Текст книги "Вставай, Россия! Десант из будущего"

Автор книги: Борис Орлов

Соавторы: Алексей Махров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Рассказывает принцесса Виктория фон Гогенцоллерн (Моретта)

Она сидела на диване, изо всех сил стараясь не разреветься. Только что от нее вышла мать, Виктория-Александрина, новая императрица Германской Империи. Мама, мама, как же ты можешь?! Она закусила губу, снова вспоминая жестокие слова матери:

– …Я понимаю твои чувства, Моретта, но и ты должна понять: как принцесса Гогенцоллерн, ты не имеешь права жертвовать политическими интересами Империи в угоду чувствам. Твой брак с этим русским, – боже, какое брезгливое выражение на ее лице! – противоречит интересам твоей Родины. И потому я настаиваю на том, чтобы ты, именно ты, написала ему письмо, в котором сообщишь о расторжении помолвки!..

Когда мать первый раз сказала ей об этом, в тот страшный день – день кончины дедушки, она бросилась, было к брату. Вилли всегда помогал ей, он нежно любит Ники, как брата и друга. Но у покоев Вилли стояли гренадеры, скрестившие штыки, когда она попыталась прошмыгнуть в дверь. Вечером за ужином мать заявила, что Вилли – под домашним арестом. Все что удалось сделать – это послать через фрейлину записку с криком о помощи в русское посольство…

А теперь и ее свобода передвижения сильно ограничена. Конечно, дюжие гренадеры не стоят под ее дверьми, но маменька приставила к ней своих фрейлину и камеристку – чопорную англичанку леди Челси и громадную, прямо-таки нечеловеческого роста шотландку Элизабет Дьюл. Они следят за каждым ее шагом, роются в ее бумагах, допрашивают ее камердам и горничных. Ведь предлагал же ей Ники взять двух-трех девиц из России. Тогда она отказалась, а теперь… Слезы поползли по ее щекам: сейчас русские, верные и преданные как kazak’и ее любимого, были бы ее главными союзниками и помощниками… Она даже представила себе, что сейчас могла бы слышать русскую речь и…

…В первую минуту, услышав протяжные русские слова, перебиваемые шепелявой английской речью фрейлины, она не поверила своим ушам. Говоривший по-русски энергично выругался. Моретта слегка покраснела – однажды, еще в Гатчине, она уговорила подвыпившего Ники перевести ей несколько наиболее часто слышимых фраз, и вот теперь одна из них, наиболее непристойная, прозвучала в Городском Дворце. Если верить тому, что она только что услышала, некто совершенно не верит в благородное происхождение леди Челси, называя ее самкой собаки и женщиной легкого поведения. Мало того – говоривший состоял с матерью фрейлины в интимных отношениях, да не простых, а тех, что называют «французской любовью».

Буквально отшвырнув пытавшуюся загородить дорогу мисс Дьюл, в комнату ворвался kazak, которого Вильгельм выпросил у Ники в тот памятный приезд в Россию. Увидев Моретту, русский вытянулся во фрунт и, нещадно коверкая немецкие слова, громогласно отрапортовал:

– Ваше Императорское Высочество! Я послать от ваш брат! Приказ – передать Вам в рука. Лично.

Kazak протягивает сложенный вчетверо лист, извлеченный из-за обшлага мундира. Она схватила его с такой поспешностью, словно это был глоток воды, предлагаемый жаждущему в пустыне. Мелкий, твердый почерк брата. «Любезная сестра, дорогая моя малышка Моретта. Мне сообщили, что твое письмо доставлено адресату. Он принял живейшее участие в наших непростых обстоятельствах. Зная характер нашего друга и кузена, я полагаю, что тебе не долго осталось ждать встречи с предметом твоей любви. Я благословляю тебя. Твой брат, кронпринц Вильгельм. P.S. Сожги записку. Не стоит волновать матушку»…

Рассказывает старший урядник атаманского полка Степан Шелихов

…Так что вот, обретаюсь я ныне в городе Берлине. Город ничего себе, но супротив Питера пожиже будет. Служу при принце Вильгельме, донскому бою его обучаю. Ужо два года, на третий пошел. Это меня наш цесаревич определил. А вернее сказать: не цесаревич, а брат мой молодший, Егорка. Теперь, правда, уже не Егорка – подымай, брат, выше! Ординарец Его Императорского Высочества Наследника Престола Всероссийского, подхорунжий Егор Шелихов, а не абы кто!

Наш-то цесаревич вовсе прост да душевен. С атаманцами – запросто, иной раз из одного котла кулеш хлебал, лозу рубил, пластунскому делу обучался. За удаль да за воинскую сноровку, он брата Егора к себе и приблизил. Таперича братан мой – ого! рукой не достанешь!

Правда, толку нам с братьями не много было. Егор-то лишнего ничего у цесаревича не просил никогда. Если б батюшка наш, Николай Александрович, пошли ему Господь многия лета, письмецо Егорию не отправил, в котором поинтересовался, как, мол, Егор, братья твои там поживают? – вовсе ничего и не было нам с того, что брательник в свите. А уж теперь: брат Николай – полусотней командует, брат Фрол – урядник, отцу с матерью в станицу почитай чуть не каженный месяц подарки, а я – при Вильгельме, будущем ерманском императоре. И тож человек не последний…

Вот, к примеру, вчера – после того, как господин Вильгельм со мною в фехтовальной зале косточки друг дружке помяли, велел он мне в город идтить, да кой-какие письма поразнести. Письма я поразнес, а на обратной дороге подходит ко мне человек. Наш, рассейский, ежели по мундиру судить – советник титулярный.

– Не скажешь ли, братец, час который? Часы вот позабыл…

Сунулся я было за часами, да чувствую: в руку мне бумажка тычется. Пока соображал: что за оказия такая, глядь – ан человек-то тот уж и дале пошел. Обронил только так небрежно: в пять часов, мол, завтра, на Александрплатц, в вокзале.

Только ушел он, я в кондитерскую завернул. Кофею там спросил, сижу, будто пью, а сам бумажку осторожно развернул – ого! Письмецо от брата моего, Егора! «Здорово, братан – Степан-великан (так он меня в детстве звал). Тому, кто весточку сию передаст, доверяй как батьке родному. Что велит – делай. А за то выйдет тебе великая слава и Государю нашему (так они про меж собой цесаревича именуют) большую службу сослужишь. За сим, брат твой, хорунжий Атаманского полку, Егор».

Перечитал я еще раз. Рука братнева, евойные буковицы завсегда кривоваты. Ох, как взлетел – хорунжий! А про то, чтоб тому, титулярному, подчинится – ясен вопрос! Видать, тут дело государево…

…Вот и стою я, стал быть, у входа на платформу. Народищу – тьма. Одни куда-то спешат, по делам своим. Другие – просто глазеют, интересуются. Ну и я, вроде как со вторыми вместе…

– Здравствуй, братец. Что ж это ты здесь стоишь, а в ресторацию не зашел?

Оглянулся я. Тот самый, титулярный. Только сегодня не в мундире, а в партикулярном. Принял меня за локоток и в ресторацию. Себе чаю спросил, мне – стопку очищенной. Пока сидели, он мне все и обсказал: зачем прибыл, какой от меня службы ждет, и для Вильгельма письмо от цесаревича передал. Да еще пакет такой, увесистый. За ним велел следить пуще глаза. Честно обсказал: деньги там для принца германского от нашего цесаревича. Мол, как он сейчас под арестом сидит, пригодятся. Обговорили мы, как он мне весточки передавать будет, что, да где, и пошел он дале, а я еще посидел, а потом, только что не наметом – к Вильгельму.

Письмо он прочел, пакет с деньгами вскрыл – аж прослезился. Своим двум ближним офицерам: Ойлибурху[49]49
  граф Филипп цу Ойленбург – друг детства Вильгельма II


[Закрыть] и этому… фамилия у него смешная… Вальдурзею[50]50
  Альфред фон Вальдерзее – офицер для поручений при Вильгельме I, дружил с Вильгельмом II, в дальнейшем – начальник Генерального Штаба


[Закрыть] показывает, вот мол, какой у меня друг и брат в России. И меня, по плечу хлопает: быть тебе, Штефан (эдак он меня, на ерманский манер зовет), быть, говорит, тебе у меня дворянином и офицером в гвардейских уланах. А потом написал записку да велел срочно отнесть ее сестре своей, нашего цесаревича нареченной, принцессе Виктории…

Рассказывает кронпринц Вильгельм

…Идея, предложенная подполковником Васильчиковым, крайне взбудоражила не только меня. Даже моя добродетельная Дона[51]51
  Дона, Августа Виктория Фредерика Луиза Феодора Дженни – супруга Вильгельма II, императрица германская


[Закрыть] и та пришла в нервное состояние, узнав, правда без подробностей, план дерзкого побега Моретты. Друг и доверенное лицо Ники прибыл в Берлин инкогнито, но я сразу узнал его по описанию своего kazak’а. Prince Serge[52]52
  Князь Сергей (фр.)


[Закрыть] предложил организовать исчезновение Моретты из оперы. Это единственное место, куда Моретта может выезжать, не привлекая подозрений, где присутствует множество людей, проследить и проверить которых невозможно. Абсолютно.

За дело мы взялись уверенно и, я бы, наверное, определил, радостно. И помочь Ники, следуя заветам незабвенного дедушки, и насолить матушке, которая просто помешалась на своей англофилии и русофобии. Конечно, на нее слишком сильно повлияла болезнь папеньки, но все же нельзя так забываться!

Дона сообщила maman о своем намерении посетить оперу. «Тангейзер» не слишком любим матушкой, но, однако ж, она не стала противиться, полагая, что мрачная и торжественная музыка соответствует моменту и общему настроению, а мораль оперы возможно наставит сестренку «на путь истиный». Ее согласие простерлось настолько, что она даже сама пригласила Моретту, избавив тем самым моего верного Штефана от необходимости вновь прорываться с боями в ее апартаменты.

Вечером Дона и Моретта отправились в театр. Я не поехал с ними. Не только из-за того, что вместе со мной в театр отправилась бы целая толпа маменькиных шпионов и соглядатаев. Но и потому, что был рад провести вечер с моими любезными Вильгельмом и Фридрихом.[53]53
  Вильгельм и Эйтель-Фридрих – старшие сыновья Вильгельма II. В описываемый момент им 6 и 5 лет соответственно


[Закрыть] С ними я до ночи играл в лошадки и солдатиков, изображая взятие Седана.

Рассказывает принцесса Виктория фон Гогенцоллерн (Моретта)

Когда maman предложила ей поехать в оперу, она не поверила своим ушам. Ей не только разрешат выехать из дворца, но и даже повидаться с милой Доной, супругой Вилли. И пусть вместе с ней поедут эти противные леди Челси и мисс Дьюл! Пусть она будет слушать совсем неправильного Вагнера (в глубине души она была согласна с Тангейзером). Зато, как приятно снова оказаться там, где она была вместе со своим Ники, там, где они шептали друг другу божественные признания под божественную музыку…

В ложе она сидела слева. Конечно, ей очень хотелось сесть рядом с Доной, но мерзкая леди Челси нагло влезла между ними. И вот теперь, вместо того, чтобы держать за руку свою невестку, она вынуждена нервно теребить свой жалобно похрустывающий веер, лишь бы чем-то занять руки…

– Моретта, здесь сегодня так жарко, – громко прошептала Дона, повернувшись к ней и ласково глядя ей прямо в глаза. – Я позабыла веер в карете, ты не будешь столь любезна, не одолжишь мне на минутку свой?

Она передала веер. Показалось, или нет? Дона чуть заметно кивнула головой и немножечко скосила глаза, словно указывая… Куда? На дверь?

Что с вами, Ваше Высочество? Вы совсем не смотрите на сцену, – леди Челси (Будь она проклята!) вперила свои светлые глаза в нее, словно воткнула раскаленные иголки. Внезапно она подумала, что давешний kazak был прав, называя ее разными нехорошими словами!

Послушно повернувшись, Моретта уставилась на сцену. Но действие не занимало ее. Отец болен, и если… Она гнала от себя эти мысли, но они снова и снова возвращались к ней. Ведь после отца на престол взойдет Вилли, а он не собирается противиться ее счастью. Боже мой, мама, что же ты наделала?..

– Моретта, благодарю, – снова жаркий шепот Доны. Что? А, невестка протягивает ей обратно веер. И снова этот непонятный взгляд. А это что такое?..

Из сложенного веера торчит уголок бумажки. Она чуть отвернулась, загораживая веер от маменькиных соглядатаев, вытащила листок, развернула… «После песни о вечерней звезде, выйди в туалетную комнату. Тебя ждут».

По телу пробежала судорога, словно от гальванизма. Сердце застучало часто-часто, жаркая кровь прилила к лицу. Он… он пришел за ней, он не забыл, он примчался на помощь, как рыцарь из древних баллад, по первому же зову своей возлюбленной! На сцене запел хор рыцарей, и теперь он показался ей гимном торжества любви…

В третьем акте, как только смолк Вольфрам, она поднялась, и неслышно прошмыгнула к выходу. Теперь туалетная комната… Вот она…

– Государыня, прошу вас, – негромкий, удивительно знакомый голос. – Прошу вас проследовать за мной.

Она обернулась. Перед ней склонился в изящном поклоне человек в офицерском мундире прусского гвардейца.

– Prince Serge! – прошептала она и уже громче произнесла по-русски, – Ya rata vas vid’et.

– Государыня, сейчас не время для церемоний, прошу меня извинить! – Васильчиков крепко взял ее под локоть. – Нам нужно торопиться…

– К Ники? – спросила она, замирая от сладкого ужаса.

Васильчиков чуть усмехнулся:

– В конечном итоге, – разумеется, к государю. Ну, а сейчас, – он протянул ей длинный, подбитый мехом плащ с капюшоном, – Сейчас я прошу вас, государыня, дайте мне вашу шляпу и наденьте вот это.

Внезапно на нее накатила какая-то апатия. Ноги стали ватными, руки плохо слушались. Бегство! Это слишком серьезный шаг, хотя… Не понимая, что происходит, она сняла шляпу и протянула ее Васильчикову. Тот немедленно закутал Моретту в длинный плащ, скрыв капюшоном лицо почти целиком. Она успела заметить, как князь Сергей протянул ее шляпу какой-то молодой женщине. Моретта вяло удивилась тому, что незнакомка, надев шляпу, стала удивительно похожа на нее.

Васильчиков влек ее вниз по лестнице, на ходу давая короткие приказания еще нескольким людям, торопившимся рядом:

– Владимир Семенович, вы – на вокзал. С актрисами рассчитаетесь не ранее, чем отъедете от Берлина на сорок верст. Лубенцов! Постарайтесь по дороге в Гамбург наделать побольше шума! Федор!

– Карета готова, ваш-ство.

– Давай!

Только оказавшись в карете, Моретта снова стала приходить в себя и воспринимать окружающее. Скосив глаза, она наблюдала за тем, как Васильчиков, серьезный и нахмуренный что-то быстро написал в блокноте, вырвал листок и сунул его куда-то вперед, на козлы:

– Передать немедля!

Она вздохнула:

– Ах, любезный князь, как все же жаль, что… – она запнулась, – что цесаревич сам не смог приехать…

Губы князя вновь тронула легкая ухмылка:

– Ох, государыня, если бы вы только знали, каких трудов стоило уговорить государя не ехать за вами лично…

Через два часа они были в Потсдаме. Вихрем пронеслись по ночным улицам, остановились у вокзала:

– Прошу вас, государыня. Нам надо поторопиться. Поезд на Копенгаген отходит через четыре минуты…

Она несколько испугалась, когда поезд проезжал через Берлин, но усталость и нервное напряжение взяли свое. Уютно свернувшись калачиком, она замерла в своем плаще, точно мышка в норке. Мерный перестук колес убаюкивал…

– Государыня, – негромкий голос вторгся в царство Морфея.

Она с трудом оторвалась от видения милого Ники, открыла глаза. Перед ней стояли навытяжку рrince Serge и еще двое, в штатском платье, с выправкой офицеров русской гвардии:

– Государыня, мы миновали границу Рейха и теперь находимся на территории Дании. Вашей аудиенции просит принц Фредерик…

Рассказывает Олег Таругин (Цесаревич Николай)

Ночью меня разбудил раскрасневшийся Гревс. Внешне бесстрастный он протягивает мне листок с расшифровкой телеграммы из Берлина:

– Государь, вы просили сообщать новости из Германии безотлагательно, – говорит он.

А голос все-таки чуть подрагивает. Ясно, парня просто распирает. Ну-с, почитаем… «Срочно. Секретно. Объект «А» доставлен к месту назначения. Мероприятия прикрытия осуществлены согласно директиве «Туман». Результат положительный». Молодцы. Ей богу, молодцы!

– Александр Петрович! Прошу вас немедленно уточнить сроки прибытия моей невесты в Россию. Место прибытия – Либавская бухта? Или Васильчиков что-то изменил? Павлу Карловичу передайте: на его ответственности экстренный поезд. Классный вагон, два салон-вагона и, там, места для обслуги. Чтоб стоял под парами.

– Вас понял, государь. Прикажете исполнять?

– Исполняйте.

Теперь можно попробовать доспать… Сколько там времени осталось? О-хо-хо. Золотой «Буре» ехидно сообщает, что можно уже и не ложится, ибо до прихода Егорки и начала утреннего сеанса «русской гимнастики» осталось не более полутора часов. Ладно. Сяду, почитаю, что там у нас Минфин по поводу Финляндии насочинял…

…После неизменного рукопашного боя, даже не дав мне позавтракать, на доклад прибывает неугомонный Гревс. Похоже, что он тоже не ложился. Ротмистр приносит записку от курирующего операцию Шенка (Целебровский, сказав, что не собирается участвовать в этом «маскараде», самоустранился).

Четким разборчивым почерком в записке написано:

Группа Васильчикова сообщает, что поездка прошла успешно. Находившаяся в прикрытии группа лейб-гвардии корнета Лубенцова оторвалась от преследования и, благополучно пересекши границу Империи, направляется в Варшаву. Группа прикрытия лейб-гвардии поручика фон Смиттена задержана в Берлине. В настоящий момент генеральным консулом уже подготовлена нота об их освобождении. Не позднее полудня завтрашнего дня Ее Высочество покинет пределы Датского королевства.

– Спасибо, ротмистр! – Гревс краснеет от похвалы. Ну, еще бы! Его первая самостоятельно проведенная тайная операция. Шенк только технические советы давал, а задумка и воплощение – чисто местное, в романтическо-рыцарском духе. Интересно, какими словами будут описывать произошедшее будущие хронисты-биографисты? Эге… Не о том думаю, а ротмистр стоит, мнется… Видимо, еще какую-то информацию сообщить желает, но не хочет важным раздумьям своего государя мешать.

– Вы, Александр Петрович, еще что-то сказать хотели?

– Э-э-э-э… Смиттен попался, так мы их и инструктировали, чтобы в случае чего не боялись, сопротивления не оказывали, а спокойно сдавались. Чего-чего, а расстрелять его не расстреляют, а любой срок, который он за это получит, всяко-разно не больше трех месяцев будет.

– Благодарю вас, ротмистр! И вот еще что… Мастерство должно вознаграждаться! Так что вертите дырки!

Гревс вытягивается во фрунт, и, кажется, собирается начать орать уставные фразы типа: служу отечеству, царю-батюшке, трудовому народу (нужное подчеркнуть!),[54]54
  В ответ на похвалу/награду нижним чинам полагалось отвечать «Рад стараться» , офицерам – «Покорно благодарю» .


[Закрыть] но я машу ему рукой – потом, все изъявления благодарности – всё потом!

Значит, завтра она отплывает. Очень хорошо. Стало быть, послезавтра мне выезжать. Та-ак-с…

Пора и делами заняться – надо бы уже с батюшкой по поводу назначения Димыча поговорить. Сколько можно откладывать?

Аудиенцию у Александра мне выбивать надобности нет. Каждый день я у батюшки с докладом и просьбами ошиваюсь. О-хо-хо, ну, с богом:

– Батюшка, вот прошу вашей высочайшей резолюции…

Государь император склоняется над листом и читает, медленно шевеля губами. Господи, как же это я не замечал, как он постарел! С того страшного дня, когда его захватили иновременцы, он очень сильно сдал. В шевелюре блестит седина, лицо осунулось, пошло морщинами, руки заметно дрожат… За всеми этими мыслями, я как-то не сразу замечаю, что Александр уже дочитал и теперь пристально смотрит на меня. Артиллерийским залпом в уши бьет утробный рык:

– И как прикажете это понимать?

М-да… Кто ж это решил, что старый медведь менее опасен, а? Александр, тем временем, продолжает рычать:

– Ты что это, Колька, о себе возомнил? Какой-такой Рукавишников? Что за фендрик выискался?

– Батюшка, поймите, это совершенно необходимый нам человек. Это один из моих друзей, человек искренне преданный России, промышленник. Дядюшка Алексей просил его занять эту должность для улучшения нашего фло…

– Алешка?! Опять он воду мутит?!

Набираю в грудь побольше воздуха:

– Видите ли, батюшка, мы с дядюшкой обсуждали различные кандидатуры людей, способных провести модернизацию существующих мощностей судостроительной промышленности, и, по результатам тщательного отбора, я смог рекомендовать ему Александра Рукавишникова, обладающего большим потенциалом, обширными познаниями в области экономики и торговли, располагающего технически грамотным персоналом и суперсовременным механическим и станочным парком. Его завод в состоянии выполнять самые сложные технические заказы, и, на данный момент, является наиболее модернизированным промышленным предприятием Империи. Исходя из этого…

Император прерывает этот вдохновенный монолог и подозрительно вперивается в меня своими слегка выкаченными глазами:

– Николай, а ты сам-то понимаешь, чего сейчас мне нагородил? Твой Рукавишников хоть один корабль построил?

– Кх-м… Возможно… пару барж…

– Что?!!

– Батюшка, да какая на хрен разница – построил – не построил? Главное, что этот человек может найти людей, которые сделают проект и людей, которые воплотят проект в металле. А также нужные для постройки материалы и оборудование. И не возьмет лишней копеечки сверх оговоренной суммы!

– Ну, чтобы купчина и не воровал?..

– Батюшка, я ручаюсь за Рукавишникова, как за самого себя!

– Ладно, ладно, Колька, чего ты раздухарился? – Примирительно говорит Александр. – А все ж не бывать такому, чтоб разом из грязи – да в князи!

– Батюшка, я очень прошу вас, поверьте мне. Этому человеку просто необходимо взять на себя руководство верфями Балтики. Я клянусь вам всем, что для меня свято: это будет сделано исключительно для блага Империи. А руководить нашими чиновниками, этим крапивным семенем, без высокого чина – согласитесь, отец, это просто абсурд.

Александр встает из-за стола и проходится по кабинету. Внезапно он круто оборачивается ко мне:

– Всем что свято клянешься? Ну, что ж, Колька, выбирай тогда: или твой протеже – генерал, или твоя свадьба с немочкой, от которой матушку до сих пор коробит. И как?

М-да уж… Задали вы мне задачку, Ваше Величество… Моретту упускать нельзя, но и Димку без генеральства оставлять никак не выходит… Вот и выбирай… Ладно, Димыча надо прямо сейчас на пост ставить – даже один год промедления потом аукнется… А свадьба… Свадьба может подождать… Помнится, что-то подобное было у реального Николая с его Аликс… когда свадьбу до последнего момента запрещали? А, где наша не пропадала: соглашусь на Рукавишникова-генерала, а с Мореттой… Ну, отложим в конце концов на годик-другой, мотивируя трауром по деду Вильгельму, а несколько позднее – по папеньке Фредерику…

– Я согласен, Ваше Императорское Величество. Прошу вас утвердить высочайший рескрипт о присвоении господину Рукавишникову Александру Михайловичу чина действительного статского советника.

Император внимательно смотрит мне в глаза. Потом проходит из угла в угол кабинета, останавливается передо мной и снова пристально смотрит мне в глаза. Висит драматическая пауза.

– Даже так? Слушай, сын, он что, действительно, ТАК нужен?

– Да, Ваше Императорское Величество.

– И ты согласен?.. – вновь этот же давящий пристальный взгляд.

– Согласен.

Новая, еще более долгая пауза. Внезапно он хлопает меня по плечу с такой силой, что я аж приседаю:

– А ты – молодец, Колька, молодец. Умеешь за своих постоять! Видать, и вправду, слишком уж нужен тебе этот человечек, – он широко улыбается. – Да успокойтесь вы, Ваше Императорское Высочество, – Александр довольно точно копирует мои интонации, – будет твоему Рукавишникову чин, будет. Только сперва, дай-ка я с ним сам погорю. Посмотрим, что у моего сына за фавориты такие объявились. Давай свой рескрипт! – Император берет бумагу, еще раз перечитывает ее и молча сует в ящик стола. Сиречь – «кладет под сукно»… До выяснения…

– Но, Ваше Импера… – глухо начинаю я, но замолкаю на полуслове.

Черт! Как хорошо было пару лет назад, когда я мог, подпоив императора водкой с кокаином, подсунуть на подпись любую бумагу… Эх, а если и сейчас?.. Или – так и вообще – устроить вне срока «Происшествие в Борках», но уже без чудесного спасения? Как говорится: Хоть вы мне, батюшка, и симпатичны, но… «Ничего личного, это просто бизнес»!

– А с Мореттой я тебе свадьбу не запрещаю, – внезапно огорошивает Александр, – Тебе, пожалуй, запретишь, так ведь ты втихаря, а тут дело государственное…

Император отворачивается к столу. Я смотрю на его ссутулившуюся фигуру. Боже мой! А я еще страдал, что один тут оказался! Вот кто на самом деле одинок. А я, скотина такая, о покушении думаю! Подхожу к нему сзади, обнимаю, как могу крепко, этого великана:

– Рара, простите меня, – ничего другого в голову не приходит. – Простите меня…

На глаза навернулись предательские слезы. Ведь он один, совсем один! А тут еще я…

– Ну-ну, – медвежий бас звучит успокаивающе. Чудовищная лапа гладит меня по голове, – ты что это, наследник, расчувствовался, а?

Он бормочет что-то ласковое, а я вдруг с особенной остротой понимаю: я здесь чужой. Абсолютно чужой!..

…На следующий день, перед занятиями по рукопашному бою, Шелихов принес мне телеграмму от нашего посланника в Копенгагене барона Толя. Отжав «воду» из славословий и велеречий почтеннейшего дипломата, на выходе я получил следующее: «Принцесса Виктория отправляется сегодня на корабле «Эльсинор».

– Егор! Вели, что б на поезде были готовы. Через пятнадцать минут выступаем. Завтрак и все прочее – уже в поезде.

– Слушаю, государь.

За дверью моих покоев разносится повелительный голос Шелихова, потом приглушенный топот ног. А вот интересно, это что ж за корабль они там, в Датском королевстве, к перевозке ценного груза припрягли? Поди, яхта какая-нибудь. Или, может, крейсер?..