Текст книги "Стихи (2)"
Автор книги: Борис Пастернак
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Пастернак Борис
Стихи (2)
Борис Пастернак
– Белая ночь ("Мне далекое время мерещится...") – Бессоница ("Который час? Темно. Наверно, третий...") – Быть знаменитым некрасиво... – Ветер ("Я кончился, а ты жива...") – Во всем мне хочется дойти... – Дорога ("То насыпью, то глубью лога...") – Душистою веткою машучи... – Ева ("Стоят деревья у воды...") – За книгой ("Я зачитался. Я читал давно..."). Из Райнера Мария Рильке – Зелень ("Вот листья, и цветы, и плод на ветке спелый..."). Из Поля Верлена – Зимняя ночь ("Мело, мело по всей земле...") – На кустах растут разрывы... – На пароходе ("Был утренник. Сводило челюсти...") – Нежность ("Ослепляя блеском...") – Осень ("Я дал разъехаться домашним...") – Под открытым небом ("Вытянись вся в длину...") – Рояль дрожаший пену с губ оближет... – Свидание ("Засыплет снег дороги...") – Сложа весла ("Лодка колотится в сонной груди...") – Стога ("Снуют пунцовые стрекозы...") – Так как брезжит день, и в близости рассвета.... Из Поля Верлена
БЕЛАЯ НОЧЬ
Мне далекое время мерещится, Дом на стороне Петербургской. Дочь степной небогатой помещицы, Ты – на курсах, ты родом из Курска.
Ты – мила, у тебя есть поклонники. Этой белою ночью мы оба, Примостясь на твоем подоконнике, Смотрим вниз с твоего небоскреба.
Фонари, точно бабочки газовые, Утро тронуло первою дрожью. То, что тихо тебе я рассказываю, Так на спящие дали похоже!
Мы охвачены тою же самою Оробелою верностью тайне, Как раскинувшийся панорамою Петербург за Невою бескрайней.
Там вдали, по дремучим урочищам, Этой ночью весеннею белою Соловьи славословьем грохочущим Оглашают лесные пределы.
Ошалешое щелканье катится. Голос маленькой птички лядащей Пробуждает восторг и сумятицу В глубине очарованной чащи.
В те места босоногую странницей Пробирается ночь вдоль забора, И за ней с подоконника тянется След подслушанного разговора.
В отголосках беседы услышанной По садам, огороженным тёсом, Ветви яблонные и вишенные Одеваются цветом белёсым.
И деревья, как призраки, белые Высыпают толпой на дорогу, Точно знаки прощальные делая Белой ночи, видавшей так много.
БЕССОНИЦА
Который час? Темно. Наверно, третий. Опять мне, видно, глаз сомкнуть не суждено. Пастух в поселке щелкнет плетью на рассвете. Потянет холодом в окно, Которое во двор обращено. А я один. Неправда, ты Всей белизны своей сквозной волной Со мной.
* * *
Быть знаменитым некрасиво. Но это подымает ввысь. Не надо заводить архива, Над рукописями трястись.
Цель творчества – самоотдача, А не шумиха, не успех. Позорно, ничего не знача, Быть притчей на устах у всех.
Но надо жить без самозванства, Так жить, чтобы в конце концов Привлечь к себе любовь пространства, Услышать будущего зов.
И надо оставлять пробелы В судьбе, а не среди бумаг. Места и главы жизни целой Отчеркивая на полях.
И окунаться в неизвестность, И прятать в ней свои шаги, Как прячется в тумане местность, Когда в ней не видать не зги.
Другие по живому следу Пройдут твой путь за пядью пядь, Но пораженья от победы Ты сам не должен отличать.
И должен ни единой долькой Не отступиться от лица, Но быть живым, живым и только, Живым и только до конца.
ВЕТЕР
Я кончился, а ты жива. И ветер, жалуясь и плача, Раскачивает лес и дачу. Не каждую сосну отдельно, А полностью все дерева Со всею далью беспредельной, Как парусников кузова На глади бухты корабельной. И это не из удальства Или из ярости бесцельной, А чтоб в тоске найти слова Тебе для песни колыбельной.
* * *
Во всем мне хочется дойти До самой сути. В работе, в поисках пути, В сердечной смуте.
До сущности протекших дней, До их причины, До оснований, до корней, До сердцевины.
Всё время схватывая нить Судеб, событий, Жить, думать, чувствовать, любить, Свершать открытья.
О, если бы я только мог Хотя отчасти, Я написал бы восемь строк О свойствах страсти.
О беззаконьях, о грехах, Бегах, погонях, Нечаянностях впопыхах, Локтях, ладонях.
Я вывел бы ее закон, Ее начало, И повторял ее имен Инициалы.
Я б разбивал стихи, как сад. Всей дрожью жилок Цвели бы липы в них подряд, Гуськом, в затылок.
В стихи б я внес дыханье роз, Дыханье мяты, Луга, осоку, сенокос, Грозы раскаты.
Так некогда Шопен вложил Живое чудо Фольварков, парков, рощ, могил В свои этюды.
Достигнутого торжества Игра и мука Натянутая тетива Тугого лука.
ДОРОГА
То насыпью, то глубью лога, То по прямой за поворот Змеится лентою дорога Безостановочно вперед.
По всем законам перспективы Эа придорожные поля Бегут мощеные извивы, Не слякотя и не пыля.
Вот путь перебежал плотину, На пруд не посмотревши вбок, Который выводок утиный Переплывает поперек.
Вперед то под гору, то в гору Бежит прямая магистраль, Как разве только жизни в пору Всё время рваться вверх и вдаль.
Чрез тысячи фантасмагорий, И местности и времена, Через преграды и подспорья Несется к цели и она.
А цель ее в гостях и дома Всё пережить и всё пройти, Как оживляют даль изломы Мимоидущего пути.
* * *
Душистою веткою машучи, Впивая впотьмах это благо, Бежала на чашечку с чашечки Грозой одуренная влага.
На чашечку с чашечки скатываясь, Скользнула по двум, – и в обеих Огромною каплей агатовою Повисла, сверкает, робеет.
Пусть ветер, по таволге веющий, Ту капельку мучит и плющит. Цела, не дробится, – их две ещё Целующихся и пьющих.
Смеются и вырваться силятся И выпрямиться, как прежде, Да капле из рылец не вылиться, И не разлучатся, хоть режьте.
ЕВА
Стоят деревья у воды, И полдень с берега крутого Закинул облака в пруды, Как переметы рыболова.
Как невод, тонет небосвод, И в это небо, точно в сети, Толпа купальщиков плывет Мужчины, женщины и дети.
Пять-шесть купальщиц в лозняке Выходят на берег без шума И выжимают на песке Свои купальные костюмы.
И наподобие ужей Ползут и вьются кольца пряжи, Как будто искуситель-змей Скрывался в мокром трикотаже.
О женщина, твой вид и взгляд Ничуть меня в тупик не ставят, Ты вся – как горла перехват, Когда его волненье сдавит.
Ты создана как бы вчерне, Как строчка из другого цикла, Как будто не шутя во сне Из моего ребра возникла.
И тотчас вырвалась из рук И выскользнула из объятья, Сама – смятенье и испуг И сердца мужеского сжатье.
ЗА КНИГОЙ
Я зачитался. Я читал давно. С тех пор, как дождь пошел хлестать в окно. Весь с головою в чтение уйдя, Не слышал я дождя.
Я вглядывался в строки, как в морщины Задумчивости, и часы подряд Стояло время или шло назад. Как вдруг я вижу, краскою карминной В них набрано: закат, закат, закат.
Как нитки ожерелья, строки рвутся И буквы катятся куда хотят. Я знаю, солнце, покидая сад, Должно еще раз было оглянуться Из-за охваченных зарей оград.
А вот как будто ночь по всем приметам. Деревья жмутся по краям дорог, И люди собираются в кружок И тихо рассуждают, каждый слог Дороже золота ценя при этом.
И если я от книги подыму Глаза и за окно уставлюсь взглядом, Как будет близко все, как станет рядом, Сродни и впору сердцу моему!
Но надо глубже вжиться в полутьму И глаз приноровить к ночным громадам, И я увижу, как земле мала Околица, она переросла Себя и стала больше небосвода, А крайняя звезда в конце села, Как свет в последнем домике прихода.
1957
из Райнера Мария Рильке
ЗЕЛЕНЬ
Вот листья, и цветы, и плод на ветке спелый, И сердце, всем биеньем преданное вам. Не вздумайте терзать его рукою белой И окажите честь простым моим дарам.
Я с воли только что и весь покрыт росою, Оледенившей лоб на утреннем ветру. Позвольте, я чуть-чуть у ваших ног в покое О предстоящем счастье мысли соберу.
На грудь вам упаду и голову понурю, Всю в ваших поцелуях, оглушивших слух, И знаете, пока угомонится буря, Сосну я, да и вы переведите дух.
Из Поля Верлена
1938
ЗИМНЯЯ НОЧЬ
Мело, мело по всей земле Во все пределы. Свеча горела на столе, Свеча горела.
Как летом роем мошкара Летит на пламя, Слетались хлопья со двора К оконной раме.
Метель лепила на стекле Кружки и стрелы. Свеча горела на столе, Свеча горела.
На озаренный потолок Ложились тени, Скрещенья рук, скрещенья ног, Судьбы скрещенья.
И падали два башмачка Со стуком на пол. И воск слезами с ночника На плавтье капал.
И всё терялось в снежной мгле, Седой и белой. Свеча горела на столе, Свеча горела.
На свечку дуло их угла, И жар соблазна Вздымал, как ангел, два крыла Крестообразно.
Мело весь месяц в феврале, И то и дело Свеча горела на столе, Свеча горела.
* * *
На кустах растут разрывы Облетелых туч. У сада Полон рот сырой крапивы: Это запах гроз и кладов.
Устает кустарник охать. В небе множатся пролеты. У босой лазури – походь Голенастых по болоту.
И блестят, блестят, как губы, Не утертые рукою, Лозы ив, и листья дуба, И следы у водопоя.
НА ПАРОХОДЕ
Был утренник. Сводило челюсти, И шелест листьев был как бред. Синее оперенья селезня Сверкал за Камою рассвет.
Гремели блюда у буфетчика. Лакей зевал, сочтя судки. В реке, на высоте подсвечника, Кишмя кишели светляки.
Они свисали ниткой искристой С прибрежных улиц. Било три. Лакей салфеткой тщился выскрести На бронзу всплывший стеарин.
Седой молвой, ползущей исстари, Ночной былиной камыша Под Пермь, на бризе, в быстром бисере Фонарной ряби Кама шла.
Волной захлебываясь, на волос От затопленья, за суда Ныряла и светильней плавала В лампаде камских вод звезда.
На пароходе пахло кушаньем И лаком цинковых белил. По Каме сумрак плыл с подслушанным, Не пророня ни всплеска, плыл.
Держа в руке бокал, вы суженным Зрачком следили за игрой Обмолвок, вившихся за ужином, Но вас не привлекал их рой.
Вы к былям звали собеседника, К волне до вас прошедших дней, Чтобы последнею отцединкой Последней капли кануть в ней.
Был утренник. Сводило челюсти, И шелест листьев был как бред. Синее оперенья селезня Сверкал за Камою рассвет.
И утро шло кровавой банею, Как нефть разлившейся зари, Гасить рожки в кают-компании И городские фонари.
НЕЖНОСТЬ
Ослепляя блеском, Вечерело в семь. С улиц к занавескам Подступала темь.
Люди – манекены, Только страсть с тоской Водит по вселенной Шарящей рукой.
Сердце под ладонью Дрожью выдает Бегство и погоню, Трепет и полет.
Чувству на свободе Вольно налегке, Точно рвет поводья Лошадь в мундштуке.
ОСЕНЬ
Я дал разъехаться домашним, Все близкие давно в разброде, И одиночеством всегдашним Полно всё в сердце и природе.
И вот я здесь с тобой в сторожке. В лесу безлюдно и пустынно. Как в песне, стежки и дорожки Позаросли наполовину.
Теперь на нас одних с печалью Глядят бревенчатые стены. Мы брать преград не обещали, Мы будем гибнуть откровенно.
Мы сядем в час и встанем в третьем, Я с книгою, ты с вышиваньем, И на рассвете не заметим, Как целоваться перестанем.
Ещё пышней и бесшабашней Шумите, осыпайтесь, листья, И чашу горечи вчерашней Сегодняшней тоской превысьте.
Привязанность, влеченье, прелесть! Рассеемся в сентябрьском шуме! Заройся вся в осенний шелест! Замри или ополоумей!
Ты так же сбрасываешь платье, Как роща сбрасывает листья, Когда ты падаешь в объятье В халате с шелковою кистью.
Ты – благо гибельного шага, Когда житье тошней недуга, А корень красоты – отвага, И это тянет нас друг к другу.
ПОД ОТКРЫТЫМ НЕБОМ
Вытянись вся в длину, Во весь рост На полевом стану В обществе звезд.
Незыблем их порядок. Извечен ход времен. Да будет так же сладок И нерушим твой сон.
Мирами правит жалость, Любовью внушена Вселенной небывалость И жизни новизна.
У женщины в ладони, У девушки в горсти Рождений и агоний Начала и пути.
* * *
Рояль дрожаший пену с губ оближет. Тебя сорвет, подкосит этот бред. Ты скажешь: – милый! – Нет,– вскричу я,– нет! При музыке?! – Но можно ли быть ближе,
чем в полутьме. Аккорды, как дневник, Меча в камин комплектами, погодно. О пониманье дивное, кивни, Кивни, и изумишься! – ты свободна.
Я не держу. Иди, благотвори. Ступай к другим. Уже написан Вертер, А в наши дни и воздух пахнет смертью: Открыть окно – что жилы отворить.
СВИДАНИЕ
Засыплет снег дороги, Завалит скаты крыш. Пойду размять я ноги, За дверью ты стоишь.
Одна, в пальто осеннем, Без шляпы, без калош, Ты борешься с волненьем И мокрый снег жуешь.
Деревья и ограды Уходят вдаль, во мглу. Одна средь снегопада Стоишь ты на углу.
Течет вода с косынки По рукаву в обшлаг, И каплями росинки Сверкают в волосах.
И прядью белокурой Озарены: лицо, Косынка, и фигура, И это пальтецо.
Снег на ресницах влажен, В твоих глазах тоска, И весь твой облик слажен Из одного куска.
Как будто бы железом, Обмокнутым в сурьму, Тебя вели нарезом По сердцу моему.
И в нем навек засело Смиренье этих черт, И оттого нет дела, Что свет жестокосерд.
И оттого двоится Вся эта ночь в снегу, И провести границы Меж нас я не могу.
Но кто мы и откуда, Когда от всех тех лет Остались пересуды, А нас на свете нет?
СЛОЖА ВЕСЛА
Лодка колотится в сонной груди, Ивы нависли, целуют в ключицы, В локти, в уключины – о, погоди, Это ведь может со всяким случиться!
Этим ведь в песне тешатся все. Это ведь значит – пепел сиреневый, Роскошь крошеной ромашки в росе, Губы и губы на звезды выменивать!
Это ведь значит – обнять небосвод, Руки сплести вкруг Геракла громадного, Это ведь значит – века напролет Ночи на щелканье славок проматывать!
СТОГА
Снуют пунцовые стрекозы, Летят шмели во все концы, Колхозницы смеются с возу, Проходят с косами косцы.
Пока хорошая погода, Гребут и ворошат корма И складывают до захода В стога, величиной с дома.
Стог принимает на закате Вид постоялого двора, Где ночь ложится на полати В накошенные клевера.
К утру, когда потемки реже, Стог высится, как сеновал, В котором месяц мимоезжий, Зарывшись, переночевал.
Чем свет телега за телегой Лугами катятся впотьмах. Наставший день встает с ночлега С трухой и сеном в волосах.
А в полдень вновь cинеют выси, Опять стога, как облака, Опять, как водка на анисе, Земля душиста и крепка.
* * *
Так как брезжит день, и в близости рассвета И в виду надежд, разбитых, было, в прах, Но сулящих мне, что вновь по их обету Это счастье будет всё в моих руках,
Навсегда конец печальным размышленьям, Навсегда – недобрым грезам; навсегда Поджиманью губ, насмешкам и сомненьям И всему, чем мысль бездушная горда.
Чтобы кулаков не смела тискать злоба. Легче на обиды пошлости смотреть. Чтобы сердце зла не поминало. Чтобы Не искала грусть в вине забвенья впредь.
Ибо я хочу в тот час, как гость лучистый Ночь моей души, спустившись, озарил, Ввериться любви, без умиранья чистой Именем за ней парящих добрых сил.
Я доверюсь вам, очей моих зарницы, За тобой пойду, вожатого рука, Я пойду стезей тернистой ли, случится, Иль дорога будет мшиста и мягка.
Я пройду по жизни непоколебимо Прямо за судьбой, куда глаза глядят. Я ее приму без торга и нажима. Много будет встреч, и стычек, и засад.
И коль скоро я, чтоб скоротать дорогу, Песнею – другою спутнице польщу, А она судья, мне кажется, не строгий, Я про рай иной и слышать не хочу.
1938
из Поля Верлена
