Текст книги "Дура LEX"

Автор книги: Борис Палант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Беслик и Леван

Я не знаю, почему Айлин решила заговорить об этом после почти двенадцатилетней супружеской жизни. Ну молчу я во время секса, наверное, большинство мужиков молчат. И дело тут совсем не в том, что Айлин американка по рождению, а я стал американцем только после того, как принял присягу на верность США. Как будто если бы я занимался любовью с русской, то тарахтел бы во время этого дела на своем родном языке не переставая.

Мы сидели на кухне и пили чай. Было за полночь. Наш сын Крис спал в своей комнате. У него был насморк, он громко сопел и похрапывал. Айлин была в красивой ночной рубашке, а на мне болтались фланелевые пижамные штаны десятилетней давности.

– Неужели ты не можешь сказать хоть одно ласковое слово? – спросила Айлин. – Ну хотя бы «honey» или «baby», ну назвал бы зверьком каким-нибудь смешным, или птичкой симпатичной.

– Айлин, это будет неестественно. Ты думаешь, почему я с Крисом все время по-русски говорю? Да потому, что в моем английском отсутствует колоссальный слой – язык детства. Мне никто не пел на ночь колыбельных песен по-английски, воспитательница в детском саду не хвалила и не ругала меня по-английски, я не знаю детских считалок, загадок, слов, которыми дети называют обычные предметы. Если я начну притворяться американцем, общаясь с американским ребенком, он раскусит меня в два счета. А дети не любят лжеамериканцев, лжерусских, вообще всяких «лже». Почему же ты настаиваешь, чтобы я стал лжеамериканским любовником, говорил «baby», «honey»? Меня тошнит от этого. Клянусь, если бы ты, кончая, произнесла какое-нибудь русское слово с акцентом, у меня бы от возмущения пропала эрекция. И вообще – почему для тебя так важно, чтобы я что-то говорил?

– Не знаю. В фильмах все говорят ласковые слова друг другу. И мне бы хотелось услышать что-нибудь ласковое, хорошее.

– В американских фильмах во всех любовных сценах любовники одеты. Давай уже все делать, как в американских фильмах.

– А как бы русская женщина сейчас на моем месте намекнула тебе, что ей хочется секса?

– Наверное, взяла бы меня за руку и повела в спальню, ничего не говоря.

– Какие скромные русские девушки!

– Да уж скромнее американок. Настоящая русская на первом свидании ноги бы не расставила.

– Я сейчас обижусь.

– Для русской отношения важны, а не просто секс. Даже русские проститутки часто воспринимают мужчину не только как клиента, но и как человека. С ним дружат, иногда даже любят.

– Личный опыт?

– Нет, читал.

– В общем, русская блядь приличнее, чем порядочная американка. Fuck you, Boris!

Айлин взяла меня за руку и повела в спальню. Мы разделись, и Айлин сказала одну из пяти выученных ею русских фраз: «Я лублу тебья». Эрекции у меня как не бывало. Но тут, на мое счастье, зазвонил телефон. Часы показывали полвторого ночи.

Я поднял телефонную трубку и с притворным раздражением сказал: «Хеллоу».

– Здорово, Боря, – ответил мне звонящий из Москвы знаменитый артист Исаак Розен. – Тут ребят наших у вас взяли. Да ты знаешь одного – Беслика Бароева. Ты уж помоги, чем можешь. Запиши телефон человека, который в курсе дела. Позвони ему завтра утром.

Я не решился спросить Розена, какого черта он звонит мне посреди ночи. Когда открылся железный занавес и русские получили возможность приезжать в Америку, я столкнулся еще с одной чертой русского хамства. Русские звонили тогда, когда им было удобно. Им было наплевать, что в Америке ночь, а некоторые, казалось, даже не подозревали, что разница во времени между Москвой и Нью-Йорком составляет восемь часов.

Осетина Беслика я встречал несколько раз в Москве. Он приходил в эстрадную студию «Столица», где Исаак был художественным руководителем. Я не знал, по каким делам приходил туда Беслик – певцом или артистом он не был. Часто он сопровождал знаменитого криминального авторитета Роберта Папашвили, но кем он был в команде Роберта, я не знал. Однажды, находясь в офисе «Столицы», я зашел по малой нужде в туалет. Выхожу и вижу – по коридору идет Беслик. Протягивает мне руку для рукопожатия и вдруг отдергивает:

– Ты же только что в туалете был!

Я растерялся и сказал:

– Вообще-то, Беслик, я руки после посещения туалета мою.

Но Беслик не передумал, и рукопожатие не состоялось. Один раз я с Бесликом летел одним самолетом из Нью-Йорка в Москву, но наши места были в разных салонах, и общались мы мало. Беслик был громадного роста, со сломанным носом и нечистым лицом. Он выглядел да, наверное, и был свирепым бандитом.

В «Столице» я встречал очень разных людей: знаменитых артистов, певцов, конферансье, а также спортсменов – борцов, боксеров, хоккеистов. Ну и Роберта с Бесликом.

Я положил трубку и повернулся к Айлин.

– И кто же звонит в такое время? Судя по всему, кто-то важный из Москвы.

– Да, это был Розен.

– Скажи, а почему ты Розену позволяешь то, что никому другому не позволил бы?

– Много дел в России завязано на Розене, у него связи везде – от президента до самых крупных преступников.

– Так что, секса уже не будет? Тебя уже Розен трахнул?

– Айлин, ну почему ты опять должна все проговаривать?! Будет секс, будет. Только завтра, не сегодня.

– Какой ты глупый! Звонок русского мафиози забрал у тебя несколько минут счастья, а тебе все равно. Ну, допустим, заработаешь ты на этом деле несколько тысяч долларов. Что ты на них должен купить, чтобы получить столько же счастья, сколько тебе даст секс с женой, которая тебя любит?

– Но мне ведь надо кормить жену, которая меня любит! И ребенка, которого мы любим. Ведь ради вас я снимаю телефонную трубку в два часа ночи и не посылаю звонящего на хер. Ради вас я положил на алтарь еще одну ночь любви.

Айлин хрюкнула и повернулась лицом к стенке. Перед тем как заснуть, я услышал, как она проворчала:

– Нет, в России все еще понятия не имеют о часовых поясах! Долбаная страна!

* * *

К десяти часам утра я был в уголовном суде в Манхэттене. В предбаннике нашел Беслика, сделал вид, что очень рад его видеть. Беслик оборвал меня:

– Чего ты со мной первым здороваешься? Не видишь, вот человек сидит, с ним первым и здоровайся.

Беслик кивнул на маленького щуплого человечка лет пятидесяти, с тонкими усиками на щербатом лице. Я протянул руку, представился. Он протянул свою:

– Леван.

– Ты Левану в основном помогай, – сказал Беслик. – А меня уже во вторую очередь толкай.

– Беслик, у каждого должен быть свой адвокат. Я не имею права представлять вас обоих, мне судья не разрешит.

– Ну и где второй адвокат? – агрессивно спросил Беслик.

– Откуда я знаю? Мне ночью Исаак позвонил, попросил помочь. Я ведь уголовными делами не занимаюсь, пришел только на первое слушание, а там вам наймут настоящих уголовных адвокатов.

– Хули ты мне паришь? – нотой выше, чем хотелось бы, сказал Беслик. – Ты делай все что нужно, за бабки не беспокойся, но чтоб мы отсюда сегодня же вышли. И чтоб котел отдали и одежду. Котел уже, наверное, эти суки помыли – золотой «Ролекс». Ладно, хер с ним, с котлом.

Я сказал Беслику, что вернусь со вторым адвокатом. Позвонил связному, чей телефон дал мне Исаак, обрисовал ситуацию, сказал, что могу привести второго адвоката, но деньги нужны сразу. Договорились встретиться через час в моем офисе, который находится в пяти минутах ходьбы от уголовного суда.

– Сигарету дай, – потребовал Леван перед тем, как я вышел.

Я дал.

Придя в офис, начал звонить знакомым уголовным адвокатам. Наконец нашел свободного – толстяка Хайми. Хайми был средним адвокатом, никаких громких дел никогда не вел, но тем не менее в нашем здании – а у нас почти все помещения занимают адвокаты – считался надежной рабочей лошадью. Хайми запросил за поход в суд пятьсот долларов.

Связной, ничем не примечательный парень лет тридцати, пришел не один: его сопровождал качок. На качке была кожаная куртка, под которой вздымалась могучая грудь. Когда он снял куртку, я увидел громадные бицепсы, натянувшие рукава футболки до предела. Про себя я удивился, как таким вообще визы дают. Связного звали Рома, качка – Славик. Они дали пятьсот долларов для Хайми. Я спросил насчет своего гонорара.

– Беслик рассчитается, когда выйдет, – сказал Рома.

– Я не думаю, что он сегодня выйдет. Я просмотрел показания фэбээровцев, там серьезно – киднеппинг. Их вряд ли выпустят под залог, а если и выпустят, то под очень большой залог. Речь может идти о десятках, если не сотнях, тысяч долларов. Люди, которые будут вносить залог – деньги или недвижимость, – должны быть безупречно прозрачными – их будут проверять. Но в любом случае это произойдет не сегодня.

– Ладно, мы подойдем через пару часов, – сказал Рома.

Когда Хайми прочитал обстоятельства ареста, он прямо в суде прошипел:

– Какие пятьсот долларов?! Ты что, не видишь, на сколько это дело тянет?

Я объяснил Хайми, что он нужен всего лишь на одно слушание, что его и меня заменят, что заработать пятьсот долларов за час работы тоже не кисло, особенно когда нечего делать.

Первое слушание почти всегда посвящено одной теме – залогу. На слушании мы с Хайми рассказали, что наши клиенты добропорядочные бизнесмены и что, очевидно, вышло большое недоразумение, поскольку какой может быть киднеппинг человека, с которым у наших клиентов самые добрые отношения. Просто жена Армена (человека, которого якобы катали против своей воли Беслик и Леван в его же собственном автомобиле) разволновалась, когда ее муж не вернулся через два часа, и вызвала полицию, а наши клиенты не говорят ни слова по-английски, отсюда и досадное недоразумение.

Прокурор выслушал все это и сказал:

– Вполне возможно, ваша честь, перед вами люди, приехавшие совершить заказное убийство. Выпустить их было бы большой ошибкой. Давайте сперва разберемся, кто они такие, прежде чем принимать решение, выпускать ли их под залог, и определять сумму залога.

– Разумно, – подытожил судья и назначил следующее слушание через неделю.

* * *

Всю следующую неделю местная братва занималась поисками адвокатов. Я решил ни при каких обстоятельствах не принимать в этих поисках участия, понимая, что в случае успеха лавры мне достанутся небольшие, а вот в случае провала хлопот не оберешься. Провал казался вполне реальным. В течение недели я несколько раз заходил в тюрьму проведать Беслика и Левана. Моральное состояние моих подопечных было ужасным, особенно Беслика. У него была малоаппетитная привычка – давить прыщи на лице. За неделю его лицо превратилось в настоящий гнойник. Беслик громко ругался матом и доказывал мне свою невиновность. Я пытался объяснить Беслику, что верю ему на все сто, но беда в том, что я не судья и не прокурор. Я просил его рассказать, как было дело, но из Бесликовых криков ничего не мог понять. Что бы я ни спрашивал, Беслик орал, что не может больше сидеть. Во время третьего визита я сказал ему:

– Беслик, или ты начнешь сам себе помогать, или дело будет плохо. Ты понимаешь, в чем тебя обвиняют? Тебе шьют киднеппинг. Я знаю, что у вас не было никакого оружия, но даже без оружия за киднеппинг можно получить несколько лет тюрьмы.

– Какая, блин, тюрьма? Я же тебе ясно сказал, что ничего мы этому пидору не сделали, а он, сука, с Шихманом бабки украл. Выйду – урою. И Шихмана, и Армена, козла гребаного.

– Беслик, расскажи все по порядку. Кто такой Армен, кто такой Шихман? Кто у кого что украл?

– Они думают, что с общака можно бабки украсть и удрать в Африку? И в Африке достанем! Козел вонючий! Пидор долбаный! Не могу я здесь больше сидеть! Тут один русский пацан есть, он сказал мне, что менты удивляются, чего я здесь сижу.

Не один раз я слышал эту фразу – «сами менты удивляются, чего я сижу, ведь против меня ничего нет». Очевидно, «менты» используют этот прием для успокоения заключенных. Они делают вид, что солидаризуются с ними во время предварительного заключения, всячески поддерживая в заключенных мысль, что дело против них гнилое и рассыплется еще до суда. Потеряв бдительность, некоторые заключенные не только тише себя ведут, но и с адвокатами особенно не работают – чего бабки тратить, если все равно дела нет?

На одном из свиданий Леван попросил меня передать Буряту, что он сидит и чтобы Бурят подогнал кого-нибудь в помощь, потому что видит, что он никому «на хер не нужен». Он также попросил довести до сведения местной братвы, что, как только выйдет, пасть порвет каждому за то, что медленно вытаскивают его из тюрьмы. Я спросил Левана, через кого мне найти Бурята и кому передать про пасть. Он сказал, что Бурята можно найти через Веню, а для остального вполне сгодится хозяин ресторана «Прибой».

* * *

Веня пользовался большим авторитетом среди брайтонской братвы – он имел какие-то дела с итальянцами. Телефон Вени мне дал связной Рома. Когда я позвонил Вене и произнес слово «Бурят», он повесил трубку. Через некоторое время он мне перезвонил и сказал, что надо быть осторожным и не бросаться словами по телефону. К вечеру он заехал ко мне в офис.

Веня был крупный носатый парень, его запястье украшал массивный золотой «Роллекс», а лицо – большие, один к одному, вставные зубы. Выглядел Веня не как бандит, а как крупный жулик. Он не матерился, был вежлив, хотя и сразу перешел на «ты». Веня только что отмазался от большой неприятности, связанной с бензином. Ему грозило много лет тюрьмы, но адвокат его спас. Звали адвоката Джон Бэйкер. Ему теперь Веня молился и его именем клялся. Веня сказал, что Бэйкер будет защищать Беслика, а для Левана он найдет такого же сильного адвоката.

Джон Бэйкер жил на Ист-Сайде, в районе девяностых улиц. Как и Веня, Джон был обладателем золотого «роллекса» и больших протезных зубов. Он не курил, но говорил хриплым, прокуренным голосом. Был он невысокого роста, плотный, лет ему было примерно сорок пять. Даже у себя дома одет Джон был безукоризненно – дорогие брюки, рубашка в крупную синюю полоску, правда, без галстука, золотые запонки. До частной практики Джон в течение десяти лет работал помощником прокурора в Бронксе. Джон радушно принял меня, предложил кофе. Мы сели в гостиной. Из других комнат доносились голоса детей. Через несколько минут пришел коллега и друг Джона адвокат Барри Арнитц. Барри был одет скромнее, но зато элегантнее, чем Джон: на нем был серый костюм, белая сорочка и аккуратно завязанный темно-синий галстук в белую горошину.

Вскоре подтянулись Веня, Рома и Славик. Веня и Джон расцеловались. Потом несколько секунд постояли, похлопывая друг друга по плечам, глядя друг на друга и улыбаясь. Потом снова обнялись и расцеловались. Я позавидовал Джону: таких отношений с клиентами я еще не наработал.

С преувеличенным вниманием, вытащив блокноты и ручки, Джон и Барри выслушали десятисекундный отчет Вени о том, что произошло. Веня знал гораздо меньше, чем я, и я решил его дополнить. Я рассказал Джону и Барри, что Беслик и Леван явились к Армену в его коннектикутский дом, усадили в его же автомобиль и поехали кататься. Через два часа жена Армена позвонила в полицию и ФБР. Она дала номер и марку машины, и вскоре полицейские обнаружили соответствующий описанию автомобиль припаркованным недалеко от дома. Полицейские пристроились для наблюдения за углом, потушив огни. На всякий случай они вызвали подкрепление. Через несколько минут подъехали и фэбээровцы, а затем невдалеке зажужжал вертолет. Беслик и Леван не знали, что в Америке вертолет просто так над тобой не жужжит.

Очевидно, жена Армена не жалела красок, описывая Беслика и Левана, потому что брали их жестко. Как рассказывал Беслик, все двери машины были распахнуты одновременно, и он увидел «амбалов с автоматами и еще одного амбала, стоящего на капоте с прожектором в одной руке и автоматом в другой». «Амбалы» в одну секунду выдернули Беслика и Левана из машины и повалили их на землю, заломив руки за спину. Как следовало из протокола показаний потерпевшего, Армен успел сказать фэбээровцам:

– Спасибо, вы спасли мне жизнь.

Джон и Барри переглянулись и хором сказали:

– Аванс двадцать пять тысяч с каждого. Это гонорар до суда.

– Они стоят этих денег, – сказал Веня. – На моем суде Джон делал из прокурора что хотел.

– Вечером мы принесем бабки, – сказал Рома. – И чтоб завтра утром вы уже были у Беслика и Левана в тюрьме.

– Ну вот и хорошо, – обрадовался я. – Теперь я вам больше не нужен, дело в надежных руках специалистов.

– Как это не нужен?! – вскричал Рома. – Ты думаешь, Беслик и Леван поймут хоть слово из того, что эти двое будут им заливать?

– Ну, раз я нужен, тогда принесите и мне бабки, – сказал я. – Для начала десять штук, а там видно будет.

– Я же сказал, Беслик с тобой расплатится, – начал раздражаться Рома.

К тому времени я практиковал уже восемь лет, и любые уговоры подождать с оплатой у меня автоматически, как говорят американцы, «падали на глухие уши». Расклад мне стал понятен – дела Беслика и Левана плачевны, Исаак больше из Москвы не звонил, да он и не подписывался платить за мои юридические услуги. Я сказал Роме:

– Делайте что хотите, но без десяти тысяч вы меня больше не увидите. Я уже и так потратил кучу времени на походы в тюрьму, на судебное заседание, да и сейчас я здесь не ради своего удовольствия. Я проявил свою добрую волю, а вот вы еще нет. Я буду у Джона вечером, когда вы принесете деньги. Если вы заплатите, завтра я еду с Джоном в тюрьму, а нет – Джон поедет один, а вы потом с Бесликом сами объясняйтесь.

Все это я перевел Джону и Барри, которые быстро уловили, что без меня их миссия (а следовательно, и гонорар) были под угрозой. Джон посмотрел на Веню, Веня медленно моргнул, и Джон обратился к Роме и Славику.

– Нам очень нравится работать с Борисом, – красивым голосом сказал Джон, делая ударение на первый слог в моем имени. – Мы ему доверяем и хотим, чтобы он был в команде.

Я подумал, что на суде присяжные слушают Джона раскрыв рот. Он был из тех адвокатов, которые на простом человеческом языке рассказывают присяжным, как все случилось «на самом деле», как будто он при этом присутствовал. У каждого адвоката свой почерк, свой способ общения с присяжными. Знаменитый Барри Злотник обычно объясняет присяжным как бы с профессорской кафедры, почему прокурор так и не смог доказать вину его клиента. Джон, в отличие от Барри, не ставит себя выше присяжных, наоборот, он наравне с ними. Злотник делает паузы в речи, Джон замолкает только по приказу судьи.

Вечером я получил десять тысяч долларов, и мы с Джоном и Барри, которым вручили на двоих пятьдесят тысяч, договорились отправиться на следующий день в тюрьму.

Дома я рассказал Айлин о новом деле, описал ей Беслика, Левана, Рому, Славика, Колю и американских адвокатов Джона Бэйкера и Барри Арнитца.

– Эти русские опасные типы, – сказала Айлин. – Выйди из дела. Ты ведь уже выполнил просьбу твоего влиятельного друга из Москвы. Достаточно! Выйди из дела!

– Они, кстати, не русские. Беслик – осетин, а Леван – армянин.

– А, ну тогда другое дело, – язвительно сказала Айлин. – Только я помню, ты сам рассказывал, что кавказцы еще опаснее. Что ты о них знаешь? Знаешь ли ты, как они ведут себя в разных ситуациях? Ведь они как дикари, оказавшиеся в незнакомой среде. Вместо того чтобы быть тебе благодарными за то, что ты навещал их в тюрьме, что ты пытался им помочь, они думают, что ты делал это из слабости. Помяни мои слова – ты пожалеешь, нет – мы все пожалеем, если ты не избавишься от этого дерьма.

– Ну а что насчет Джона и Барри? Они американские адвокаты, а не этнические, как я. Сегодня их клиенты осетин и армянин, в прошлом месяце они защищали итальянских мафиози, а завтра будут защищать каких-нибудь китайских бандитов. Лишь бы клиент платил, остальное их не касается. И почему ты называешь уголовное дело дерьмом? Тогда любое уголовное дело – дерьмо. Клиенты платят именно за то, чтобы мы их вытаскивали из дерьма.

– Джон и Барри – особые люди. Вспомни «Механический апельсин» – там бандиты становятся полицейскими. Случайно получилось так, что Джон и Барри стали адвокатами, но запросто могли стать и бандитами – у них психология такая. Не волнуйся за Джона и Барри – они запросто найдут общий язык с Бесликом и Леваном. Ты – нет.

* * *

Наступило утро, и я уже собирался выезжать из дома, когда позвонил Джон и сказал, что Беслика и Левана перевели в Коннектикут по месту совершения преступления. Джон обещал выяснить, в какой именно тюрьме находятся клиенты, и перезвонить. Я тут же сообщил Роме эту новость и предупредил, что скорее всего потребуются коннектикутские адвокаты. Рома присвистнул и назначил встречу у меня в офисе на два часа дня. Пришел он, как всегда, со Славиком и совсем молодым парнем в спортивном костюме и куртке. Парня звали Коля. Рома сказал, что Коля только что прилетел из Москвы, чтобы оказать поддержку Левану. Коля был гораздо меньше качка Славика, хотя чувствовалось, что он очень крепкий парень. У него было особенное лицо. У Славика было лицо чемпиона спартакиады, у Коли было лицо убийцы. Не маньяка, не психа, а профессионального убийцы. Славик реагировал на жизнь вокруг, мог улыбнуться, пошутить. Коля был нейтрален. Слушал он внимательно, но сосредоточенность ничем не выдавал, просто смотрел на меня и слушал. Он не хмурил брови, не переспрашивал, не уточнял, не делал никаких лишних движений руками. Выслушав мой доклад о состоянии дел, он встал и ушел. Рома и Славик расслабились.

– Ну, что будем делать? – спросил Рома.

– Думаю, что вам нужно искать хороших адвокатов в Коннектикуте. Желательно из бывших прокуроров, которые знают расклад, знают прокурора, который будет вести дело, знают судью, в общем, местных тяжеловесов. Даже если Джон и Барри лицензированы в Коннектикуте, в чем я сомневаюсь, я бы все равно взял местных адвокатов. Но я никого там не знаю.

Через пару часов позвонил Джон Бэйкер и сказал, что завтра утром мы едем в Коннектикут.

– Ровно в восемь отъезжаем, – сказал Джон.

* * *

Вечером я исполнил просьбу Левана и поехал в «Прибой» рассказать хозяину Сереже Карповичу о наказании, которое ждет братву за лень и халатность. Еле упросил Айлин поехать со мной, так как не знал, придется ли мне выпить с Сережей. Айлин сначала отказывалась, потом накричала на меня:

– Ты же знаешь, я ненавижу этот ресторан! Из-за тебя я стану русофобкой. Невыносимо смотреть, как русские прожигают жизнь – напиваются до смерти, танцуют, потея как свиньи, свои идиотские танцы – смесь рока с гопаком времен Ивана Грозного. К счастью, я не понимаю по-русски – слушать, о чем они говорят, было бы просто невозможно. Да и все равно ничего в этом ресторане не услышишь из-за грохота, который вы называете музыкой!

– Айлин, я ведь еду по делу. Если бы не дело, «Прибой» был бы последним местом на земле, куда я хотел бы пойти. Давай одевайся – пора выходить.

– Нет, Борис, ты туда едешь не просто по делу. Что-то в этом ресторане тебя притягивает как магнит, я только не знаю, что именно. А ты знаешь, почему тебя туда тянет?

В чем-то Айлин была права. С одной стороны, пошлость русского кабака и его посетителей меня раздражала, но с другой – вид накрытого стола с расставленными тарелками и приборами, вазочками с соленьями, ведерком со льдом, из которого торчит бутылка водки, певица, готовящаяся запеть русские эстрадные песни с неимоверно пошлыми словами, – все это меня притягивало, манило, обещало что-то, чего я когда-то недополучил. Айлин недаром испытывала отвращение к русским кабакам – в них витал соленый русский секс, сладко пахло русское блядство. Американка, мать моего ребенка, чувствовала, что мое предательство начнется в русском кабаке с селедки, квашеной капусты и глупой песни.

Я знал Сережу Карповича и раньше. Он пользовался уважением в общине как правильный, живущий по понятиям бизнесмен. Конечно, сидел, еще в Союзе. Сережа накрыл стол на втором этаже. Поскольку была пятница, на первом этаже шло шоу – банкеты с тостами. Тетя Маня поздравляла Миланочку с батмицвой и дарила ей песню «Миллион алых роз». Какой-то еврей, отмечавший пятидесятилетие и успевший сделать бабки уже на первой фазе перестройки, нанял баб в кокошниках, которые, пока оркестр отдыхал, пели частушки с переделанными под его биографию словами. Друзья еврея поздравляли его, будто официально чествовали первого секретаря обкома в крупном украинском городе в середине шестидесятых. Отмечались его инициативность, принципиальность, честность. Снова грянул оркестр, поздравляя Левочку и Ниночку с серебряной свадьбой. Только оркестр отыграл про негаснущий костер, зазвенели балалайки, и через боковой вход бабы в кокошниках внесли в зал на руках… еврея-юбиляра.

Я удивился режиссуре: ведь еврей пять минут назад гулял вместе со всеми своими друзьями за одним столом. После того как бабы водрузили его на стул, а стул вместе с евреем балалаечники поставили на стол, стало ясно, чей праздник главнее. Опять пошли тосты про честность и принципиальность еврея с пожеланиями богатырского здоровья и кавказского долголетия. Балалаечники затянули а-ля народную песню со словами «Ай ты наш еси, Лазарь Иосифович!». В песне перечислялись былинные подвиги Лазаря Иосифовича. Из слов стало ясно, что на каких-то переговорах Лазарь Иосифович ловко обкрутил американскую компанию и заставил ее подписать контракт с украинцами. За столом еврея не смеялся никто.

Не смеялся и Сережа, вместе со мной взиравший сверху на все это действо. Его единственный комментарий был:

– Видать, этот Лазарь бабки неплохие срубил!

Я давился от смеха, глядя на Лазаря Иосифовича, и пытался объяснить Айлин смысл происходящего. Айлин даже не улыбнулась. Затем Сережа вспомнил, по какому поводу я пришел.

– Ну что там с твоими орлами? – буднично спросил он.

– Надоело им сидеть, говорят, местная братва им не помогает. В России, мол, они бы уже давно на свободе были. Леван обещал разобраться, когда выйдет.

– Не понял, – сказал Сережа. – Адвокатов им наняли, что еще мы можем для них сделать? Здесь не Совок, я что – побегу судье взятку давать? Ты бы объяснил им, что здесь совсем другой расклад.

– Я уже давно это сделал, но мне кажется, они не могут врубиться в ситуацию. Сережа, им грозит большой срок, но как только я начинаю говорить о серьезности положения, у них тут же блок возникает – они и слушать ни о чем не хотят, повторяют, что ничего не сделали и шить им нечего.

– Боря, чем я могу им помочь? Ты знаешь, что я с судьями в гольф не играю. Честно говоря, они мне уже осточертели. Ведут себя как-то несолидно. Угрозы Левана мне по барабану, но раз он так поставил дело, то пошли они оба на хер. Срань поганая.

– Что мне им сказать?

– Скажи что хочешь. Скажи, что не нашел меня. Заказывай, не стесняйся, и не вздумай платить. Эй, Гоша, чтоб на этом столе все было по высшему разряду, сам проследи. И счет мне принесешь. Даже типов (с ударением на последнем слоге) не брать!

– Айлин, тебе нравится еда в нашем ресторане? – спросил он вдруг Айлин по-английски.

– Очень вкусно! – ответила Айлин.

– Хорошую ты себе бабу нашел, хоть и американку, – вздохнул Сережа. – Ну, отдыхайте.

Сережа отошел, и к нашему столу тут же подсел какой-то человек, который сказал, что узнал меня и хочет задать всего один юридический вопрос.

– Можно? – жалобно спросил он.

– Задавайте.

– Я приехал в Америку четыре года назад. Родился я в Ленинграде, но во время войны мою семью эвакуировали в Казахстан.

– Итак, ваш вопрос.

– Сейчас, я же должен рассказать вам свою историю, иначе вы вопроса не поймете.

– Понимаете, я здесь с женой. Она американка, нас не понимает, и ей уже очень скучно. Можно, вы мне расскажете свою историю в другой раз?

– Так это ваша жена? – Ленинградец встал, взял руку обомлевшей Айлин и поцеловал ее.

– Хороший у вас муж, очень хороший. Можно я с ним немножко поговорю? – сказал ленинградец на ломаном английском. – I speak to your husband. ОK?

– No, not ОK! – закричала Айлин, поскольку оркестр начал играть. – My husband and me go home.

Айлин схватила меня за руку и потащила к выходу. На тарелках остались шашлык, семга, балык, соленья и прочие деликатесы.

Мы выскочили из ресторана. Вокруг шумел и вонял пищевыми отходами Брайтон. Евреи и китайцы закрывали лавки, утрамбовывали мусор в громадные мешки, с грохотом опускали ставни лавок. С еще большим грохотом над Брайтон Бич-авеню проползал сабвей. Свежие, нарядные евреи входили в рестораны, а их уже накачанные, размазанные, растрепанные и вспотевшие от танцев собраться оттуда выходили. Американская мечта – русская жратва и русское веселье при американских конституционных правах – осуществлялась на глазах.

Валет подкатил мою синюю «Альфа-Ромео», я сунул ему пятерку, открыл для Айлин дверь, залез сам и со злостью врубил первую, доведя предварительно обороты до трех тысяч. Айлин дернулась назад:

– Fuck you, Boris.

Мы выехали на Белт Парквей и помчались к мосту Верраззано.

– Борис, выйди из этой игры, – сказала Айлин, закуривая.

Айлин очень редко курила, одну-две сигареты в месяц.

– Это ты так говоришь потому, что насмотрелась моих соплеменников, – ответил я, сбавляя скорость. Я не был пьян, но быть остановленным полицией все равно не хотелось. – Ну ладно, они представляют собой не лучшее зрелище, а ирландцы в своих барах, ты думаешь, гораздо лучше? Тоже, наверное, напиваются, только не водкой, а скотчем. Те же сорок градусов. Ну не танцуют они при этом, а сидят в твидовых пиджаках и бухают виски не залпом, а маленькими глоточками. Просто образ ирландца в баре тебе ближе, чем образ танцующего русского еврея, или, что еще хуже, еврейки.

– Ты еще из меня антисемитку сделай. Я не пытаюсь настроить тебя против твоих соплеменников, не в них дело. Бывает так – зайдешь в какое-то место и сразу понимаешь, чем это место дышит. В ирландском баре свой дух, в русском ресторане – свой. Веселятся или грустят и там, и там. Но в русском ресторане пахнет еще и преступностью. Может быть, это шальные деньги, может, супердорогие шмотки и драгоценности, может, икра на каждом столе, может, заказы песен оркестру – я видела, как главному в их оркестре дали сто долларов за заказ песни. Везде деньги, деньги… И еще – ирландцы не выпендриваются, они сидят тихонько и пьют, играют в карты. А в русском ресторане все друг перед другом выпендриваются. Даже ты выпендривался.

– С чего это ты взяла?

– Слишком часто волосы приглаживал и галстук поправлял. По сторонам зыркал. Не по-ирландски это.

– Я уже сам себе противен. Но при чем тут дело Левана и Беслика?

– При всем, Борис. Для тебя это очередной выпендреж, а не профессиональная практика. Вот ты сейчас разговаривал с хозяином ресторана об этом деле. Что именно ты хотел с ним обсудить? Только честно.

– Я передал ему, что Леван попросил подключить к делу некоего Бурята и что он недоволен, считая, что работа по их освобождению ведется недостаточная.