Текст книги "Секретные архивы НКВД-КГБ"

Автор книги: Борис Сопельняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

КРЕСТНЫЙ ПУТЬ ЯКОВА ДЖУГАШВИЛИ

Когда говорят о жертвах тоталитарного режима, то почему-то забывают, что Сталин был убийственно последователен: он уничтожал не только ни в чем не повинных совершенно незнакомых ему людей, но и членов своей семьи. То ли застрелилась, то ли была убита его жена Надежда Аллилуева, затем были репрессированы все ее родственники. Покончив с Аллилуевыми, Сталин взялся за родственников по линии своей первой жены Екатерины Сванидзе – они тоже были уничтожены.

Но одну из самых больших подлостей Сталин совершил по отношению к своему старшему сыну Якову. Всем известно, что старший лейтенант Джугашвили в июле 1941 -го попал в плен, вел себя там достойно, а когда немцы предложили обменять его на фельдмаршала Паулюса, Сталин произнес облетевшие весь мир слова: «Солдата на фельдмаршала не меняю!», чем приговорил сына к смерти – в апреле 1943-го он погиб в печально известном Заксенхаузене.

О смерти Якова Джугашвили написано и рассказано немало, но лишь недавно достоянием гласности стали папки Главного управления контрразведки, больше известного под названием «Смерш», в которых хранится «Дело со справками, письмами, протоколами и другими документами о пребывании в немецком плену и гибели Якова Иосифовича Джугашвили». Кроме этих материалов мне удалось ознакомиться с документами из личного архива Сталина, публикациями в западных газетах и воспоминаниями людей, которые находились в одном лагере с Яковом.

Итак, 16 июля 1941 года Яков Джугашвили попал в плен. В суматохе отступления из-под Витебска, где в окружение попали 16-я, 19-я и 20-я армии, командира 6-й батареи старшего лейтенанта Джугашвили хватились не сразу. Л когда оказалось, что среди вырвавшихся из окружения Джугашвили нет, генералы не на шутку испугались. В тот же день из Ставки пришла шифровка: «Жуков приказал немедленно выяснить и донести в штаб, где находится старший лейтенант Джугашвили».

Поиски, организованные специально созданной группой, ничего не дали. Нашли, правда, бойца, вместе с которым Джугашвили выходил из окружения. Красноармеец Лопуридзе сообщил, что еще 14 июля они переоделись в крестьянскую одежду и закопали свои документы. Потом Лопуридзе двинулся дальше, а Джугашвили присел отдохнуть. Немцев поблизости не было, и Лопуридзе не сомневался, что старший лейтенант вышел к своим. Сообщение Лопуридзе вселило надежду, что Яков среди своих, и в Москву полетели успокаивающие телеграммы.

Но Москва уже знала, что искать Джугашвили надо не среди своих, а среди пленных, оказавшихся у немцев. 20 июля немецкое радио сообщило потрясшую кремлевские кабинеты новость: сын Сталина – пленник фельдмаршала фон Клюге. В тот же день эту новость продублировала нацистская газета «Фелькишер беобахтер»:

«Из штаба фельдмаршала фон Клюге поступило сообщение, что 16 июля под Лиозно, что юго-западнее Витебска, солдатами моторизованного корпуса генерала Шмидта захвачен в плен сын кремлевского диктатора Сталина старший лейтенант Яков Джугашвили, командир артиллерийской батареи из седьмого стрелкового корпуса генерала Виноградова. Будучи опознанным, Яков Джугашвили вечером 18 июля доставлен самолетом в штаб фельдмаршала фон Клюге. Сейчас ведется допрос пленника».

Допрашивали Якова майор Гольтерс и капитан Ройшле. Они задали сто пятьдесят вопросов – так что допрос продолжался не один час.

Надо сказать, что немцы вели себя вполне корректно, на пленного не давили, а порой откровенно жалели и даже пытались, если так можно выразиться, хоть немного просветить: как оказалось, Джугашвили ничего не знал об обстановке на фронтах. Но, прежде всего, надо было убедиться, тот ли это человек, за которого себя выдает. Именно поэтому первым документом, который улетел в Берлин, было краткое донесение, подписанное Гольтерсом, Ройшле и... Джугашвили.

«Так как у военнопленного не обнаружено никаких документов, а Джугашвили выдает себя за старшего сына Сталина, ему было предложено подписать прилагаемое при этом заявление в двух экземплярах. На предъявленной Д. фотокарточке он сразу же опознал своего отца в молодые годы. Д. учился в артиллерийской академии, которую закончил за 2,5 года вместо пяти. Д. производит впечатление вполне интеллигентного человека. Войну начал 24 июня 1941 года старшим лейтенантом и командиром батареи».

Протоколы допросов, которые все эти годы хранились в личном архиве Сталина, настолько красноречивы, что нельзя не привести хотя бы некоторые отрывки, что я несколько позже и сделаю.

А тогда старый пройдоха Ройшле ухитрился спрятать микрофон в ворохе лежащих на столе бумаг и записал достаточно откровенные ответы Якова на пленку, а потом так хитро смонтировал запись, что Яков предстал неистовым обличителем сталинского режима.

Эту пленку крутили на передовой – и голос сына Сталина слышали советские солдаты. В то же время немецкие самолеты сбрасывали на их головы листовки с призывом сына Сталина следовать его примеру и сдаваться в плен, «потому что всякое сопротивление германской армии отныне бесполезно».

Чтобы не было сомнений, что в их руках действительно сын Сталина, немцы сделали серию фотографий Джугашвили в окружении германских офицеров – и тоже сбросили на передовой. А нацистские газеты опубликовали собственноручное заявление столь необычного пленника:

«Я, нижеподписавшийся Яков Иосифович Джугашвили, являюсь старшим сыном Председателя Совнаркома СССР от первого брака с Екатериной Сванидзе. 16 июля 1941 года около Лиозно я попал в немецкий плен, перед пленением уничтожил свои документы. Мой отец Иосиф Джугашвили носит также фамилию Сталин. Я заявляю настоящим, что указанные выше данные являются правдивыми».

Но вернемся к протоколам допросов. Как я уже говорил, все эти годы они хранились в личном архиве Сталина, и никто о них ничего не знал. Но сегодня гриф секретности с этих документов снят, и они настолько уникальны, что нельзя не привести хотя бы некоторые отрывки. Так как ничего путного о действиях Верховного командования Красной Армии Яков сообщить не мог—об этом он просто ничего не знал, Ройшле перешел к вопросам личного и общеполитического характера.

– Вы добровольно перешли к нам или были захвачены в бою?

– Нет, не добровольно. Я был вынужден, мне просто некуда было деваться.

– А почему вы, офицер, переоделись в гражданскую одежду?

– Я рассчитывал под видом беженца пробраться к своим.

– В каких боях вам довелось участвовать?

– В одном, всего в одном. Но я не знаю, как называлась эта деревня.

– Почему?

– Потому что у меня не было карты. Их вообще ни у кого нет!

– У офицеров нет карт?!

– Представьте себе, нет. У нас все делалось безалаберно и глупо, и наши марши, и наша организация – все безалаберно и глупо. А командование было таким идиотским, что зачастую наши части ставили прямо под огонь – либо ваш, либо наш.

– Как такое возможно?

– Еще как возможно! Дивизия, в которую я был зачислен, считалась хорошей. В действительности же она оказалась совершенно неподготовленной к войне.

– Ив чем, по-вашему, причина плохой боеспособности Красной Армии?

– Главная причина – немецкие пикирующие бомбардировщики. Еще, как я уже говорил, неумные, можно сказать, идиотские действия нашего командования.

– Как обращались с вами наши солдаты?

– Я бы сказал, неплохо... Вот только сапоги зачем-то сняли.

– После того, что вы узнали о боеспособности немецких дивизий, вы все еще думаете, что Красная Армия может оказать такое сопротивление, которое изменило бы ход войны?

– Видите ли, у меня нет полноценных данных ни о ваших резервах, ни о стойкости ваших солдат. Так что ничего определенного я не могу сказать. И все же лично я думаю, что борьба еще будет, что главное в этой войне – впереди.

–Знаете ли вы, что Финляндия, Румыния, Венгрия и Словакия также объявили войну Советскому Союзу?

– Ну и что?! Тоже мне, вояки. Все это ерунда (смеясь). Что это, вообще, за государства? Главное – это Германия, а все остальные – чепуха.

– Известна ли вам, господин старший лейтенант, позиция национал-социалистской Германии по отношению к еврейству? Как вы можете объяснить тот факт, что теперешнее московское правительство состоит главным образом из евреев? Выскажется ли когда-нибудь русский народ против евреев?

– Все это ерунда. Болтовня. Евреи у нас не имеют никакого влияния. Напротив, я лично, если хотите, со всей ответственностью могу сказать, что русский народ всегда питал ненависть к евреям.

– Не поэтому ли в тех города и селах, через которые мы прошли, везде и всюду люди говорят: евреи – наше несчастье, и все беды от них?

– А я о чем говорю! Причина этой ненависти в том, что евреи и, кстати говоря, цыгане не умеют и не хотят работать. Главное, с их точки зрения, торговля. Вы удивитесь, но, зная о том, как относятся к евреям в Германии, наши евреи говорят, что в Германии им было бы лучше, потому что там разрешена частная торговля. Пусть и бьют, но зато разрешают торговать. Каково, а?! Быть рабочим или крестьянином еврей у нас не хочет, это, видите ли, не престижно. Как же после этого их можно уважать?

– Не отсюда ли пошел самый короткий в мире анекдот: «Еврей – дворник»? – усмехнулся Ройшле.

– Отсюда, – поддержал его Яков. – Именно отсюда. Слышали ли вы, что в Советском Союзе есть Еврейская автономная область со столицей в Биробиджане? Так вот там не осталось ни одного еврея, и живут в Еврейской автономной области одни русские. Они же, кстати, являются тамошними колхозниками, слесарями, сантехниками и, конечно же, дворниками.

– И, тем не менее, вторая жена вашего отца еврейка. В наших газетах писали, что она то ли дочь, то ли сестра Кагановича. Или Каганович не еврей?

– Каганович еврей. Но это ничего не значит, так как второй женой моего отца была Надежда Аллилуева, а она русская.

–Ладно, черт с ними, с этими евреями,—махнул рукой Ройшле. – Тем более, что скоро их вообще не будет. Куда больше меня интересует ваше мнение по поводу того, что московские власти призывают гражданское население сжигать все те города и деревни, которые оставляет армия. А чего стоит призыв уничтожать все продовольственные запасы?! Это же вызовет голод, это же ужасное бедствие, которое постигнет все мирное население.

– Когда Наполеон пришел в Россию, делалось то же самое. Скажу откровенно, я считаю эти призывы правильными. Почему именно? Потому что мы враги. Надо бороться, а в борьбе все средства хороши.

– Сделает ли правительство с Москвой то, что было сделано во времена Наполеона?

– Вы о пожарах? Вполне возможно. Я же сказал, что в борьбе все средства хороши. Но меня удивляет ваша уверенность в том, что вы непременно возьмете Москву. Почему вы так думаете? Надо же, как вы уверены, смотрите, не просчитайтесь.

– Известно ли вам о речи, произнесенной по радио вашим отцом?

– Впервые слышу.

– Виделись ли вы с отцом перед отъездом на фронт?

– Виделся.

– И что он сказал, прощаясь с вами?

– Иди, воюй!

– И всё? – искренне удивился Ройшле.

– А что еще нужно? Этого вполне достаточно. Вот если бы он сказал: «Поезжай в Ташкент!», это был бы совсем другой коленкор. Но он этого не сказал! И теперь мне стыдно, мне очень стыдно, что я попал в плен. Лучше бы я погиб! Тогда отцу пришла бы похоронка, и он мог бы гордиться тем, что его сын пал смертью храбрых, защищая свою страну.

– А жена так бы ничего и не узнала? Разве похоронку отправляют не жене?

– A-а, жена! Что жена?! Сегодня она есть, а завтра нет. Жена – это безразлично. Я Юлю, конечно, люблю, но то, что я жив и что в плену – это позор.

– Пригласит ли ваш отец ее с собой в эвакуацию, когда мы возьмем Москву?

– Опять вы о своем! Возьмете Москву? Надо же, как вы уверены! Не обольщайтесь. Один уже брал Москву, а потом драпал до самого Парижа. Но если речь зайдет об эвакуации, то может быть и так, и эдак. Но попадать в ваши руки ей нельзя, никак нельзя! Ведь моя жена еврейка. А раз мать еврейка, то и трехлетняя дочурка тоже еврейка.

Жуткий ответ... И, что самое главное, абсолютно правдивый. То, что Сталин терпеть не мог жену своего сына, – общеизвестный факт. «Женился на разведенке, – частенько ворчал он, – не мог найти приличной девушки, грузинки или русской!» Об этом же, не таясь, пишет в своих воспоминаниях Светлана Аллилуева – сестра Якова Джугашвили:

«Яша ушел на фронт на следующий же день после начала войны, и мы с ним простились по телефону. Юля с Галочкой оставались у нас. Неведомо почему, нас отослали в Сочи. В конце августа я поговорила с отцом по телефону. Юля стояла рядом, не сводя глаз с моего лица. Я спросила, почему нет известий от Яши, и он медленно и ясно произнес: “Яша попал в плен. Не говори пока что ничего его жене”.

Как оказалось, отцом руководили отнюдь не гуманные чувства по отношению к Юле. У него зародилась мысль, что этот плен неспроста, что Яшу кто-то “выдал”, и не причастна ли к этому Юля. Когда мы вернулись в Москву, он мне как-то сказал: “Яшина девочка пусть пока останется у тебя. А его жена, по-видимому, нечестный человек. Надо будет в этом разобраться”.

И ведь разобрался! Юля была арестована осенью 1941 года и пробыла в тюрьме до весны 1943 года, когда “выяснилось”, что она не имеет никакого отношения к пленению Яши. А зимой 1943/44 года, уже после Сталинграда, в одну из наших редких встреч, отец вдруг сказал: “Немцы предлагали обменять Яшу на кого-нибудь из своих. Стану я с ними торговаться?! Нет, на войне – как на войне!” Это очень похоже на отца: отказываться от своих родственников, забывать их, будто их и не было».

Очень важное и очень точное наблюдение о психологии своего отца огласила Светлана Аллилуева: зачастую Сталин делал вид, что не знает о том или ином факте. Бывало и так, что он вроде бы спохватывался, наказывал тех, кто своевременно не информировал, и исправлял положение. Но чаще всего в своей кажущейся слепоте и глухоте, как я уже говорил, он был убийственно последователен, – причем в самом прямом смысле слова.

Применительно к Якову это проявилось наиболее ярко. Можно было не верить немецким листовкам с портретами старшего лейтенанта Джугашвили, можно было объявить фальшивками сообщения в газетах, но ведь в конце июля в руки Сталина попала подлинная записка, написанная рукой Якова. Самое удивительное, она сохранилась и до сегодняшнего дня лежала в личном архиве Сталина. Вот ее аутентичный текст:

«19.7.41.

Дорогой отец!

Я в плену. Здоров. Скоро буду отправлен в один из офицерских лагерей в Германию. Обращение хорошее. Желаю здоровья. Привет всем. Яша».

ЛИЧНЫЙ ПЛЕННИК ГИММЛЕРА

Изучив протоколы допросов, фашистское руководство потребовало доставить необычного пленника в Берлин. Сначала его поместили в Просткенский лагерь для военнопленных, где он находился под бдительным оком немецких спецслужб. Многочисленные допросы и «беседы по душам» окончательно вымотали Джугашвили, он замкнулся, стал угрюмым и молчаливым. И тогда немцы подослали ему «земляка» – грузинского эмигранта, члена нацистской партии по фамилии Тогонидзе. В папках «Смерша» есть донесение советского агента «Шмидта», который информировал органы безопасности о посещении этим грузинским нацистом Якова Джугашвили, и который составил по этому поводу письменный отчет. Вот что он, в частности, написал:

«Лагерь был окружен колючей проволокой. Охрана усилена. Наконец дежурный офицер провел меня к одному из бараков. Я вошел. Голые стены, никаких нар. На полу сено, сильно примятое от лежания. На сене сидело и лежало несколько военнопленных.

Разговор поначалу не клеился, потому что Яков знал, как с ним поступил Ройшле, и решил больше ни с кем не разговаривать. Говоря на грузинском языке, я смог убедить своего собеседника, что наша беседа не будет опубликована.

– На что вы надеетесь? – спросил я.

– На победу, – твердо ответил он. – На победу, которая неизбежно будет. Жаль только, что судьба лишила меня возможности быть ее участником.

Я не решился его разубеждать».

Судя по всему, эти слова настолько не понравились геббельсовским пропагандистам, что Якова передали гестаповцам, которые немедленно перевезли его в свою Центральную тюрьму. И снова допросы, расспросы, выпытывания семейных и военных тайн. Есть сведения, что Якова не только допрашивали, но и пытали. В материалах дела сохранилась информация, правда, неподтвержденная, что Яков дважды пытался вскрыть себе вены. Наконец, видимо поняв, что сломать Якова и сделать из него открытого и откровенного врага своей страны не удастся, гестаповцы махнули на него рукой и перевели в Хаммельсбургский лагерь для военнопленных.

Вот что сообщил сотрудникам «Смерша» после окончания войны чудом выживший узник этого лагеря капитан Ужинский, который во время заключения был близким другом Якова.

«Когда был привезен в лагерь Д жугашвили, выглядел он плохо. В нормальных условиях я бы сказал, что этот человек перенес тяжелую, длительную болезнь. Щеки впалые, цвет лица серый. На нем было советское, но солдатское обмундирование. Яловые сапоги, синие солдатские брюки, пилотка и большая для его роста серая шинель. Питался он наравне со всеми: одна буханка хлеба на 5—6 человек в день, чуть заправленная жиром баланда из брюквы, чай. Иногда на ужин давали картошку “в мундире”. Мучаясь из-за отсутствия табака, Яков нередко менял свою дневную пайку на щепоть махорки. Несколько раз в месяц его тщательно обыскивали, а в комнату поселили соглядатая.

Лагерное начальство разрешило Джугашвили работать в небольшой мастерской, расположенной в нижнем этаже офицерского барака. Здесь пленные делали из кости, дерева и соломы мундштуки, игрушки, шкатулки и шахматы. Вываривая полученные из столовой кости, заключенные готовили себе “доппаек”.

Яков оказался неплохим мастером, и за полтора месяца сделал костяные шахматы, которые обменял у одного из охранников на картошку. Позднее эти шахматы за 800 марок купил какой-то немецкий майор».

В конце апреля 1942 года сравнительно сносное существование Якова было прервано неожиданным приказом снова бросить его в Центральную тюрьму гестапо. А в феврале 1943-го по личному указанию Гиммлера Якова отправляют в печально известный концлагерь Заксенхаузен. Первое время он находился в лагерной тюрьме, затем был переведен в режимный барак зондерлагеря «А». Эта особая зона была отделена от основного лагеря высокой кирпичной стеной и опоясана колючей проволокой, по которой проходил ток высокого напряжения. Охрану несли эсэсовцы из дивизии «Мертвая голова».

В папках «Смерша» сохранились показания арестованного после войны коменданта лагеря штандартенфюрера СС Кайндля. Вот что, в частности, он рассказал:

«О том, что судьбой Джугашвили был заинтересован лично Гиммлер, было известно многим. Видимо, он хотел использовать сына Сталина в случае сепаратных переговоров с Москвой или для обмена захваченных в русский плен видных нацистов».

Не исключено, что с этой же целью в соседней с Яковом комнате содержался племянник Молотова Василий Кокорин (как выяснилось позже, этот самозванец лишь выдавал себя за племянника Молотова. —Б.С.), а в других комнатах жили племянник Черчилля Томас Кучинн, сын премьер-министра Франции капитан Блюм и другие знатные пленники.

И, вы знаете, что задумали эсэсовцы? Чтобы спровоцировать конфликт между русскими и англичанами, администрация лагеря вменила в обязанность англичанам ежедневно мыть комнаты и чистить туалеты русских. Идея была такова: англичане возмутятся, затеют драку, во время которой убьют Кокорина и Джугашвили. Геббельсовские газеты поднимут шумиху, обвиняя во всем племянника Черчилля. Сталин и Молотов, само собой, возмутятся и разорвут отношения между СССР и Англией».

Как ни нелепо выглядит эта затея, но перед угрозой открытия второго фронта немцы были готовы на все. Подтверждает это в своих показаниях, данных «Смершу», и Кокорин. А еще он добавил, что Яков принял решение ценой собственной жизни не допустить конфликта между союзниками и склонял к этому «племянника Молотова».

И вот наступило 14 апреля 1943 года. Незадолго до этого между англичанами и русскими произошла ссора из-за подарочных сигарет, но ожидаемого эффекта немцы не дождались. Сломали Якова не немцы, и даже не англичане, а... собственный отец. Вот что написал об этом много лет спустя Томас Кучинн:

«Не секрет, что за день до гибели Джугашвили между англичанами и русскими произошла ссора из-за подарочных сигарет: ни мы, ни русские не могли договориться, кому сколько перепадет. До драки дело не дошло, но шуму было много. Яков был человеком горячим, и долго не мог прийти в себя. Но эта ссора была не первой и, как показало время, не последней, поэтому отнюдь не этот случай заставил сына Сталина искать смерти. Причина была совсем другой.

Однажды я увидел Якова Джугашвили очень бледным, пристально уставившим свой взгляд в стену, на которой висел громкоговоритель. Я поздоровался с Яковом, но он не отреагировал на мое приветствие. В тот день Джугашвили не брился и не умывался, а его жестяная миска с супом оставалась нетронутой. Василий Кокорин пытался на жалком немецком языке объяснить мне причину столь удрученного состояния Якова. Насколько я понял, речь шла об очередной пропагандистской передаче берлинского радио, в которой говорилось о русских военнопленных в Германии и, в частности, о заявлении Сталина, что “у Гитлера нет русских военнопленных, а есть лишь русские изменники, с которыми расправятся, как только окончится война".

Далее Сталин опроверг утверждение немцев о том, что его сын Яков попал в немецкий плен. “У меня нет никакого сына Якова”, – цитировало слова советского вождя берлинское радио».