Текст книги "Другая жизнь"

Автор книги: Борис Левандовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Борис Левандовский
Другая жизнь

Проблема заключалась в том, что его часы оказались на руке Филиппа. Это произошло благодаря причудливой цепочке событий, которые привели к еще более странному финалу. Самые обычные электронные «Casio» стоимостью в 25 долларов, с подсветкой, стрелками, как у механического хронометра, и небольшим прямоугольным окошком внизу циферблата, где время размеренно пульсировало в такт черным цифрам. Орест купил их, почти не разглядывая, можно сказать, мимоходом. И купил совсем не для той цели, ради которой обычно покупают часы: поэтому ни их вид, ни количество будильников и прочих функций, которыми их нафаршировали азиаты, не имели ни малейшего значения. Только суть не в этом.

В том, что в итоге они оказались на руке Филиппа, а он – с лопатой в руках на его рыхло дышащей в осеннюю ночь могиле.

Орест вонзает лопату в мягкий холм недавно потревоженной земли. Налетающий порывами ветер о чем-то многоязыко шепчет лентами дешевых венков, сваленных у соседней могилы, и кружит замысловатый танец с изморосью в темном воздухе. Первая горсть земли падает в двух шагах от могилы и заставляет Ореста на секунду замереть – так неестественен и чужероден этот звук.

Спустя несколько минут он опять останавливается: мышцы, давно не знавшие физических нагрузок, молят о передышке, а травмированную в недавней аварии левую руку будто нанизали на раскаленный шампур от плеча до локтя. Повязка, на которой покоилась рука по дороге на кладбище, теперь валяется под грудой венков. Орест закуривает, думая о часах, находящихся всего в полутора метрах под его ногами, часах, черный ремешок которых сейчас охватывает мертвую кисть Филиппа. Он слышит шепот, придающий решимости идти дальше, он слышит шепот чисел, призывающих не останавливаться.

Отсыревшая сигарета тлеет медленно и неохотно, позволяя выиграть лишнюю минуту отдыха. Орест опирается здоровой рукой о древко лопаты, глядя на туман, подгоняемый ветром со стороны реки, протекающей рядом с кладбищем. Мглинка, кажется, так ее называют местные. Когда он пришел на кладбище, туман был едва заметен вдалеке, но теперь окутывает серовато-молочной дымкой кресты в тридцати шагах от него и плавает рваными клочьями у соседних могил. Глядя на него, трудно верить, что всего шесть ночей тому назад…

Да, именно тогда все и началось.

Филипп явился к нему, разбудив около трех часов ночи. Весь его облик свидетельствовал о чем-то таком, что даже сонному Оресту хватило секунды понять: ему совсем не хочется это выяснять. И хотя по здравому размышлению Филипп должен был сейчас находиться в своей постели в более чем пятистах километрах, Орест молча отстранился, впуская гостя.

Тот поплелся не снимая обуви в кухню; скрипнул табурет. Закрыв дверь квартиры, Орест последовал за ним. Филипп сидел за обеденным столом, обхватив голову руками, словно его мучила сильная головная боль. У ног – небольшая сумка, которую он вечно таскал за собой.

– Я пропал… – наконец произнес Филипп.

Орест разминает больную руку, отправляет щелчком окурок в сторону наползающего тумана и вновь принимается за работу. Ты пришел ко мне со своей бедой, дружище, и я принял тебя, поэтому твоя беда стала и моей. И теперь я раскапываю твою могилу в этом странном, Богом забытом городке, о котором девять дней назад мы с тобой даже не слыхали. А она стоит за моей спиной и наблюдает, насмешливо кривя свой зловонный рот. Она наблюдает…

Что-то шелестит у самого уха и быстро скрывается в сумраке, заставляя Ореста вздрогнуть. Похоже, летучая мышь. Он успевает заметить тень, скользнувшую по земле в свете аккумуляторного фонаря, закрепленного на грубом каменном кресте соседней могилы. Тот разгоняет темноту, неизменную сообщницу всех гробокопателей, выхватывая рваный овал земли, ровно такой, какой необходимо.

Ты пришел и я принял тебя, поэтому сейчас мы оба здесь. Но тебе уже все равно, твою душу сожрали числа…

– Давно во Львове?

Филипп какое-то время смотрел на Ореста, будто не понимая, о чем речь, затем медленно поднялся, стянул куртку.

– Только что, на попутках. Иначе не мог, на вокзале… – и вдруг заплакал. Смотреть на это было крайне неприятно: мелко трясущееся, ставшее вмиг бардовым полное лицо с мокрыми дорожками слез. Орест на секунду испытал отвращение. Однако теперь ему хотелось скорее разобраться, что вынудило Филиппа явился к нему среди ночи, проделав длинный путь из Киева автостопом.

Все же он заставил себя сдержаться: так или иначе, теперь это лишь вопрос времени. Орест осторожно похлопал Филиппа по плечу, бормоча какую-то успокаивающую ерунду, усадил обратно, отнес куртку в прихожую.

– Я совершил огромную глупость, – чуть позднее и уже более спокойно сказал Филипп. – Взял то, что мне не принадлежало. Украл чужие деньги…

– О господи, но зачем?

– Не знаю, – Филипп медленно и, словно удивляясь, покачал головой. – Это как… минутное помрачение. И я жалею, господи, я так жалею о том, что сделал… Они убьют меня, если найдут. Я не знал, к кому еще пойти. Прости, я завтра уеду. Мне просто было необходимо…

– Все в порядке, – убежденно сказал Орест. – На то и существуют друзья.

Филипп вновь покачал головой.

– Оставайся, сколько нужно. А потом мы что-нибудь придумаем. В конце концов, деньги можно вернуть, попытаться договориться…

– Ты не понимаешь! – почти выкрикнул Филипп. – Эти люди не станут ни с кем договариваться, тем более – со мной!

– Эти люди? Кто они?

– Они наняли меня. Просто позвонили и сделали предложение. Ввели в курс дела, пообещали хорошо заплатить, и я согласился.

– Что за работа?

– В их компьютерной сети произошел сбой, доступ к некоторым важным данным оказался заблокирован. Я должен был привести систему в рабочее состояние – ничего сложного, с этим мог бы справиться любой сисадмин. Но я понятия не имею, кто они. Чем-то напомнило «Бойцовский клуб». Помнишь фильм?

Орест кивнул.

– Возможно, какая-то спецслужба или полулегальная организация. Я даже не знаю, как они вышли на меня. Но, похоже, им был нужен именно сторонний человек, который бы просто выполнил работу, получил деньги и свалил.

– И что дальше?

Филипп сделал большой глоток кофе; Орест удовлетворенно отметил, что руки у него дрожат теперь не так заметно. И еще попытался вспомнить, видел ли сегодня во сне Крысожора. Но не сумел, похоже, он вообще не видел никаких снов или не успел.

– Когда я закончил, то решил лишний раз все проверить. И… ну, еще просмотрел кое-какие файлы, – он быстро глянул на Ореста. – Простое любопытство.

– Угу, – кивнул тот, отлично понимая, какого рода любопытство могут испытывать люди, вроде Филиппа, забравшись в чужой компьютер.

– А тот парень, которого ко мне приставили… Он все время торчал рядом, но тут как раз вышел покурить, – Филипп долго смотрел в чашку с последним глотком остывшего кофе.

Орест не торопил.

– Вряд ли я наткнулся на их основные счета. Скорее, на какие-то оперативные фонды в виде электронной валюты. И тут до меня вдруг дошло… Это было так просто, понимаешь?

Орест прекрасно понимал.

– Я думал, что если переведу какую-то сумму, они этого не заметят. Или хватятся через время, но не свяжут со мной. Потом я мог бы запутать следы, – он нервно засмеялся. – Эта мысль показалась мне такой удачной, такой… своевременной! – Филипп издал еще один тонкий смешок. – Помрачение ушло, как только я шагнул на улицу…

Земля… Она так мягка и податлива, но ее слишком много. Это только вначале кажется: достаточно бросить несколько лопат – и уйдешь в нее по пояс. Однако спустя час Орест видит, что должен серьезно ускориться, если собирается закончить копать до рассвета. О том, чтобы засыпать могилу, когда дело будет сделано, нет и речи. Разве что у него откроется второе дыхание. Впрочем, теперь волноваться об этом попросту глупо: если кто-то другой засыплет могилу, Филиппу хуже не станет. Все худшее, что с ним могло произойти – уже случилось. Двух мнений тут быть не могло.

– Наверное, они обо всем узнали раньше, чем я покинул здание. Все завертелось слишком быстро. Походя к своему дому, я увидел, как двое людей сажают Веру в джип. Одного я сразу узнал – тот, что должен был следить за моей работой, а потом отлучился покурить.

– Вера?

– Моя девушка. Мы с ней недавно… – Филипп умолк, глядя на свои руки, сцепленные в замок на коленях.

– Думаю, с ней все будет в порядке, – сказал Орест, не испытывая, впрочем, ни малейшей уверенности в этих словах.

– Мне показалось, она была как-то уж слишком… спокойной для такой ситуации. Никаких эмоций. Видно, они ей что-то вкололи.

– Возможно, – Орест представил, как Филипп, которого он знал уже более десяти лет со времени их учебы в КПИ, стоит, исполненный запоздалым раскаяньем, скованный параличом испуга, наблюдая издали, как чужие люди с холодными глазами увозят куда-то его девушку. Увозят, потому что он поддался минутному приступу сребролюбия, потому что те люди, кем бы они ни были, наняли его за хорошие деньги выполнить работу, которую он умел делать, а он их обокрал, позволив числам сожрать свою душу.

– Я ничего не мог, ничего… – Филипп снова заплакал.

Затем он рассказал, как решился подняться к себе и на пороге понял, что в квартире кто-то есть. Скорее, уловил обострившимся от близкой опасности шестым чувством – его ждут. Спускаясь вниз по лестнице, услышал, как за его спиной распахнулась дверь – его дверь (о чем ему сообщил характерный скрип навесов) – и побежал. Он так и не обернулся, чтобы посмотреть на того, кто появился на пороге, но хорошо запомнил негромкий сухой хлопок и аккуратное круглое отверстие, возникшее в стене прямо перед его лицом, словно невидимый палец вошел в штукатурку. Он бежал по улицам, сколько хватило духу, пока, наконец, не оказался в какой-то подворотне. Все, что при нем было, это деньги, полученные за работу от людей, преследовавших его теперь, и рабочий ноутбук в наплечной сумке, с которой он никогда не расставался.

– Что бы они ни сделали с Верой, они не успокоятся, пока не достанут меня.

Орест собирался что-то сказать, но тут заметил, с каким ужасом Филипп смотрит в коридор.

– Там кто-то есть…

Ветер меняется, отгоняя туман обратно к реке, что вдохнула его в эту ночь, но ненадолго – вскоре тот возвращается, став, как кажется Оресту, еще плотнее. Стараясь не сбавлять темп, он размышляет, будет ли туман мешать работе, когда полностью его накроет. Усталость вновь дает о себе знать, и Орест останавливается, чтобы дать отдых утомленным рукам и спине; оценивает результат своих трудов и решает, что половина пути или около того уже пройдена. По обе стороны ямы возвышаются кучи земли – одна побольше, другая поменьше. Однако с каждой отнятой у могилы горстью копать становится все труднее. Да и ему все чаще требуется передышка; натертая рукояткой лопаты кожа горит на ладонях, а большой палец левой руки остро печет из-за лопнувшего пузыря.

«Чем больше взять – тем больше станет», – всплывает в памяти Ореста фраза, откуда-то из прошлого, возможно, из детства. И следом: «Там кто-то есть». Он старательно вглядывается в серовато-белую глубину, в самую плоть тумана, что навевает образы медленно и нелепо движущихся фигур, похожих на гротескные марионетки. Только обдолбанные подростки верят в такое дерьмо, но Орест не спешит вернуться к своей тяжелой работе, продолжает вглядываться в туман. Потому что там, нравится ему это или нет, все-таки кто-то есть. Или что-то. Он в этом уверен.

Орест последовал в коридор, куда указывал стеклянный взгляд Филиппа. И остановился на полпути – он увидел это. Ручка входной двери двигалась. Медленно и беззвучно. Потом замерла, и Орест подумал, что если бы не Филипп, то он наверняка решил бы, что ему померещилось. В конце концов, сейчас было четверть четвертого, он выдернут из глубокого сна – ничего удивительного, если его немного «подглючивает», как сказал бы полуночный друг и любитель круглых чисел Филипп. Вот только вряд ли их могло «глючить» обоих совершенно одинаково.

Он тихо подошел к двери, прислушался, одновременно делая Филиппу знак рукой оставаться на месте. Некоторое время ничего не происходило. Затем Орест услышал – совершенно отчетливо – негромкий металлический звук… И – щелчок. Кто-то работал над нижним замком. И явно старался остаться незамеченным. Орест лихорадочно вспоминал, закрыл ли он оба замка после внезапного появления Филиппа или же ограничился чисто механическим захлопыванием, будучи слишком сонным и удивленным. Затем все же вспомнил, что закрывал, как обычно, и верхний замок, который снаружи открывался ключом, а изнутри с помощью ручки, похожей на те, что были у его газовой плиты (помнится, заметив сходство, он шутил, что и плиту, и дверь, похоже, сделали на одном заводе). Его это немного успокоило, однако не дало ответ, кто и зачем пытается проникнуть в квартиру.

И тут к нему пришла еще одна мысль, заставшая похолодеть кожу на затылке: тот, кто ковырялся в дверном замке, не мог не заметить, что в кухонном окне горит свет. Возможно, даже видел их с Филиппом силуэты на фоне занавесок, поскольку квартира Ореста находилась на первом этаже.

Он оставил Филиппа следить за дверью, а сам направился в комнату, у которой окна выходили во двор, и, не включая свет, приник к щели между портьерами. Орест увидел стоящую у подъезда большую машину, марку и цвет которой вряд ли смог бы точно определить в темноте, однако похожих машин он, вроде бы, раньше тут не замечал. Неяркий свет приборной доски подсвечивал лицо сидевшего на месте водителя человека, делая того похожим на призрака. Затем Орест различил еще одну фигуру, замершую у подъезда, очень высокую фигуру. После чего вернулся в коридор и вопросительно посмотрел на Филиппа.

– Они закончили с нижним… – ответил тот одними губами, но Орест его понял. Лицо Филиппа выглядело до такой степени бескровным, что казалось грубо загримированным под ходячего мертвеца из малобюджетного ужастика. Ореста вдруг охватил такой гнев, что он едва подавил желание врезать кулаком по этому рано обрюзгшему бледному лицу, лицу человека, вместе с которым он провел лучшее время своей жизни, и который теперь, пусть невольно, приволок за собой в его дом беду, как шелудивый пес покрытый репейником хвост. Вместо этого он прошептал:

– Мы уходим.

Фигура, идущая в тумане, выглядит необычно. И движется необычно. Орест выбирается на ровную землю, едва удерживается на краю ямы, но ни на миг не теряет ее из виду, словно фигура может исчезнуть, раствориться в том самом тумане, из которого явилась. Он снимает с перекладины креста фонарь и выключает. Кто бы это ни был, кажется, Орест еще не привлек к себе внимания, хотя фигура и движется почти в его направлении. Орест проводит мысленную прямую и решает, что его шансы остаться незамеченным примерно половина на половину. Если только… Идущий теперь движется в его сторону и чуть замедляется. Если только его уже не заметили, верно?

Темное пространство вокруг наполнено шорохами миллионов падающих на землю капель дождя и шепотом ветра, но Орест все равно может слышать удары собственного сердца. Луна, полная на три четверти, отыскивает случайный разрыв в облачном полотнище неба и подсвечивает укутанную в длинное, будто саван, одеяние фигуру, что идет теперь прямо на него. Движение прерывисто, неверно, словно идущему едва удается сохранять равновесие. Когда между ними остается шагов двадцать, Орест начинается тянуться к лопате, вонзенной в землю слева от него.

«Это здешний Смотритель… Смотритель мертвых, пастух, хранитель их покоя… он заметил тебя, он видит, и он идет…» – звучит в его голове неведомо откуда взявшаяся странная мысль, до того, как темная в длинном одеянии фигура вдруг сгибается, падает на колени и издает череду клокочущих утробных звуков. В следующую секунду Орест понимает, что видит не пастуха мертвых, не призрака или даже самого Жнеца, а всего лишь ксендза. Он видит настоятеля небольшой церквушки, что стоит рядом с кладбищем (которое именуется местными Старым, потому что в Сутеми есть еще одно), того самого, что проводил службу на похоронах Филиппа неделю назад. Безобразно пьяного ксендза. Блюющего ксендза. Всего лишь ксендза, да отстирает его засранную рясу сам апостол Петр и выгладит святой Иуда! – Орест едва не начинает смеяться вслух от облегчения.

Он ждет, просто отдыхает и ждет, пока священник закончит исторгать на землю остатки вечернего причастия. Это занимает еще несколько минут, затем тот поднимается и медленно тащится в обратном направлении. Орест слышит шарканье ног и невнятное бормотание; обрывки фраз, достигающие его слуха, больше похожи на ругательства, чем на молитву.

Когда священник скрывается в тумане, он выжидает еще с минуту, водружает фонарь на место и принимается за дело.

Орест перешел в комнату с окнами, выходящими на другую сторону дома, и тихо отворил оконную раму (мысленно благословляя день, когда остановил свой выбор на покупке именно этой квартиры). То ли преследовавшие Филиппа люди из «бойцовского клуба» не проявили должной предусмотрительности, то ли просто не были в курсе планировки его квартиры, но никто не наблюдал за этим «черным ходом». Все, что Орест посчитал нужным собрать в сложившихся обстоятельствах, было уложено в компактную, но вместительную сумку-рюкзак; он осторожно сбросил ее на землю, как авангард отступающих войск. Затем последовал сам, спрыгнув с двухметровой высоты.

– Давай, – Орест поднял голову к распахнутому окну, в проеме которого сырной луной плавало лицо Филиппа, и вытянул руки, чтобы помочь нескладному другу спрыгнуть (еще не хватало, чтобы этот тюфяк сломал себе лодыжку). А заодно подбодрить: пускай высота казалась небольшой, и в спину толкала смертельная опасность, Филипп мог сдрейфить даже сейчас; Орест многое помнил еще по их студенческим похождениям и был готов биться об заклад – с тех пор мало что изменилось или не изменилось вовсе. Например, страх Филиппа перед высотой.

– Ну, давай же! – повторил он, думая: «Только не это, только не сейчас!»

– Нужно вернуться, – зашипел сверху Филипп. – Я забыл свой ноутбук.

– К черту его… прыгай!

– Нет, нет, – затряс головой Филипп, не оставляя сомнений, что готов скорее рискнуть своей башкой, чем расстаться с ноутбуком.

– Они могут быть уже в квартире…

– Нет, я быстро… – лицо Филиппа растворилось во мраке комнаты.

Орест напряженно замер под окном, ожидая в любой момент услышать либо сухие хлопки пистолетных выстрелов, либо грохот падения какого-нибудь предмета, опрокинутого неуклюжим Филиппом. И больше удивился, чем испытал облегчение, когда в оконном проеме опять возникло его лицо.

Спустя три часа они тряслись в кабине микроавтобуса, находясь более чем в ста километрах от Львова и удаляясь все дальше и дальше на восток.

Еще через час, когда окончательно рассвело, Орест набрал на мобильном номер Оксаны, но, услышав первый гудок, нажал кнопку отбоя. И что же он думал сказать? Все так, он едет – неизвестно на сколько и неизвестно куда; всего лишь сработала глупая атавистическая привычка, не успевшая окончательно умереть после развода. Что он мог сказать женщине, уже восемь месяцев живущей собственной жизнью, которая больше никак не связана с ним?

Собравшись отправить телефон на место, Орест, однако, задержался и с минуту рассматривал свою «Nokia», затем повернулся к Филиппу:

– Они ведь наверняка звонили, чтобы получить обратный сигнал, а потом собрали всю информацию о твоих контактах. Иначе как сумели бы так быстро нас вычислить?

Примерно в километре от места, где были произнесены эти слова, мобильник Филиппа вылетел в кювет через опущенное стекло, а после недолгих раздумий и «Nokia» Ореста – прощай, подружка, тут наши пути расходятся.

Когда он поднимал стекло, Филипп ухватил его за руку и крепко сжал, в глазах набухли слезы.

– Прости, что втравил тебя в это…

В момент, когда острие лопаты впервые касается твердой поверхности крышки гроба, Орест настолько обессилен, что отказывается от заслуженной сигареты. Садится прямо на сырую землю и закрывает глаза, чувствуя, как холодный сырой ветер обдувает его горящие, стертые в кровь ладони, принося небольшое облегчение, уменьшая боль. А всего в полуметре под ним – старый приятель, в недалеком прошлом лучший друг, на чьей руке сейчас надето кое-что, ради чего Орест тут.

Он вдруг открывает глаза и удивленно озирается по сторонам, остро ощущая мягкие прикосновения окружающей темноты к своему рассудку и промозглой сырости к остывающему в покое телу, озирается так, словно не понимает, как мог очутиться в таком месте. На несколько мгновений им овладевает сложная смесь чувств – недоумение, паника, ужас, боль потери, негодование… Неужели он действительно это делает?! Орест начинает подниматься на ноги… Но вновь опускается на землю и на его лицо постепенно возвращается прежнее выражение, которое здесь никому не дано увидеть. На нем опять проступают усталость и смиренная решимость довести начатое до конца. Да, он это делает и, черт возьми, сделает!

Ему кажется – теперь кажется, – это далеко не самая высокая цена, которую некоторым доводится платить за чужие ошибки. Просто так устроен мир, где справедливость не более чем жребий, брошенный рукою случая, просто числа сожрали еще одну доверчивую душу…

Поздним вечером следующего дня Орест впервые за двадцать восемь лет своей жизни оказался за пределами Украины. Они добрались до Луганска – автостопом, сменив три машины, поскольку все еще опасались возможного преследования, – а затем обычным автобусом до поселка Миловое, где пересечь границу с Россией можно было так же незаметно и беспрепятственно, как перейти с одной стороны улицы на другую. Собственно, так и произошло.

– Все, что остается, это двигаться в направлении, где делать нам абсолютно нечего, а потом на какое-то время затихнуть, – сказал Орест, когда они проехали начальный отрезок пути. Как-то само собой лидерство и принятие окончательных решений в их тандеме досталось именно ему. Не в том дело, что Филипп являлся виновником их бед, – так было всегда между ними, прошлое словно просочилось в настоящее. Филипп же никогда не бунтовал против такого расклада – ни тогда, ни сейчас.

– Теперь нас вычислить практически невозможно. Во всяком случае, на первых порах. Можем двинуть… как насчет Урала?

Филипп пожал плечами, затем кивнул, соглашаясь.

– А потом что?

– Не знаю, что потом, – Орест не видел смысла в утешительных иллюзиях, равно как и в строительстве далеко идущих планов. – До «потом» еще следует дожить.

Эти слова стали для них пророческими. Ну, как минимум наполовину.

Однако когда они пересекли границу, от внимания Ореста не скрылось, что депрессия Филиппа только усилилась.

Они провели целый день в Воронеже, затем проехали Липецк, сделали крюк в сторону Рязани и вновь повернули на северо-восток. К шестому дню путешествия они оказались в Перми. Сняли в небольшой частной гостинице двухместный номер, рассчитывая отдохнуть несколько дней, а заодно решить, что делать дальше; бесконечная езда обостряла чувство преследования, не слишком располагавшее к составлению планов, от которых зависела их жизнь.

Филипп первым делом обзавелся карточкой одного из местных интернет-провайдеров и подключил к телефонной сети свой ноутбук. Как только пальцы Филиппа коснулись клавиатуры, занявшись привычным делом, Орест впервые за все эти дни заметил промелькнувшую на его лице улыбку.

Приняв душ, он сразу отправился спать, а утром, открыв глаза, увидел Филиппа, по-прежнему сидящего за столом перед своим ноутбуком. Заметив, что он уже проснулся, Филипп сказал:

– Нам нужно поговорить. Я кое-что сделал.

По красным белкам его глаз Орест сразу понял, каким образом тот провел ночь.

– Ты им не нужен без меня, поэтому через какое-то время сможешь вернуться назад, – продолжил Филипп, когда утренний душ и чашка кофе окончательно привели Ореста в бодрствующее состояние. – Что касается меня… – он усмехнулся лишь одними губами. – Похоже, мне придется начать новую жизнь. Где-то, как-то…

– Значит, дальше хочешь плыть один?

– Да, – ответил Филипп с несвойственной ему твердостью. – Я долго думал. Достаточно, что я и так впутал тебя в эту историю. И еще неизвестно, чем она окончится. Не хочу, чтобы ты дальше оставался со мной.

Он вдруг засуетился, взял со стола небольшой клочок бумаги и протянул Оресту.

– Я открыл для тебя электронный счет в системе E-gold. Вот, возьми, тут логин и пароль. Что с этим делать, решишь сам.

Орест машинально взял протянутый клочок бумаги.

– Считай это компенсацией за… – Филипп внезапно смутился, вспыхнул, будто вся кровь устремилась к его лицу. – Прости. Это подарок. На прощание.

Остается лишь смахнуть крупные комья земли с крышки гроба. Может, это безумие, но Орест не хочет, чтобы земля попала внутрь, когда он ее откроет, чтобы вновь увидеть Филиппа и снять часы с его холодной и давно неживой руки.

«Она все равно попадет туда», – думает он, сгребая землю кровоточащими ладонями, и вспоминает Филиппа, протягивающего клочок бумаги.

…подарок… на прощание…

Это последнее четкое воспоминание о Филиппе, когда тот был еще жив. Остальное размыто и запутано, словно его память – перетасованная колода карт. И так вплоть до момента, пока он не очнулся в больнице этого городка со странным названием Сутемь.

Вот они едут в стареньком «Форде-Фиеста» к последнему пункту своего совместного путешествия, где их пути разойдутся. Вероятно, навсегда. Они пьют водку и негромко разговаривают, устроившись на заднем сидении. В салоне звучит какая-то музыка из радиоприемника, то и дело теряющего устойчивый сигнал. Водитель постоянно теребит ручку настройки, беззлобно ворча в пышные рыжие усы; ему немногим за пятьдесят, он только что выдал замуж старшую дочь и теперь возвращается к себе домой в Тюмень.

Филипп как всегда легко пьянеет и вскоре уже едва ворочает языком.

– Там… у тебя… – его взгляд пытается сосредоточиться на левом ухе Ореста. – Шесть… шестьсот штук вечнозеленых… – и вырубается, уронив голову на грудь.

Орест допивает водку прямо из горлышка бутылки и думает о маленьком клочке бумаги во внутреннем кармане своей куртки, о том, как все может быть относительно в этой жизни, о том, что самый обычный листок, вырванный из старого блокнота, с логином и паролем может стоить больше, чем слиток золота, всего лишь клочок бумаги, такой ненадежный, слишком ненадежный…

Тут его мысли переключаются в совершенно другом направлении. Орест думает о Крысожоре. Уже в который раз за эти дни. Приходил или нет? Но не может вспомнить. Сознание уже начинает туманиться от выпивки, но он откупоривает вторую бутылку, глядит в окно, видит небольшой торговый центр, расположенный у кемпинга для водителей-дальнобойщиков. Скорее, павильон, но на фоне пары приземистых зданий и стоянки с несколькими рефрижераторами, он выглядит почти фешенебельно. Просит водителя остановиться; тот не возражает, тем более ему срочно захотелось отлить (он всю дорогу пьет минералку – похоже, свадьба удалась и у него похмелье). Спящий Филипп остается один в салоне «Фиесты».

Орест пока и сам не знает, что ему нужно, переходит из одного отдела в другой. Но как только видит это, сразу понимает – нашел. Да, это оно. Часы, ему нужны часы. Но не для той цели, с какой обычно покупают такие вещи – его «Tissot» как всегда на левой руке и работают исправно. Орест выбирает первые приглянувшиеся, расплачивается и возвращается к машине, где его уже дожидается водитель в компании безмятежно дрыхнущего Филиппа.

Они вновь на трассе. Машину трясет, но не сильно, поэтому Орест снимает заднюю крышку новеньких «Casio» и начинает аккуратно выводить острием булавки на ее обратной стороне логин и пароль доступа к счету, записанные на клочке бумаги, лежащем у него на колене. Благо, торопиться некуда и Орест действует очень осторожно, понимая, что возможности исправить ошибку или небрежную линию у него не будет. Временами он останавливается, чтобы переждать неровный участок дороги. В паузах замечает, что водитель прикладывается уже к бутылке не с минеральной водой, а с пивом, похоже, купленным в том же павильоне; в промежутке между передними сидениями замечает еще одну бутылку, уже пустую. Это его немного тревожит, но лишь мельком – он слишком занят своей идеей с часами (он даже решает не прикасаться к початой бутылке водки до тех пор, пока не закончит): он сохранит информацию в более надежном месте, нежели клочок бумаги, наденет часы на руку, а свои старые «Tissot», доставшиеся от отца сразу по окончании института, он отдаст Филиппу – как прощальный подарок. И, как бы Орест к ним ни прикипел за эти годы, ему кажется, идея, черт возьми, совсем недурна!

Наконец работа закончена, крышка часов защелкнута на свое законное место, и Орест снова глядит вперед поверх переднего сидения рядом с водителем. Тот что-то нескладно подпевает, пытаясь попасть в тон песне из радиоприемника. Дорога почти пустынна и просматривается далеко, по обеим сторонам высокие стены хвойного леса, такого непривычного глазу Ореста. Он улавливает негромкое позвякивание, перегибается и смотрит вниз – на переднем сидении еще две пустые пивные бутылки. Это уже серьезно. Он решает, пора намекнуть водителю, что если бы самоубийство входило в их с Филиппом планы, они наверняка выбрали бы другой способ. Орест уже открывает рот, чтобы сказать это, но…

…видит, как впереди на дорогу выскакивает какое-то животное, возможно, молодой олень, и едущая по встречной полосе машина, пытаясь уйти от столкновения, виляет и теперь несется прямо на них. Однако расстояние еще достаточно велико, чтобы успеть… Орест видит стремительно приближающуюся решетку радиатора и, все еще сжимая в руке часы с секретной надписью на обратной стороне крышки, кричит водителю, чтобы тот взял вправо. Наконец тот реагирует. Но медленно, слишком медленно…

Слишком много пива… – успевает подумать Орест за мгновение до удара. Последнее, что он видит, это указательный щит:

СУТЕМЬ – 13 км

В себя он приходит только в больнице. Спрашивает, где он и что произошло. Узнает, что доставлен в больницу того самого городка со странным названием, которое успел прочесть на указательном дорожном щите, что произошла авария и его привезли на «скорой». Еще узнает, что Филипп и водитель погибли – машину развернуло под удар именно их стороной. Нет сомнений, что это счастливое обстоятельство позволило Оресту не только остаться в живых, но и отделаться лишь незначительными травмами и сотрясением мозга средней тяжести. Он кивает, что-то спрашивает, ему что-то отвечают. Затем является некто в форме, смутно знакомой, но все равно странно непривычной, задает несколько формальных вопросов об аварии – тут все просто, если кто и должен серьезно объясняться, это водитель врезавшейся машины, но он тоже погиб. Когда казенный человек удаляется, Ореста вновь осматривает врач, говорит, что ему очень повезло (эту фразу он слышит уже не впервые и еще услышит дюжину раз в течение каждого дня, который проведет в больнице). Наконец Орест остается в относительном одиночестве (он делит больничную палату еще с тремя мужчинами), долго смотрит в белый растрескавшийся потолок, очень высокий и чем-то напоминающий ему экран старого маленького кинотеатра «Коперник», в который он любил бегать в родном Львове еще мальчишкой, в этот невероятно далекий и почти волшебный потолок. И тогда до него начинает по-настоящему доходить случившееся.