Текст книги "Владимир Красное Солнышко"

Автор книги: Борис Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– А если не поверит?

– Если не поверит, прикажет заколоть, – усмехнулся Блуд. – Так что старайся…

Князь Владимир долго рассматривал послание. Показал Добрыне:

– Что скажешь?

– Может, да, мой князь. Может – ловушка. Чего гонец-то просит?

– Свободу.

– Пообещай больше.

– Мол, хутор дашь, – подсказал Ладимир.

Владимир вновь всмотрелся в берёсту. Потом вздохнул:

– Ну а что может случиться, если поверим? Ярополк про вас, богатыри, знает. А про Яромира с дружиной моей бабки вообще не знает никто и ничего. Вот вы киевлянам в лоб и ударите. С шумом и криком.

– Знатно может получиться, великий князь, – усмехнулся Добрыня.

– А Яромир – в обход топей.

– Если успеет, – возразил Ладимир. – Топи все-таки.

– Если Яромир успеет, – сказал Добрыня, – Ярополку конец.

– Вот и сделайте так, чтобы успел.

Добрыня вздохнул:

– Легко сказать: «сделайте». А если по шею в топях завязнет? Его же оттуда, из топей, на берег и верхами не выдернем.

– Зато пошумит. И вы пошумите. Да громко, чтобы Ярополковы воины шеи свои свернули. Топи позади. Кругом сплошь камыши да кусты.

– Страшно, – вздохнул Ладимир. – Но шеями завертят, это уж точно.

– А как завертят шеями, я варягов пошлю, – сказал Владимир. – И первую новгородскую дружину. Чтоб отвлекали, пока Яромир топи обойдет.

– Реку переходить все равно придется, – озабоченно вздохнул Добрыня. – А там уж и в топи лезть, как лешакам. Да еще с шумом.

– Главное, чтобы Яромир успел.

– А ну как этот Муромец плавать не умеет? Что, на ремнях его тащить?

– Ты, дядька, сперва узнай у него, умеет он плавать или не умеет…

– Я ее лучше пешком перейду, – сказал Муромец, когда растолковали, зачем ему вообще лезть в воду.

Богатырская застава переправлялась с невероятным шумом, всячески привлекая к себе внимание. Муромец шумел за троих. А переправившись через реку, замерли в прибрежных кустах, стараясь и дышать-то через раз. Надо было дать время дружине Яромира обойти рать Ярополка, воины которого стали вести себя неспокойно, поскольку потеряли вдруг из виду громко оравших богатырей. И пока они разбирались, куда подевались богатыри, дружина Яромира обошла их с тыла, изготовилась и затаилась, ожидая когда князь Владимир пошлет в бой варягов. А как только варяги, развернувшись, пошли вперед, стуча мечами по щитам, Добрыня крикнул:

– Вперед! И с рёвом!..

Взревели, дружно бросившись на воинов Ярополка, которые уже и не смотрели-то в их сторону, завороженно глядя на грозно шагавших под грохот мечей наемных варягов новгородского князя. Сопротивлялись вяло, все еще соображая, кто и каким образом оказался позади, а когда мечи варягов начали рубить их – бросились бежать во все стороны, побросав оружие. Вслед беглецам Владимир направил две конные новгородские дружины. Новгородцы вместе с подоспевшей дружиной Яромира гнали князя Ярополка и уцелевших его воинов до Родни, в которой те и затворились.

Ратная сила великого киевского князя Ярополка перестала существовать навсегда. Однажды струсивший в сражении дружинник уже не воин.

Великий князь Ярополк бежал с двумя десятками отборной личной стражи. А воевода Блуд остался и сам пришел к Владимиру.

– Рад, что ты правильно понял мое послание, великий князь.

– Я не великий князь. Великий князь, которому ты служишь, бежал впереди собственных дружинников.

– Я не служу трусливым князьям.

– Этот трусливый князь не успел освободить тебя от клятвы, воевода.

– Я последую за ним, князь Владимир, – усмехнулся Блуд. – И еще раз докажу тебе, что он – трус и ничтожество. За него все бои Варяжко ведет. Его личный охранник.

– Варяжко? – переспросил Ладимир.

– Варяжко. Остался в наследство от великого киевского князя Святослава.

– Пропустить воеводу Блуда в Родню! – повелел Владимир.

Воеводу пропустили. А Владимир вызвал Добрыню:

– Знаешь что-нибудь про Варяжко?

– Знаю, что христианин, как и Ярополк.

– И клялся Ярополку, как христианин?

– Да. На кресте, как положено.

– Кто может освободить его от такой клятвы?

– Только великий киевский князь, – сказал Ладимир.

– Пусть пока обождет, – усмехнулся Добрыня.

– Как хочешь, дядька, только зашли в Родню своего человека, и пусть человек этот передаст Варяжко, что я сниму с него христианскую клятву, как только стану великим князем. Он мне потом будет нужен.

– Есть такой человек. Зашлю.

Родня не была приспособлена к длительной осаде. И укрепления ее были слабы, и детинец был старым и обветшалым, но самое главное заключалось в том, что в Родне оказалось очень мало еды.

Воевода Блуд исполнил повеление князя Владимира и вернулся к Ярополку. Великий киевский князь был не просто испуган – он никогда смелостью-то и не отличался, – а растерян и подавлен. И верного Варяжко не было под рукой, он ушел налаживать оборону Родни.

– Скажи, воевода, что делать? – умоляюще выпытывал Ярополк у воеводы Блуда. – Что нам делать, скажи? Может… Может, помощь запросить?

– У кого?

– У… у поляков! Я им отдам, чего только пожелают. Все отдам. Все, все, все!..

– Зачем же отчей землей торговать? – Блуд с трудом скрывал презрение к перепуганному насмерть князю. – Здесь надо сидеть, в Родне. Отобьемся, стены помогут.

– Да, да, – забормотал Ярополк. – И дружинники подойдут. Они просто разбежались и попрятались.

– Подойдут, – подтвердил Блуд.

И послал с тем же верным челядином на сей раз устное известие Владимиру:

– Кругом плотно обложи Родню и не торопись с приступом. Здесь нет еды.

В те времена редкий год на Руси обходился без голода. Пахотной земли было недостаточно, недороды стали нормой, поскольку зной высушивал зерна в колосе, а дожди вымывали их едва ли не через два года на третий. Скотины водилось мало даже в боярских и княжеских подворьях, черный люд кормился редькой, репой да капустой, вымирал целыми поселениями, а нищие жены и дети бродили по всей Руси с торбами да протянутыми руками. Русская земля к голоду была привычна. Но голод, который случился в Родне, потряс ее своей глухой безнадежностью. Вот тогда и родилась поговорка – «Беда, как в Родне».

4

Новгородский князь Владимир плотно обложил Родню и прекратил все остальные военные действия. Птичка была надежно спрятана в клетке, вырваться на свободу не могла, а ждать Владимир умел.

Точнее – выжидать.

Новгородские дружины следили за Родней, наемные варяги ловили дружинников Ярополка, разбежавшихся по всей округе, а Владимир устроил в княжеском шатре пир для воеводы личной дружины великой княгини Ольги Яромира и для своих друзей. Для богатырской заставы.

Ели дичину, добытую ловким охотником Будимилом, хлебали тройную ушицу, которую, как выяснилось, умел вкусно готовить небывалый доселе богатырь Муромец, ели расстегаи с икрой и пирожки с вязигой, пили из дружинной братины добрые вываренные меды, меды выдержанные и долгого отстоя, меды бражные, особо крепкие. А затем и фряжское вино, к которому приучила Владимира его бабка, великая княгиня Ольга. Пили и ели отменно, неторопливо, вкусно, потому что кончились их заботы. Ярополк был надежно заперт в Родне, варяги перехватывали всех, кто оказывался с оружием, и друзья детства утопали в бездонном счастье победы. Пили полные кубки во здравие и хвалу великого князя Владимира, во славу и хвалу Яромира, снова во славу Владимира и всех его богатырей поименно.

А потом запели дружинные песни и Поток пустился в пляс. Ему все дружно отбивали ложками такт, и нескоро угомонились, потому что Поток не знал устали, выделывая коленца.

Выпили заздравную княжескую. И хором спели величание. Владимир поблагодарил, поднял ответную чашу за дружину. Хором крикнув ему хвалу и славу, начали закусывать с дружинным аппетитом.

– Я отъеду, если, князь, дозволишь, – неожиданно сказал Добрыня.

– Куда отъедешь?

– Надо приемного сынка навестить.

– Какого сынка?

– Рогдая. Да я же тебе о нем рассказывал!

– Забыл, дядька.

– А я доброго богатыря из него выращу!

– Где ты его прятал?

– У доброй вдовы с сыном. Да я же тебе говорил! Неужто забыл, племянничек?

– Во славе забывают, – сказал Ладимир.

– А где Рогнеда? – спросил великий князь.

– Вот к ней и к Рогдаю и прошу меня отпустить. И привезу ее, куда повелишь.

– В Киев. Когда я в него вступлю.

– Любишь, – улыбнулся Добрыня. – И славно, что любишь. Она тебе добрых сынов народит.

Из-за полога шатра шагнул княжеский гридень.

– Человек из Родни пришел.

– Зови.

Вошел воевода Блуд.

– Великому князю поклон, дружине – поклон и слава. Поесть дозволишь, великий князь?

И к столу ринулся, не ожидая позволения.

– Оголодал? – насмешливо спросил Ладимир.

– Князю Ярополку из мышей вчера…

– Сам не пробовал?

Блуд замолчал. Потом сказал недовольно:

– Пусть все выйдут. Дело у меня к тебе одному, великий князь. Вы, дружина, уж не обессудьте.

– Выйдите, богатыри, раз воевода просит, – повелел Владимир.

Подпившая дружина вышла со смехом. Не дожидаясь, пока они выйдут, воевода Блуд принялся жадно есть.

– Ты уж прости, великий князь, – сказал он с набитым ртом. – Оголодал, как в Родне.

– Ешь, ешь.

– Я… – Блуд поперхнулся.

– Запивай, когда глотаешь. Я обожду.

– Всё, – воевода решительно отодвинулся от стола. – Огрузну, да и в Родне поймут, кто меня накормил.

– Тогда говори, с чем пришел. Или для того только, чтобы нажраться до икоты?

В голосе Владимира звучала злая насмешка. Злая и угрожающая, так ее понял воевода Блуд.

– Нет, нет, великий князь, не ради того, не ради, – поспешно заверил он. – Ярополк…

– Князь Ярополк!..

– Да, да, не гневайся, – забормотал Блуд. – Истинно говорю, истинно. Князь Ярополк мечтает, что ты призовешь его к себе и… И простишь.

Вот на этом провести Владимира было невозможно. У него были свои люди в Родне. Перебежчики, тайные лазутчики, знакомые знакомых.

– Ты эти думы для него сочинил?

– Нет, великий князь, нет, он сам об этом говорил. Сам, собственными устами.

– А что говорил Варяжко?

– Варяжко, он… Да что Варяжко понимает! Так будет лучше.

– Кому?

– Что?..

– Кому будет лучше, Блуд? Тебе лучше никогда не будет, не жди.

– Великий князь, междоусобица не нужна Руси. Люди страдают в Родне, люди страдают в Киеве, люди страдают по всей Руси…

– Люди страдают, а ты дичину жрешь.

– Но великий…

– Великий в Родне мышей ест. И мне его жаль, а не тебя. Ты сам приведешь князя Ярополка в этот шатер. Лично, понял? Лично приведешь.

– Твое повеление будет исполнено тотчас же, князь Владимир.

Блуд встал. Владимир позвал гридня, велел ему проводить воеводу Блуда через посты. Гридень вышел вместе с воеводой. Владимир помолчал, невесело усмехнулся и вслух сказал сам себе:

– Значит, судьба.

Вышел следом. Повелел четверым варягам спрятаться в шатре и поднять на мечи тех, кто в него войдет. Прошел к своей богатырской заставе:

– Тут кровью запахло, дружина. Кровь дружбе помеха. Уйдем пировать в ваши шатры.

– Вот славно! – обрадовался Путята.

К вечеру Блуд ввел в шатер великого князя Ярополка и был тут же, у входа, поднят на варяжские мечи. Ярополка закололи следом.

Путь к Киевскому великокняжескому престолу был открыт.

Глава пятая

1

Однако князь Владимир в Киев не спешил. Он тщательно обдумывал каждый шаг, для чего и собрал на совет своих богатырей. Богатыри привыкли не столько советовать князю, сколько драться за него; да Владимир, по существу, и не нуждался в их совете. Он ожидал от них только подтверждения собственным мыслям, почему и не пригласил на этот совет Яромира.

Богатыри вели себя как всегда. Муромец молча пыхтел, Поток норовил хохотать по каждому поводу, и только рассудительный дядька Добрыня сказал именно то, что хотел услышать племянник:

– Пошли в Киев своих варягов, а сам не спеши. Варяги начнут грабить дома и обижать киевлянок, вот тогда ты и войдешь – как спаситель. Варягов выгонишь, наведешь порядок, и киевляне всю жизнь тебе благодарны будут.

– Дельный совет, великий князь, – поддержал Ладимир. – Тут подумать надо.

Владимир задумался. И если бы мы могли прочитать его мысли, то они бы выстроились в такой порядок: «Отдать на разграбление вооруженным наемникам стольный город и войти в него во имя спасения его жителей – куда более разумный поступок, нежели просто его занять. Киевляне все равно будут видеть во мне захватчика и незаконного сына, а коли на своей шкуре почувствуют бесчинства наемных воинов, то и толпа примолкнет, и вече обрадуется, и бояре на всякий случай улыбнутся…»

– Да будет так.

Две недели никто не мешал наемникам грабить дома и лавки, насиловать женщин и избивать киевлян за малейшее противодействие. Две недели стонал Киев под варяжским игом, а через две недели Владимир вступил в него как спаситель, во главе своей богатырской дружины, поддержанной дружиной Яромира. Варяги пытались яростно сопротивляться, но восставшие киевляне отлавливали их по домам. Владимир жестоко казнил два десятка самых оголтелых наемников, а остальных варягов выгнал, не заплатив ни гроша из обещанного, лишь посоветовав немедля уходить в Византию.

Затем совершил первое деяние как великий князь стольного города. Он повелел сжечь церковь, полагая, что славянские племена, веровавшие в племенных богов и общего для всех бога дружины Перуна, никакого христианства не поймут и не примут. Церковь была сожжена дотла, однако собор Святого Ильи, который повелела соорудить еще великая княгиня Ольга, Владимир по совету Ладимира не разрешил трогать, а потому киевляне и восприняли этот пожар вполне спокойно.

После государственных дел Владимир занялся делами семейными и объявил красавицу гречанку, подаренную византийским императором Ярополку, своей женой. В этом сказалось не только варяжское желание позорить даже покойного врага, не стремление показать киевскому боярству, кто здесь хозяин, но и хорошо продуманный путь добиться у простого люда восторженно-завистливых симпатий: «Ну, князь наш истинный богатырь! Ну, ни одной юбки не пропускает…»

Имя этой гречанки не сохранилось в летописях, но сохранилось имя ее сына. Она родила Святополка, прозванного «сыном двух отцов». Владимир его не любил, что, возможно, и послужило причиной резкого осуждения всеми последующими летописями этого «сына двух отцов». Летописи дружно называли Святополка Окаянным, списав на него все грехи затяжной междоусобной войны, развязанной его сводным братом Ярославом Мудрым.

Великий князь Владимир всю жизнь работал над созданием легенды о своей неудержимой чувственности. И преуспел: наша история не знает более любвеобильного князя, хотя до введения христианства многоженство на Руси процветало и каждый имел столько жен, сколько мог прокормить и защитить. Даже слава его ярчайшего потомка Ивана Грозного меркнет рядом со славой князя Владимира. А может быть, не столько Владимиру понадобилась эта легенда, сколько Ярославу Мудрому, при котором и началось практически русское летописание? Понадобилась, чтобы оправдывать развязанную им междоусобную войну за великокняжеский престол.

Тем не менее перечислим жен великого киевского князя Владимира Святого, прозванного в былинах Красное Солнышко.

И первой должна значиться совсем не безымянная гречанка, а Рогнеда, которую великий князь изнасиловал на глазах родителей. Он любил Рогнеду всю жизнь, и, как ни странно, она его тоже, подарив от любви своей Изяслава и Мстислава, Ярослава и Всеволода.

Безымянная гречанка, вдова Ярополка, родила Святополка, «сына двух отцов».

Чехиня (тоже без имени) – Вышеслава.

Безымянная (даже национальность не указана) – Святослава и Мстислава.

Христианка-болгарыня – Бориса и Глеба. Любимых Владимиром сынов.

Неизвестная – Судислава и Позвизда.

И это всё не просто сыновья. Это претенденты на власть. Потому что дальновидный, привыкший просчитывать каждый свой шаг великий князь Владимир так и не успел завещать кому-либо из сынов Киевский престол. Он умер внезапно во время подготовки к военному походу против сына Рогнеды новгородского князя Ярослава, который его возмутил своей дерзостью. Так записано в летописи. А вот так ли все было на самом деле… Особенно если учесть, что любимые сыновья Владимира от христианки-болгарыни Борис и Глеб умерли насильственной смертью…

2

На первом же совете с дружиной, которая заменила собой как Боярскую думу, так и крикливое вече, Владимир предложил вместо местных славянских князей назначить наместниками своих ставленников. Не только потому, что славянские князья скрывали доходы, не полностью выплачивали дань центральной власти, всячески тянули с исполнением повелений великого князя, а его тиуны ничего поделать с ними не могли, но главным образом по той причине, что выпалывать сорную траву следует до конца. Он понимал, что его наставники наместниками будут никудышными, но уж зато начисто прополют славянские княжества.

– Путята, ты поедешь наместником в Господин Великий Новгород. Обещаешь посаднику свободную торговлю на пути из варяг в греки. Возьмешь на себя командование всеми ратями Господина Великого Новгорода и будешь вершить суд лично, без боярского участия. За это обещаешь «Золотым поясам» и купцам Новгорода охрану торгового пути.

– Справлюсь ли? – вздохнул Путята.

– Справишься.

– Лучше бы Добрыню послать.

– Я сказал!

Путята примолк, хотя и несогласно. А великий князь пояснил нехотя:

– Мне дядька Добрыня здесь нужен. Будиславу быть наместником в Смоленске. Смоленский князь станет тебе помощником, первым меня признал. Главное – охрана торговли. Готовься к выезду.

– Понял, великий князь.

– Добрыня сам решит, кого из вас направить в Овруч, кого – в Родню. В Родню завезти хлеба побольше, там люди изголодались.

– А меня куда? – густым басом спросил Муромец. – Зазря, что ли, с печи слезал?

Все рассмеялись.

– Обиделся, – усмехнулся Ладимир.

– Не зазря ты с печи слезал, Муромец, – сказал великий князь. – Твое дело – богатырская застава. Подбери себе молодцев и готовься выехать на южные рубежи. Там степняки скот у народа угоняют.

– И впрямь получается, что не зря слезал, – проворчал Муромец и тотчас же ушел подбирать молодцев в богатырскую заставу.

– Так мы скорее добьемся повиновения, а не объединения славян, – вздохнул Добрыня. – Объединение идет только через веру, как говорила многомудрая твоя бабка княгиня Ольга, великий князь.

– В разных богов славяне веруют, – поддержал его Путята. – Один Перун общий, а остальные – боги племени. Какого назовут, такого и богом считают.

Великий князь хмуро молчал, обдумывая сказанное дружинниками.

– Хоть бы одного Перуна в Киеве поставить, – продолжал размышлять Путята. – Может, киевляне ему поклоняться станут, дары приносить.

– Перун – бог дружинный, он и нам подходит. Но одного мало, – возразил Будислав. – Их там куча добрая. Стрибог, Даждьбог, Смирагл, Мокошь какая-то. Бабам способствует.

– Всех в Киев и тащите, – повелел великий князь. – Начнем с Перуна, которого ты, Путята, из Новгорода привезешь. Потом остальных до кучи. Славяне к нам потянутся, вот вам и единение.

С этим напутствием и уехали богатыри. А Владимир, не теряя времени даром, тут же повелел готовить место для будущих языческих идолов, хотя услужливые гридни и донесли ему, что кумиры язычества имеют врагов среди небольшой, но влиятельной группы киевлян. Христианство успело пустить здесь ростки: существовал Соборный храм Святого Ильи, христианская община, состоявшая не только из славян, была довольно большой и крепкой. Однако никаких мер против нее князь Владимир принять не успел, так как внезапно взбунтовались радимичи.

Великий князь послал против них киевскую дружину во главе с воеводой по имени Волчий Хвост. Решительный воевода в первом же сражении наголову разгромил радимичей на речке Пищане, и соседние славяне потом долго дразнили их, что они Волчьего Хвоста на Пищане испугались. А этот Волчий Хвост быстро привел радимичей к покорности, разогнал вече и превратил свободное славянское племя в подчиненный анклав во главе с киевским наместником.

Воевода со странным именем Волчий Хвост стоит того, чтобы рассказать о нем подробнее. Под этим именем он и попал в историю государства Российского, и оно было не прозвищем, а реклом, то есть дано было ему от рождения. Его отцом и впрямь был Хвост, причем ярко выраженного красного цвета.

У Вещего Олега был друг детства, один из лучших воевод, которому князь Олег поручал исполнение самых трудных боевых задач. У его супруги родились двойняшки, которых он назвал Волками: Рудвольф и Адвольф – Красный Волк и Белый Волк. Красный Волк, родившийся на час раньше брата, оказался прирожденным воином. Сильным, отважным, расчетливым. В пятнадцать лет он был зачислен в отцовскую дружину младшим дружинником, сражался наравне с опытными мужами, вскоре стал не просто дружинником, но получил за отвагу гривну на шею и был назначен подвоеводой правой руки.

Вот его-то сына и звали Волчьим Хвостом. Он тоже прошел железную дружинную выучку, начав ее даже не младшим дружинником, а всего-навсего оруженосцем, отвечающим за левую руку и спину своего наставника-дружинника. Он был на редкость отважен, умен и наблюдателен. Пройдя всю кровавую дружинную лестницу от оруженосца до воеводы и получив два ранения, Волчий Хвост при великом князе Владимире командовал Первой киевской дружиной.

Владимир был отлично осведомлен как об уменье Волчьего Хвоста, так и о нем самом. Ему много рассказывала о Волчьем Хвосте бабушка, в детстве он очень ему завидовал, но потом эта детская зависть прошла. А для цели, которую поставил перед собой князь Владимир: объединить все народы, населяющие Киевскую Русь, чтобы исчезло само деление на русов и славян, – воевода Волчий Хвост подходил лучше всего. Именно его дружиной великий киевский князь и примучивал вздорные славянские племена, порою начинавшие мятеж по совершенно уж непонятным для него причинам. Не желая ссориться со славянами, Владимир предпочитал расправляться с бунтующими чужими руками.

Этот ход подсказал ему Ладимир. Он как никто другой знал все черты характера своего венценосного друга.

3

Добрыня прислал наконец долгожданный подарок; кое-как, весьма грубо вырубленного из корявого дуба полуторасаженного Перуна с золотыми усами и серебряной головой. Князь Владимир повелел установить его в центре столицы, жителям поклоняться ему, а для начала умилостивить его кровавым человеческим жертвоприношением.

В качестве жертвы кричащее киевское вече, конечно же, выбрало христианина, и жребий пал на Иоанна, сына старого, давно забывшего про меч варяга Федора. Этот варяг с таким решением, вполне естественно, согласиться не мог. Надев ржавевшие в кладовке варяжские боевые доспехи, он с мечом в руке вышел защищать сына.

– Отдай сына!.. – орали киевские толпы.

Прибежали доброхоты из толпы, стали уговаривать старика добровольно отдать им сына, на которого выпал зловещий жребий. Но упрямый варяг с христианским именем был решителен и тверд:

– У вас не боги, у вас дерево, топором рубленное. Сегодня стоит, завтра сгниет. А Высший Бог один. Он создал небо и землю, звезды и луну, солнце, человека и любовь друг к другу. Уходите добром!..

Самые нетерпеливые на него тут же с мечами кинулись. Двоих, чересчур нервных, он зарубил сразу, еще троих покалечил, но против разъяренной толпы ничего сделать не мог. Его убили вместе с сыном, и впоследствии официальная христианская церковь причислила их к лику святых под именами Иоанна и Федора, а на месте кровавой расправы христиане позже воздвигли Десятинную церковь…

Великая княгиня Ольга с детства убеждала Владимира, что народ можно объединить только общей для всех религией.

– Тогда, кроме повелений, появятся законы, – объясняла она. – Обязательные как для бояр, так и для смердов.

Внук с ней никогда не спорил. Для споров у него был Ладимир.

Первый, а главное, общий бог славян теперь появился. Суровый бог дружинников и сражений, требовавший кровавых жертв. Необходимо собрать остальных общих и племенных богов славян. Их пришлют богатыри из подвластных им земель. Следует к этому подготовиться, расчистить Дворцовую площадь от старых домов и усадеб. И еще: местных богов и божков надо присылать с местными жрецами…

Владимир повелел подготовить Дворцовую площадь для будущего пантеона, как сказали бы мы сегодня. А пока киевляне, недовольно ворча, этим занимались, восстали дерзкие и непокорные вятичи.

Правда, ими было кому заняться, сам великий киевский князь в ту пору на войну не отвлекался. Воевода Волчий Хвост не просто вторгся в непроходимые леса и болота вятичей, но сумел прижать мятежников к реке и вынудить на решающее сражение. При всей отваге вятичи не смогли устоять перед хорошо обученными киевскими дружинниками, надежно прикрытыми византийской броней.

А Владимир по-прежнему был целиком занят будущим сонмом славянских богов. Расчистив в центре Киева площадь от деревянных строений, он повелел строить по ее периметру здания каменные и готовить фундаменты под славянских идолов, которых вот-вот должны были прислать богатыри.

По поручению наместников в Киев доставили Хорса и Даждьбога, Стрибога и Смирагла, Ладу и Мокошь. «И изукрасилась главная площадь истуканами», – невесело отмечает летопись, писанная монахами-христианами.

И – отдельно – богиню смерти Морену. И установили дни ее почитания, поскольку уж с чем-чем, а со смертью в те времена и князья, и дружинники были хорошо знакомы.

4

И тут – как снег на голову в знойное лето. Австрийский король прислал пышное свадебное посольство с предложением руки собственной младшей дочери. Владимир прекрасно понял его потаенное желание – выйти на Великий торговый путь из варяг в греки. Формально князь Владимир считался холостяком, а сколько у него любовниц, Европу не интересовало.

– Ваш великий отец и воин киевский князь Святослав взял в жены принцессу из нашего правящего дома, – сказал посол по прибытии. – Мой повелитель решил продолжить эту традицию.

– Думай, князь, думай, – бормотал Ладимир.

Владимир кивал, улыбался и думал. Великий князь Святослав, разгромив Хазарский каганат, разрушил срединное могущественное государство, лежавшее между Киевской Русью и заволжскими кочевниками. До падения Хазарского каганата степняки могли проникать лишь отдельными небольшими ордами, которые не способны были угрожать Киевскому княжеству. Но как только рухнула эта плотина, кочевые племена повалили в Дикое Поле, к границам Великого Киевского княжения и к устью Днепра. И Великий торговый путь из варяг в греки, на порогах которого погиб и сам Святослав, стал хиреть, а доходы Киева, Смоленска и Новгорода – падать из года в год.

Европа об этом не знала. И очень хорошо, что не знала. С ее поддержкой Владимир мог рассчитывать прорваться на Дунай, создав для себя и новый выход к Черному морю, и новый торговый путь. И он согласился.

5

На свадьбу великий киевский князь Владимир прежде всего созвал верных друзей детства, богатырей, сидевших наместниками в славянских землях. Они прибыли без промедления, и Добрыня объявил радостно, громко и прямо с порога:

– Свадьба – очень это хорошо. Я тоже за себя добрую вдовушку взял. Рогдая она очень полюбила, вместо матери ему будет.

– А чего же вдовушку-то? – спросил Ладимир.

– Так ведь мать, дитё у нее, ровесник Рогдаю моему. А без матери богатыря не вырастишь.

– Вдовушка-то крещеная поди? – поинтересовался Будислав, всегда с легкой насмешкой относившийся к верованию богатыря-побратима.

– Крестил. Обвенчались и благословение получили, – с достоинством ответил Добрыня.

– Забыл, что ты, дядька мой, христианин, – усмехнулся Владимир, не веровавший ни в Христа, ни в славянских богов. – Добро ли устроились?

– А не забыл, великий князь, что мы с тобой тоже крещеные? – негромко спросил Ладимир.

Владимир только отмахнулся.

– Приезжай, великий князь, – сказал Добрыня. – Попируем славно. Поглядишь и как устроился, с женой и сыном познакомлю.

– Ужо. Дела у меня. А ты, дядька мой, поезжай, проведай семью. Сердце твое мается.

Добрыня молча поцеловал великого князя в левое плечо, низко поклонился богатырям-побратимам и тотчас же вышел.

– Зря ты отказался, – заметил Ладимир. – Зачем же дядьку обижать?

– Мы к нему внезапно нагрянем, – сказал Владимир, когда затихли нелегкие шаги его наставника. – И разом всё увидим. И женушку-вдовушку, и Рогдая.

Великий князь всю жизнь любил огорошить своих закадычных друзей. Для него это было развлечением и отвлекало от собственных, порою совсем невеселых размышлений. Он был «себе на уме», как стали вскоре говорить на Руси, прежде всего имея в виду любившего дружинные пиры гостеприимного и веселого князя Красное Солнышко.

И нагрянули. Внезапно. Уже на следующий день после посещения Добрыни. Нагрянули всем скопом вместе с дюжиной гридней, которые под уздцы вели лошадей, щедро нагруженных подарками.

– Дядька!.. – радостно воскликнул великий князь, обнимая былинного богатыря. – Здрав буди, пестун мой дорогой!.. Принимай гостей, женушкой хвастайся!

– Пожаловать прошу, гости дорогие!

Добрыня низко склонился, обнял каждого богатыря и распахнул двери.

Вошли все вослед за великим князем. Затем гридни внесли подарки и, низко поклонившись, тут же и удалились. А Владимир, оглядевшись, спросил:

– Где вдовушку-то свою прячешь, дядька?

– Не прячу, князь мой. Настасья моя в светелке. Плутарха Рогдаю читает. Жизнь двенадцати цезарей.

– Неужто Рогдай читать умеет? – изумился Владимир.

– По-гречески да по-нашему я его обучил. А жена моя богоданная латинский язык понимает. Считает, что пора и Рогдаю его узнать.

– Ты что, по грамоте разумеешь? – ахнул неграмотный Будислав. – Кто же тебя учил?

– Великая княгиня Ольга, – с достоинством ответил Добрыня. – И меня, и сестру Малушу, и великого нашего киевского князя. – И, помолчав, добавил: – Только пропала моя сестра…

– Не время… – начал было Ладимир.

– Зови грамотную вдовушку свою! – громко велел Владимир. – Или она за грамотой забыла, как друзей принимать?

Не забыла. Пировали ровно семь дней. Семь дней великий князь славил вдовушку и Добрыню, семь дней пели богатырские песни, да так, что чудом крыша не рухнула. И семь дней без устали плясал Поток-богатырь.