Текст книги "Выстрел сострадания"

Автор книги: Борис Скубенко-Яблоновский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Скубенко-Яблоновский Б
Выстрел сострадания

Б.Скубенко-Яблоновский

ВЫСТРЕЛ СОСТРАДАНИЯ

I. ОЛЕНИ-ПАНТАЧИ

Панты, неокрепшие молодые рога маньчжурских оленей, ценятся в Китае очень дорого – от ста до четырехсот рублей. Из их жиров приготовляются лекарства, имеющие, как утверждают китайцы, целебную силу и излечивающие от многих тяжелых недугов.

Каждый олень ежегодно зимою сбрасывает свои рога, а весной у него вырастают новые. Месяцы апрель, май, июнь являются временем добывания пантов, когда студенистая масса рогов оленя еще обильно наполнена кровью. Снятые рога высушиваются особым способом, который держится китайцами в строжайшей тайне. Среди звероловов-китайцев есть специалисты по приготовлению пантов, и их промысел доставляет им хороший доход.

Оленей-пантачей ловят в так называемые зверовые ямы. Эти ямы роются на тропах, где ходит зверь, и бывают до трех метров глубины и до двух с половиной метров ширины. Сверху ямы искусно прикрываются толстыми ветками и корой и бывают совсем незаметны. На дне ямы вбивается длинный заостренный кол. Падая в яму, олень натыкается на него и гибнет, мучаясь иногда по нескольку часов.

Некоторые звероловы предпочитают добывать панты с живых животных; такие панты ценятся особенно дорого, свыше 500 рублей.

II. ЗВЕРОЛОВ ВЕЙ-ХА-ЛИН

Весенний воздух сладким ароматом разливался по тайге; густая зеленая трава была усеяна множеством душистых цветов. Всюду раздавалось неумолчное птичье пение.

Я и мой спутник по Маньчжурской тайге, Васька-Медведь, прозванный так китайцами-звероловами за огромный рост и громадную силу, сидели у фанзы старого китайца-промышленника, издавна поселившегося в этих лесах неподалеку от холмов Ялу-Цзяна.

Старый опытный китаец проживал в таежной глуши вместе со случайно встреченным в лесных дебрях молодым звероловом Хын-Туном. Этот зверолов, однажды избавивший старика от трех хунхузов меткими выстрелами из своей винтовки, решил навсегда остаться в его фанзе. Старик привязался к Хын-Туну, как к сыну.

Чего не могла сделать старость Вей-ха-Лина, то быстро и легко совершала мощная сила окрепшей молодости Хын-Туна.

Все мы четверо, заливаемые яркими солнечными лучами, расположились на круглой поляне. Атлет Васька-Медведь лежал врастяжку на земле и благодушно покуривал из коротенькой трубки, правой рукой придерживая свою неразлучную винтовку.

На ногах Васьки были надеты кожаные улы, а на голове широкополая шляпа, сплетенная из соломы.

Вей-ха-Лин расположился у гранитного камня, оттачивая напилком небольшую с длинными зубцами ручную пилку. Слышался визгливый, скрипучий звук железа.

Хын-Тун – крепкий молодой маньчжур – тут же рядом старательно чистил свою винтовку.

Я с Васькой-Медведем хотел пройти к потайным таежным приискам, где старатели занимаются добычей золота хищническим способом. Меня интересовала своеобразная таежная приисковая жизнь.

Ваську-Медведя все звероловы и приисковые артели лесных бродяг встречали с почтением. Его огромная сила сразу внушала уважение. Был Васька в общении и с некоторыми предводителями хунхузов, по временам заглядывавшими в его укромную фанзу, и не раз получал предложение вступить вожаком в шайку лесных разбойников. Но все уговоры ни к чему не вели. Васька наотрез отказывался заняться рискованным промыслом.

– Я – охотник на зверей, – заключал Васька свои доводы, – а вы там как хотите – ваше дело. Когда-то давно Васька вышел в тайгу из средней России, да так и застрял в девственной глуши, увлекшись богатым зверовым промыслом. Здесь было где развернуться силам великана.

Вей-ха-Лин продолжал оттачивать свою пилу.

– Ишь ты, азиат, – добродушно кивнул Васька в сторону старого зверолова. – Пилку оттачивает. Живого зверя будет зубьями драть. Неужели не противно тебе живого зверя пилить? Хорошо бы и с мертвого панты снять. Так нет же, вот причуды.

Васька-Медведь прекрасно говорил по-китайски, а старик Вей-ха-Лин недурно объяснялся на русском языке, научившись ему в бытность свою во Владивостоке и в Харбине.

Вей-ха-Лин повернул свое старческое, сплошь изборожденное морщинами лицо в сторону Васьки и сказал:

– Нас, китайцев, европейцы считают за диких и не признают наших лекарств. Но напрасно они так самонадеянны. Они думают, что если мы едим собак, лягушек, змей, кузнечиков, жуков, пчел, то не можем быть искусными и мудрыми в приготовлении особых целительных снадобий. Однако, если бы их лекаря имели в своем распоряжении приготовленное вещество изюбровых пантов, многие люди не умирали бы у них преждевременно.

И старик снова продолжал старательно оттачивать напилком длинные зубцы.

Дня через два после этого все мы четверо продвигались по извилистой зверовой тропе к ямам, в которые часто попадали олени и которые старик осматривал ежедневно.

Узкая тропинка прихотливо повернула влево. До ямы было недалеко.

Несколько сот шагов – и мы стояли у западни. В ней что-то было. На это ясно указывало образовавшееся среди веток и травы отверстие.

Мы с любопытством заглянули в яму...

– "Ма-лу" (изюбр), – произнес Вей-ха-Лин.

С этими словами он быстро вытянул из-за пояса веревку, привязал ее одним концом к стволу ближайшего дерева и стал спускаться в яму. За ним последовал Хын-Тун.

На дне ямы беспомощно растянулось крупное грациозное животное. Благородный олень при падении сломал себе передние ноги. Из шелковистой шерсти на сгибе колен торчали наружу остро выпершие кости; все тело изюбра тряслось от боли мелкой судорожной дрожью; обаятельно красивая голова с темными, как ночь, агатовыми глазами то поднималась от земли, то так же внезапно опадала. Задние ноги бессильно и торопко ерзали по земле. Этим движением зверь выражал свой испуг перед людьми, пришедшими покончить с ним.

Глаза животного слезились. Оно плакало – беспомощнее и немое. В больших агатовых зрачках его светился кроткий печальный упрек.

Вей-ха-Лин поспешно взял в руки прикрепленную сбоку у пояса узкую железную пилку и, нагнувшись к изюбру-пантачу, сказал Хын-Туну:

– Держи его за шею. Я буду пилить.

Стальные зубья пилы вонзились в череп изюбра и зашипели по кости... Животное мучительно рванулось в сторону. Напрасно. В его шею впились крепкие пальцы Хын-Туна.

Вей-ха-Лин невозмутимо пилил и пояснял молодому зверолову:

– Чтобы панты сохранили в себе всю чудодейственную силу образовавшегося из крови студенистого вещества, надо спилить их вместе с лобной костью у живого зверя. Если у мертвого, сын мой, – наполовину уменьшится им цена... Целебные соки отхлынут из пантов в тело животного.

Ловко и быстро проделал Вей-ха-Лин операцию с лобной костью.

Несчастное животное с открытым черепом все еще продолжало жить и мучиться. Белая студенистая масса мозга была обнажена. Изуродованный изюбр издавал странный, тихий храп и трясся мелкой дрожью.

Хын-Тун приготовился покончить с животным, вынув из ножен острый как бритва нож. Один, другой удар клинка – и мучения животного мгновенно прекратились. Только большие прекрасные глаза все еще продолжали смотреть куда-то, в пространство, поражая своей влажной ясностью. Но вот и они стали меркнуть.

Выбравшись из ямы вместе с пантами, звероловы не без труда вытащили крупную тушу изюбра, весившего до двухсот килограммов.

Задние ноги они отрезали и взяли с собой, а всю переднюю часть отволокли далеко в сторону от ямы в густую чащу, чтобы запах разлагавшегося мяса не отпугивал изюбров от тропы.

К прежним трофеям Вей-ха-Лина прибавился новый, только что снятый.

Васька сплюнул в сторону и сказал своим низким скрипучим басом:

– Не могу я так промышлять зверя, как они. Коли бью пантачей, так только пулей. А у них – живодерня.

Я не мог не согласиться с Васькой. Вся операция, совершенная на моих глазах, произвела на меня отталкивающее впечатление.

III. ВАСЬКА НЕ ВЫДЕРЖАЛ

В другой раз мы отправились с Васькой к потайным маньчжурским приискам. Только с помощью Васьки я и мог проникнуть туда.

Дорогой мы неожиданно наткнулись на одну из ям-ловушек зверолова Вей-ха-Лина. Трава и ветки, маскировавшие яму, оказались потревоженными. Мы заглянули туда и заметили там изюбра, по счастливой случайности не сломавшего ног и не попавшего на кол.

Животное заметалось в разные стороны. В яме оказался не один пантач. В углу прижался наершившийся енот, а напротив него – лисица. Оба эти зверя сидели смирно, не шевелясь, словно сознавая, что всякие попытки выбраться напрасны.

Не успел я подумать о том, что надо сделать с изюбром, как Васька-Медведь предупредил меня. На лбу сдвинулись морщины, в глазах мелькнула сосредоточенная мысль.

– Избавим зверя от мучений, – решительно сказал он. – А то ведь китайцы придут сюда, опять начнут пилить ему живому лобную кость.

И, вскинув винтовку, Васька пригнулся к яме, прицелился в зверя... Раздался выстрел. Словно сраженный молнией, мгновенно грохнулся на дно ямы высокий стройный пантач.

– Так-то лучше, – угрюмо кинул Васька.

Мы двинулись дальше.

Вешнее солнце радостно смеялось с ясного голубого неба; не успевшая испариться на листьях кристальная роса лучилась всеми цветами радуги, цветы и травы вливали в свежий воздух свое душистое дыхание...