Текст книги "Егорка"

Автор книги: Борис Левин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Знакомый почерк

Справедливости ради надо сказать: Костя Колосок хотел пройти мимо палисадника. Он видел, как Фима Мурашко таскает Нину Короткову за косички, а она вертится на одном месте, но вырваться из цепких рук Мурашко не может. Нина раскраснелась, в глазах стояли слёзы… И всё-таки Костя хотел пройти мимо. Если бы в палисаднике вместо Нины был кто-нибудь другой, он пришёл бы, конечно, на выручку сразу, не задумываясь. Но это была Короткова, а она отвергала всякую помощь.

Вот хотя бы в колхозе, когда класс ездил собирать колоски. Костя случайно очутился рядом с Ниной. Они добросовестно работали и никакого внимания друг на друга не обращали. Во всяком случае, так выглядело со стороны. Но когда Нина наколола ногу, Костя первый заметил это и хотел помочь ей сделать перевязку, – она не согласилась. Он хотел убрать её участок, – она сказала, что сама справится, а по её взгляду Костя решил, что Нина рассердилась, и дал себе слово – впредь никогда ни в чём ей не помогать.

Он уже миновал калитку, как вдруг услышал в палисадинке своё имя: его звали. Может быть, ему только показалось, но так или иначе Колосок тотчас повернул обратно и, сам не зная, как это случилось, налетел сзади на Мурашко, схватил его чуть повыше локтей и сжал. Силу в эту минуту он почувствовал необычную.

– Ты что? – сказал тихим зловещим шёпотом. – Со мной давай!

Фима не ожидал такого стремительного нападения. Однако, выпустив косички, не отступил, а стал в оборонительную позицию и приготовился к бою. Нина же, обрадованная столь активной защитой, отошла подальше к калитке и там остановилась.

– Во как?! Защитник! – кричал Мурашко с явным намерением привлечь внимание ребят, которые, услышав шум в палисаднике, уже начали подходить поближе.

– Защитник. А тебе какое дело? – Коротков чувствовал, что побледнел, потом вдруг вспыхнул жарким румянцем.

– Пусть все знают!

– Ну, и пусть… А трогать Короткову не смей! Найди себе по силе. И вообще лучше перестань.

– А вот не перестану.

Костя сжал кулаки и медленно, шурша подошвами ботинок, двинулся на Мурашко. Тот попятился назад, локтями задевая ветки акации. Костя остановился.

– Не перестанешь – вытащу на отряд…

Чувствуя на спине холодный взгляд Мурашко, Костя, не сгибая плеч и ни на кого не глядя, пошёл из палисадника. На школьном крыльце его догнала Нина.

– Костя!

Он остановился, подождал, пока Нина взбежала на ступеньки и стала с ним рядом.

– Костя, спасибо! Ты молодец!

Колоску, конечно, было не безразлично знать, что о нём думает Нина Короткова. Но сейчас было бы гораздо лучше, если бы она назвала его чем угодно, только бы не хвалила при всех. На крыльце стояли ребята из параллельного шестого класса «г», среди них он заметил и Андрейку Снежко, своего приятеля и соученика. Конечно, они слышали, что сказала Нина, а до этого, может быть, видели – с крыльца виден весь школьный двор – и его стычку с Мурашко. Нина, между тем, как будто никого вокруг не было, продолжала:

– Как ты взял его!.. Ты сильный! Знаешь что, давай дружить.

– Что? – Косте почудилось, что он ослышался. – Дружить? С тобой?

– Ага.

– Знаешь что, Нинка… – и, не договорив, хмуря чёрные брови, перескочил через две ступеньки. Потом обернулся и почти крикнул:

– Я с девчонками не вожусь…

В тот день Колосок сразу после уроков ушёл домой, хотя Андрейка Снежко «всего на несколько минута» – звал его во дворец пионеров. Друзья были членами кружка юных авиамоделистов и сейчас готовили новую летающую модель планёра. Костя сослался на то, что у него голова болит, в боку «постреливает» и вообще что-то нездоровится. Андрейка подозрительно посмотрел на товарища, но ничего не сказал.

Только дома Колосок начал жалеть, что так грубо ответил Нине. Может быть, следовало или совсем ничего не говорить или ответить в таком смысле, что он ещё подумает. А теперь она обиделась и, конечно, правильно. «Товарищ называется», – пилил себя Костя. Он не обратил внимания на заискивающий визг Рыжика, не полез даже к голубям, чтобы подсыпать им пшена и долить воды…

Только на следующий день утром, перед тем как идти в школу. Костя принял решение. Он не прав, значит, он первый должен подойти к Нине и сказать об этом. Мол, погорячился, по собственной глупости нагрубил, но, конечно, он готов и впредь заступаться за неё и вообще может быть неплохим товарищем.

Так он и сделал. В конце большой перемены, за несколько минут до звонка. Костя нашёл Нину. Короткову у буфета. Она быстрыми глотками допивала молоко и заедала его печеньем. Больше никого, к счастью, здесь не было. Буфетчица, тётя Нюра, была занята своим обычным делом – раскладывала бутерброды, видимо, для второй смены – и ничего не замечала.

– Нина! – сказал Костя и запнулся, но тотчас же продолжал: – Ты помнишь, что я ответил тебе вчера?

– Помню. А что? – нахмурилась Нина.

– Эх!.. А ты забудь.

– Забыть? – Нина удивлённо посмотрела на Костю, будто впервые его видела. А он, страшно смущённый, не знал, куда девать глаза.

– Значит, дружба?

– Ага, – глядя в пол. Костя схватил руку Нины, так что она чуть не выронила печенье, и пожал ей два пальца.

В это самое время в раскрытом окне показался Фимка Мурашко. Маленькие зеленоватые глаза его хитро блестели.

– Вот они! «Здравствуйте – до свидания!» – на весь коридор крикнул Фима и с хохотом соскочил с подоконника. Нина покраснела, её щёки стали такими же пунцовыми, как ленточки в косичках. Растерялся и Костя, но, взяв себя в руки, как подобает мужчине с сильной волей, подошёл к окну, чтобы все его видели и не думали, что он испугался Фимы и теперь прячется. Но никого возле окна не было, только на школьном крыльце стоял тот же Фима и что-то рассказывал Андрейке Снежко…

После этого в шестом «а» настойчиво стали говорить о том, что у Кости с Ниной дружба, что Костя, как и некоторые девочки, скоро начнёт вышивать. Говорили, посмеиваясь, намёками. Особенно же усердствовал Мурашко.

Прошло несколько дней. В шестом «а» ничего особого не произошло. Но вот однажды Нина Короткова опоздала на первый урок. Прошёл ещё день – и она опоздала второй раз. Что случилось? Костя Колосок – староста класса – не мог быть равнодушным к этому, тем более, что кто-то пустил слух, будто бы староста теперь ничего плохого не видит. Конечно, он знал, кто так говорит. Костя мог бы ответить на бесстыдную клевету, но от фактов не уйдёшь – Нина дважды опоздала, и сегодня её вызвали в учительскую.

Костя видел, как Нина вышла оттуда, видимо, расстроенная, подошёл к ней, чтобы узнать, почему она опаздывает. Нина, в ответ на его вопрос, неприязненно усмехнулся: «Меня уже вызывали в учительскую». – «Вызывали. А я ведь староста класса», – сказал Костя. «Знаю. Я за тебя голосовала тоже». Костя рассердился: «Нинка, я серьёзно спрашиваю». Тогда она ответила: «А я серьёзно не хочу говорить об этом». Повернулась и ушла.

А через день после этого случая она опоздала ещё раз и вдобавок ко всему – не решила задачи по физике…

Костя и Андрейка домой шли вместе. Ранняя осень чувствовалась во всём: в воздухе, в жёлтом одеянии деревьев, в синем, затканном серебристым бабьим летом, небе. На тротуарах шуршали бронзовые листья каштанов; жёлуди в аккуратных, словно резных стаканчиках валялись просто под ногами, рябоватые каштаны выглядывали из-под листьев и будто просили: «Возьмите нас». Но сегодня ни жёлуди, ни каштаны не прельщали; кажется, вообще ничего не было такого, что бы могло серьёзно заинтересовать товарищей. Они шли молча, каждый думал о своём.

– Пойдём сегодня во дворец? – спросил Андрейка.

– Нет, домой надо идти, – ответил Костя. И снова они шли, как и раньше, молча, безразлично перечитывая новые афиши о последнем в этом сезоне футбольном состязании на первенство города. Было о чём подумать. Раньше о шестом «а» говорили как о лучшем, а теперь, – после того, как Нина начала опаздывать на уроки и получила двойку, – никто уже этого не скажет…

На углу, в том месте, где надо было расходиться, Снежко вдруг спросил:

– Ты, кажется, с Коротковой дружишь?

– Дружу. А что?

– Ничего, так просто.

– Ну, и не приставай, – отрезал Костя. Он терпеть не мог всевозможных намёков; если уж говорить, то прямо и в глаза.

– Я не пристаю, – немного помолчав, сказал Андрейка, не глядя на товарища. Он слегка нахмурился, даже чуть прищурил свои немного косящие глаза и равнодушным голосом сказал: – Только… если дружишь, то должен знать, почему она опаздывает в школу почему задание не выполнила…

Костя готов был рассердиться: до чего же несправедлив Снежко. Откуда Косте знать, что случилось с Ниной? Он её спрашивал, но она не захотела ответить и даже вспылила. Он, конечно, тоже рассердился и не стал разговаривать с ней. Только через Иру Козик – она в одном доме живёт с Ниной – узнал, что к Коротковым приехали гости, долго сидят вечерами, потом ещё в кино ходят и Нину берут с собой. Вот она и начала опаздывать и задание поэтому не выполнила. «Теперь ей, наверное, трудно догнать пропущенный урок», – подумал Костя, и от этой неожиданной мысли смутился… Но тут же сказал себе, что виновата Нина сама. Как это ещё Андрейка спрашивает, неужели сомневается, кого считать виновником? А ведь он редактор классного «Ежа» и должен бы уже что-нибудь придумать.

– Что делать? – словно самого себя спросил Костя и, решительно сдвинув на макушку фуражку, добавил: – Знаешь что, завтра я тебе карикатуру принесу. Ладно?

Андрейка недоуменно посмотрел на товарища: шутит он или серьёзно говорит? Но нет, Костя не шутил. А какую он сделает карикатуру? Кажется, Андрейка начинал догадываться.

…И снова задача по физике никак не выходила. Билась над ней почти целый час и напрасно. Что же делать? Как идти завтра в школу? Это у неё второй случай. Второй раз она не может решить задачи. А причина? Сегодня и в прошлый раз она недоспала и объяснения учителя слушала как в тумане.

Может быть, к Косте пойти? Он ведь помогал по физике. Но как обращаться к нему после… карикатуры? По почерку (газета выходила еженедельно, и заметки не переписывались) Нина точно определила, кто автор заметки и карикатуры. Сначала она не поверила своим глазам: неужели Костя мог это сделать? Но присмотревшись, убедилась, что почерк ей хорошо знаком. Она не могла теперь спокойно вспоминать даже имени Колоска, а ещё друг называется… Нина, погружённая в невесёлые думы, сидела над учебником.

Так и не решив задачи, раскрыла окно и выглянула на улицу. Задевая удочками за ветви лип, по тротуару пробежала ватага ребят с 5-го класса «б». Вой и заправила их – Филька Синенко. Просигналила дымчатого цвета «Победа»…

А кто это медленно так идёт вдоль ограды? Вот остановился против их дома… Стоит, рассматривает что-то. Читает номера на домах. Однако, матроска знакомая. Да это же Костя! Ну, и пусть! Она его видеть не может. Интересно всё-таки откуда он идёт? Из школы? Поздно. Может быть, из дворца пионеров? Нина снова незаметно – только нос да глаза – высунулась из окна, но Кости уже не было. Ушёл, видимо… И в то же время в прихожей раздался неуверенный короткий звонок. Отец? Нет, он звонит сильнее. Кто же это? Подошла к двери и, посмотрев в замочную скважину, увидела Костю. Когда ещё раз раздался звонок, Нина неестественно громко спросила:

– Кто там?

– Это я…

– Ты? – поспешно распахнула дверь.

Несколько секунд длилось молчание. Нина не решалась первой начать разговор. Наконец она спросила:

– Ты ко мне?

– К тебе. И знаешь что, Нина? Не сердись. Это… это я рисовал.

– Я знаю.

– Знаешь? Ну и что ж ты?

Нина молчала.

– Фима тебя не трогал?

– Не-ет. Он теперь боится.

– А ты решила задачу по физике? Она трудная… Я целый час сидел. – Костя посмотрел по сторонам. – Хотел тебе помочь, да, сама знаешь, Филипп Макарович подсказок не любит.

– А наводящий вопрос – тоже подсказка? – спросила Нина. – И вдруг сказала: – До свидания! – и захлопнула дверь.

Костя, однако, не ушёл. Он постоял одну минуту у закрытых дверей, затем достал из портфеля тетрадь, вырвал из середины листок и написал на нём «наводящий вопрос».

«Теперь решит» – подумал он и оглянувшись, ещё раз осторожно нажал на кнопку звонка. Услышав лёгкие торопливые шаги, оставил листок в замочной скважине и быстро побежал вниз.

Когда Нина открыла дверь, никого на лестничной площадке уже не было. Лишь в отверстии для ключа белел листок из ученическом тетради. Она поспешно прочла его и, подбежав к лестнице, крикнула:

– Костя!

Но Костя уже не слышал её, он бежал домой.

Медвежонок

Больше всех в 6-м «в» повезло Генке Сребницкому. У них на квартире остановился приехавший с цирком укротитель тигров и медведей.

На второй день, когда дядя Гриша, – так звали укротителя, – собирался в цирк, Генка попросился с ним тоже. Разве можно было упустить такой случай: вместе с укротителем пойти в цирк, посмотреть, как он работает? От одной этой мысли захватывало дух.

Дядя Гриша – невысокий, худощавый, с седыми висками – стоял у зеркала, старательно вывязывал синий в белый горошек галстук и ничего не отвечал. Мальчик терпеливо ожидал, не двигаясь с места.

– А как же уроки? – неожиданно спросил дядя Гриша.

Генка с достоинством ответил:

– Уроки я делаю всегда.

– Однако, давай-ка договоримся, чтобы потом у нас не было недоразумений, сначала – уроки, а потом… если тебе разрешат – пожалуйста.

Мама, конечно, и слушать не хотела, она так и сказала: «Ни за что», – но, как всегда, после настоятельной просьбы, разрешила. Генка дал ей честное пионерское, что к клеткам не подойдёт и будет смотреть только издали. Об уроках мама не вспоминала: до сих пор не было случая, чтобы Генка не выполнил домашнего задания. Одним словом, мама согласилась, и Генка вихрем вылетел из комнаты.

И вот он в цирке… Огромный голубой шар плавно колыхался под самым куполом – это первое, что он увидел. А потом началось самое главное.

Дядя Гриша, взяв с собой тонкий пружинистый хлыст, открыл высокую, составленную из железных прутьев дверь в огромную клетку. Один его знак рукой – и спустя несколько мгновений три тигра один за другим вбежали в клетку откуда-то из глубины цирка. Генка никогда не видел живых тигров и, холодея от ужаса, закрыл глаза рукой.

– Мальчик, ты что здесь делаешь?..

Обернувшись, Генка увидел странного человека – приземистого и толстого, почти одинакового в ширину и длину. Круглое лицо его выражало любопытство. В руках он держал увесистую суковатую трость. Генка невольно сделал один шаг назад.

– Я не сам пришёл… Я с дядей Гришей.

– А, с Григорием Захаровичем!.. Тогда будем знакомы. Я Николай Ананьевич Крысюков. Запомнил? А ты кто?

– Я? Геннадий Сребницкий. Гена, – и подумав, что сказанного для первого знакомства недостаточно, добавил: – Ученик 6-го «в», из двенадцатой школы.

– Понятно. Ну как, нравится у нас? – Крысюков дружелюбно, хотя без тени улыбки на лице, похлопал мальчика по плечу.

– Да, очень!

– А мне, например, надоело…

Генка удивлённо посмотрел в невыразительные, с красными жилками на желтоватых белках глаза Крысюкова. Но тот больше ничего не сказал и, словно бочонок, не пошёл, а покатился на своих коротких ногах в другой конец цирка.

Генка снова увидел клетку и тигров. Один тигр делал стойку. Другие два лежали в стороне. Укротитель поднял руку с хлыстом и негромко, но настойчиво сказал «ап». Тигр вскочил на тяжёлую круглую тумбу. Вытянув лапы, он положил на них большую, почти квадратную голову, широко раскрыл пасть, в которой легко мог бы поместиться целый арбуз. Глаза тигра отливали холодным зелёным светом.

Тигр не хотел делать стойки и угрожающе рычал. Тогда дядя Гриша подошёл к нему ближе и коснулся своим хлыстом широкой сильной спины зверя. Он не ударил, а только коснулся. Тигр вскочил, но стойки не сделал. Однако укротитель не успокоился, не отошёл от него до тех пор, пока зверь не сделал того, что было нужно.

Так повторилось несколько раз с одним, а потом и с другими тиграми.

Генка удивлялся силе и выдержке худенького человека; его упорству, казалось, не было границ. Мальчик невольно позавидовал ему и вспомнил, как не раз и отец, и мать говорили: «Без терпения узелка не свяжешь, а уроки делать – тем паче».

Вокруг клеток стояли какие-то люди, внимательно следившие за всем, что происходило на манеже. Генка заметил среди них и Крысюкова, его, одного из всех, казалось, мало интересовало происходящее здесь, он стоял вполоборота к клетке и что-то жевал.

Генка всё время боялся, как бы чего не случилось: уж очень страшными казались ему тигры. Но вот, наконец, дядя Гриша что-то сказал, и звери стремительно один за другим умчались по зарешечённому ходу в глубь цирка. Перед глазами мигнули три жёлтых огромных пятна.

Когда тигры скрылись, на арене появились два бурых медведя. Было смешно смотреть, как один из них тяжело и неуклюже кувыркается, а другой, запрокинув голову, пытается выпить из бутылки молоко. Это ему никак не удавалось, он сердился, белые струйки стекали по его бурой клочковатой шубе, пока, наконец, при помощи укротителя, он «не опрокинул всю бутылку себе в пасть.

Медведи так же, как и тигры, по знаку укротителя, трусцой убежали к себе. И тогда люди, стоявшие вокруг клеток, начали разбирать их. Дядя Гриша, вынув платок, старательно вытирал лицо, шею, ставшие почему-то влажными.

Они пошли в глубь цирка, где слышались тяжёлая возня и приглушённый рёв. И здесь в одной из клеток мальчик увидел медвежонка. Правда, он был уже не маленький, но всё-таки это был ещё медвежонок.

– Миша! – позвал укротитель.

Медвежонок быстро обернулся, подошёл и поднялся на задние лапы, дядя Гриша почесал у него за ухом.

– Гостинца? Ну, бери.

В раскрытую пасть полетели один за другим два пряника. Они были сразу съедены. Зверь замотал головой.

– Хватит. Нет уже.

– У меня есть, – шепнул Генка. – Можно?

– Дай… Только осторожно.

Мальчик достал две оставшиеся после школы конфеты и дрожащей рукой положил их на лапу. Миша принял подарок и трижды нагнул голову.

– Благодарит, – объяснил укротитель.

Разумеется, больше всего в цирке Генке понравился медвежонок.

На следующий день в школе Сребницкий рассказал всё, что видел. Ребята завидовали ему и просили, конечно, если можно, провести их в цирк тоже.

– Что вы? – удивился Генка. – Нельзя всем. Вот когда открытие будет – пожалуйста.

– Мы тогда и без тебя сумеем, – сказал Генкин друг Коля Щоголь.

– Пожалуйста, – ответил Генка и по секрету рассказал Кольке, что он, если удастся, проведёт его одного, что сделать этого не удалось: никому заходить в цирк не разрешалось, за этим строго следили. Генке же разрешали потому, что он приходил с дядей Гришей.

Почти каждый день Генка бывал в цирке. Он прямо шёл к медвежонку. Миша легко узнавал его и сразу подбегал к краю клетки и, высунув морду, тянулся к нему.

– Миша! Стойку! – кричал Генка и переходил к другому краю. Переваливаясь с ноги на ногу, медвежонок шёл за Генкой, голову при этом он поворачивал чуть-чуть набок, и глаза его, маленькие, хитрые светились, как два уголька. Генка радостно смеялся и угощал «артиста» конфетами и пряниками…

Но так было не всегда. Однажды мальчик заметил: как только появился Крысюков, Миша забивался в дальний угол клетки и не выходил оттуда, пока «бочонок», как Генка назвал Крысюкова, не уходил. А один раз медвежонок не отошёл, и «бочонок» ударил его тростью по лапе. Генка, занятый поисками конфет в своей сумке, не заметил этого, он услышал только жалобный рёв. В первое мгновение мальчик не понял, что произошло, но когда трость поднялась ещё раз, он схватил Крысюкова за руку.

– Не надо! – вскричал Генка и встретился с глазами «бочонка», полными холодного любопытства.

– Интересно… А почему? Тебе жалко?

– Не надо! – упрямо повторил Генка и с такой силой потянул к себе трость, что Крысюков выпустил её.

– Да ты сильный… Ну, ладно, отдай.

Крысюков не уходил. Несколько смущённый, он хотел, видимо, объяснить свой поступок.

– Ты ещё мал, товарищ Геннадий из 6-го «в». А вырастешь, узнаешь – зверя палкой учат… Если бы не я, они бы уже давно хвалёного Захарича разнесли…

Сказав это, Крысюков спохватился: зачем было открывать душу перед каким-то мальчишкой? Он ведь не поймёт, а услышанное переврёт… Разве кто-нибудь сумеет оценить старания Крысюкова? Никто. А ведь он мечтал стать тоже таким, как Григорий Захарович Зубарев. Не хватило терпения, не нашлось смелости. Да, именно, смелости. При одном виде страшной раскрытой пасти, зелёных глаз тигра Крысюкова вгоняло в холодный пот. Он остался только надсмотрщиком, даже не помощником укротителя… Разве поймёт этот мальчишка, как больно слушать ему гул аплодисментов после каждого выступления Зубарева? Больно, а сделать ничего не может. Вот и вымешает злобу на ни в чём неповинных зверях.

– Понял меня, мальчик?

– Ничего не понял.

– И нечего понимать. – Крысюков, махнув рукой, ушёл.

По дороге домой Генка рассказал укротителю о случившемся. Дядя Гриша внимательно выслушал.

– Ерунду говорил он… – и помолчав, почти весело добавил: – В жизни ещё встречаются такие, да что нам – впервые? Тигра укрощаем, а Крысюкова не сумеем?.. Справимся… Как ты думаешь?

Мальчик кивнул в знак полного одобрения.

Генка так увлёкся цирком, что несколько раз подряд не подготовился к урокам. Один раз как-то сошло, его не спросили, второй раз он с трудом ответил физику на тройку, а сегодня учитель географии Пётр Никодимович поставил ему… двойку.

– Что ж, цирк – дело занятное, – сказал Пётр Никодимович. – Только и географию знать не мешает, иначе, брат, далеко не поедешь…

Генка до слёз краснел под насмешливыми взглядами товарищей, но так или иначе, а поражение пришлось признать. В дневнике впервые в учебном году появилась двойка и – что обиднее всего – за месяц до окончания года… Однако это было только начало испытаний.

Домой он решил прийти на час позже, смутно надеясь, что мать уйдёт куда-нибудь по своим делам. Но вышло совсем по-другому: и мать, и отец были дома. Отец уже переоделся в чистую рубаху, как он обычно делал, когда приходил из завода, где работал литейщиком, и теперь сидел у стола, застеленного поверх клеёнки белой скатертью. Мать была на кухне. Оттуда слышалось позвякивание тарелок, ложек, чашек.

Вскоре пришёл и дядя Гриша. Отец пригласил его к столу. Теперь они сидели рядом: смуглый, черноволосый – отец, и седоватый, со спокойным твёрдым взглядом – дядя Гриша.

Генка к столу не спешил. Может быть, о нём забудут, пообедают без него, а он поест и позже и как-нибудь обойдётся без лишних расспросов. Мальчик вышел на крыльцо. Но как нарочно, дядя Гриша начал рассказывать о Генкиных успехах в цирке, и мальчику через раскрытое окно всё было слышно.

– Терпение у него завидное, – слышалось в столовой. – В его годы – это удивительно. Вы знаете, медведь, по его приказанию, часами ходит на задних. Удивительно!..

Отец, видно польщённый, довольно усмехался:

– Иначе, Григорий Захарович, и быть не может. Закваска-то у него нашенская, рабочая. Одно слово, твёрдость характера. Генка, – позвал отец. – Иди-ка сюда, сынок. Где ты там?

– Здесь я…

И вот Генка у стола. По его лицу – смуглому, как у отца, но круглому и курносому, как у матери, по опущенным глазам – нетрудно догадаться: у мальчика что-то не ладно. Отец, словно речь шла о незначительных вещах, попросил показать ему дневник. Генка не двинулся с места.

– Ну, что ж ты?..

– У меня двойка сегодня. – Генка залился краской: покраснели не только пухловатые щёки, но и подбородок, шея и чуть оттопыренные уши. Особенно стыдно было перед дядей Гришей, которому он дал слово учить уроки и, выходит, не сдержал его.

– По какому предмету двойка? – спросила мать, появляясь в комнате. Рукава у неё подвёрнуты по локти, белые полные руки – крепкие, от них не увернёшься.

– По географии… И сам не знаю, как случилось.

– Известное дело! Учитель виноват: знал, что ты не готов, а спросил. Правда?

Генка молчал, опустив голову. Отвечать было нечего.

– По географии? – отец переглянулся с дядей Гришей. Укротитель катал по столу хлебный шарик и в разговор не вмешивался.

– А ты, я слыхал, цирком интересуешься? – это снова отец.

– Да, папа, – простодушно ответил Генка, не подозревая подвоха.

– Понятно!.. А знаешь ты, к примеру, где водятся тигры?

– Тигры? – мальчик озадаченно посмотрел на дядю Гришу, но тот сидел так, словно не слыхал, о чём идёт речь. – Я думаю, в лесах.

– Ну, да, конечно, – весело рассмеялся отец. Григорий Захарович еле заметно улыбнулся. А мать, махнув рукой – дескать, разбирайтесь пока сами, мне некогда – ушла на кухню.

– Это что, в географии написано?

– Кажется, – неуверенно ответил Генка. Он не мог вспомнить, где водятся тигры, львы и другие звери, откуда их привозят.

– Я, папа, буду учить географию, – запинаясь, промолвил Генка.

Дядя Гриша ничего не сказал в тот день, но мальчик и так понимал, что он думает: Генке верить нельзя. Это было очень обидно, и нужно было иметь большую силу воли, чтобы взять себя в руки и, позабыв об огорчениях, сесть к столу.

На следующий день Генка никуда не ходил после школы, пока не выучил все до последнего урока.

В цирке шло последнее представление, и Генка решил пойти с ребятами своего класса на этот вечер.

Люда Гуськова, самая большая трусиха в 6-м «в», и Коля Щоголь сидели рядом с Генкой. Люда надоела своими расспросами о медвежонке, и Генка жалел, что сел рядом с ней, но свободных мест уже нигде не было.

Представление, тем временем, шло. Уже побывали на манеже воздушные гимнасты, после них вышли велофигуристы; весь цирк оглушительно хохотал над остротами комика. Наконец после перерыва конферансье объявил:

– На манеже Григорий Зубарев со своими дрессированными тиграми и медведями…

– Вот, сейчас увидите! – взволнованно шепнул Генка. Ему очень хотелось, чтобы дядя Гриша понравился Люде и Коле Щёголю.

Цирк замер, когда в огромной клетке, установленной на манеже во время перерыва, появились три тигра. Они бежали к невысокому седоватому человеку, который стоял, не шевелясь, с одним хлыстом в руках.

Сначала всё шло хорошо. Тигры послушно прыгали с тумбы на тумбу, через кольцо, делали пирамиды. Укротитель поднимал свой хлыст – и они становились на задние лапы и стояли столько, сколько нужно было. Рыча, показывали большие жёлтые зубы.

Потом внезапно по цирку прошёл шум. Сначала лёгкий, как бывает на реке перед бурей. Донеслись приглушённые крики:

«держи», «выскочил». Зрители насторожились, притихли, и среди этой внезапно наступившей тишины раздался оглушительный крик:

– Медведь!..

Некоторые зрители вскочили на ноги, видимо собираясь бежать. Но бежать оказалось некуда: в проходе между манежем и скамейками действительно появился медведь.

Какая-то женщина в ярком платье вскрикнула: «Спасите!» – и упала на руки рядом сидящего совершенно незнакомого ей человека. Один мужчина поднял на голову полы длинного пиджака и присел на корточки. Все замерли.

Генка сразу узнал своего друга.

Медвежонок, видимо, обрадовался, что вышел на свободу. Он стал на задние лапы и приветливо загудел. Может быть, всё быстро и хорошо бы окончилось, но послышался хриплый и злой голос. Генка понял: бежит Крысюков.

Генка в один миг очутился внизу. Он не слышал, как дядя Гриша что-то говорил, приказывал, мальчик никого не видел; перед глазами был медвежонок и занесённая над ним трость. Крикнув «не надо!», Генка повис на руке Крысюкова. Тот, зацепившись за что-то, упал и, падая, увлёк за собой Генку.

Медвежонок услышал знакомый голос, проворно подбежал и мордой ткнулся в плечо мальчика. Крысюков, почуяв над собой дыхание зверя, вскочил на ноги и не мог поверить своим глазам: мальчик спокойно стоял рядом с медвежонком.

– Уберите его! – крикнул кто-то.

– Не бойтесь, он смирный. – Генка, положив руку на шею медвежонка, повёл его к выбежавшему навстречу дяде Грише.

Весь цирк гремел от аплодисментов. Зрители аплодировали Генке Сребницкому, а он, смущённый и довольный, не спеша прошёл по проходу и наступил, будто невзначай, на трость Крысюкова.

Когда подымался по ступенькам в свой ряд, услышал, как Люда говорила какой-то незнакомой женщине: «Это Генка из нашего класса… Он страсть какой смелый и отличник…»

Люда, с нетерпением ожидавшая Генку, участливо спросила:

– Не поцарапал?

– Ну, что ты!.. Он не кошка.

– А почему он выскочил? – спросил Коля.

– Клетку забыли закрыть…

Цирк уезжал в соседний город. На площадку, где раньше стояли будки кассиров, подошли автомашины. На них погрузили тигров, а позже медведей.

Когда на одну из больших открытых машин подняли клетку с медвежонком, подошёл мальчик. Где он был до этого, никто не видел. Через плечо, на длинном ремне, у него висела полевая сумка. Из-под фуражки на лоб выбились растрёпанные почти белые волосы.

Рабочие цирка узнали его: это был Генка Сребницкий. Никто его не остановил; даже Крысюков, показавшийся на выходе, сделал вид, что ничего не замечает.

Мальчик приблизился к машине и, став на колесо, заглянул в клетку.

– Миша!.. – позвал он так тихо, что никто не услышал его шёпота. Но медвежонок услышал. Он потёрся о железные прутья и тихо, ласково загудел.

– Возьми вот!.. – Генка достал из сумки кусок булки, но медвежонок не стал есть.

– А это будешь? – Генка подал в клетку извлечённые из той же сумки несколько кусочков сахара.

Медвежонок не видел лакомств, он вытягивал к мальчику кудлатую голову, и глаза его блестели, как омытые в воде чёрные камешки.

– Трогаемся, слышь, парень!.. – высунулся из кабины шофёр.

Генка соскочил с колеса. Медвежонок, чтобы лучше видеть мальчика, поднялся на задние лапы, а передними упёрся в прутья.

Машина медленно, плавно покачиваясь на неровных местах, уходила всё дальше и дальше, а Генка ещё долго слышал приглушённый прощальный рёв. Он становился всё тише и тише…

Из цирка выносили какие-то ящики, свёрнутые в огромные грубы ковры, рабочие суетились, но мальчик никого не видел.

Он знал, что пора идти: всё равно в цирк его сейчас не возьмут. На этот счёт Григорий Захарович так и сказал: «Рановато. Главная твоя обязанность теперь – расти и учиться…» Отец с матерью сказали то же самое ещё раньше.

Если бы они знали, как трудно ожидать своего часа. Учиться он, конечно, будет как можно лучше и быстрее, это зависит от него самого, а по географии, если говорить о предметах, он теперь не отстанет, и тигров африканских с уссурийскими тоже не спутает.

Только растёт он очень медленно, почти незаметно; нужно ещё долго ждать, пока он станет совсем большим. Но всё равно терпения, чтобы вырасти, у него хватит.