Текст книги "Сказки"

Автор книги: Борис Немировский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Немировский Борис
Сказки

Борис Немировский

Сказки

Борис Немировский. Чертова перечница

Женился Иван-Царевич. Взял в жены себе Василису Прекрасную, да пожил с нею месяц, пригляделся маленько – не очень-то она Прекрасная оказалась. Думал, раз не Прекрасная, так может, хоть Премудрая? Да вот незадача – всей премудрости в ней только и хватает, что мужа пилить да ругать. День-деньской зудит Василиса:

– Я, говорит, молодость-красу свою на тебя, ирода, сгубила. Всех женихов да ухажеров отшила! Вот сватался ко мне Змей Горыныч... Три головы у него, одна другой умнее и все не чета твоей забубенной! Ты ить, чума астраханская, только и знаешь, что стрелы пускать в кого ни попадя да мечом махать не глядючи! Почто Кащеюшку маво сгубил, злыдень? Он-то, Бессмертный мой, озолотить меня обещался, красавицей звал! А ты... О-ох, горе мое горькое!

И заплакала. А Иван-то Царевич хоть и знал, что врет его жена, как мерин Сивка-Бурка, да что уж теперь поделаешь? Разводов не Руси тогда еще и в помине не было. Да и то сказать, куда уж красавицей – лягушкой Василиса до замужества была. Внимания никто не обращал, так бы и квакала в своем болоте, кабы не стрела Иванова. Ну да ладно. Хотел было Иван жену успокоить, а она как зыркнет на него глазищами бешеными да как завопит дурным голосом:

– Поди от меня к черту, увалень-деревенщина!!

Что тут Ивану делать оставалось? В сказке ведь так – чего ни скажешь, все сбудется, рано или поздно. Вздохнул тут царевич, встал, одел пояс с мечом булатным, лук с колчаном за спину повесил, поклонился в пояс жене:

– Прощай, Василисушка-свет, пойду я к черту по твоему слову.

С тем вышел во двор, оседлал Сивку-Бурку и поехал от родимой стороны. А Василиса из окошка вопит-надрывается:

– Анчифер болотный! Только и славы о тебе, что царевич, а сам-то небось в кабак наладился, подзаборник! Убирайся к чертовой бабушке!

С таким вот напутствием и поехал Иванушка от родного подворья к черту. А повезет коли – так прямо к чертовой бабушке.

Долго ли, коротко странствовал Иван – нам про то неведомо. Знаем токмо, что в землях чужих бродил, где Расею-матушку Ривией кличут, на ведуна выучился. Звали его в тех местах Геральтом, уважали шибко. Заговоры он всякие, слова чудные, ненашенские знал, знаки на пальцах невиданные складывал. Видимо-невидимо всяких драконов, вампиров, леших-водяных со свету сжил и прочего ископаемого зверья уйму извел. Так и скитался Иван-Геральт, пока не приехал на самые на чертовы кулички. Ну, оно конечно, и там люди живут, да только чертей промеж них не в пример нашему много. Поспрошал Иван дорогу к черту али к евонной бабушке. Показали-послали, свет не без добрых людей. И поехал наш Геральт-Царевич. Взял было себе провожатого, черта полосатого, да вот незадача – пути-дорожки в том краю такие, что сам черт ногу сломит. Вот и сломил. Оставил Иван чертушку лечиться, а сам дальше путь держит. Черт полосатый вылечился, да так хромой и остался. А как он есть большой знаток тех местностей и достопримечательностей, то и стал он экскурсоводом – туристов водил. За чверть. Знаменит был – книжку о нем написали. "Хромой бес" называется.

Ну, а Иванушка тем временем ехал и ехал, да так до черт-те куда и добрался. Слез с коня, в дом входит. Видит – сидит на скамейке черт-те что и сбоку бантик. А рядом в кресле-качалке чертова бабушка, пледом укутанная. В лапах спицы – вяжет, знать, какую-то чертовинку. Глянул Иван в угол – на образа перекреститься, ан образов-то и нетути. Все какие-то хари чертовы, да важные – прям фу-ты ну-ты. Вспомнил царевич, куда попал, да руку-то и опустил. Черт-те что вздохнуло облегченно, ажно бантик заколыхался. А бабушка из креселки скрипит:

– Правильно, Иванушка, сделал. А то я уж было подумала, что ты маньяк-убийца какой, садист там али расист. Давеча был тут один такой. Ворвался, на пол плюнул: "Всех, кричит, перекрещу, во имя Отца и Сына!!!" Спасибо, пьян был до чертиков, не попал крестом, убивец!

И бабушка пнула ногой кости под столом.

– А теперь сказывай, какая кручина тебя сюда привела, к черту на рога-то? Али послал кто?

Иван отвечает:

– Послал, бабушка, послал. Жена моя, Василисушка, и послала. "Поди, говорит, от меня к черту, убирайся к чертовой бабушке!" А что ей надобно от тебя, не сказывала. Может, ты знаешь?

– А черт ее, твою Василису знает и что ей надобно!

Тут черт-те что бантик поправило да и отозвалось:

– Знаю, знаю. Черта лысого ей надо!

– Ну а раз так, – говорит бабушка, – черта лысого ты у меня и получишь.

Тут она свистнула по-разбойничьи, из сундука раз! – и выскочил черт. Лысый, как колено.

– Я, говорит, черт лысый. По временам разным шастал, да в аварию атомную у вас на Киевской Руси попал. С тех пор облысел вот маненько. Готов я с тобой, Иван, ехать.

А раз готов, то и ладно. Сунул царевич черта лысого в суму, поблагодарил чертову бабушку и поехал домой.

Так вот ездил Иван тридцать лет и три года. Вернулся домой, а навстречу из избы идет Баба-Яга. Подивился Иван:

– А где же жена моя, Василиса? Нешто съела ты ее, карга?

Тут Яга как заорет Василисиным голосом:

– Ишь, явился, чертов кум! Родную жену не узнает! А подавай-ка ты мне цареву зарплату за тридцать три-то года! Али пропил?

Понял тут Иван, кто перед ним. Осерчал, да как крикнет:

– Не будет, карга, по твоему! Черта лысого я тебе отдам, а не деньги!

И отдал ей черта лысого. А сам повернулся да и поехал, сказав:

– Черт тебя побери!

И побрал черт лысый Бабу-Ягу. А Иван с тех пор навсегда Геральтом стал и нечисть истребляет. Тут и сказке конец, а кто слушал – черт с ним!

Борис Немировский. Старинная легенда.

...Продвигаясь очень медленно. И неудивительно – ведь в этом сумасшедшем переплетении ветвей, корней и листьев даже пешком можно было идти, лишь прорубая себе дорогу топором. а что уж говорить о рыцаре в полном вооружении, при всех доспехах и на боевом коне... – Господи, когда это все кончится?!– безнадежно простонал сэр Родерик. Из-под шлема стон прозвучал глухо и неестественно. – Эй, сударь!– окликнул его Фальк, беззаботно трусивший на своей лошадке сзади по широкой тропе-просеке, оставляемой господином,– Сударь! Осмелюсь заметить, что негоже герою жаловаться. Вам подобает сейчас ободрить упавшего духом спутника уверенным голосом, подобным звуку боевой трубы... – Это обязятельно?!– жалобно спросил рыцарь.– Ой!ветка хлестнула его по забралу. – Во всяком случае, хозяин,– кивнул Фальк, достав из кармана яблоко,– раз уж угораздило вашу милость попасть в легенду, то извольте соответствовать. – Ох, ну ладно... Крепись, друг мой!– продолжал сэр Родерик неестественно бодрым тоном... ...-Крепись, друг мой!– вскричал рыцарь голосом, подобным звуку боевой трубы,– Не вечно тянуться мрачной чащобе! Нам судьбою суждено одолеть сей лес!– и он твердой рукой, закованной в боевую перчатку, поддержал готового упасть от усталости слугу... – Теперь правильно?– робко спросил сэр Родерик. – Шипящих многовато,– назидательно заметил Фальк.– Шипяшие портят образ, они больше подходят злодеям и другим отрицательным персонажам. И кстати, не могли бы вы отпустить мою руку? Вы-то, надеюсь, понимаете, что я не упаду?– Движением плеча слуга стряхнул с себя боевую перчатку. Рука рыцаря безвольно качнулась, стукнувшись о щит. Загремело. Словно в ответ, справа послышался треск ломаемых деревьев и жуткий рев... ...На поляне появилось ужасное чудовище. Ростом оно было с трех коней, поставленных один на другого, лапы его оканчивались страшными когтями, а из ноздрей валил дым. Чудовище открыло жуткую, полную огромных зубов, пасть и заревело, оглушая: – Кто посмел тревожить меня?!! ...– Потише, пожалуйста,– поморщился Фальк. Чудище замолчало. Фальк с хрустом откусил половину яблока: – Ты кто такое? – Я?удивилось чудовище,– Я страж замка. Стою в карауле у главных ворот, а что? – Это я хочу спросить "что!",– разозлился Фальк,– Позволь-ка поинтересоваться, что ты делаешь здесь, посреди леса, где тебе быть не положено? – Я услышало грохот железа и решило, что мой выход... И пошло на поляну. – Какую поляну, ты, зеленое...– Фальк замялся, поскольку не знал, как произнести "идиот" в среднем роде,– ...чучело ты зеленое!– нашелся наконец он,– Здесь вообще не должно быть никакой поляны! – Но ведь есть, шеф...– пыталось защищаться чудовище. – Да это же ты само ее вытоптало! Согласно легенде, в этом лесу у моего рыцаря должен был быть бой с разбойниками, а с тобою – у ворот! – Ну-у... Тогда я пойду обратно. Деритесь тут со своими разбойниками,– обиженно пробурчало чудовище, поворачиваясь. – Да ты не огорчайся, – успокоил его Фальк, ловко уклоняясь от хвоста, – мой рыцарь к воротам направляется, так что тебя не минует. Он же за принцессой. Как она, кстати? – Ничего,– через плечо бросило чудовище,– последнюю посуду в замке добивает. Одни золотые тарелки остались, да и те все погнуты... А вы ее спасете, правда? – Ну ясное дело! Ты посмотри, какой у меня рыцарь! Герой! Воин! Он ее в два счета выручит. Хорошо бы,– шумно вздохнуло чудовище, заискивающе глядя на замершего в седле сэра Родерика.– Нам с хозяином такие жильцы ни к чему. Я-то еще туда-сюда, я в караулке спрячусь, а вот господин мой... – А что господин?пролепетал сэр Родерик, которому при мысли о властителе этого монстра стало еще хуже. – Хреново,– призналось чудовище.– Он у меня злодей древний, можно сказать – старенький уже. Здоровье у него не то – с такой принцессой х... характерной совладать. Ему до пенсии-то всего полторы сотни лет осталось, рукой подать... Спасете, а? – С-спасу,– неуверенно пробормотал сэр Родерик, не уточняя, кого именно. – Вот и славно,– обрадовалось чудовище.– Совет вам да любовь! – Чего? – встрепенулся рыцарь, но тут же поник, вспомнив, что сам просил у короля руку его дочери, как плату за спасение. " – Родерик, ты безнадежный кретин," – уныло подумал он. Хотя вообще-то, был еще разговор насчет полцарства впридачу... ...Страшилище, испуганное грозным видом Героя, позорно бежало в свое логово, а сэр рыцарь, протрубив победно в верный старинный рог, орлиным взором поглядел на перетрусившего оруженосца... ... – Ну вот,– бурчал раздосадованный Фальк,– Тут, понимаешь, из шкуры вон лезешь, а вот такое приползет, хобот напополам, и всю легенду испортит. Ну где я теперь разбойников-то достану, из тридевятого царства, что ли? Вот же ж, хобот напополам... – Какие такие разбойники?– осторожно поинтересовался сэр Родерик. – А такие-такие,передразнил Фальк,– Здешние, вот какие! С которыми ваша милость в лесу сражаться должна была, понятно? – П-понятно,– поперхнулся сэр Родерик.– И что, много их будет? – Да нет, десятка три-четыре. Сколько собрал, уж не обессудьте... – Что-о?! И я должен один биться против полусотни бандюг?! Они же меня ударить могут!!! Или, чего доброго...– голос рыцаря внезапно сел, – ...и порезать где-нибудь! Ну удружил, спасибо! – Погодите спасибо-то говорить,– отозвался рассеянно Фальк,– не будет вам разбойников. Разбежались, поди, от такой страхолюдины-то, кто куда... – Вот хорошо!– обрадованно воскликнул рыцарь, но тут же поправился:– То есть, как жаль, я хотел сказать... Ну ничего, не грусти, Фальк. Может, оно и к лучшему. Нам ведь еще к замку сквозь лес прорубаться... Хотя погоди-ка. Чудовище сослужило нам неплохую службу. Мы можем отправиться по его следам – оно все расчистило. – Ну уж нет!– взорвался слуга.-Если вы герой, то извольте сквозь лес прорубаться, как положено! А то ищете, где полегче, понимаешь!.. – Ладно, ладно,– поспешно согласился сэр Родерик, снова достав из ножен длинный меч. ...Усталые и измученные, выехали путники на опушку заколдованного леса. Перед ними, на излучине реки, зловеще белея на фоне закатного солнца, возвышался Черный замок. Огромные башни его наводили ужас и пар поднимался от чародейской реки... "Сколько зла причинил ты миру, сидя здесь на своем черном троне,– подумал сэр рыцарь,– Однако последнее твое преступление переполнило чашу терпения. Я пришел, чтобы покарать тебя, колдун, и разрушить до основания это уродливое место..." ..._ Эх, красиво-то как!– вздохнул сэр Родерик, любуясь прекрасными башнями и серебрящейся гладью реки,– Вот бы здесь жить! – А вы, ваша милость, чародея убейте, принцессу освободите, а замок с землей сровняйте, да и живите в нем в свое удовольствие,– посоветовал Фальк.– Во-он, видите – свет горит?– он указал на самую правую башню. Там и вправду светилось окошко. – Ну, вижу. – Там ваша суженая и томится, бедолага... Окошко открылось так резко, что вниз посыпалось выбитое стекло. Послышался визг. На таком расстоянии можно было лишь различить пару слов: – Ублюдок... сам давись... лысый... твою!!! Очарование вечера было бесповоротно нарушено. – Э-эх!– вздохнул Фальк.– И тут не по правилам. Ну что, поехали, что ли? ...В молчании подскакали путники к воротам. Сэр Родерик трижды протрубил вызов и створки медленно открылись. Опустился, скрипя, мост, и навстречу рыцарю выполз Страж ворот... ...– А-а, здравствуйте, ваша милость!– радушно пробасило чудовище,Милости просим!– и оно весело хохотнуло:– Каламбурчик. – Это... привет! – запнувшись, ответил сэр Родерик. Фальк хмыкнул и рыцарь умолк, мучительно подыскивая приличествующие случаю слова. Чудовище пришло на помощь: – За принцессой, что ли? – Н-ну... в общем, да. Как она тут, ничего?– нелепо спросил рыцарь. Монстр захохотал, раскрыв устрашающую пасть: – Да уж ничего! Небось сами слышали сейчас, а? – Слышали,– признался рыцарь.Чего это она? – Повара ругала. Она, видите ли, мясного на ночь не лопает, ей молочное подавай. – Да-а,– неопределенно протянул сэр рыцарь, у которого от напряжения разболелась голова,– Так я, это... к ней того... поеду, или как? – Поезжайте, конечно,– кивнуло чудовище, намереваясь посторониться,– Мы вас тут уже заждались... – То есть как это "поезжайте"?!– встрепенулся молчавший до сих пор Фальк,– а биться кто будет?! Ты же,– обратился он к чудовищу,– само хотело биться, а теперь что? Это легенда или нет, в конце-то концов?! – Да я это... вообще-то не против,– чудовище смущенно поглядело на рыцаря. – Нет!– энергично воскликнул сэр Родерик.– Нет и еще раз нет! Ты извини, конечно,– обратился он к чудовищу,– но мне же еще принцессу освобождать, само понимаешь... Ты не подумай, я не боюсь, но... Мне силы нужны, да и тебя жаль – ты мне сразу понравилось, а я страшен в гневе – еще зашибу ненароком... – А что же делать?– спросило чудовище. Оно явно испугалось, но старалось держать себя в лапах. – Э-э... Придумал!– воскликнул рыцарь. Его осенило.– Слушай, а ты нырни сейчас с моста в ров, как будто я тебя убил, проплыви подальше и вылезай. А я поеду. – Ага!– обрадовалось чудовище и без лишних слов нырнуло... ...Благородный рыцарь еще немного постоял, глядя на воду, поглотившую поверженного им Стража, потом вложил в ножны свой верный меч и медленно въехал под арку... – Куда теперь?– спросил сэр Родерик, когда они, спешившись, вошли в замок. – Куда, куда? Известно куда – в темницу, принцессу освобождать,– ответил ворчливо Фальк,– Пошли! ...Коридоры тянулись бесконечно, все выше и выше... И чем ближе подходили они к покоям, в которых томилась заточенная королевна, тем слышнее были ужасные крики, доносившиеся оттуда... ...– Да что же это такое?– недоуменно бормотал на ходу Фальк,– пытают ее там, что ли? Вроде не было такого в легенде... А-а, все тут наперекосяк! – Слушай, может – не надо, а?– отчаянно зашептал сэр Родерик перед самой дверью. – Как это – не надо?!– злобно прошипел в ответ Фальк,– А принцессу-то кто освободит, папа римский? – А что,загорелся сэр Родерик,– может, поехать к нему да попросить? Он же этот... святой, ему бы сподручнее... – И полцарства прикарманить – тоже сподручнее, да? – Да ты погоди... Я же не отказываюсь. Только вот... Ты послушай – крики-то вроде как мужские. Может, она и не тут вовсе. – Тут, тут,– успокоил Фальк и решительно подтолкнул оробевшего рыцаря к дверям.Давай! ...Страшная картина предстала взору Героя. Мрачная комната с клеткой в углу, в которой кто-то скорчился – невозсожно было разглядеть в сумерках. Посреди комнаты на возвышении стоял абсолютно черный трон, а на нем с хлыстом в руке... – Ну, наконец-то пожаловал!– принцесса бросила хлыст и, легко соскочив с трона, побежала навстречу сэру Родерику.– Насилу дождалась! Чего только не перетерпела! Здешний повар – повешу его, как только свадьбу сыграем. Совсем готовить не умеет! – Свадьбу?– ошеломленно пробормотал сэр Родерик, но заметил испепеляющий взгляд принцессы,– А, ну да, свадьбу. Я это... – Ну то-то же,– рявкнула принцесса,– а не то смотри у меня – живо в клетке рядом с этим окажешься. – Не злите ее, ваша милость,– шепнул Фальк,– Лучше спросите, где колдун? – Да,– спохватился рыцарь,– а где, собственно, колдун? – Здесь я,– послышался из клетки слабый голос,– Ох, выпустите меня, люди добрые! Сил нет... – Ладно уж, выходи,– принцесса подошла и открыла дверцу. Из клетки, пошатываясь, вылез высокий человек в черном плаще.– Должен же он тебя убить! – Убить?переспросил сэр Родерик. – Ну да, его убить, а на принцессе жениться,подсказал сзади Фальк,– Так по леген... – Да идите вы все со своей легендой!– не выдержал наконец сэр Родерик,– Не хочу я никого убивать, не хочу я на этой... даме жениться и пол-царства не хочу! И вообще, он,– ткнул рыцарь пальцем в колдуна,– он меня убил, понятно?! Ну могу я погибнуть или нет?! – Нет!– воскликнул Фальк,– Это не по правилам! А кто на принцессе женится? – Да брось ты его,– цинично ухмыльнулась та,– я за колдуна тогда выйду... – Не-е-ет!!!– отчаянно завопил колдун. Он подскочил к сэру Родерику и ухватил его за рукав:– Эй, ты меня убил, понял?! – Нет, ты меня , понял?! – Нет, ты... – Заткнитесь оба,– гаркнула принцесса.– Вы мне оба не нужны. Дайте-ка поразмыслить...– она на минуту задумалась, но тут же вскочила и схватила за шиворот Фалька: – Все сходится. Ты,– она ткнула пальцем в колдуна,– убил того, а этот,– она встряхнула ошеломленного слугу,– укокошил тебя. За него я и пойду. Это так романтично – выйти за оруженосца! – Но это...– попытался было трепыхаться Фальк. – По правилам!!!– в один голос заорали колдун и рыцарь. ...И жили они вместе долго и счастливо, и умерли в один день... – Бедняга,– заметил сэр Родерик, когда отзвучала поминальная молитва,– умереть таким молодым! Представляю, каково сейчас принцессе,– вздохнуло чудовище,– ведь и года не прошло... Колдун вздрогнул: – Не надо об ужасах на ночь,– попросил он, непонятно кого имея в виду,– пойдем-ка лучше выпьем!

Борис Немировский. Микулишна.

Было, стало быть, дело в те незлопамятные времена, когда Русь Святую на удельные княжества делили. Делили по-простому, не чинясь: кто кого уделает, тот, значитца, и князь. А кто уделывать не умел – оставался не у дел. Ну и вот, Русь Святую разделили, тут бы вроде и зажить, как оно водится, припиваючи да призакусываючи – ан нет, не тут-то было. Явилось откуда-нито Чудище Партивное, село на гору высокую, да с горы вниз манифест спускает: Ща вот маленько дух переведу, да и сожру вас перво-наперво всех. А уж дале посмотрим. Народ сперва и не понял. Ну, сидит там чегой-то сверху, так мало ли их таких на нашем веку сверху-то посидело ? Авось, всех и не сожрет – не переизберут, поди. Но допрежь до кого дотянется – того жалко, самим, эвон, закуси не хватает. А тут пришел с деревеньки Сочи, что у самого Черного моря, вещун один, волхв и кудесник по прозвищу Прикупной Туз. Покорен Перуну старик одному, поэтому такое городит, что и Вещий Олег помрет. Вот дедунюшка и обьясняет: – Это, говорит, правило такое.Кто на высокой горе сидит – тому взятка надобна большая, чтоб закрыться без чреватых последствий. Призадумались мужики. Надобно, видно, взятку собрать, да поболе, чтоб уж закрылось Чудище Партивное и не открывалось. Да только чем давать-то ? Злато-серебро припрятано, деньги Чудище не жрет, деньги инфляция жрет... Один очкарик заикнулся было: "Водка, мол, жидкая валюта", да на него так цыкнули, что он, сердешный, до смерти потом заикался. Ишь ты, таракан очкастый! Да чем водку налево переводить – лучше пусть его всех нас лопает, авось желудок испортит! Долго ли думали, коротко – наконец догадались. Кликнули Данилу-мастера, да и вышел у него для Чудины цветок не цветок, а орден персональный – "Охреновительнейшая Мерзопакость" называется. Хороший орден, массивный – одного дерьма сколько извели, не считая позолоты. А из остатков медаль получилась – "Тридцать лет в одном месте". Вот ужо, думают, порадуется Чудище почету, да и пожалеет кого... Может быть... Не тут-то было. Пришла делегация гадину награждать, а гадинато орден проглотила, медалью закусила, а тогда уж и распробовала, чем ее хозяева-то потчуют. Ух и осерчала! – А-а, – завопила,– сами дерьмо хлебаете и мне подаете?! Да я вас, пасюков, таперича не просто съем! Я вас съем, потом до ветру схожу, а потом по-новой съем, ясно? – Не серчай, милостивец! – взмолились тут народные избранники, падая на колени (рефлекс у них такой – на колени падать). – Не мы это виноваты, мол. Мы злато-серебро для ордена твоего из-за бугра попросили, гуманитарную помощь там али кредит МВФ, значит. Да только разворовали его по дороге злые бяки-буки, а остаток какой-то Соловей-Разбойник уже на месте свистнул. Уж не обессудь – чем богаты, того и принесли, не поскупились... Помыслило Чудище Партивное, да вдруг главного и спрашивает – фамилие твое какое будет? Бякины-Буковичи мы будем.Бояре-середняки, сочувствующие... Тут Чудище все и поняло. Раскрыло было все три пасти – схавать всех на месте, да подумало:"Понять – значит, того... простить!" Не чуждо было хвилосохвии. И говорит: – Ин ладно. На первый раз – идите. Милую я вас, обещаюсь вдругорядь не кушать. Будет с вас и одного разу. С тем и пошли бояре Бякины с горушки вниз. А Чудище вдогон еще и Указ спускает: – Завтра, мол, с утра подавать мне первую порцию на-гора. Да с музыкой чтоб и нарядные были, во! Закручинился народ, чего делать – не знает. И тут, откуда ни возьмись, выползает давешний очкарик и ну заикаться: – Жид-жид-жид... – Ну чего тебе? – спрашивают,– Опять, что ли, водку не по делу отдавать? А ему все едино – тужится, бедняга, аж очки с него сползают: – Жид-жид-жид... Стукнули его по спине, чтоб слова проскакивали. Он и заговорил: – Глу-упые вы! Ч-чудище-то – оно ить не к-кто другое, как Юдище! Опять, мол, на нашу голову с-село! В-в-воевать его надо, спасать Расею! Поскреб народ по затылкам – не-ет, не получается дело. Где ж это видано, чтоб иудейска племени кто в три глотки выступал да силой похвалялся? Их и не громили бы небось, ежели в ответ схлопотать обратно можно было б... Энтот-то очкарик, поди, сам в драку не полезет... Однако мысль все же имеется. Есть тут вроде в запасе тридцать три богатыря – лабазы купецкие от себя охраняют, деньгу варят да в ус не дуют. Таким как бы сподручнее это самое. Порешили сказать им – так, мол, и так, погромчик не устроите ли? Авось, Юдищу-то и не испугаются... Так оно и вышло, да только не совсем так. Правда, услыхали богатыри про погром – толпою кинулись, еще и другим-прочим заказали: не суйтесь, мол, наше дело. И двинулись всей бригадой на гору – разборку устраивать. Приехали, значит, Джипку-Чероки расседлали и речь такую с Чудищем повели: – Ну ты, компот ты кислый. Ты, в натуре, на гнилой козе подъезжаешь? Ты, блин, завтра чтоб сто косых баксов было, если, блин, хочешь, чтоб головы на месте торчали, понл?! А дальше – неувязочка получилась. Посмотрело на них Чудище, да и, слова худого не говоря, чихнуло в три глотки. И унесло богатырей, как и не было вовсе. Говорят, зашвырнуло их аж в Крым. О ту пору в Крыму татары жили, сами себе головы, к тому же все сплошь в чалмах басурманских. Они, как удел свой получили, так от всех отделились и хана себе выбрали. Гордились им сперва да поначалу – страсть. "Наш хан, грят, уж такой хан – всем ханам хана!" А хан-то им на чалмы и сел – налоги, поборы, гарем опять же... А недовольных – в Бахчисарайскую степь, Черномор-канал рыть, от материка отделяться, как дяденька-сказочник Аксеныч планировал. Так и жили. Богатырей-то сначала туда же отправили, как подозрительных, да позже спохватились – не пропадать же способностям... Назначили их надзирателями и пахана к ним приставили, его еще по старой памяти дядькой Беломором величали, заслуженный был кадр. С тех пор, говорят, стали они остров тот хранить и надзором обходить. А с ними – дядька их мерзкой. Но это сказочка другая. Авось, расскажем как-нибудь. А наша сказка продолжается... Ой, беда-беда, када голова худа! Думали мужики, думали, как от напасти избавиться – ничего не придумывается. Ордена страхо– людине не надобно, богатырей чихом повалило – зараза, да и только. У некоторых уже и штаны по швам разошлись – знать, не тем местом думать взялись. И что хужее всего – стали промеж них такие заводится, которые Чуду-то во как зауважали. Говорят, мол, хватит-де разброд творить, стране-де нужна твердая лапа. Пуще всех бояре Бякины разорялись, да еще этот, в очках который. Народ и моргнуть не успел, а они тебе уж: одни чудетаты, другие чудернаторы, а очкастый, тот и вовсе подпартивником госбезоюдности оказался. А Чудище еще и поощряет сверху: – Верной, мол, дорогой идете, товарищи! А демократию вашу я вам, так уж и быть, оставляю. Жрите ее, как и раньше жрали. Авось, разжиреете. Ведь демократия – это чего? Это когда сво– бода высказываться. А я такое я, может, с вашим мнением и не согласное, но чтоб вы его высказать могли, я вас прямо убить готово. Я вам, грит, даже свободу вероисповедания оставлю. Кто исповедаться там хочет сперва, али чего такого – за милую душу. Присылайте ко мне ваших батюшков, хучь ксендзов, хучь раввинов, только позаботьтесь менять их почаще, а то кончатся. Тут бы и сказке конец, да только ведь на то она и сказка, чтобы хорошо заканчивалась. Появилась на сходе Василиса Микулишна, девица-краса, на плече коса, в саван одевается, череп оскаляется. Шутка, шутка. Она, Василиса-то, была как раз очень даже очень – мисс Жмеринка черте какого года, это вам не птичка посидела. – Эх вы, говорит, мужички-серячки, как же это вы сразу-то не сообразили? Чудищу-то кого на это самое дело вести полагается? Девицу! Меня, то-есть. Оно меня своей женой сделать захотит, ну а я – ни в какую. Тогда явится Иван-царевич, да и спасет меня, а уж заодно и вас. По-оняли? Удивились мужики – а и правда, как же это мы? Сказки, поди, слушали, Бояну под гармонь подпевали, а тут – на тебе, опростоволосились... С тем и пошла Василиса в гору. Как пошла, с месяц ее не видать было. И Чудище народ не трогало чегой-то, молчало. Только дым с горы коромыслом. А через месяц является Василиса обратно, злая-презлая, да и говорит: – Тоже мне, монстр! Да кому он нужен, такой-от муж, ни денег, ни стати, одни лозунги первомайские. Все, говорит, забудьте, нету его. Улетел, не выдержал. Ну и... – Василисушка, родная, да как же ты, мать, сдюжила-то? – удивляется народ. – Как, как... Да так вот. Замуж за него вышла, а оно через месяц и заявляет: "Все, мол, не могу больше. Это, говорит, у меня только головы три, а все остальное-прочее – одно!". Ну и улетел. И живет народ по сию пору на Руси Святой, а как живет – про то неведомо. А в честь спасительницы своей бабу железную с мечом возвели и зовут теперь гору ту – Васи-ЛЫСОЙ. Так-то.

Борис Немировский.

В О Н Ю Ш А.

Вообще-то в паспорте у него стояло имя Иван.Однако его уже так давно никто не называл по имени, а уж тем более – по отчеству, что он и сам стал потихоньку забывать, как его нарекли родители. Соседи и собутыльники из-под гастронома на углу звали его Вонюшей, нарочно выделяя при этом "о". Вонюша на кличку отзывался, хотя она ему и не нравилась. "У-у, жидюги пархатые", ворчал он под нос, непонятно кого при этом имея в виду – все знакомцы были русскими, а евреев Вонюша отродясь не видывал. Но ругаться таким образом Вонюше нравилось. Потихоньку, конечно – не хватало еще, чтобы кто-нибудь из мужиков услыхал, как его таким словом честят, да не вмазал бы по морде. А что вмазал бы – в этом Вонюша не сомневался. Хуже ругательства Вонюша себе просто не представлял. Конечно, каких-нибудь полгода назад он обошелся бы рутинными тремя этажами, но теперь...Теперь Вонюша знал Правду. И Правду эту открыл ему ГриГорий. Да-да, именно так, с Двумя Заглавными Буквами. Ибо ГриГорий был Большой Человек. Встретился с ним Вонюша случайно. Как-то раз гулял Вонюша поддатый. И пригулял он в непонятное место,где была какая-то площадь (имени кого-то, Вонюше неизвестного) и на площади – толпа. Толпа была шумная, в центре ее возвышался помост, а на помосте стояло несколько человек. И еще была там милиция. Прохожие толпу обходили, а милиция охраняла. Милицию Вонюша не любил и боялся, поэтому постарался тоже уйти. Но ноги сыграли с ним скверную шутку – куда бы он не пытался направиться, они упорно приводили его обратно – к фонарному столбу. Да еще и предательски разъезжались в разные стороны. Так что пришлось Вонюше философски вздохнуть, покрепче ухватиться за столб и послушать, что умные люди с помоста вещают. Вещали они по очереди и все больше непонятными словами. Однако то, что Вонюша ухитрился понять, было просто кошмарно (прошу простить автора, сам-то Вонюша таких слов не знал. Он без слов ужаснулся). Если отбросить всякую заумь типа "национального состава" и "интернационального сионизма", картину ораторы нарисовали следующую: Россия в опасности. Россиян обманули, ввергли в нищету и продали иностранцам нехорошие люди, которые называются "жиды" и "жидомасоны". Эти самые жидомасоны всех русских ненавидят, обманывают и всячески притесняют на каждом шагу. Они пролезли во все учреждения, в правительство, в Думу и все подряд продают иноземцам, которые тоже жидомасоны, но тамошние. А еще они уехали в свой Израиль, который тоже не их, а арабов. И там они теперь бедных арабов угнетают и убивают, но при этом и Россию в покое не оставили, а продолжают оставаться в правительстве и на телевидении (которое оратор красиво и раздельно назвал Тель-а-видением), и продавать все, что осталось, хотя ничего и не осталось. Слово "жиды" было Вонюше знакомо. Так ругался иногда его отец. Но Вонюша всегда думал, что это синоним слова "жадины". И в школе тоже все говорили: "Что, мол, зажидился, да ?".Но жиды оказались страшными и коварными. Вонюша поспешно оглянулся,словно проверяя, не подкрадываются ли жиды сзади, но сзади подкрадывался только милиционер. Он подошел и, хмуро наблюдая за эволюциями вонюшиных ног, спросил: – Ты чего тут ? Вонюша хотел обьяснить, что он тут ничего такого, но винные пары и врожденная скромность не позволили. Он лишь смог выдавить из себя: – Слушаю... – А-а, – как-то странно протянул милиционер, – Так ты из этих... Несмотря на хмель, Вонюша мигом сообразил, что "этих" милиционер то ли опасается, то ли уважает, во всяком случае, похоже, что не трогает. И поспешил подтвердить: – Ну да... – Поня-атно...-неопределенно протянул милиционер. Вонюша решил, что он еще сомневается в его, Вонюшиной, принадлежности к "этим" и в подтверждение своих слов завопил пропитым басом: – Веррррна ! Доло-о-ой !! И тут же увидел,что попал впросак. Толпа в этот момент затихла и напряженно слушала очередного оратора, поэтому хриплый рев Вонюши прозвучал, как выстрел "Авроры". Сотни глаз повернулись к нему и заметил в этих глазах Вонюша, что сейчас его будут бить. Видимо, кричать не надо было или же надо, но не "Долой", а, например, "Ура" либо "Даешь"...В тоске и замешательстве повернулся он к милиционеру, но тот, весь налившись черной кровью от столь беспардонного обмана представителя власти, уже готовил свой резиновый демократизатор. Вонюша закрыл глаза... – Эй, ты, который у столба ! Ты против ? Вонюша с закрытыми глазами мучительно рассуждал, "за" он или "против". Чувство опасности донельзя обострило его мыслительные способности и он отчаянно выпалил: – За! За я ц-ц-ц...(это уже просто стучали его зубы) – Чего ? – не понял задавший вопрос человек с трибуны, – Какой заяц ? А ну, давайте его сюда... Опешившего Вонюшу чуть ли не на руках передали на трибуну и поставили пред светлы очи оратора, прислонив предварительно к ограждению. – Русский ? – строго вопросил оратор. – А-га, – не открывая глаз, пролепетал Вонюша. – Ну и как же ты, русский человек, докатился до такого ? – К-какого ? – жалко переспросил Вонюша. – До пособничества главному врагу русского народа ! – Я не это, я...Я того...– и из насмерть перепуганного Вонюши ручьем полились слова. Были они совершенно невразумительны, посему приводить их нет никакого смысла. Сводилась же его страстная речь к тому, что он не виноват, он понятно, против жидов и лично за вот этого самого оратора, а это все Маньказараза в магазине жидится в долг отпустить, а он тут ни при чем, вот. Последовала секундная заминка – вонюшин собеседник переваривал услышанное. Внезапно он повернулся к микрофону и задумчиво, словно бы сам с собой, однако при этом на всю площадь, заговорил: – А знаете ли, господа, я ведь всегда был большим поклонником мужицкого ума...( Паузой он тонко дал понять, что мужицкому уму оказана великая честь.) – И вот-с, не изволите ли мужик. Ведь он не понимает в этом разумом, извините, ни шиша, но внутренний могучий инстинкт говорит ему, что жиды – зло и бороться с ними надо беспощадно... Речь его плавно покатилась дальше. Из всего сказанного Вонюша уяснил только одно – бить его не будут. Он несмело приоткрыл глаза и осмотрелся. Люди вокруг него перестали обращать на него внимание и тут-то бы ему незаметно и испариться от греха подальше, но он не сделал этого сразу по трем причинам. Во-первых, он и стоял-то еле-еле, во вторых, внизу маячил и нехорошо улыбался давешний милиционер. Но главное было не в этом, а в том, что впервые он, Вонюша, стоял на трибуне, среди важных людей, и с ним впервые говорил Большой Человек и даже, кажется, похвалил его... Вонюше немедленно захотелось стать таким же умным и красивым, так же здорово говорить и чтобы все так же внимательно его слушали. Свое настроение он выразил неопределенным, однако весьма энергичным мычанием. И – о диво !, оратор услышал его, понял и походя, не прерывая речи, коротко и ободряюще ему улыбнулся...