355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Борис Ратников » Штрихи к портрету » Текст книги (страница 2)
Штрихи к портрету
  • Текст добавлен: 18 июня 2020, 19:30

Текст книги "Штрихи к портрету"


Автор книги: Борис Ратников



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Иду служить Отечеству

Через три года работы в КБ Радиостроения, я был рекомендован партийной организацией на работу в органы госбезопасности, как активный комсомольский вожак. Где-то около года меня негласно изучали, проверяли всю мою родословную, чтобы не было чего-либо компрометирующего. И только потом направили на медкомиссию, а затем только, после заключения о профпригодности, на мандатную комиссию, после чего командировали на учёбу на Высшие курсы КГБ СССР в город Минск. Через год учёбы в Минске, я был направлен в звании лейтенанта на работу в Раменский горотдел Управления КГБ по г. Москве и Московской области, где прослужил три года, перед тем, как перевестись в контрразведку на воздушном транспорте в тогдашний аэропорт Быково. Этот период времени, с момента рождения сына, нашёл у меня отражение в следующей стихотворной форме:

Сын родился чернявым – не рыжим,

Поначалу ужасно кричал,

Заработал себе две грыжи,

Ночью спать не за что не давал.

А тут зимняя сессия к разу:

То коллоквиум, то зачёт,

И в башку не идёт зараза

ТАР – наука, когда он орёт.

Но я сессию сдать умудрился,

Преподавателям говорил,

Что ребёнок у нас народился

И две грыжи себе получил.

Были добрые в МАИ люди,

Мне в зачётку ставили «УД»,

Я про них никогда не забуду,

Чту нелёгкий учительский труд!

Отослать пришлось сына к маме,

Где не знали проблем с молоком,

Защитили дипломы сами,

И направил нас ВУЗ прямиком

В подмосковный город Жуковский,

Встретил нас он тогда без жилья,

Было сложно в то время чертовски,

Чтоб квартиру имела семья.

Быстро «лиха фунт» мы узнали,

Год снимали угол с женой,

Пока комнатку нам не дали -

Восемь метров, метраж небольшой.

Общежитию мы были рады,

Как-никак уголок всё же свой,

Привезли нам Алёшку в «награду»,

Чтобы жить всем одной семьёй.

Проработав четыре года

Понял – здесь не моя стезя,

И решил служить я народу,

В КГБ на работу придя.

Год учился в Минске на курсах,

Рьяно грыз науки гранит,

Не последним гляделся на курсе,

Коллектив был сплошной монолит.

Относился к учёбе серьёзно -

Впереди ведь работа с людьми,

Правда, были и там курьёзы,

Службу эту попробуй, пойми?!

У чекистов строги порядки -

На «трояк» учиться нельзя,

С партбюро потом взятки-гладки,

Разберут свои же друзья.

Наконец, окончив учёбу,

Прибыл в Раменский горотдел,

Получив чекистскую робу,

С интересом на службу смотрел.

Дела принял почти что сразу -

Это был режимный объект,

Чтобы быть там «чекистским глазом»,

Выявлять «шпионский субъект».

Прослужив там три года кряду,

Получил, наконец, жильё,

Появилась в жизни отрада

Сознавать, что оно – твоё.

Перешёл затем я на службу

В наш Быковский аэропорт,

Помогла с начальником дружба,

Чему был я безмерно горд.

В коллективе освоился скоро,

Мой объект стал – ремонтный завод,

Дослужился я здесь до майора

И ушёл на 4-й год.

Захотелось сменить обстановку -

Подал рапорт я в ДРА,

КГБ со своею сноровкой

Дал понять, что же там за «дыра».

Моим объектом оперативного обслуживания в Быково стал Быковский авиаремонтный завод Гражданской авиации №402. На заводе в то время трудилось около 3,5 тысяч человек, завод ремонтировал самолёты ИЛ-18 и вертолёты МИ-8. Работа в подразделении на воздушном транспорте состояла из суточных дежурств, за которые отгулов не полагалось. Поэтому после суток приходилось ещё заниматься повседневной оперативной деятельностью. Через два года службы в аэропорту я был назначен заместителем начальника подразделения. Но душе хотелось чего-то нового, рискового и активного.

Афганистан, проверка на прочность

В то время уже были введены наши войска в Афганистан, чтобы эта территория не превратилась бы в своеобразный плацдарм для нападения со стороны США на Советский Союз. В декабре 1980 года я написал рапорт на руководство УКГБ с просьбой направить меня для дальнейшего прохождения службы в Демократическую Республику Афганистан (ДРА). В тот же день рапорт мой подписали, и я был направлен на медкомиссию. В начале января 1981 года я с ещё несколькими сослуживцами-добровольцами вылетел на военно-транспортном самолёте в город Кабул – столицу ДРА, в распоряжение Представительства КГБ СССР в Афганистане. Нам разрешили взять с собой ящик водки и необходимые вещи. Сначала меня планировали направить советником опергруппы афганских органов безопасности – ХАД (Служба Государственной Информации) в международный кабульский аэропорт. По прилёту нас разместили в нашей служебной гостинице квартирного типа, где вечером мы устроили небольшой сабантуй, благо выпивка у нас имелась. А так как в командировку я привёз с собой тульский баян, то без песен и обычного застольного шума не обошлось, пели до 12 часов ночи, что потом сказалось на моём назначении, и я вместо кабульского аэропорта был направлен в провинцию Кандагар советником опергруппы ХАД в аэропорту города Кандагара. В центре решили, что в столице им шумные «артисты» не нужны, пусть лучше они будут подальше от начальства.

Получив в Представительстве КГБ автомат, пистолет, патроны и гранаты, прихватив ещё с собою баян и гитару, я на армейском АН-е отправился в город Кандагар, который встретил нас 50-градусной жарой в тени, каждой клеткой ощущалась близость пустыни Регистан, откуда дул суховей, как из огнедышащей раскалённой печки. Прилетели под вечер, разгрузились и с интересом начали осматривать округу. Над взлётной полосой словно свечи полыхал багровый закат.Аэропорт представлял собой современное сооружение, ранее построенное американцами. Вокруг аэродрома и вдоль трассы росли кусты олеандров с красивыми красными эфирномаслечными цветками, источавшими приторный запах, от которого начинала болеть голова, если долго им подышать. Меня встретил сотрудник кандагарской опергруппы и привёз в их место дислокации. Это были гостиничные небольшие помещения на двух человек с санузлом и кондиционером афганской авиакомпании «Ариана», выполнявший авиарейсы по маршруту: Кабул – Кандагар – Дели и обратно два раза в неделю. В кандагарскую зону ответственности входили ещё провинции: Гильменд, Забуль, Урузган и сам Кандагар. По занимаемой территории – это примерно ¼ часть Афганистана, расположенная в южной части страны. Провинции Кандагар и Забуль территориально граничили с территорией Пакистана, где располагалось гнездо афганской контрреволюции, лагеря афганских беженцев и подготовки мятежников, из которых комплектовались банды душманов. Вся южная афганская граница не охранялась, погранпосты были только на трассе Кабул – Кандагар – Кветта. Дело в том, что основное коренное население Афганистана – это пуштуны, представляющие собой традиционные кочевые племена, которые гоняют своих овечек вслед за зелёной растительной пищей из Афганистана в Пакистан и обратно. Площадь Афганистана составляет 655 тысяч квадратных километров, из которых более 550 тыс. кв. км. – горы и только 17% территории используется в сельском хозяйстве, в основном, по берегам рек Гильменд и Герируд. Через всю страну протянулась горная цепь под названием Гиндукуш. На момент ввода наших войск в ДРА, там, согласно переписи населения, значилось более 15 миллионов человек. Женщины в эту статистику не входили, так как там их за полноценных людей не считали. В основе взаимоотношений людей превалировали родоплеменные отношения. На территории страны проживало 147 национальностей и народностей и ни одна национальность так и не сложилась в нацию. В Афганистане используются два государственных языка – это дари и пушту, кроме этого, общаются ещё на урду, белуджском, таджикском, киргизском, узбекском, казахском, хинди и других языках. По численности населения на территории страны проживало 12 миллионов пуштунов, около 2 миллионов таджиков, примерно 1 млн. узбеков, полмиллиона хазарейцев и остальных народностей. Представители среднеазиатских республик оказались там во время гражданской войны с басмачеством в республиках Средней Азии.

«Прописавшись» в кандагарской опергруппе, я приступил к исполнению своих служебных обязанностей советника органов ХАД в аэропорту по обеспечению безопасности полётов самолётов авиакомпании «Ариана». В то время эта компания выполняла в неделю несколько рейсов по маршруту : Кабул – Кандагар – Дели. Основная оперативная работа хадовцев, кроме агентурного прикрытия аэропорта, заключалась в обеспечении надлежащего досмотра, вещей и самих пассажиров, что с учётом соблюдения исламских традиций и обычаев осуществлять было крайне сложно. Теракты и диверсии в то время в Кандагаре происходили часто. На работу в Провинциальное Управление контрразведки мы добирались на БТР-ах 70 бригады ОМСБ, которая дислоцировалась в пригороде Кандагара, задача которой заключалась в охране аэродрома и зачистке от душманов близлежащих кишлаков и территорий. Через несколько месяцев моей службы в качестве советника подразделения ХАД на воздушном транспорте, я, будучи в звании майора, был назначен временно исполняющим обязанности руководителя «зоны Юг», куда входили провинции: Кандагар, Гильменд, Забуль и Урузган. Зонального руководителя в то время перевили в Кабул освобождённым секретарём парткома Представительства КГБ СССР в ДРА. Ко мне в подчинение попали три наших полковника и отряд спецназначения – «Каскад», во главе с бывшим моим начальником по Московскому УКГБ – полковником Алейниковым Анатолием Аввакумовичем – прекрасным, честным и справедливым офицером-чекистом. Первый раз моё приглашение на оперативное совещание старшие господа-офицеры, кроме Алейникова, проигнорировали и не явились из-за личной обиды, что руководителем назначили ни кого-то из них, а младшего по званию офицера. Пришлось проявить строгость в условиях военного времени, и всё встало на свои места. Потом со всеми у меня сложились очень хорошие дружеские отношения, поскольку на войне нельзя по-другому, без соответствующей опоры друг на друга, расплата происходит жизнью. Ведь авторитет заслужить надо делами, а не званием и должностью, что я и выразил в поэтической форме:

Когда на должность назначают,

И выделяют кабинет,

Это совсем не означает,

Что сядет там авторитет.

Лишь тот заслужит уважение,

Почёт, признательность людей,

Кто профпригоден поведением

И компетентностью своей.

Тогда не надо понапрасну

Высоким званием козырять,

Не нужно голос делать властным,

Чтобы приказы отдавать.

Во всех делах скорей поможет

Заслуженный авторитет,

И подчинённые не скажут

При обращении слова «нет»,

А постараются исполнить

Любую просьбу и приказ

Из уважения к руководству

И потому, что любят вас!

В должности и.о. я проработал где-то месяцев семь, пару раз вместе с руководителями опергрупп провинций ездил на доклад к командующему 40-ой Армией – легендарному маршалу Советского Союза – Соколову. Обсуждали повышение эффективности действий подразделений СА против подрывной деятельности бандгрупп. Однажды, в воскресенье, я с несколькими сотрудниками опергруппы выехал на БТР-е в расположение спецотряда «Каскад», в так называемый городок ООН, который ещё в мирное время построили американцы, как и аэропорт. Необходимо было обменяться развединформацией, перепроверить её, чтобы дать шифртелеграмму в Кабул о складывающейся обстановке в Кандагарской зоне ответственности. Побеседовав с командиром «Каскада», мы попили чаю и собрались возвращаться в зону аэродрома, где находилась наша группа. Командир для сопровождения выделил нам свой БТР с несколькими сотрудниками, которые поехали в аэропортовский магазин за продуктами питания. Аэропорт от городка ООН располагался в 17 км. по шоссейной дороге. Я устроился на заднем сидении нашего БТР-а и начал писать шифровку в Кабул, так как приближалось время для связи с Центром. Мы уже подъезжали к зоне охраны аэродрома, когда БТР «Каскада», обогнав нас, устремился в сторону видневшегося аэропорта. Где-то недалеко от дороги, укрытой зарослями олеандров послышались автоматные очереди, я заметил сидящему рядом с водителем сотруднику, чтобы тот внимательно следил за дорогой. В этот момент у водителя под сиденьем произошёл сильный хлопок и мы подумали, что это граната из РПГ попала в машину под сиденьем водителя. Водитель был молодой парень узбек из нового пополнения, у которого ещё за спиной не было боевого опыта. От вспышки под сиденьем и возникшего страха он покинул своё место и через открытый люк спрыгнул в кювет. БТР без управления по инерции въехал на впереди стоящий мост, сбил боковое ограждение и стал падать вниз, в камышовые заросли высохшего арыка. Высота была метра 4. Не помню как я с автоматом и офицерской сумкой в руке оказался один на броне. Всё происходило как в замедленной съёмке и я успел перешагнуть с падающего вниз БТР-а прямо на мост. Краем глаза я заметил, что из люка показалась голова сержанта-пограничника Анатолия Мазнева, который ростом был 185 см. Всё происходило какие-то мгновения, БТР вместе с людьми упал на каменистое дно, ударился боком о грунт и лёг на пулемётную башню КПВТ, которая возвышалась сантиметров на 30 от корпуса. В это время бойцу сломало, очевидно, позвоночник и он не переставая кричал слово «мама». Колёса БТР-а ещё крутились, когда я к нему подбежал и стал машинально толкать руками, чтобы как-то приподнять эту махину и вытащить сержанта. Из броника в это время вылезали побитые и ошарашенные произошедшим сотрудники. Быстро заняли круговую оборону и начали обстреливать камыши. Чтобы не допустить невидимых душманов на бросок гранаты, я крикнул, чтобы двое сотрудников вместе со мной сделали бросок на метров 10 вперёд. Когда я упал на землю после пробежки, то увидел, что рядом со мной лежит шифровальщик опергруппы Валерий Волков и прапорщик-хозяйственник – Игорь, остальные же чекисты забились в огромную водосточную трубу под мостом. У Волкова при падении были раздавлены очки, а без них он видел плохо, прапорщик вообще был без оружия. Дав команду шифровальщику, чтобы он бросил прапорщику свой пистолет, мы с ним дали несколько коротких очередей по камышам и услышали стрельбу из КПВТ БТР-а «Каскада», который вернулся назад, увидев, что нас сзади нет. Очередь крупнокалиберного пулемёта срезала камыши над нашими головами и чтобы не быть убитыми, я на свой страх и риск вскочил на ноги и повернувшись в сторону БТР-а поднял автомат над головой, показывая этим самым, что здесь свои. Слава Богу, наводчик КПВТ вовремя заметил меня. Подбежав к бронемашине, я попросил водителя спуститься вниз, где кверху колёсами лежит наш упавший БТР и носом подтолкнуть его, чтобы приподнять башню, которая придавила бойца. Водитель в спешке не отцентровал машину и поэтому развернул такую махину, окончательно раздавив бойца. Когда мы его достали из-под броника он уже был мёртв, это было первой потерей нашей опергруппы. Как оказалось потом при расследовании инцидента со смертельным исходом, под сиденье водителю с боковой полки БТР-а из-за тряски по рытвинам и ухабам изуродованной взрывами дороги, упала распакованная осветительная ракета, у которой болтался пусковой шнур. Этот шнур зацепился за ободранную спинку сиденья водителя и когда сиденье спружинило на очередном ухабе, ракета сработала под сиденьем водителя. Создалось впечатление, что туда, сбоку попала граната от ручного душманского РПГ. Таким образом, в результате непредвиденной случайности, мы потеряли одного пограничника из охраны шифроргана зональной опергруппы. Было установлено, что эту злополучную ракету принёс сам сержант и положил на полочку рядом с водителем, чтобы вечером в расположении группы запустить её в качестве фейерверка. Через два дня останки сержанта забрал военный АН-12.

Вскоре я был отозван из Кандагара в Кабул, в оперативный Центр, где получил назначение советником в опергруппу ХАД, занимающуюся контрразведывательным обеспечением Кабульского международного аэропорта. На территории аэродрома базировались кроме самолётов гражданской авиации наши и афганские ВВС. Коллектив меня принял нормально. Там я познакомился с будущим моим другом Лёней Мальцевым, ныне также генералом СВР в отставке, который в Афганистану отдал более 5 лет. Он хорошо владел персидским и английским языками, был очень компанейским и коммуникабельным товарищем, как и положено быть представителю разведки. У него за спиной было 4 курса Тбилисской музыкальной консерватории и он играл практически на всех кнопочных и клавишных музыкальных инструментах. С ним я быстро нашёл общий язык, и мы вместе по-очереди играли с на баяне, когда наши сотрудники отмечали получение боевых наград или очередных воинских званий. Нам в этом помогали наши боевые друзья: Алик Оруджев из Баку и Анатолий Юзбашьян из Москвы, подыгрывая на гитаре и маракасах.

Оперативная работа в кабульском аэропорту шла своим чередом – встречали иностранных гостей, наших высокопоставленных чиновников, генералов различных мастей, обеспечивали безопасность перелёта Первого секретаря ЦК Народно-демократической партии Афганистана – Бабрака Кармаля, торжественно открывали мост через Аму-Дарью в порту Хайратон и осуществляли другие оперативные мероприятия в городе, в котором действовал комендантский час.

До поры до времени всё шло хорошо, пока ко мне в Кабул не прилетела на 3 месяца моя супруга. Сын остался с бабушкой и начал «бузить», перестал её слушаться, стал делать всё назло, потому что не было дома ни папы, ни мамы, связался с местной шпаной и домой к бабушке стал приходить участковый милиционер. Алёшка учился тогда в 7 классе и таким образом протестовал против отсутствия дома родителей. Нине пришлось срочно возвращаться в Москву и через месяц она стала звать домой и меня, так как не могла справиться с сыном. С письмом от бабушки и жены я пошёл на приём к Руководителю Представительства КГБ СССР – генералу Чучукину Владимиру Александровичу, который знал меня ещё по Кандагару, куда прилетал с инспекцией. Он вошёл в ситуацию и сказал, что здесь могут обойтись без меня, а вот сыну в таком возрасте требуется мужская рука. Уже на следующий день, отслужив в ДРА полтора года, я вылетел военным бортом в Союз. По прилёту домой, меня пригласили в центральный аппарат кадров и предложили продолжить службу в аппарате кадров с хорошей перспективой, на что я ответил категорическим отказом, поскольку меня всегда тянуло на живую оперативную работу, опером в душе я продолжаю оставаться и сейчас.

Освоение персидского языка

Тогда в кадрах мне предложили пойти учиться на высшие 2-х годичные курсы персидского языка, чтобы после их окончания вновь вернуться в Афганистан. Я без колебаний согласился с этим предложением и был направлен в качестве помощника Начальника курса на Большой Кисельный переулок, где в то время располагались курсы. После окончания данных курсов мы получали полновесный диплом об окончании Высшей школы КГБ СССР по специальности: офицер с высшим специальным образованием и со знанием персидского языка.

Для всех нас – тогдашних офицеров-оперативников, пришедших на эти курсы с руководящих должностей в возрасте до 40 лет (мне было 41) постижение восточного языка было в новинку, особенно не давалось письмо: справа-налево. Для формирования убедительной мотивации по освоению персидского языка, нам довели до сведения, что работать с местным населением мы будем напрямую, без переводчиков и чтобы просто выжить в таких условиях, надо хорошо знать язык, Коран, традиции, обычаи страны и её историю. Предупредили всех сразу, что в органах государственной безопасности учиться на три балла нельзя, поскольку Родину на «трояк» не охраняют.

По учебному расписанию язык у нас был 8 часов в день, помимо других специальных дисциплин. На каждые 5 человек был закреплён один преподаватель по языку, четыре часа мы занимались утром с преподавателем, затем, после обеда, четыре часа была языковая самоподготовка в казарме, а вечером ещё прихватывали время и дома. Письмо давалось тяжело, сказывались стереотипы. Персидские слова состояли, в основном, из согласных букв, гласные буквы между ними не указывались и чтобы правильно прочесть это слово, надо было просто его знать, что оно означает.

Преподаватель нам попался молодой, окончил МГУ и после окончания уже побывал в качестве переводчика в подразделениях 40-ой Армии два года, войну уже повидал реально. Человек был очень ответственный и требовательный, серьёзно относился к порученному делу, что позволило ему заложить в нас хорошие основы и мы через полгода уже могли писать на фарси (персидский язык). На занятиях задействованы были все, нарабатывали практику разговорной речи при общении. Учёба проходила в игровой манере, как у детей, так легче шло усвоение языка и не надоедало. В специально оборудованном классе демонстрировались иранские фильмы на фарси и мы должны были учиться делать синхронный перевод, улавливая смысл произносимых фраз. Сначала было трудновато, но потом постепенно освоились, поскольку были движимы личным интересом и искренним желанием освоить персидский язык. Однажды наш молодой преподаватель спросил нас: «А не хотели бы мы выпить по кружечке пивка?» На что мы ему заметили, что так шутить со старшими по возрасту, находящимися на казарменном положении, просто неприлично. Он сказал что не шутит и что для этого надо каждому слушателю подготовить небольшую экскурсионную программу на языке фарси по павильонам ВДНХ, а потом можно будет и по кружке пива выпить. Мы предложение с удовольствием приняли, и каждому он поручил свой выставочный павильон. Вечером и ночью, находясь дома, мы заучивали наизусть краткий экскурсионный текст. Преподавателя мы не подвели и провели экскурсии на оценку «отлично», только потом зашли в бар и, как договаривались, выпили по кружке пива.

Примерно месяцев через восемь после интенсивной учёбы, нам на каждый день давали задание освоить (а не заучивать наизусть) по 40 новых слов, чтобы придя утром на занятия, мы могли бы рассказать небольшой рассказ с использованием этих слов на любую тему. После такой проработки слов, они оставались в памяти надолго, поскольку это способствовало развитию смысловому виду памяти.

Вторая командировка в ДРА

Два года пролетело незаметно, при выпуске более 50% слушателей получили дипломы с отличием об окончании полного курса Высшей школы КГБ СССР. После чего нас 11 человек на полгода откомандировали в Ташкент для обучения молодых сотрудников афганских органов безопасности азам контрразведки. Там мы «шлифовали» знания языка фарси, постепенно переходя на язык «дари» – один из государственных языков Афганистана, родственный персидскому языку. Работали в качестве переводчиков у местных преподавателей контрразведывательных дисциплин. По возвращении из Ташкента я был направлен на несколько месяцев на стажировку в «лес», в органы советской разведки, после прохождения которой был откомандирован в Кандагарскую зону ответственности – провинцию Забуль, в провинциальный центр – город Калат, самую неблагополучную провинцию с точки зрения действия активных бандгрупп различной контрреволюционной направленности ( Гульбеддина, Моджадедди, Раббани, Гейлани и других).

Прилетев в Кабул, я обнаружил, что в парткоме Представительства КГБ меня ожидает мой баян, оставленный ребятам при моём отлёте в Союз по окончании срока первой командировки. Около представительства я встретил своего друга Лёню Мальцева, который находился там уже 5-ый год, чему был безмерно рад. Естественно на следующий день мы с ним отметили нашу встречу, он находился в Кабуле с женой и грудным ребёнком Катей, которую я потом тайно крестил в горах Грузии, когда приезжал к нему во время очередного отпуска в Тбилиси, где они тогда с женой и детьми проживали.

Через пару дней я с афганскими вертолётами перевозившими отловленных в других провинциях новобранцев, убыл в провинцию Забуль вместе с баяном и гитарой. По прилёте меня никто из сотрудников опергруппы не встретил, поскольку их никто не предупредил, так как я летел не советским бортом, а афганским. Согласно полученной шифровке они ожидали меня – нового командира оперативной группы провинции Забуль и Главного советника Начальника Управления провинциальной контрразведки, только на следующий день. Я должен был сначала на представительском самолёте АН-24 прилететь в Кандагар, а затем уже, с оказией, прибыть на советских вертушках в Забуль.

Через территорию провинции проходила основная шоссейная дорога Кабул – Кандагар. Город Калат находился от Кандагара в 120 км. Маршрут полёта проходил по территории, контролируемой мятежниками и зачастую в горной местности вертушки обстреливались душманами из ДШК, эти крупнокалиберные пулемёты они скрывали в углублениях и в пещерах гор, поэтому с воздуха их было не видно. Подъехавший случайно на импровизированную вертолётную площадку советник отдела Царандоя (МВД) по борьбе с бандитизмом – Ковалёв Валерий, осведомился у меня, куда это я со своей музыкой приехал, на что я ему представился, как положено, и попросил доставить меня в опергруппу КГБ, что он и сделал через десять минут, сказав, что меня в опергруппе ждут только завтра и для ребят это будет сюрприз. Зайдя во двор расположения опергруппы, огороженным саманным высоким дувалом, я учуял запах выгоняемой самогонки. В это время ко мне в одних плавках подошёл сотрудник, представившийся шифровальщиком группы. Узнав, что я новый командир группы, он очень смутился, но я сказал, чтобы процесс он не прекращал и по тревоге собрал личный состав. Сотрудники находились в 300-х метрах от места дислокации опергруппы в провинциальном Управлении афганских органов госбезопасности (ХАД), так как было ещё утро. Вскоре по тревоге прибыли сотрудники, кого-то я уже знал по курсам персидского языка в Москве, с другими познакомился.

«Прописавшись» в коллективе, я приступил к исполнению своих обязанностей. Сотрудники мне объяснили, что примерно раз в месяц для профилактических медицинских целей каждый из коллективов, находящихся в Забуле советников, гонит самогон. Аппарат был один на всех наших: оперточка военной разведки 40 Армии, их было вместе с переводчиками и солдатами охраны шифроргана 10 человек, группа советников Царандоя (местной милиции) из МВД – 9 человек, ещё партийный советник, комсомольский советник, советник по военкомату и наши чекисты вместе с шифровальщиком и охраной шифроргана – 8 человек. Гнал самогон сначала партсоветник вместе с комсомольцем и военкомом, они проживали в одном помещении, затем мы, после нас грушники и советники по борьбе с бандитизмом замыкали эту цепочку. Вся небольшая колония россиян жила дружно, в установлении дружеских отношений помогла музыка – песни военных лет. Свой ансамбль мы назвали «Тихий ужас». У нас был баян, гитара, фисгармония, самодельный контрабас или тумбафон, ударный инструмент из пустых картонных коробок и маракасы (пустые пивные банки с сухим горохом).

Название ансамбля «Тихий ужас» целиком отражало ту обстановку, в которой мы жили, потому что с завидной периодичностью место расположения опергруппы два раза в неделю подвергалось ракетному обстрелу с расстояния 5-6 километров из реактивных миномётов, которые поставлял мятежникам Китай. Ракеты были старые, с начинкой из белого фосфора, который загорался от соприкосновения с воздухом и горела при обстрелах даже земля. Гореть у нас было нечему, так как строение было глинобитным. В Афганистане нет лесов, поэтому дрова там очень дорогие, их привозят издалека и продают на вес, как овощи и фрукты. Дома в сельской местности там не отапливаются, посредине типичной жилой комнаты находится небольшое углубление в земле, в котором разводят небольшой огонь, затем, когда дрова обуглятся, вся семья садится вокруг этой ямки с тлеющими углями и укрывают ноги одеялом, чтобы согреваться. А для того, чтобы не угореть, в крыше есть отверстие, через которое уходит угарный газ и поступает свежий воздух. Однажды, вокруг нашего глинобитного домика после очередного артобстрела мы насчитали около двухсот хвостовых частей от разорвавшихся реактивных снарядов, земля горела вокруг, но в строение не попало ни одной ракеты, у нас там висела икона Казанской Божьей матери. Следует заметить, что на войне атеистов нет, когда обстановка заставляла вжиматься в землю, то, кроме как к Всевышнему, обратиться больше было не к кому. Обычно ракетное нападение осуществлялось с трёх сторон с использованием корректировщиков огня, находящихся в самом провинциальном центре, которые поддерживали связь с артиллеристами с помощью японских радиостанций «Уоки токи». В тот раз в целях безопасности мы залезли в погреб – обычную яму в грунте накрытую сверху плетнём, обмазанным глиной. От прямого попадание такое убежище не спасало, но от осколков укрывало, как и любая воронка. На тот момент у нас в импровизированном погребке хранилось и ожидало своего часа четыре ящика перебродившего виноградного сока, градусов 6-8, который мы берегли к праздникам и дням рождения, так как сок можно было налить и солдатам охраны, чтобы они в праздники не чувствовали себя ущемлёнными.

Русский воин в любой обстановке не теряет своего самообладания и силу духа, так и здесь, при обстреле. Минут через 10 после сидения в этом погребе, ребята мне заметили, что мол, достаточно одной ракеты, чтобы погибла вся группа, так и не попробовав молодого виноградного вина. Я дал команду сержанту, чтобы при очередной перезарядки реактивного миномёта, когда 3-4 минуты будет пауза, чтобы он быстро принёс кружки, штопор и баян в погреб. Сержант обернулся быстро и мы приступили к поглощению молодого вина под разрывы ложащихся рядом ракет. Когда один ящик опустел, я попросил радиста-шифровальщика настроить переносную радиостанцию на частоту наших советнических групп и по громкой связи объявил, что в память Лидии Руслановой исполняется песня «Окрасился месяц багрянцем». Нам уже стало веселее и, не думая о возможной гибели, мы во всю глотку орали эту песню под баян, потом исполнили песню В.Высоцкого «Охота на волков» и «Если друг оказался вдруг…». Таким образом, мы поддерживали дух наших советских участников необъявленной войны, которые слышали всё это по своим рациям.

Как-то, в один из выходных дней, сотрудники опергруппы поехали к военным разведчикам поиграть в волейбол, у тех была оборудована волейбольная площадка с настоящей волейбольной сеткой и мячом. Я с азербайджанцем Элшатом остался в расположении группы. Он читал книгу, находясь в помещении, укрывшись там от горячего полуденного солнца, а я, сидя на крыльце в тени натянутого тормозного парашюта, колол гранатой Ф-1 без взрывателя миндальные орешки. В этот момент начался ракетный обстрел вне расписания, и я услышал звук пролетающей ракеты. Тут в дверях появился Элшат и убедил меня зайти в помещение, на всякий случай, под защиту толстых глинобитных стен. Только я зашёл внутрь, как ровно в то место, где я сидел, попала ракета, а это до 10 кг. взрывчатки. Раздался оглушительный взрыв, буквально в трёх метрах от нас, отделённый глинобитной стеной, которая и приняла на себя ударную волну и весь град осколков, выбив при этом окно и входную дверь. Благодаря своей вязкой глиняной структуре , стена не разрушилась, но взрывной волной нас с Элшатом контузило так, что на всё время потом остался дефект слуха. По окончании обстрела вернулись сотрудники от грушников, думая, что я погиб, так как им было видно, что ракета попала в крыльцо, где я сидел, когда они уезжали играть в волейбол. Пришлось «отметить воскрешение», пожертвовав с Элшатом на группу две бутылки водки из личных заначек, которые мы оставили на предстоящий праздник.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю