглядывал образец породы, а на мужчину восторженно смотрела хорошо сложенная девушка.

Мужчина и девушка были гипсовыми, а молоток был настоящим, стальным. Он был насажен на длинную деревянную ручку. Памятник этот передавал главное: в геологических партиях мужчин интересует работа; девушек интересует романтика.

Хорошенькие девушки в геологической партии, – большая редкость и большая беда. Они вносят элемент беспокойства в сплоченные мужские ряды; и тогда нормальные на вид мужики сходят с ума, вместо обычного русского языка, они начинают разговаривать языком Пушкина и Гете.

Мне неоднократно приходилось видеть, как из-за юных девушек сходили с ума даже начальники партии, не говоря уже о простых работягах. Такое положение в полевых партия чревато социальным взрывом.

– Представляете, мужики; вместо начальника, вами руководит его баба?

– Но ведь  у начальника партии (экспедиции) дома есть жена? – спросят люди несведущие.

– Да, какая, к черту,  жена? Господи, да  причем здесь жена; это дома она у него жена! Если женщине нечем развлечься в долгое отсутствие мужа, пусть себе спит и видит сны о верных мужьях!

Я пишу о реальной жизни; о том, что знаю, и видел не понаслышке. Честь и хвала тем  начальникам, которые, будучи влюбленными, не забывали о нуждах своего отряда и слава тем героям, которые "в полях" не обращали на девушек никакого внимания!

В нашей геологической партии тоже была молодая девушка. Может быть, она была хорошенькой. Кажется, ее звали Лида; это не так уж и важно для последующего рассказа. Можете назвать ее другим именем, суть от этого не изменится.

Ей было двадцать пять лет, и она была техником аэрогеологической экспедиции. (На Севере Камчатки мы работали совместно.)

В Лиду влюбились почти все лица мужского пола; из-за недоступности девушки, конкуренция кандидатов на ее внимание возрастала. Уже через неделю после Лидиного приезда, в состоянии отчаяния находились шофер экспедиции, многие местные летчики, поселковый инженер, и оба водолаза.

На танцы в поселковый клуб Лида ходила только вместе со мной. Мне было только девятнадцать лет, с точки зрения девушки я еще не годился в ухажеры, но зато служил ей надежной защитой от посягательств других мужчин.

За это мне позволялось больше основных конкурентов. Мне даже разрешалось делать девушке массаж; но не будем вникать сейчас в тонкости этого замечательного искусства!

– Эх,  Лида, Лида! Однажды мне даже пришлось драться за твою честь; было бы из-за чего драться, честно говоря...

В один прекрасный день Лида, которой надоело сидеть в поселке, попросилась к нам в однодневный маршрут.

Однодневка, – это дело хорошее. Утром вылетаешь из поселка, вечером в него прилетаешь. И никаких тебе лишений в виде холодной тушенки, или мокрого спального мешка. О камчатских комарах, я уж и не говорю! Народ сложил про них легенды, впрочем,  весьма недалекие от истины. Да, по сравнению с жизнью в поле, такие маршруты, – не работа, а одно удовольствие!

Перед отлетом я закрепил на поясе кобуру с ракетницей и патронташ, выданные мне начальником. Ракетница предназначалась для подачи сигналов и защиты от нападения зверей; в этих диких местах нет волков, зато медведи водятся в изобилии. Не знаю, можно ли напугать медведя выстрелом из ракетницы, но другого оружия у нас все равно не было.

Нам предстояло оценить запасы сердолика в одном из районов побережья полуострова «Тайгонос».  (На северном побережье Охотского моря.) Делалось это так: два или три человека волнообразно идут по широкому галечному пляжу, собирая все попавшиеся образцы. Именно по этим данным должны были оцениваться размеры возможного промысла этого полудрагоценного камня.

Иногда мне кажется, что таким образом наш начальник хотел отдохнуть от нас всех.

– Ну, скажите, пожалуйста, кому нужны, эти чертовы сердолики, в такой глухомани?

– Не знаете? Вот и я не знаю!

Ответственным за маршрут была назначена коренастая женщина лет пятидесяти, должность – главный геолог. Ее звали Галиной Ивановной. Когда я с ней знакомился, мне казалось, что в этой женщине перегорело все, что может гореть. Через некоторое время оказалось, что я ошибся.

Дамы-геологи! Не влюбляйтесь в молоденьких мальчиков; с ними одна морока. Вы успеете сойти с ума, прежде чем ваш избранник поймет, что вы, – женщина, а не страдающая от варикозного расширения вен бабушка из родительского комитета.

Вертолет МИ-8, высадил меня и обеих дам в назначенном месте, на берегу Охотского моря и улетел. Мы ожидали, что это будет небольшая прогулка; «детский» маршрут, в конце которого нас заберет вертолет, но неожиданные приключения начались почти сразу.

Говорят, что лайки не бросаются на людей, но вот, надо же!

По пляжу на нас, устрашающе лая, неслась огромная свора собак.

– Стреляй, стреляй; что ты ждешь! – истерично закричали женщины. В ту пору мне еще не приходило в голову, что ракетница может не сработать в нужную минуту. Это будет  потом; сейчас же ракетница не подвела.

Подпустив взбесившуюся стаю поближе, я, как и положено, по инструкции, поднял ствол в небо, и нажал на курок. Выстрел!

И отрадная картина: трусливо убегающие собаки с визгом поджали хвосты.

Ракета, задумчиво повисев в синем небе, упала на склон, вздымающийся над пляжем.

– Погасла?

– Погасла! – в этот момент со склона послышался треск огня и появился белый дым.

– Не погасла! – и Галина Ивановна немедленно отобрала у меня ракетницу. – Вот из-за таких, как ты, и случаются пожары!

Лесные пожары в этих местах, – дело серьезное. Сухая лесотундра горит, как порох. Случалось, что из-за небрежного отношения к огню в этих местах выгорали сотни квадратных километров.

Очаг возгорания  удалось сбить; расплатой послужила моя новая штормовка. Скоро мы вышли к стойбищу коряков, которые извинились за своих собак, сорвавшихся с привязи.

Летом упряжка не нужна; вот и сидят на голодном пайке бедные животные. Некормленые псы способны на все, и нам повезло, что у нас была ракетница.

Из стойбища мы вышли не одни: Лида понравилась четырех или пятилетней девчонке– корячке, которая вызвалась идти вместе с нами.

Погода смилостивилась, и работа шла весело: синело обычно свинцово-серое море, желтые сердолики отсвечивали на солнце; мы собирали их в холщовые мешочки, а рядом беззаботно смеялся ребенок. Легкий маршрут; красота! Солнце и время шли рука об руку; вместе с ним мы уже прошли почти пять километров.

– А в какое место прилетит за нами вертолет?– спросил я у Галины Ивановны.

– Нам осталось пройти около семи километров; не волнуйся, мы еще успеем чайку вскипятить! – сказала женщина, глядя на часы.

– Разве мы не вернемся назад?

– С какой это стати?

– А ребенок, которого взяла Лида?  Мы повезем девочку на вертолете?

– Да!  Глупость вышла, – главный геолог на секунду задумалась. – Посадка в стойбище маршрутом не предусмотрена. Да ничего! Не маленькая; сама назад дойдет!

– Как это, не маленькая?  Вы что, маленьких детей не видели?

Галина Ивановна раздраженно, но терпеливо объяснила мне, что дети аборигенов привычны к таким условиям, поэтому с девочкой ничего не случится. Подоспевшая Лида внимательно выслушала наш разговор и присела на корточки перед девочкой.

– Ты же дойдешь одна домой? – участливо спросила ребенка Лида.

– Я кайн’ын* боюсь, – растерянно сказал ребенок.

– Все равно у нас нет другого выхода, – сказала главный геолог, – мы не можем опоздать на вертолет в этих диких местах. Пусть девочка идет домой одна!

– Значит так, – заявил я, усаживаясь на плоский камень. – Пока ребенок не попадет домой, я попросту не двинусь с этого места!

Интересно: в то время мое самосознание еще не выросло настолько, чтобы отвести ребенка домой самому. В юности гораздо легче упрекать других; но нет, чтобы все самому исправить! Протестовать всегда легче, чем принимать решения; может быть, это и есть то, что отличает мальчика от мужчины?

– Мы не можем опоздать на вертолет. Итак! Встаем и двигаемся дальше; ребенок идет домой сам. С девочкой ничего не будет, не должно быть.  Я здесь приказываю, и я за все отвечаю! – звенящим голосом сказала Галина Ивановна.

– Глупости! Если мы опоздаем на вертолет, нас будут искать и найдут. Ребенка, кроме родителей, искать никто не будет, и я клянусь, что не двинусь дальше, пока мы не отведем девочку домой!

– Ты знаешь, чем это может для тебя закончиться? – угрожающе спросила Галина Ивановна.

– Хотел бы я посмотреть на того человека, который осудит меня за такое поведение! – сказал я.

– Пойдем домой! – предложила девочке посерьезневшая Лида, – давай бегом, наперегонки!

Я, было, собрался идти вместе с ними.

– Без тебя дойдем! – злобно бросила мне Лида.

Ох, женщины! Можно подумать, что это я во всем виноват...  Ну, что же; пять километров, – это не так уж и много. Но туда и обратно, – уже десять!

«Наверное, жаль, что я не пошел с ними»! – назойливо зашевелилось в мозгу.

Одиночный маршрут всегда является нарушением техники безопасности, которая, как известно, написана кровью. Но тогда надо было оставить в одиночестве Галину Ивановну, а она главная. От нее такой команды не поступало... От нее сейчас вообще не поступало никаких команд.

От нечего делать я собрал  в кучу сухой плавник, прибитый к берегу приливом. Эти сучья горят почти без дыма. Мы молча пили крепкий чай и ждали Лиду. Был конец лета, и к вечеру небо уже темнело.

Явилась Лида. Девушка тяжело дышала, но ей было некогда отдыхать. Потеряв больше часа, мы не шли, а почти бежали. Вот и проблесковый огонек вертолета мелькнул. Надо дать ракету, но запыхавшаяся Галина Ивановна уже истратила почти все ракеты, стреляя на звук винтов, еще на подходе к цели.

Естественно, что пилоты нас не видят. Осталась всего одна ракета.

– Отдайте мне ракетницу! – злобно сказал я.

В отчаянии, но и с некоторой надеждой, Галина Ивановна отдала мне наше единственное оружие. Что же; в конце концов, кто-то должен быть виноватым!

Тщетно пытаясь найти нас, вертолет делал последние круги над побережьем. Скоро пилот обязательно положит машину на обратный курс; вертолет должен прилететь в поселок до темноты. Он полетит вдоль берега. Этот момент пропустить нельзя, но надо точно выбрать место.

– Летит! – и мой выстрел по-дурацки удачен: ракета пролетает всего в десяти метрах от носа вертолета.

– Это ты стрелял?  Зенитчик хренов! Ты что же, гад; сбить меня хотел?– поинтересовался у меня первый пилот. – А если бы ты в лопасть попал?

Да, такая мысль в голову мне не приходила!

Сердился летчик недолго. Москвич, да еще из Бескудниково; – в этих дальних краях мы  с пилотом почти что земляки!

На базу вертолет прибыл без происшествий. "Волчью" характеристику мне дали уже позднее, при увольнении с работы.

4. Ручей Смятый

Как красиво взлетает Ми-8! Почти без разгона вертолет приподнимается вверх; затем его нос наклоняется к земле, пилот добавляет «газу» и машина стремительно ввинчивается в синее небо под углом около сорока пяти градусов. Старенькая «четверка» так сделать не сможет!

Раннее утро радует нас солнцем. Дай нам Бог, чтобы такая погода простояла подольше. Скоро вертолет вернется, и мы отправимся на нем  в так называемую «выкидушку», недели на две.

Мы это небольшая партия из пяти человек: начальник, главный геолог, два рабочих – водолаза, и я (в качестве мальчишки, ответственного за любую работу). Нам предстоит оценить запасы золота в районе ручья «Смятый».

Шеф, Фридрих Анатольевич, (этот неисправимый романтик  всегда предпочитал, чтобы его звали Фредом) сказал, что такое странное название ручей получил из-за изломанности рельефа, по которому он протекает.

Разбитый ГАЗ-66 доставляет наши грузы на грунтовое летное поле за пять минут, поселок-то крошечный. Прибыл вертолет, но перед посадкой его надо разгрузить.

– Надо, так надо! – В геологических партиях не принято отказываться от лишней работы.

Здесь меня и неразлучных приятелей-водолазов (лет по сорок мужикам) ждал неприятный сюрприз: грузовой отсек вертолета был доверху заполнен отрезанными головами северных оленей, которые все еще смотрели на нас кроткими глазами.

Мы решили, что из этих голов будут делать сувениры,  для заезжих туристов. Или медики переработают их рога на пантокрин. А кому еще нужен такой товар?

Наконец, неприятная работа окончена. Наши ладони испачканы кровью, но отмывать их уже некогда. Закидываем свои вещи, и вертолет взмывает в воздух. В одно мгновенье под нами пролетают грязные окрестности поселка, мы уже над водой.

В этом месте река переходит в Пенжинскую губу, известную своими высокими приливами. Сила прилива здесь так велика, что течение реки вскипает многочисленными водоворотами, а затем  вода вдруг поворачивает вспять.

Сейчас отлив, поэтому среди обширного водного пространства виднеется множество отмелей.

Однажды мы обнаружили на такой отмели выбросившегося на берег двадцатиметрового кита. Спасти его, конечно, никто не мог, и местные коряки разделали животное на жир и мясо. Не пропадать же добру!

Вот и лесотундра полуострова Валижген, место нашей высадки.

Пролетая здесь в прошлые годы, наш начальник неоднократно видел палатку, которая всегда казалась ему странной.

Кто и зачем мог надолго поставить палатку в таком месте?

Ответ напрашивался сам собой: – золотоискатели, причем незарегистрированные. Встреча с такими людьми несла нам опасность,  ведь у нас не было никакого оружия, кроме сигнальных ракет.

Но оставлять неубранную палатку на год глупо; а жить в палатке весь год, когда зимняя температура опускается до минус шестидесяти градусов по Цельсию, – невозможно. И все же палатку предстояло проверить в первую очередь.

Машина приземляется  в незнакомом месте. Вертолет зависает в метре над землей и из него быстро, как чертик из шкатулки, выскакивает техник с металлическим штырем в руках.  Он проверяет площадку, где будет стоять шасси машины, лишь только после этого вертолет посмеет надавить на землю своим весом. Ми-8 вместе с грузом может весить до двенадцати тонн, и такие предосторожности вовсе не являются излишними!

При посадке мы вспугнули медведя, и в воздухе еще пахнет зверем.

Выгружаем из вертолета груз. На руках начальника сидит белая пушистая кошка по имени Пуся. Хозяева дома, в котором мы временно поселились, улетели в отпуск на далекую Украину. Они  слезно  просили последить за животным. Шефу ничего не оставалось сделать, как согласиться. Теперь пришлось взять Пусю с собой.

Почуяв медведя, несчастное животное вцепилось в начальника всеми когтями. Кажется, только сейчас, эта домашняя кошка начала понимать, в какую передрягу она попала.

Палатка оказывается брошенной, но не пустой, а с вещами. Возле палатки валяются сковородка и ржавая печь. Много пустых ружейных гильз.

На прощанье договариваемся с пилотами о том, чтобы забрали нас  через контрольный срок; две с половиной недели, если не будет связи по рации.

Пока шеф с кошкой на плече задумчиво изучает содержимое загадочной палатки, мы начинаем разбивать временный лагерь. Скоро  на террасе над ручьем появляются три шатровые палатки и одна обычная, геологическая.

Наша единственная дама привезла с собой свою палатку, справедливо полагая, что двухместная шатровая палатка, это попросту неудачная  выдумка военных. Лишние вещи и продукты во вьючных ящиках мы складываем в свободную палатку, в довершение всего, над раскладным обеденным столом растягивается большой тент.

Растущий повсюду кедровый стланик ограничивает обзор, но залив видно отлично.

– Красота-то, какая!

Но любоваться местными ландшафтами некогда. Пора готовить ужин, и я иду за водой. Забавно: ниже по течению ручья, на камне аккуратно разложены умывальные принадлежности шефа. Совсем, как в гостинице!

«Но в гостиницах не бывает бурых медведей! Хорошо, если он убежал совсем»! – с содроганием оглядываюсь я, набирая в ведра  воду из ручья.

– Можно я не буду распаковывать нашу печку, а возьму эту? – спрашиваю я начальника, кивая на ржавую печь, брошенную неизвестными людьми.

Недостатка в дровах не наблюдается; хозяева старой палатки успели принести с берега большие запасы плавника. До берега отсюда два с половиной километра, высота лагеря над уровнем моря пятьсот метров.

Шеф говорил, что спуститься отсюда к морю можно только в непромокаемых сапогах, двигаясь вдоль ручья и перелезая через особо крупные камни. Это средний уклон в пятнадцать градусов; сколько же усилий потребовалось этим людям, чтобы запастись дровами, просто уму непостижимо!

После ужина, сидя на раскладном стульчике, долго пью чай. Сквозь проржавевшие дыры видно, как в печи играет огонь. С нашей межгорной террасы открывается вид на залив Шелихова; на его противоположном берегу заметна полоса изломанных синих гор, подсвеченная заходящим за них солнцем. Потрясающее зрелище! Дома, в Москве, сейчас полдень.

Машинально отмечаю, что в этом месте почти нет комаров, вероятно, им мешает постоянный бриз, отмеченный шефом в этих местах. Он, как опытный "полевик", знал, где поставить лагерь!

Шеф командует отбой. Пора забираться в спальный мешок. Жаль, я бы посидел здесь еще немного. Интересно, а где будет ночевать наша кошка?

5. Первые впечатления.

Оглушительно звенит в ушах.  Фред предусмотрительно  захватил с собой небольшой будильник, который стоит на зеленом вьючном ящике, заменяющем нам прикроватную тумбочку.   Прохладно. Как не хочется вылезать из нагретого, пахнущего  брезентом  спального мешка!