Текст книги "Сосед"

Автор книги: Борис Раевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Annotation

«Иногда по вечерам в сквер спускался со своей «голубятни» – жил он на шестом этаже – Федор Тихонович, огромный плотный хмурый мужчина лет сорока. Приносил под мышкой шахматы. В беседах не участвовал. Садился за столик и расставлял фигурки.

Сразу же вокруг скучивались шахматисты. Федор Тихонович одного за другим выставлял противников. Болельщики смеялись, подтрунивали над очередным неудачником. И только когда Сенька, девятиклассник из пятьдесят шестой квартиры, садился за доску, наступала тишина».

Борис РАЕВСКИЙ

Борис РАЕВСКИЙ

СОСЕД

РАССКАЗ

^{_{Рисунки В. Орлова}}

Сквер на дворе длинный, вдоль всей стены. Хороший сквер. И кусты, и клумбы, и качели. И два столика со скамейками.

Каждый вечер в сквере, если тепло и нет дождя, как бы общее собрание. Восседают на скамейках жильцы из разных квартир, и идет неторопливая беседа. Больше всего, конечно, говорят о детях. Сеня, тот молодец, учится хорошо и скромный, уважительный. Ритку что-то уж больно тянет в клуб моряков на танцульки. А Петька Горелов совсем от рук отбился…

На дворе ребята зовут Петьку Гориллой. То ли потому, что фамилия у него Горелов, то ли потому, что руки у Петьки длинные и всегда как-то странно болтаются ладонями наружу.

Вчера видели Петьку с Ленькой Кривым с Красносельского. Идут рядом, как дружки какие, а этот Ленька-балбес вдвое старше Петьки. Идут, у обоих к губам папиросы прилипли. Этот Ленька Кривой совсем отпетый. Собьет Петьку с пути.

Иногда по вечерам в сквер спускался со своей «голубятни» – жил он на шестом этаже – Федор Тихонович, огромный плотный хмурый мужчина лет сорока. Приносил под мышкой шахматы. В беседах не участвовал. Садился за столик и расставлял фигурки.

Сразу же вокруг скучивались шахматисты. Федор Тихонович одного за другим выставлял противников. Болельщики смеялись, подтрунивали над очередным неудачником. И только когда Сенька, девятиклассник из пятьдесят шестой квартиры, садился за доску, наступала тишина. Сенька имел второй разряд.

Серьезный был этот Сенька. Все на свете знал. Память у него прямо какая-то невероятная. Кто-нибудь похвастает, что нашел огромный подосиновик, а Сенька сразу: самый большой гриб зарегистрирован в Америке. Высота его – полтора метра, диаметр шляпки – тоже полтора метра.

Зайдет разговор о кошках, Сенька, между прочим, сообщает: есть необитаемый остров в Индийском океане. На этом острове – десятки тысяч кошек. Питаются рыбой. А как попали на остров? Наверно, с какого-то судна после кораблекрушения.

Башковитый парень. И притом не какой-нибудь книжный червь. Нет, Сенька – плечистый, рослый, на кольцах «крест» держит!

Федор Тихонович и Сенька играют молча, сосредоточенно. Задумавшись, Федор Тихонович одним пальцем лохматит левую бровь. У него привычка, такая: всегда одним пальцем и всегда левую.

Между Федором Тихоновичем и Сенькой происходит кровопролитный матч. Тянется он уже побольше года. Каждая новая партия приплюсовывается к старым. И болельщики знают: недавно счет был 22:17. А теперь уже 24:17. Ведет Федор Тихонович.

Играют шахматисты, вокруг болельщики кольцом, и обязательно подойдет Раиса Георгиевна из тридцать седьмой квартиры – яркая женщина, всегда разукрашенная, как корабль в праздник. Прическа у нее такая высокая, кажется, кто-то тянет Раису кверху за волосы. Подойдет, постоит, посмотрит и скажет со вздохом:

– Вам, Федор Тихонович, непременно надо войти в нашу детскую комиссию.

Это при домохозяйстве такая комиссия, а Раиса Георгиевна – председатель ее.

– Детишки вас любят, – говорит Раиса Георгиевна. – И вы, конечно, поможете наладить разумный досуг подрастающего поколения.

– Нет, – говорит Федор Тихонович. – Хлопцы, то есть подрастающее поколение, не меня – шахматы любят. А воспитывать я вовсе не привык.

И Федор Тихонович весь уходит в игру.

Пока лето – сражаются в сквере, а зимой и осенью – на «голубятне» у Федора Тихоновича. Благо живет он бобылем.

Позовет Федор Тихонович Сеньку к себе, а за Сенькой непременно еще несколько дружков увяжутся. И не столько даже «болеть», сколько порассмотреть еще раз комнату Федора Тихоновича.

Прямо напротив двери на полке череп. И не простой череп, а чудной какой-то. Будто вертикальной линией разделена голова пополам. Правая сторона – вроде бы лицо живого человека, все есть: и волосы, и глаз, и полноса, и правая щека, и правая половина подбородка. А слева – голая кость, пустая страшная глазница.

– Реконструкция, – пояснил однажды ребятам Федор Тихонович. – Наполовину реконструированная голова. А слева череп нетронут. Для контроля.

– По методу профессора Герасимова? – деловито осведомился Сенька. – Герасимов, писали, может по черепу, который сотни лет пролежал в земле, восстановить голову. С портретным сходством.

– Угу. По Герасимову, – подтвердил Федор Тихонович. – Все-то ты знаешь…

На стенах у Федора Тихоновича – фотографии. Сплошь раскопки. Вот копают какой-то курган, видимо, где-то на юге. А тут сам Федор Тихонович щеточкой счищает землю с обломка. А вот пещера, и в ней диковинные рисунки на скалах.

На стеллажах, на полках то кусочек старинного, совсем почерневшего сосуда, то плоский камень с грубо выбитой мордой могучего быка. Нет, не быка. Носорога, что ли?

Играет Федор Тихонович с Сенькой, а ребята тихо передвигаются по комнате, каждую фотографию дотошно осмотрят, каждую вещицу в руках повертят.

Уйдут мальчишки, а Федор Тихонович еще долго стоит у окна, глядит на привычную чересполосицу красных, бурых, рыжих крыш, горбящихся под его «голубятней».

Стоит, курит, думает…

Все-таки глупо сложилась жизнь. Да, глупо. Ни жены, ни детей. Раньше как-то не задумывался, а теперь – пустота в сердце. Старость, что ли? Чего уж от себя таить?! Играешь с Сенькой, а сам нет-нет да и подумаешь: мне бы такого сына… Сидит Сенька, рассчитывая сложную комбинацию, – высокий, крепкий, – наморщив выпуклый лоб, – а Федору Тихоновичу так и хочется погладить его русую шевелюру.

Сердцем чует Федор Тихонович: тянутся к нему ребята. А почему? Ведь молчун и хмур. А вот тянутся. И, по чести говоря, приятно это Федору Тихоновичу, очень приятно.

Однажды, ранней весной, играя с Сенькой, Федор Тихонович как бы между прочим сказал:

– Понадобится мне скоро помощничек. В экспедицию…

В комнате, кроме Сеньки, было еще двое ребят. Все сразу насторожились. Молчат, ждут: что еще Федор Тихонович скажет?

А тот тоже молчит. Наконец передвинул коня, говорит:

– На все лето…

И опять умолк.

Ну, Сенька видит – Федора Тихоновича не перемолчишь, спрашивает:

– А какой вам нужен помощничек?

– Толковый, – говорит Федор Тихонович. – Дисциплинированный. И притом, чтобы лопаты не боялся.

– Понятно, – говорит Сенька. – А сколько лет должно быть помощничку?

Тут ребята, все трое разом, уставились на Федора Тихоновича.

– От четырнадцати и выше…

Что на следующий день началось во дворе! Все мальчишки «от четырнадцати и выше», конечно, сразу загорелись.

И тотчас слухи поползли, один красочнее другого. Мол, собирается Федор Тихонович откапывать захоронение какого-то скифского военачальника. А у того в гробнице золота и драгоценностей – не счесть. Другие говорили: направляется Федор Тихонович в какие-то таинственные пещеры, там на стенах рисунки древних художников – ахнешь! Третьи шептали, что Федор Тихонович намерен обследовать на дне какого-то моря древний затопленный город.

Мальчишки суетятся, один радуется, другой горюет: мамаша не пускает. Говорит: там тебя солнечный удар стукнет, а не удар – так замерзнешь. В общем, не пущу и баста.

Только и разговоров у ребят – о будущей экспедиции. Ночевки под открытым небом, неизведанные пути-дороги. И притом – целых два месяца без родителей. Целых два месяца полной свободы! Ну, и денег заработаешь – это тоже не вредно. Как чудесно будет потом зайти в магазин, ткнуть пальцем в акваланг или карманный приемник и небрежно бросить продавщице: «Выпишите!» Именно так, не спрашивая о цене. «Выпишите» – и все. И платить своими, трудовыми, собственными, а не выклянченными у мамаши.

Вся жизнь на дворе с того дня переменилась. Закурит какой-нибудь паренек, а потом думает: «Ну его в болото! Засечет Федор Тихонович, не возьмет с собой…» – и торопливо гасит сигарету.

Петька Горилла уж на что непутевый, и тот… Однажды вот пришел под хмельком. А у него привычка: выпьет чуточку, а орет на весь двор, куражится. Нарочно. Пусть, мол, все видят: «Я уже взрослый!» И на этот раз тоже стал руками своими длинными махать, изображать, будто сейчас свалится, ноги не держат… А потом сообразил: скажут Федору Тихоновичу, и плакала экспедиция. И тихо-тихо, вполне трезво домой убрался.

Но так было только сначала, первую неделю. А потом ребята подумали-подумали и поняли, что все их старания ни к чему. Возьмет-то Федор Тихонович только одного. И возьмет, конечно, самого лучшего.

Сказано же – «толкового, дисциплинированного». А кто толковый, кто дисциплинированный? Ясно – Сенька. Тут уж без спора. И опять же Федор Тихонович явно расположен к Сеньке. И вдобавок оба шахматисты. А Федору Тихоновичу, наверно, в экспедиции где-нибудь в пустыне, у костра, иногда вечерком уж как хочется сыграть! Не с кем. А теперь будет подходящий партнер.

– Яснее ясного, – сказал Петька. – Эй, пацаны! У кого стрельну закурить? – и, не таясь, пустил огромное облако дыма.

Прошло еще несколько дней.

Видел Федор Тихонович нетерпеливые взгляды мальчишек. Понимал: ждут они. Когда же он назовет счастливчика?

И хотя уверены ребята, что выберет он Сеньку, но все же каждый втайне надеется. А вдруг?..

А не объявлял Федор Тихонович имя «помощничка» потому, что разобрали его сомнения. Да, нехорошо все получилось. Сказанул вот так, сгоряча, – очень уж хотелось Сеньку с собой увезти, – а потом крепко задумался.

Проще, конечно, там, на месте, взять «помощничка». И с главбухом из-за Сеньки неприятностей не оберешься. Зачем, мол, тащишь отсюда неквалифицированную рабсилу?! Деньги на транспорт зря тратишь?!

Да и самому Сеньке понравится ли там? Стоит ли срывать парнишку из дому? Ведь устал он после учебного года. Отдохнуть должен. А раскопки – разве отдых? Не для себя ли, из своих эгоистических интересов стараешься ты, Федор Тихонович? Признайся-ка?!

Сам Сенька делал вид, что еще неизвестно, кого выберет Федор Тихонович. Но когда Сенька купил великолепный перочинный нож с тремя лезвиями, с отверткой, шилом и еще шестью разными очень полезными предметами, мальчишки понятливо переглянулись…

И книги теперь Сенька стал читать сплошь археологические. Вынесет в сквер толстый том, листает, ребятам рисунки показывает и объясняет:

– Это вот – гробница царя Тутанхамона. В ней нашли одного золота десятки килограммов.

– А это – новгородские берестяные грамоты. На бересте в то время писали.

– А это – плот «Кон-Тики», на котором Тур Хейердал переплыл океан. Видите, без мотора…

Мальчишки слушают. Не очень-то радостно у них на душе.

– Тутанхамон? – ехидно переспрашивает Петька. – Кон-Тики? Все понятно…

И впрямь, все понятно. Обидно только Петьке, что и он, как молокосос, как первоклассник какой-нибудь, тоже попался на эту удочку. Поверил почему-то, что и его могут взять в экспедицию. Почему его? Непонятно. Сам и виноват…

Сам-то сам, а все же обидно. И от этой обиды хочется Петьке выкинуть что-нибудь хлесткое, необычное, что-нибудь такое, чтобы сразу всем носы утереть.

И как раз подворачивается случай; у малышей несчастье – змей хвостом зацепился за водосточную трубу, повис там, на высоте третьего этажа.

«Эх, была не была!»

Петька Горилла лезет по водосточной трубе. Сбегаются люди со всего двора. Малыши испуганно и восторженно пищат.

– Не смей! Слазь! – кричит дворничиха.

Он видит: внизу, в сквере, за шахматной доской – Федор Тихонович. Вот и пусть любуется!

Петька лезет долго. Чем выше, тем медленнее. Возле каждого вбитого в стену костыля – передышка. Все же добрался, отцепил змея. Теперь можно и вниз. Но Петька должен же покуражиться. Уцепившись левой рукой за трубу, он правой снимает кепочку и, размахивая ею, поет:

– «Эй, моряк, ты слишком долго плавал,

Я тебя успела позабыть…»

Поет с ужимками, кривляясь.

– Ой, упадет! – Раиса Георгиевна мечется по двору.

– Слазь, балбес! – ругается дворничиха.

Закончив концерт, Петька спускается. Его ругают, но он доволен. Утер нос археологу с его экспедицией. Подумаешь! Странно только, что Федор Тихонович все сидит, склонившись над доской, на Петьку и не смотрит. Ну и не надо!

Петька спустился, вытер испачканные руки о штаны, и тут Федор Тихонович все же заметил его:

– Паяц!

Сказал негромко, не вставая из-за доски, но Петька услышал. И хотя не знал, что такое паяц, понял: что-то плохое.

А тут на двор выскочила Петькина мать, тощая, костлявая, с серым изможденным лицом.

– Ирод! Рубаху-то как извозил?! И за что мне наказанье такое?

Женщины вокруг сочувственно кивали ей.

Петька криво усмехался. Потом, не отвечая, шагнул в подворотню, вразвалочку пошел по улице.

Началось лето. Ребята знали: экспедиция вот-вот отправится.

Однажды вечером Федор Тихонович играл с Сенькой в шахматы. Заморосил дождь, и они перебрались на «голубятню».

– Знаешь, Сеня, – сказал Федор Тихонович. – Хочу я с тобой потолковать…

В комнате никого больше не было. Тихо. Сенька радостно посмотрел в глаза Федору Тихоновичу. Наконец-то!

– Ты, Сеня, очень стоящий парень, – сказал Федор Тихонович, а сам лохматит, ерошит пальцем бровь. – И голова у тебя светлая. И дисциплина… Ну, а память… Как у кибернетической машины… – он усмехнулся.

Сенька тоже застенчиво улыбнулся.

– Да, – Федор Тихонович помолчал. И, словно сердясь на себя, резко кончил: – А в экспедицию я возьму Петьку. И ты уж, пожалуйста, не обижайся.

Сенька, растерявшись от неожиданности, опустил голову. Губы у него дрожали, и он не хотел, чтобы это заметил Федор Тихонович.

– Ты уж и сам на ногах твердо стоишь. Куда ни пойдешь – тебя везде с радостью. Хоть в институт, хоть на завод. Так? Так, – твердо повторил Федор Тихонович. – А Петька… Петька пропадет, если его на рельсы не поставить.

Они молча доиграли партию. Сенька рассеянно передвигал фигуры и вскоре сдался.

– Пойду, – сказал он, глядя куда-то мимо Федора Тихоновича.

– Иди, – сказал тот. – И не сердись. Понял? Не сердись…

Сенька ушел. А Федор Тихонович еще долго стоял у окна, глядел на мокрые, блестящие, словно свежеокрашенные крыши.

«Не хватало мне мороки! – думал он. – Хлебну лиха с этим Петькой. Да и какой я воспитатель?! Курам на смех. Ну, да ладно. Надо же с этим паяцем что-то делать?…»