355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Борис Барков » Однажды Сталин сказал Троцкому, или Кто такие конные матросы. Ситуации, эпизоды, диалоги, анекдоты » Текст книги (страница 4)
Однажды Сталин сказал Троцкому, или Кто такие конные матросы. Ситуации, эпизоды, диалоги, анекдоты
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 15:37

Текст книги "Однажды Сталин сказал Троцкому, или Кто такие конные матросы. Ситуации, эпизоды, диалоги, анекдоты"


Автор книги: Борис Барков



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

ПАВЕЛ I. Человек, который не любил шутить

Когда дела на фронте во время войны с французами стали совсем плохи, Павел I послал к опальному Суворову фельдъегеря с письмом. Полководец, прочтя на конверте: «Фельдмаршалу…», сказал:

– Это письмо не ко мне! Если бы Суворов был фельдмаршалом, то не находился бы в изгнании и под надзором, а командовал бы войсками!

Пришлось посланнику возвращаться с нераспечатанным письмом в Петербург.

Павел I направил новое письмо, в котором просил Суворова возглавить армию «во имя спокойствия Европы», на этот раз старый фельдмаршал был удовлетворен и тотчас же воскликнул:

– Час – собираться, другой – отправляться!..

* * *

Императрица Мария Федоровна спросила у казачьего атамана графа Матвея Ивановича Платова, который сообщил ей, что он со своими приятелями ездил в Царское Село:

– Что вы там делали? Гуляли?

– Нет, государыня, – отвечал он, разумея по-своему слово «гулять», – большой-то гульбы не было, а так бутылочки по три на брата осушили…

* * *

Желая приучить подданных своих к умеренности, император Павел I назначил число кушаний по сословиям, а у служащих – по чинам.

Майору определено было иметь за столом три кушанья.

Яков Петрович Кульнев, впоследствии генерал и славный партизан, служил тогда майором в гусарском полку. Павел I, увидя его где-то, спросил:

– Господин майор, сколько у вас за обедом подают кушаньев?

– Три, ваше императорское величество.

– А позвольте узнать, господин майор, какие?

– Курица плашмя, курица ребром и курица боком, – отвечал Кульнев.

Император расхохотался.

* * *

При императоре Павле I в иностранных газетах появились статьи о России, в которых между прочим настоятельно советовалось русскому императору быть бдительным, не дремать, проснуться.

Доложили канцлеру князю Безбородко и спрашивали его, возможно ли пропустить в Россию газеты с подобными статьями.

– Чего они его будят, – флегматично заметил граф-малоросс, – он уже и без того так проснулся, что и нам не дает спать!

* * *

Император Павел I встретил однажды на Невском проспекте таможенного чиновника до того пьяного, что тот едва-едва держался на ногах.

– Да где же ты так по-скотски позволил себе напиться?

– На службе вашего императорского величества! Как говорится, не щадя живота своего!

– Это что же за вздор ты несешь? На какой такой службе ты служишь?

– Да, ваше императорское величество, усердствую по служебным обстоятельствам: я таможенный эксперт, то есть обязанность моя пробовать на язык все привозные зарубежные спиртные напитки.

* * *

Лекарь Вилье, находившийся при великом князе Александре Павловиче, был ошибкой завезен ямщиком на ночлег в избу, где уже находился император Павел I, собиравшийся лечь в постель. В дорожном платье входит Вилье. Можно себе представить удивление Павла Петровича и страх, овладевший Вилье. Но все это случилось в добрый час. Император спрашивает его, каким образом он к нему попал. То извиняется и ссылается на ямщика, который сказал, что здесь отведена ему квартира. Посылают за ямщиком. На вопрос императора ямщик отвечал, что Вилье сказал про себя, что он император.

– Врешь, дурак, – смеясь сказал ему Павел Петрович, – император я, а он оператор.

– Извините, батюшка, – сказал ямщик, кланяясь царю в ноги, – я не знал, что вас двое.

* * *

Зимой Павел I выехал из дворца на санках прокатиться. Дорогой он заметил офицера, который был столько навеселе, что шел покачиваясь. Император велел своему кучеру остановиться и подозвал офицера.

– Вы, господин офицер, пьяны, – грозно сказал государь, – становитесь на запятки моих саней.

Офицер едет на запятках за царем ни жив ни мертв от страха. У него и хмель пропал. Едут они. Завидя в стороне нищего, протягивающего к прохожим руку, офицер вдруг закричал государеву кучеру:

– Остановись!

Павел с удивлением оглянулся назад. Кучер остановил лошадь. Офицер встал с запяток, подошел к нищему, полез в свой карман и, вынув какую-то монету, подал милостыню. Потом он возвратился и встал опять на запятки за государем.

Это понравилось Павлу.

– Господин офицер, – спросил он, – какой ваш чин?

– Штабс-капитан, государь.

– Неправда, сударь, капитан.

– Капитан, ваше величество, – отвечает офицер.

Поворотив на другую улицу, император опять спрашивает:

– Господин офицер, какой ваш чин?

– Капитан, ваше величество.

– А нет, неправда, майор.

– Майор, ваше величество.

На возвратном пути Павел опять спрашивает:

– Господин офицер, какой у вас чин?

– Майор, государь, – было ответом.

– А вот, неправда, сударь, подполковник.

– Подполковник, ваше величество.

Наконец они подъехали ко дворцу. Соскочив с запяток, офицер самым вежливым образом говорит государю:

– Ваше величество, день такой прекрасный, не угодно ли будет прокатиться еще несколько улиц?

– Что, господин подполковник, – сказал государь, – вы хотите быть полковником? А вот нет же, больше не надуешь, довольно с вас и этого чина.

Государь скрылся в дверях дворца, а спутник его остался подполковником.

Известно, что у Павла не было шуток и все, сказанное им, исполнялось в точности.

* * *

Государственный деятель, впоследствии губернатор Москвы Федор Васильевич Ростопчин рассказывал, что император Павел I спросил его однажды:

– Ведь Ростопчины татарского происхождения?

– Точно так, государь.

– Как же вы не князья?

– А потому что мой предок переселился в Россию зимой. Именитым татарам-пришельцам летним цари жаловали княжеское достоинство, а зимним жаловали шубы.

* * *

В «Учреждении об императорской фамилии» император Павел I ввел новый титул – цесаревич – для старшего сына царствующего монарха, но пожаловал его… Константину! Хотя его официальным старшим сыном являлся Александр. Считается, что этот титул император специально ввел и пожаловал сыну Константину, рожденному Варварой Прозоровской.

* * *

Фрейлина Нелидова, которой Павел I крепко увлекся, часто ссорилась с ним весьма остро. Она любила Павла, по-своему, дружески, платонической любовью.

«Разве вы были когда-нибудь для меня мужчиной? – прямо и обидно спрашивала она его в одном из своих писем. – Мне так кажется, что вы мне сестра».

* * *

Видимо, в постели, где нередко решаются многие важные дела, новой подруге Павла I Анне Лопухиной удалось замолвить словечко и за отца-сенатора.

– Нашим указом, – вскоре вновь всех удивил император, – мы назначаем сенатора Лопухина генерал-прокурором и членом императорского совета.

Возможно, Анне этого показалось мало или сам Павел Петрович необычно расчувствовался. Однако вскоре сенатор Лопухин получил из рук государя княжеский титул, богатое имение на Украине и дворец в столице империи Санкт-Петербурге.

– Не Анна, а сущая благодать, – зло скалили зубы придворные остряки.

– Но какая же в ней благодать? – с недоумением спросила одна дама.

– А так с древнееврейского языка переводится имя Анна, – с ехидной улыбкой посвятили ее в суть язвительной шутки.

* * *

Еще до восшествия на престол у великого князя Павла Петровича случился сильный насморк. Врач осмотрел его и присоветовал мазать на ночь в носу салом. С того дня и в течение года прислуга получала ежедневно (!) до пуда сала – «на собственное употребление его высочества».

* * *

В царствование императора Павла I, когда граф Петр Алексеевич Пален был петербургским военным генерал-губернатором, он обычно ссужал двумя-тремя бутылками хорошего портвейна именитых инакомыслящих, высылаемых из столицы в дальний путь.

Однажды за обедом государь предложил ему рюмку портвейна и сказал, что это вино очень хорошо в дороге. Пален смутился, подозревая в его словах намек. Но все обошлось, и отправка Паленом портвейна продолжалась по-прежнему.

* * *

Паж Копьев бился об заклад с товарищами, что он тряхнет косу Павла I за обедом. Однажды, будучи при нем дежурным за императорским столом, схватил он государеву косу и дернул ее так, что государь почувствовал боль и гневно спросил: кто это сделал? Все в испуге. Один паж не смутился и спокойно отвечает:

– Коса вашего величества криво лежала. Я позволил себе выпрямить ее!

– Хорошо сделал, – сказал государь. – Но все же ты мог сделать это осторожнее!

На том все и закончилось.

* * *

Приближенный Павла I А.П. Башуцкий рассказывал о случае, приключившемся с ним. По званию камерпажа он в дни своей молодости часто дежурил в Зимнем дворце. Однажды он находился с товарищами в огромной Георгиевской зале. Молодежь расходилась, начала прыгать и дурачиться. Башуцкий забылся до того, что вбежал в бархатный амвон под балдахином и сел на императорский трон, на котором стал кривляться и отдавать приказания. Вдруг он почувствовал, что кто-то берет его за ухо и сводит со ступеней престола. Башуцкий обмер. Его выпроваживал сам государь, молча грозно глядевший. Но должно быть, обезображенное испугом лицо молодого человека его обезоружило. Когда все пришло в должный порядок, император улыбнулся и промолвил:

– Поверь мне! Совсем не так весело сидеть тут, как ты думаешь.

* * *

Фаворит Павла I граф Иван Павлович Кутайсов, бывший цирюльник государя, шел по коридору Зимнего дворца с Суворовым, который, увидя истопника, остановился и стал кланяться ему в пояс.

– Что вы делаете, князь, – сказал Кутайсов Суворову, – это истопник.

– Помилуй бог, – сказал Суворов, – ты граф, я князь; при милости царской не узнаешь, что это будет за вельможа, то надобно его задобрить вперед.

* * *

Сразу после убийства Павла I по Петербургу проскакал гусар с криком:

– Теперь все дозволено!

И народ бросился обмывать смерть помазанника.

* * *

Необыкновенной рассеянностью славился Федор Андреевич Остерман. Однажды к Остерману на обед поехал Кутайсов. В гостиной Остермана уже собралась вся знать Москвы. Кутайсов вошел. Остерман как увидел незваного гостя, тотчас с приветствием пошел навстречу ему, усадил его на диван и, разговаривая с ним, через слово величал ваше сиятельство, ваше сиятельство… Долго ждали обеда… Наконец камердинер доложил, что кушанье подано.

– Ваше сиятельство! – сказал Остерман Кутайсову. – Извините, что я должен оставить вас. Теперь я отправлюсь с друзьями моими обедать. – И приветливо обращаясь к другим гостям, проговорил: – Милости просим!

XIX век

АЛЕКСАНДР I. Эпоха либеральных реформ. Победа над французами. Время Грибоедова и Пушкина

После насильственной смерти отца Павла I Александр I был в растерянности. Он спросил у своего приближенного, что ему сказать, когда он выйдет к офицерам-гвардейцам, совершившим переворот. Придворный посоветовал:

– Скажите, что все будет как при бабушке. А потом будете делать что захотите.

Александр так и сделал.

* * *

При восшествии императора Александра I на престол все лица, заключенные в предшествовавшее царствование в Петропавловскую крепость, были освобождены. Один из арестантов, оставляя каземат, написал на дверях его: «Свободен от постоя». Об этом донесли государю. Он улыбнулся и заметил, что следовало бы прибавить к надписи слово «навсегда».

* * *

Одному чиновнику долго не выходило представление о повышении чином. В приезд императора Александра I он положил к ногам его следующую просьбу:

Всемилостивый император, Аз коллежский регистратор, Повели, чтоб твоя тварь Был коллежский секретарь.

Государь подписал: «Быть посему».

* * *

Александр I, следуя примеру своей бабушки Екатерины II, надеялся сблизить русских с поляками свадьбами. Он убедил польскую княгиню Радзивилл выйти замуж за генерала А.И. Чернышева, который был убежден, что он герой, что все наши победы – его победы…

В Петербурге княгиня обратилась к государю:

– Ваше величество, может ли женщина развестись с мужем, который ежедневно понемногу ее убивает?

– Конечно.

– Так вот, государь, Чернышев морит меня скукой. – И преспокойно отправилась в Варшаву.

* * *

Атаман Донского казачьего войска, генерал граф Платов носил всегда не вполне белый галстук. Император Александр I заметил ему это:

– Белый галстук может быть и поопрятнее.

– Вспотеешь, так можно вымыть, – отвечал граф.

* * *

Известный любитель художеств граф Александр Сергеевич Строганов, пожелав услышать перевод «Илиады» Гомера, пригласил для этого к себе ее переводчика Николая Ивановича Гнедича. После угощения началось чтение, и старый граф вздремнул. Гнедич читал очень выразительно, в одном месте кто-то из героев говорит: «Ты спишь…» Слова эти Гнедич произнес так громко, что Строганов в испуге вскочил и стал уверять, что он не спит, а слушает.

* * *

Известный собиратель народных песен и сказаний П.И. Якушин страдал пристрастием к спиртным напиткам. Однажды его пригласил на завтрак граф Строганов.

Якушин явился к нему уже навеселе.

– Да вы, кажется, уже позавтракали? – с улыбкой спросил граф.

– Позавтракать не позавтракал, а чуточку выпил!

– Что же мы теперь будем делать? – спросил граф.

– Выпьем еще чуточку, – ничуть не смутившись, отвечал Якушин.

* * *

Будучи в России, французская писательница Жермена де Сталь сказала Александру I:

– Глядя на вас, я понимаю русских, что они не очень тянутся к Конституции.

– Даже если вы правы, вы уповаете на исключение, а не на правило.

* * *

Император Александр I захотел иметь попугая и получил его в подарок от гофмаршала Нарышкина, к которому часто и запросто хаживал некто Гавриков, младший директор Петербургского заемного банка, которому хлебосольный хозяин всякий раз приказывал подавать пунш – любимый напиток гостя. Однажды перед Пасхой к государю явился докладчик со списком награждаемых, и при словах «статскому советнику Гаврикову» смышленый попугай неожиданно заорал:

– Гаврикову пуншу, Гаврикову пуншу!

Против фамилии награждаемого чиновника государь собственноручно дописал: «Гаврикову пуншу!»

* * *

Император Александр I, встретив пьяного солдата, шляющегося по Петербургу, крикнул:

– Стань назад!

То есть на запятки саней. Государь хотел лично доставить его на гауптвахту.

Солдат уместился на задок и смело заговорил с императором:

– Ваше величество, времена-то как переменчивы: в двенадцатом году вы все, бывало, приказывали: «Ребятушки, вперед», а теперь по-другому: «Ребятушки, назад!»

Государь улыбнулся и простил солдата.

* * *

В сражении при Монмартре 1815 года особенно отличился граф Ланжерон. По этому случаю через несколько дней Александр I устроил обед, на который тот был приглашен. За столом император неожиданно обратился к графу и громко сказал:

– Я недавно осматривал высоты Монмартра и нашел там запечатанный пакет на ваше имя.

– Я ничего не терял, государь, – отвечал Ланжерон.

– Однако я, кажется, не ошибся, – возразил император и, вынув из кармана пакет, подал ему, прибавив: – Посмотрите!

Взяв пакет, Лонжерон с удивлением увидел, что он действительно адресован на его имя. Распечатав пакет, он нашел в нем орден Святого Андрея Первозванного.

* * *

Отец декабриста Иван Пестель, сибирский генерал-губернатор, безвыездно жил в Петербурге, управляя отсюда сибирским краем. Как-то, стоя у окна Зимнего дворца с Пестелем и одним из вельмож, Александр I спросил:

– Что это там на церкви на кресте черное?

– Я не могу разглядеть, – ответил вельможа. – Это надобно спросить у Ивана Борисовича, у него чудесные глаза: он видит отсюда, что делается даже в Сибири.

* * *

Генерал Федоренко за доблесть был удостоен ордена Белого орла. Александр I, увидав Федоренко во дворце на каком-то из приемов, заметил, что этого ордена на нем не было, и, думая, что тому, быть может, еще неизвестно о монаршей милости, спросил его:

– Ты получил Белого орла, которого я дал тебе?

– Получил, ваше величество, – ответил Федоренко со своим хохлацким выговором. – Да чем я того орла кормить буду? У меня, чай, таких разносолов нет! – И он указал на пышно накрытый стол.

Государь рассмеялся и назначил ему пенсион.

* * *

Когда Алексей Петрович Ермолов был еще молодым полковником и командовал гвардейской артиллерией, главный инспектор граф Алексей Андреевич Аракчеев проводил смотр артиллерии. Лошади, которые тащили одно из орудий, вдруг испугались, рванулись в сторону и опрокинули пушку.

Аракчеев закричал на Ермолова, угрожая ему гауптвахтой, а всей орудийной прислуге шпицрутенами.

Ермолов, держа руку под козырьком, спокойно ответил:

– Уж такова наша судьба, ваша светлость, чтоб терпеть от скотов.

* * *

Аракчеев страдал бессонницей. Он обратился к доктору и сказал, протягивая к нему руку:

– Пощупай мне пульс.

Доктор щупает ему пульс.

– Что, я болен? – спрашивает граф.

– Да, ваше сиятельство, вы больны.

– А знаешь ли, отчего я болен?

– Не знаю, ваше сиятельство!..

– Ну так я тебе скажу: оттого, что ты дурак.

* * *

Ермолов был известен ревнивым отношением к немецким генералам, состоявшим на русской службе и пользовавшимся особым расположением у царя. Однажды Александр I сообщил Ермолову о своем намерении поощрить его продвижением по службе. Выждав паузу, Ермолов ответил:

– Ваше величество, окажите милость…

– Какую же?

– Произведите меня в немцы.

* * *

У Ермолова спрашивали об одном генерале, каков он в сражении.

– Застенчив, – отвечал он.

* * *

Когда знаменитый государственный деятель граф М.М. Сперанский был в Перми в качестве опального, то в Светлое Христово воскресенье никто из священников не посетил его.

Однако одному священнику пришло на мысль зайти к знаменитому изгнаннику.

Он входит, и перед ним предстает в полной форме, с двумя звездами на груди, сам хозяин, который просит благословить пасхальную трапезу.

Священник извиняется и говорит, что он спешит к вечерне.

– Ах, батюшка, – сказал Сперанский, – я еще не разговлялся и теперь, к радости моей, посетил меня воскресший Спаситель в лице вашем, и я иду с вами в церковь.

* * *

Встречаясь на приятельских попойках с графом Шуваловым, знаменитый поэт и герой войны 1812 года Денис Давыдов предлагал ему всегда тост в память Ломоносова. И с бокалом в руках обычно цитировал его стих о почтенном предке графа:

– «Неправо о вещах те думают, Шувалов, которые стекло чтут ниже минералов».

* * *

Когда принц прусский гостил в Петербурге, шел беспрерывный дождь. Император Александр I изъявил по этому поводу свое сожаление.

– По крайней мере, принц не скажет, что ваше величество его сухо приняли, – заметил Нарышкин.

* * *

В войну с французами сын Нарышкина, служивший в армии генерал-майором, получил от главнокомандующего поручение удержать какую-то позицию.

– Я боюсь за твоего сына, – сказал Александр Павлович Нарышкину, – он занимает важное место.

– Не беспокойтесь, ваше величество, – возразил Нарышкин, – мой сын в меня: что займет, того не отдаст.

* * *

Вельможа N давал великолепные балы в Петербурге. Про него Александр Павлович однажды заметил:

– Он живет открыто.

Нарышкин поспешил прибавить:

– Точно так, ваше величество, у него два дома в Москве без крыш.

* * *

При Александре Сергеевиче Пушкине говорили о деревенском поверье, что тараканы залезают в ухо спящего человека, пробираются до мозга и выедают его.

– Как я этому рад, – прервал Пушкин, – теперь не буду говорить про человека, что он глуп, а скажу: обидел его таракан.

* * *

Президент Российской академии наук предложил в почетные члены графа Аракчеева. Академик Александр Федорович Лабзин поинтересовался, в чем состоят заслуги графа в отношении к наукам и искусству. Президент академии отвечал, что Аракчеев «самый близкий человек к государю Александру I».

– Если эта причина достаточна, то я предлагаю кучера Илью Байкова, – заметил секретарь академии, – он не только близок к государю, но и сидит перед ним.

* * *

Известно, что граф Милорадович любил играть в карты и играл большей частью очень несчастливо.

Однажды, после несчастливо проведенной за картами ночи, когда в кармане не осталось ни одного рубля, граф явился утром во дворец, что называется, не в духе.

Император Александр Павлович, заметив, что граф невесел, спросил его:

– Что ты скучен?

– Нечем заняться, ваше величество!

Государь пошел в кабинет, взял первую попавшуюся книгу, вырвал все печатные листы и положил вместо них туда сторублевые ассигнации, сколько могло уместиться.

Возвратясь в зал, государь подал Милорадовичу книгу и сказал:

– Прочти-ка, граф, от скуки этот роман, он очень занимательный!

Граф, схвативши книгу, отправился домой.

На следующее утро является снова во дворец, но уже с веселым видом, и говорит императору:

– Первый том я уже прочел, ваше величество, очень хорош… Не знаю, как второй будет?

Александр Павлович опять отправился в кабинет и, взявши другую книгу, повторил с нею ту же историю. Потом вынес ее Милорадовичу и сказал:

– Это, граф, том второй, и последний.

* * *

В одно из пребываний Александра I в Москве он удостоил некое семейство обещанием быть у него на балу. За несколько дней до бала хозяин дома простудился и совершенно потерял голос.

– Само провидение, – говорил Пушкин, – благоприятствует этому празднику: хозяин не может выговорить ни одного слова, и государь избавляется от скуки выслушивать его.

* * *

Однажды Пушкин задал вопрос предсказательнице Кирхгоф:

– А долго ли я проживу?

Кирхгоф замолчала и долго смотрела на карты. Потом глухим голосом сказала:

– Вы можете прожить очень долгую жизнь, если…

– Если?.. – как бы подтолкнул ее к продолжению ответа Пушкин, желавший услышать приговор гадалки до конца.

– …Если вы, сударь мой, в тридцать семь лет, на свою беду, не встретитесь с белым человеком на белой лошади.

Дантес ездил на коне белой масти. Предсказание сбылось…

* * *

Поэт Антон Антонович Дельвиг однажды позвал поэта Кондратия Федоровича Рылеева к гулящим девкам.

– Я женат, – отвечал Рылеев.

– Так что же, – сказал Дельвиг, – разве ты не можешь отобедать в ресторане только потому, что у тебя дома есть кухня?

* * *

Во время инцидента в театре полицмейстер спросил Александра Сергеевича Грибоедова:

– Как ваша фамилия?

Поэт отвечал:

– А вам на что?

– Мне нужно знать.

– Я Грибоедов.

Полицмейстер обратился к квартальному:

– Кузьмин, запиши: Грибоедов.

– Ну а как ваша фамилия? – поинтересовался Грибоедов.

– Это что за вопрос? – возмутился полицмейстер.

– Я хочу знать, кто вы такой.

– Я полицмейстер Ровинский.

Грибоедов, повернувшись к своему приятелю Алябьеву, воскликнул:

– Алябьев, запиши…

* * *

В 1824 году в день представления одного из своих первых литературных опытов – водевиля «Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом», написанного совместно с Петром Андреевичем Вяземским, Грибоедов вместе с соавтором и приятелями устроили шумный обед и не заметили, как пролетело время.

– А что, – спросил Грибоедова Денис Давыдов, – признайся: сердце у тебя немного екает в ожидании представления?

– Екает, – порывисто отвечал Грибоедов, – да так, что я даже не поеду в театр.

Когда по окончании спектакля раздались голоса, вызывавшие авторов, то на сцену никто не вышел. Режиссер театра объявил, что ни одного из авторов в зале нет.

Грибоедов позже признался, что не смог бы пережить провала, если бы он случился.

* * *

Когда знаменитый русский историк и писатель Карамзин был назначен государственным историографом, он отправился к кому-то с визитом и сказал слуге: «Если меня не примут, то запиши меня». Когда слуга возвратился и сказал, что хозяина дома нет, Карамзин спросил его:

– А записал ли ты меня?

– Записал.

– Что же ты записал?

– Карамзин, граф истории.

* * *

В XIX веке возраст дворян-студентов значительно различался от возраста современных студентов. К примеру, Александр Сергеевич Грибоедов поступил учиться в университет… одиннадцати лет от роду! И знания, которыми он обладал в подростковом возрасте, составляли куда больший объем, чем у некоторых современных представителей новоиспеченной профессуры.

В 1808 году тринадцатилетним подростком поступил в Московский университет Петя Чаадаев, будущий философ. В университете Грибоедов и Чаадаев стали близкими приятелями.

* * *

Одна верноподданная дама вышила подушку, которую поднесла Александру I со следующими стихами:

 
Российскому отцу
Вышила овцу,
Стих ради причин,
Чтоб мужу дали чин.
 

Державин, будучи государственным деятелем, начертал резолюцию:

 
Российский отец
Не дает чинов за овец.
 
* * *

Однажды обедал историк Карамзин у поэта Державина. Обед был очень плох. Карамзин ничего не мог есть. Наконец, к какому-то кушанью подают горчицу. Он обрадовался, думая, что на ней отыграться можно, что она отобьет дурной вкус. Однако вышло, что и горчица была невозможна. Так и ушел голодным.

* * *

Цирюльник, брея героя Отечественной войны 1812 года и покорителя Кавказа генерала Ермолова, порезал его. Ермолов вскочил с досадой, но быстро опомнился и заплатил растерявшемуся цирюльнику вдвое, сказав при этом:

– Вот тебе, любезнейший, за бритье и за кровопускание.

* * *

Однажды атаман граф Платов пил у одного графа чай или, вернее, пил, по своему обыкновению, ром с чаем. В это время вошел историограф Карамзин. Граф представил его Платову.

– Очень рад познакомиться, – сказал Платов. – Я всегда любил сочинителей, потому что все они пьяницы.

* * *

Во время Бородинского сражения артиллеристы-батарейцы отбивались от наседавших французов пушечными шомполами – банниками. Генерал Костенецкий – человек гигантского роста и богатырской силы – дрался так яростно, что ломал их, как щепки. Позднее он просил Александра I снабдить артиллеристов банниками из железа.

– Железные банники у меня, может, и есть, – ответил император, – но откуда взять Костенецких, чтобы владеть ими?

* * *

Во время Отечественной войны 1812 года однажды в разгар боя к князю Петру Ивановичу Багратиону подъехал адъютант главнокомандующего с приказом немедленно начать отступление войск, так как «неприятель уже… на носу». А у Багратиона был действительно очень длинный нос.

– На чьем носу? – невозмутимо ответил Багратион. – Если на твоем, так это недалеко, а на моем – так мы тут еще и отобедать успеем!

* * *

Во время Бородинского сражения адъютант доложил Кутузову, что русские войска терпят поражение. Кутузов приложил подзорную трубу к слепому глазу и сказал:

– Не вижу.

Через некоторое время адъютант доложил, что русские потеснили французов и восстановили равновесие на поле боя.

Кутузов приложил подзорную трубу к здоровому глазу и сказал:

– Вот теперь вижу.

* * *

После того как французские войска заняли в 1812 году Москву, жена Кутузова писала ему: «…Мишенька! Неужели ты надеешься победить гениального Наполеона?» На что Кутузов отвечал ей: «Нет, матушка. Победить, конечно, не надеюсь. А вот перехитрить и выгнать вон из России, уж это обязательно».

* * *

Услышав известие о восстании декабристов в Петербурге и узнав, что среди восставших известные дворяне, один знатный вельможа заметил:

– Обыкновенно сапожники делают революции, чтобы сделаться господами, а у нас господа захотели сделаться сапожниками…

* * *

Поэт Василий Андреевич Жуковский преподавал русский язык сестре Александра I великой княгине Елене Павловне. Однажды за обедом во дворце, где присутствовал Жуковский, Елена Павловна громко спросила, что означает краткое словцо, которое она видела написанным углем на задней стене дворца. Присутствовавшие, в том числе и император Александр I, смутились и не знали, как выйти из создавшегося положения. Один Жуковский не растерялся и промолвил:

– Это слово происходит от повелительного наклонения глагола «ховать», то есть прятать. Но это очень грубое слово, присущее простолюдинам, и не должно употребляться великой княгиней.

Все облегченно вздохнули и с благодарностью посмотрели на Жуковского. Когда подали десерт, император пригласил поэта к себе в кабинет и, вручая в знак признательности табакерку, усыпанную бриллиантами, сказал:

– Вы, Василий Андреевич, большая умница! Вот вам на память! И х… в карман!

* * *

Когда пришла пора войскам возвращаться домой, к графу Михаилу Семеновичу Воронцову как главнокомандующему обратились все французские рестораторы и трактирщики с просьбой принять меры к оплате долгов – офицеры и нижние чины выпили и съели столько, что, наверное, на эти деньги в России можно было бы купить небольшую губернию.

Граф Михаил Воронцов, как истинно русский офицер и дворянин, человек чести и настоящий отец своим солдатам, сам заплатил все долги офицеров и солдат.

– Это поступок истинного русского дворянина и офицера, – сказал об этом император Александр I. – Мы этого не забудем!

* * *

Александр I постоянно отказывался давать ход делам об оскорблении величества, не слушая докладов об этих преступлениях. Однажды генерал-прокурор Иван Иванович Дмитриев стал настаивать на том, чтобы государь прочел бумаги, так как в деле, по его словам, были некоторые особенные обстоятельства. Император, подумав, отказался знакомиться с документами и даже слушать министра:

– Чем важнее такие дела, тем менее я хочу их знать. Разумеется, я прощу виновного как император, но могу затаить злобу как человек. А я этого не желаю.

* * *

Любимец Александра I Аракчеев хорошо умел отличать подлецов и льстецов. Втерся к нему в доверие ставший впоследствии генерал-провиантмейстером в Варшаве Василий Васильевич Погодин, человек необразованный, но неглупый, сметливый, честолюбивый.

Однажды, когда он докладывал Аракчееву, графа вызвали в другую комнату. Погодин заглянул в лежавшие на столе формулярные списки и против своего имени прочитал: «глуп, подл и ленив».

* * *

Однажды осенью с Пушкиным произошла история, о которой узнал сам император Александр I. У одной из фрейлин – княжны Волконской – была милая горничная Наташа. В тот вечер Пушкин, услышав в темном переходе шорох платья, вообразил, что это Наташа, бросился к ней и невиннейшим образом поцеловал. Вдруг рядом распахнулась дверь, и озорник с ужасом увидел, что это не Наташа, а сама престарелая фрейлина. Он настолько опешил, что бросился бежать даже не извинившись. Директор лицея, желая смягчить вину Пушкина, просил у царя разрешения насчет извинительного письма. Александр I согласился.

* * *

Вместо уволенного в начале 1850 года по болезни министра народного просвещения графа Сергея Семеновича Уварова назначен был министром бывший его товарищ, князь Платон Александрович Ширинский-Шихматов.

Узнав об этом, Александр Сергеевич Меншиков (правнук Александра Даниловича Меншикова) сказал:

– Ну, теперь Министерству просвещения дали шах и мат!

На место же Ширинского-Шихматова определен был А.С. Норов, безногий.

Ни новый министр, ни товарищ его не славились административными способностями и не были обременены сведениями по предмету просвещения.

Князь Меншиков по поводу двух назначений этих заметил:

– И прежде просвещение тащилось у нас, как ленивая лошадь, но все-таки было на четырех ногах, а теперь стало на трех, да и то с норовом.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю