Текст книги "Саркофаг. Чернобыльский разлом"

Автор книги: Борис Сопельняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Глава 7

Прощаясь с шахтерами, я думал, что прощаюсь и с АЭС, но так случилось, что через несколько часов я снова оказался на атомной электростанции. Еще в день приезда в Чернобыль я обратил внимание на дорожную стрелку-указатель «Пионерлагерь „Сказочный“». Я знал, что там живут рабочие, инженеры и техники, обслуживающие АЭС, хотел с ними познакомиться, но дел было так много, что эту поездку отложил на потом.

И вот это «потом» наконец-то наступило… Ухоженная территория, напоенный хвойным ароматом воздух, неторопливо прогуливающиеся люди. Даже не верится, что в получасе езды отсюда исторгающий смерть реактор, что случилась беда, так или иначе затронувшая миллионы людей.

На самом видном месте – доска объявлений. Коротенькие записки, кто-то кого-то ищет, сообщает, где он сам. Так получилось, что во время эвакуации из Припяти не все смогли сообщить свои новые адреса: кто-то был на работе, кто-то в отпуске или в командировке. И вот теперь люди ищут друг друга.

А рядом с записками письма. Одни предлагают материальную помощь, другие – жилье на лето, третьи предлагают свои услуги в ликвидации последствий аварии. Ветеран войны из Таджикистана Аронкул Химкулов пишет, что выслал деньги и просит их получить в почтовом отделении Чернобыля. Девятилетний ленинградец Гена Варазин неровно, но от души, нацарапал всего две сточки: «Я еще маленький и ничем не могу помочь. Зато на даче у нас просторно. Приезжайте к нам на лето!» Одна юная одесситка просит принять ее на работу телефонисткой. «Ведь без связи не обойтись!» – восклицает она.

Жители Челябинска, Барнаула, Сочи и многих других городов предлагают свои квартиры, дачи, садовые участки. Молодой человек из литовского города Снечкуса, подписавшийся только именем Юрис, совсем краток: «У меня первая группа крови, резус-фактор отрицательный. Хочу помочь хотя бы этим».

А потом я встретился с собиравшимися на работу атомщиками, которые обслуживают реактор первого блока. Я думал, что придется долго уговаривать, чтобы взяли меня с собой, но вопрос решился мгновенно.

– Садись, – пригласили меня в автобус. – Только потом не говори, что привезли тебя силой.

Я хотел понимающе бодро улыбнуться, но улыбка получилась какой-то натянутой, а перед самой ступенькой я вдруг споткнулся.

– Плохая примета, – односложно бросил кто-то.

– Хуже не бывает, – подхватил водитель. – Или на гвоздь наедем, или откажут тормоза и врежемся прямо в четвертый блок.

– Я тебе врежусь! – начальственно пробасил человек с заднего сиденья. – Так врежу, что проглотишь респиратор! Шутники хреновы, – продолжал он более миролюбиво. – Забыли, как двадцать шестого драпали чуть ли не до самого Киева и как потели, когда заставили выйти на работу? То-то же… Теперь-то, конечно, привыкли, а первый день дался непросто, – обернулся он ко мне. – Представляете, нам надо было обслуживать точно такой же реактор, какой только что взорвался. А ну, как и наш? И что тогда? Одно дело, когда не знаешь, что сидишь на пороховой бочке, и совсем другое, когда залезаешь на нее сознательно.

Тем временем облицованный свинцом автобус на всех парах несся по уже знакомой дороге. Миновали порыжевший от выбросов лес, проскочили по мосту, а вот и административно-бытовой корпус. Знакомая проходная – и через несколько минут я оказался в просторном, светлом зале, где размещен центральный щит управления. Картину я увидел, прямо скажем, необычную. Один парень, обливаясь потом, что есть духу крутил педали велотренажера, а другой из последних сил подтягивался на перекладине.

– Ну и ну, – удивился я. – Это что же, производственная гимнастика?

– Ага, – кивнул велосипедист.

– В нашем деле без спорта нельзя, – переводя дыхание, подхватил гимнаст. – Сидишь целый день в кресле и не сводишь глаз с датчиков и стрелок. И растолстеть можно, и внимание ослабевает. Вот мы и установили тренажеры.

Начальник смены Владимир Игнатенко начал было с карандашом в руках отвечать на мои вопросы, что здесь и где расположено, как работает реактор, что показывают многочисленные стрелки, а потом вдруг отбросил карандаш и резко встал.

– Лучше один раз увидеть, чем семь услышать. Так? Пойдемте к реактору, и я все покажу на месте. Он точно такой же, как и четвертый, только установлен несколько иначе.

Длинные коридоры, извилистые переходы, крутые лестницы, массивные стальные двери, узкий трап, ведущий куда-то вниз, и вот мы в огромном, пустом зале. Совершенно пустом, если не считать какой-то диковинной машины, упирающейся в самый потолок. Оказывается, это разгрузочно-загрузочная машина, с помощью которой, причем управляя ею дистанционно, с безопасного расстояния и из безопасного места, загружают реактор топливом.

Я обратил внимание на длинные-предлинные стержни, которые висят вдоль стен – это и есть то самое топливо. Правильное название этих стержней – тепловыделяющие сборки, или, попросту, тэвээски.

Вокруг стерильная чистота, ничего лишнего и ничего таинственного, вызывающего восхищенный трепет.

Потом мы долго ходили по наборно-многоцветной крыше реактора, и Владимир Михайлович терпеливо объяснял, что какой квадрат означает и почему он выкрашен в тот или иной цвет. В общем-то, ничего сложного, даже гуманитарию понятно, что к чему. Но когда я спросил увлеченно читающего лекцию специалиста, что же произошло с реактором четвертого блока, почему он вдруг взбунтовался, Владимир Михайлович сразу помрачнел.

– Разбираемся… Проблема в том, что в помещение четвертого блока невозможно войти, излучение там настолько сильное, что человек не выдержит и минуты. Но когда реактор утихомирится, мы обязательно разберемся! Ведь запущен он был в декабре 1984-го, почти полтора года работал как часы…

И вдруг Владимир Михайлович что есть силы топнул по крыше реактора, и его голос зазвенел:

– Эта чертова кастрюля унесла не один десяток жизней наших товарищей. Какие это были люди! Если б вы знали, какие это были люди и какие классные специалисты! Видимо, атомная энергетика – еще не до конца прочитанная книга, ее надо читать и читать. А за науку приходится платить, к сожалению, иногда и жизнью. Одно могу сказать, если бы ни самопожертвование операторов, инженеров и техников, сделавших все, что от них зависело и заплативших за это своей жизнью, размеры бедствия были бы гораздо больше.

Потом мы побывали у щита управления вторым блоком и даже третьим, он так близко от четвертого, что находиться долго там не рекомендуется. Когда Владимир Михайлович взглянул на дозиметр и сказал, что пора уходить, я буквально взмолился.

– Минутку, – попросил я, – всего одну минутку.

– Зачем? Вы же все видели.

– Хочу потрогать стену.

– Какую еще стену? – не понял он.

– Ту самую, которая отделяет третий блок от четвертого. Ведь это же стена жизни. Вернее, стена, которая отделяет смерть, поселившуюся там, судя по всему, надолго.

Владимир Михайлович как-то особенно внимательно заглянул мне в глаза, подумал и резко схватил за руку.

– Я вас понял. Одобряю. Пошли! Только быстро.

Стена была теплая и, как мне показалось, тоньше папиросной бумаги. С той стороны – смерть, неотвратимая, беспощадная, мучительная смерть. А с этой – жизнь, жизнь в самом высоком смысле этого слова. Но ведь она состоит из многих и многих жизней самых обыкновенных людей, тех, что оставили свои очаги, дома, семьи и вступили в схватку со смертью. Так или иначе, но они ее победят! А мы этих людей назовем героями, ведь за наше право жить они заплатили своими молодыми жизнями.

Глава 8

– Дежурный наряд для несения службы в Припятском городском отделе внутренних дел построен, – доложил капитан милиции Стоцкий.

– Состав наряда? – уточнил командир.

– Лейтенант Яковлев – дозиметрист, старшина Киричек – постовой, рядовой Дубилей – водитель бронетранспортера, капитан Стоцкий – старший наряда.

– Одежду, обувь, мегафон, аптечку, респираторы, запас горючего – все проверили?

– Так точно.

– Тогда счастливо… Повнимательнее там, особенно у пристани и на улице Дружбы народов. Без дозиметриста – ни шагу!

– Есть. В машину! – скомандовал капитан.

Когда бэтээр набрал скорость и понесся как гоночный автомобиль, капитан спросил:

– Кто-нибудь в Припяти бывал?

Оказалось, что никто, кроме дозиметриста.

– У меня там семь контрольных точек, – сказал он. – Уровень радиации не везде одинаковый, на Спортивной меньше, а на улице Дружбы народов гораздо больше.

– Почему?

– Тут и близость к АЭС, и степень выброса, и интенсивность дезактивации – причин много, в том числе и не до конца понятных.

– Внимание, последний КПП, – заметил капитан. – Теперь мы одни, впереди – ни души.

Поворот, крутой подъем, мост…

– Здесь нажми, – бросил дозиметрист водителю, – а то стрелка понеслась вправо. На мосту и сразу за мостом большой выброс радиоактивной дряни.

– Задраить люк! – приказал капитан.

Да, выброс здесь действительно серьезный, стрелка дозиметра уперлась в последнее деление, и прибор зашкалило. Минута неимоверной тряски – и стрелка поползла влево. Визг тормозов, резкий разворот, и бэтээр остановился около здания Припятского горотдела милиции.

Мы выпрыгнули на асфальт, размяли ноги и вошли в помещение дежурной части. Чистота, порядок, ни разбросанных бумаг, ни опрокинутых стульев, иначе говоря, никаких следов торопливой эвакуации или панического бегства. На стене рельефная карта города и его цифровая характеристика. Территория – 5,7 кв. км, население – 45 тыс. человек, улиц – 11, их общая протяженность – 12 км, сберкасс – 3, ресторанов, баров, кафе – 10, домов культуры, кинотеатров, танцплощадок – 3, общежитий – 23, медвытрезвителей – 2.

Цифровая характеристика города, безусловно, могла бы быть полнее, но, как я понял, это те цифры, которые милицию интересуют прежде всего.

В вестибюле – цветные фотографии участковых инспекторов, которые отвечают за те или иные объекты. Многие из них сейчас в госпиталях.

– Я готов, – доложил дозиметрист. – Вперед?

– Вперед!

Мы вышли на улицу Леси Украинки и не спеша двинулись по странновато искрящемуся асфальту. Сзади потихоньку катил бэтээр.

– Зачем? – поинтересовался я.

– Чтобы было куда бежать, если наткнемся на сильно зараженный участок, – ответил капитан.

– Вы серьезно?

– Абсолютно! Поправьте респиратор и, что бы ни случилось, не вздумайте снимать. Это приказ!

Чисто вымытая, с зелеными газонами и раскидистыми деревьями улица вела к лесу. Он здесь тоже порыжевший, значит, как здесь говорят, грязный. У светофора повернули на проспект Строителей.

– Секундочку, – попросил я, останавливаясь на перекрестке.

– Что случилось?

– Хочу сфотографировать светофор.

– Вы что, никогда не видели светофора? – съязвил капитан.

– Такого не видел не только я, такого не видел никто.

– И что же в нем особенного?

– Вы только посмотрите на эту странную картину: ни одной машины, ни одного пешехода, а он исправно переключается с зеленого на желтый, а потом на красный. Как он работает? Город-то обесточен. И кому дает дорогу, кого просит задержаться?

Несколько недель спустя, когда я уже был в Москве и проходил углубленный медосмотр, врач поинтересовался, вижу ли я сны, и если да, то какие?

– Меня преследует светофор, – честно признался я. – Причем неисправный.

– Что значит, неисправный?

– Каждую ночь он вспыхивает в голове, но почему-то без зеленого глаза. Он все время предупреждает и запрещает, предупреждает и запрещает… К чему бы это?

– К тому, что надо лечиться, – вздохнул врач.

Месяца через два светофор погас, так и не пытаясь зажечь на моем пути зеленый свет. Но это было позже, значительно позже… А пока что мы шли по проспекту Строителей и любовались недавними новостройками: одна сторона проспекта уже застроена, а на другой – котлованы, стены в три-четыре этажа, замершие краны, брошенные бульдозеры.

Идем дальше. Проверяем, насколько надежно заколочены подъезды, смотрим, нет ли выбитых окон. Есть! Два окна на четвертом этаже. Но они не выбиты, а просто распахнуты. Беззаботно полощутся занавески в веселый горошек, на балконе после стирки развевается детская маечка. А по соседству, вне всяких сомнений, жил рыбак: вся лоджия увешана вяленым судаком.

– Стоп! – поднял руку дозиметрист. – Здесь моя точка. Надо произвести замер.

Он тщательно измерил уровень радиации на асфальте, на земле и даже в метре от нее. Разница большая, на земле уровень радиации гораздо выше.

– Порядок, – удовлетворенно вздохнул дозиметрист. – Сегодня на несколько делений меньше, чем два дня назад.

На улице Героев Сталинграда всполошился старшина Киричек.

– Открыта дверь почтового отделения!

Действительно, наружная дверь нараспашку, но внутренняя заперта надежно.

– А как со сберкассами, банками, ювелирными магазинами? – поинтересовался я. – Не было желающих их посетить, пока на весь город три милиционера?

– Не было. А если и были, то до Припяти не добрались. Вы в угрозыске спросите, там наши коллеги работают днем и ночью, а раз работают так напряженно, значит, дел немало.

Около торгового центра дозиметрист снова достал свои приборы, и снова на асфальте одно, а на газоне совсем другое.

– Почему? – спросил я.

– С асфальта радиоактивную пыль смыли, а на земле и в траве ее видимо-невидимо. Сейчас проведем эксперимент, – оживился лейтенант. – Коля, лопату! – попросил он. – Итак, измеряем уровень радиации на газоне. Засекли? Теперь вместе с травой снимаем верхний слой земли. Много не надо, сантиметров пятнадцать, не больше… Так, хорошо. Смотрим на прибор. Ну что скажете? В десять раз меньше! – победно воскликнул дозиметрист.

– И что из этого следует? – не понял я.

– А то, что бороться с радиацией можно, и город мы очистим, снимем верхний слой земли – и все дела!

На просторной площади наше внимание привлек сиротливо стоящий «запорожец».

– Может, угоним и покатаемся по городу? – с показной серьезностью предложил старшина.

– Ага, и прямо на нем в госпиталь, – мгновенно отреагировал лейтенант и засунул в открытое окно свой дозиметр. – Видишь, что там творится? «Запорожец» буквально набит радиоактивной пылью.

– Тогда угонять не будем, – передумал старшина. – Повезло мужику, вернется, а машина на месте.

– Вернется, – вздохнул капитан. – Когда-то он вернется? Вот что, хлопцы, – деловито продолжал он, – давайте-ка проверим пару квартир. Тебе, я думаю, будет интересно, – обратился он к дозиметристу. – Если такая чертовщина в машине, то что же тогда творится в квартирах?! Окна-то во многих открыты…

– Отличная мысль. Я готов!

– Я, конечно, тоже готов, – ворчливо заметил старшина. – Только как бывший участковый я против того, чтобы взламывать двери. Войдем только в те квартиры, двери которых открыты.

– Вот что значит участковый с Доски почета! – хохотнул капитан. – Он всегда стоит на страже интересов трудящихся своего района.

Как оказалось, незакрытых дверей в Припяти много, ведь эвакуация проходила в бешеном темпе, и свои жилища люди покидали торопливо.

В одной квартире посреди большой комнаты мы увидели накрытый стол: вина, коньяки, изъеденная плесенью ветчина, засохший пирог, расплывшийся торт. В другой – полная ванна белья: замочить его хозяйка замочила, а постирать не успела. В третьей, как видно, танцевали, на проигрывателе стоит пластинка с замершей где-то посередине иглой.

И что самое ужасное, во всех квартирах жуткая вонь. Мы не сразу поняли ее происхождение, и лишь когда заглянули в холодильник, все стало ясно. Город давно обесточен, холодильники не работают, а мясо, масло, рыба и тому подобное были практически в каждом холодильнике. Продукты испортились, завелись какие-то мерзкие черви – и все это источало ту самую вонь.

– Ну что, чего ты там намерял? – поинтересовался капитан, когда мы, зажимая носы, вышли на улицу.

– Как ни странно, ничего страшного, – не без доли удивления ответил дозиметрист. – В квартирах уровень радиации гораздо ниже, чем на улице, причем даже в тех, где открыты окна. Это очень интересно, и я сегодня же доложу об этом специалистам из НИИ. А теперь – к причалу! – заторопился он. – Там у меня самая интересная точка.

Как оказалось, причал чуть ли не в двух шагах. Но когда мы сделали эти шаги, стрелка дозиметра стремительно двинулась вправо.

– Назад! – воскликнул лейтенант.

– Две минуты, – попросил я. – Всего две. Сбегаю на пристань – и обратно. Всего один снимок.

– Валяй! – разрешил капитан. – Но только мигом, одна нога здесь, другая там. И наоборот.

У меня сто двадцать секунд, до причала тридцать метров, а я не могу сделать ни шага. Время шло, а я стоял. Стоял и не мог проглотить застрявший в горле комок. Стыдно в этом признаться, но я ничего не мог с собой поделать. А виной тому красная детская коляска. Совсем маленькая, та, в которой ребят возят сидя.

Площадь перед причалом, обвалованные берега, дебаркадер с надписью «Припять» и в самом дальнем углу – крохотная детская коляска. Я представил, как торопились в день эвакуации люди, какая здесь была давка. Кто-то тащит чемодан, кто-то узел с одеждой, а молодая мать захватила лишь самое дорогое – ребенка. Она никак не может скатить по сходням коляску, вещь-то нужная, ребенок уже подрос, на руках не натаскаешься. Но не пробиться! Тогда мать выхватывает ребенка, прижимает его к груди и вдавливается в толпу. А никому не нужная коляска катится в сторону.

Долго ей здесь стоять, очень долго… Вот ведь беда-то какая! Как больно она хлестнула по людям. Сорок пять тысяч жителей были эвакуированы из Припяти, люди уезжали, не взяв с собой самого необходимого, ведь им сказали, что они уезжают всего на три дня. Многие остались без денег, без документов, без смены белья, без теплой одежды.

Три дня превратились сначала в три недели, потом в месяц и не исключено, что превратятся в годы. Но вот что характерно, никто не брюзжит, не ворчит, не закатывает истерик. Люди понимают, – случилась беда, и переносят ее достойно. Правда, не все. Я знаю имена дезертиров и трусов, которые драпали из города, набив служебные машины гарнитурами, продуктами и барахлом. Их разыскивали по всей стране, потому что они забивались в самые темные норы, но находили и наказывали по всей строгости закона.

Находились мерзавцы и похлеще дезертиров. Откуда-то из глубин преступной мути всплыли выродки, которые на всеобщей беде пытались нажиться. Вот факты, проверенные, запротоколированные факты, которые сообщил начальник отдела УБХСС МВД Украины подполковник милиции Николай Красножон, с ним я встречался незадолго до поездки в Припять.

– На складах, базах и в магазинах Припяти товаров лежит на многие миллионы рублей. Все это можно было вывезти, но возникли непредвиденные трудности, так как материально ответственные лица исчезли из города и разбежались по всей стране, многих до сих пор не можем найти. Немало работы у милиции и в местах расселения эвакуированных из Припяти людей, там тоже нашлись хапуги и проныры, пытавшиеся сколотить капитал на постигшем людей несчастье. Например, руководители Иванковского молочного комбината припрятали двадцать пять ящиков масла, а в продаже его нет. В кафе «Кринички» обнаружено излишков продовольствия на несколько тысяч рублей, а людям нечего есть. В Бородянском и Иванковском районах была попытка хищения двухсот тонн бензина, а машины простаивают из-за недостатка горючего.

– И что дальше? Какова судьба этих отморозков? Их задержали?

– Конечно, задержали. Их дела уже в суде и, думаю, они получат по заслугам.

– А что это за история с прохиндеями, которые торговали гуманитарной помощью? Об этом ходит немало слухов.

– Были и такие, – хрустнул сломанным карандашом подполковник. – В Бородянском районе мы буквально за руку схватили продавца, который должен был бесплатно раздавать эвакуированным людям трусы, майки и рубашки, а он ими торговал. Такой же случай был в Страхолесье. Буфетчик получил тысячу банок консервов, чтобы раздать людям, а он их продавал. Нашлись деляги, которые припрятывали муку, чтобы продавать ее по завышенным ценам, а в селах не из чего печь хлеб. По этим фактам тоже возбуждены уголовные дела.

– Не сидят без дела и работники угрозыска, – подключился к беседе полковник милиции Виталий Гора. – Дело в том, что появились гастролеры, которые пытаются проникнуть в нашу округу из других областей. Неохраняемые магазины, квартиры, склады – все это привлекает наиболее рисковых представителей воровского мира. Мы их перехватываем на въезде в зону, и до Припяти и Чернобыля стараемся не допустить. Но, судя по тому, что случаи воровства, грабежа и даже изнасилований зафиксированы, сеть, которую мы поставили, с дырками.

– Говорят, что было немало случаев мародерства, а милиция, задерживая преступников, расстреливала их на месте.

– Нелепейший слух! Со всей ответственностью заявляю, что сотрудники милиции ни в кого не стреляли. А слух родился, скорее всего, вот почему. Время от времени жители эвакуированных сел, минуя КПП, пробираются в свои дома, то огород прополоть, то из погреба что-нибудь достать. Возится он потихоньку в огороде, а тут вдруг стрельба, да такая, что селянин со всех ног удирает в лес. Соседям, само собой, рассказывает, что видел людей с ружьями в руках. Людей с ружьями он видел, но не более того. А эти люди – охотники. Дело в том, что мы были вынуждены обратиться в общество охотников, чтобы прислали снайперов для отстрела одичавших собак, сбиваясь в стаи, они стали очень опасны.

Я вспомнил эти беседы, шагая по улицам Припяти, на первый взгляд, совершенно беззащитным. Но это только на первый взгляд, на самом деле эвакуированные жители города могут быть спокойны – эта беззащитность кажущаяся, так как город находится под надежной охраной.

Закончив обход нескольких улиц и произведя контрольные замеры радиоактивности, наша группа вернулась в здание горотдела. Вроде бы ничего особенного не делали, а устали неимоверно. Старшина достал из бэтээра термос с крепко заваренным чаем, и мы с удовольствием растянулись в пустующих креслах.

– Скажите, капитан, – потягивая отдающий мятой чай, спросил я, – а где хозяева этого дома? Где люди, которые здесь служили?

– Одни в госпиталях, другие в Полесске, третьи там, откуда не возвращаются, – печально вздохнув, ответил капитан Стоцкий, – ведь сотрудники милиции уходили из города последними. Когда колонна автобусов скрылась за мостом, они проверили квартиры, пляжи и близлежащий лес, потом опечатали магазины, сберкассы и банки, а на это, как вы понимаете, ушло много времени. Короче говоря, кое-кто получил серьезные дозы радиации. А те, кто здоровы, находятся в Полесске, там размещен своеобразный филиал Припятского горотдела милиции.

А вскоре, как раз к тому моменту, когда опустел термос, приехала смена. Наш наряд город сдал, другой – принял. Мы нырнули в бэтээр и помчались в Чернобыль. Все изрядно устали, намяли ноги, хотелось побыстрее принять душ и переодеться, но у моста дозиметрист, вместо ожидаемого «Нажми!», коротко бросил.

– Стоп!

Я заметил, как ошалело помчалась стрелка дозиметра вправо, крикнул: «Куда?», но лейтенант Яковлев уже выскочил из бронетранспортера.

– Здесь редко измеряют, – спокойно сказал он, – а ездят часто… Ну вот, так я и думал, – удовлетворенно заметил лейтенант, следя за бегом стрелки. – Общий фон – куда ни шло, а по земле лучше не ходить. Придется верхний слой снимать. А теперь нажми! – бросил он водителю, влезая в бэтээр.

И – все! Удивительное дело, ведь лейтенанту Яковлеву никто не приказывал выпрыгивать из бронетранспортера, да еще в том месте, которое все стараются проскочить побыстрее. Никто не требовал замера уровня радиации на земле, а между тем все знают, что выброс здесь такой мощный, что лес около дороги пришлось вырубить, так как он тоже стал опасным. Лейтенант Яковлев сам себе приказал проверить очевидную истину: раз земля заражена сильно, значит, надо убрать верхний слой.

Часа через полтора я слышал, как это предложение лейтенанта обсуждалось руководством. Думаю, что теперь дорога на Припять станет безопаснее.