Текст книги "Принять решение"

Автор книги: Борис Островский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Островский Б
Принять решение

Б.Островский

Принять решение

На стене – зеленоватый циферблат больших часов. Сообщение уже десять минут в пути. Но путь сюда долог: от излучателя на Земле до телеприемника на Титане луч идет, семьдесят минут.

Нужно ждать еще шестьдесят долгих минут, и я сижу в кресле, перед часами.

Азбука: когда ждешь, каждая минута кажется часом. Но от понимания азбучности истина не перестает быть истиной.

Год назад я тоже ждал. Тогда время летело стремительно.

Тогда я просто физически ощущал, как тают минуты, как они исчезают, уходят в ничто.

Хорошо помню, как время рванулось вперед. Это произошло внезапно, в какое-то мгновение. От Титана до "Диска-2" скорт шел на автонавигационном управлении. Но посадка на пневматические станции – каверзное дело. Я отключил автоматы. Они услужливо выдвинули панель ручного управления и дали свет на посадочный экран. Я увидел "Диск-2", увидел цепь красных аварийных огней – и с этого момента время устремилось вперед...

* * *

В исследовательском комплексе Сатурна – две базы на спутниках и одиннадцать автоматических станций типа "Диск". Год назад таких станций было пять, и они работали c перебоями. Автоматы на них не были отрегулированы; почти непрерывно что-то портилось, и тогда мы, бросив все плановые работы на базе, отправлялись устранять очередную неисправность.

Пневматические станции типа "Диск" похожи на спальный мешок размером с футбольное поле. Мешок этот начинен бесчисленным количеством исследовательской аппаратуры, размещенной в изолированных камерах. Если контрольная аппаратура станции выходит из строя, не так-то просто определить, где и что испортилось.

"Диск-2" досаждал нам, пожалуй, больше, чем другие станции. Аварии на "Диске-2" носили особо ехидный характер. Обычно они происходили, когда "Диск-2" прятался в радиотеии Сатурна.

Так было, и в тот раз. Мы приняли аварийный сигнал, уже через несколько минут связь со станцией прервалась.

Мы не успели узнать, что там случилось.

Тогда у нас были трехместные скорты, но я вылетел один.

В тот день я был единственным относительно свободным человеком на базе.

Кто-то оставил в кабине скорта "В мире безмолвия" Кусто. Я листал эту книгу ( на базе почти не оставалось времени для чтения), пока автоматы вели скорт. Но посадку на пневматическую станцию лучше призводить самому.

Автоматы выдвинули панель ручного управления, включили посадочный экран. Я увидел "Диск", опоясанный цепьюкрасных аварийных огней, и на нем конусообразный корпус галактического разведчика.

Их было всего семь или восемь, таких кораблей, и ни один из них не должен был, не мог оказаться здесь у Сатурна.

И все-таки он здесь был.

Я чудом посадил скорт на смятую гармошкой посадочнуюплощадку. Выбравшись из кабины, я включил ранцевые ракеты и с каким-то странным ощущением нереальности происходящего полетел к кораблю. Хинитовая поверхность гигантского конуса отражала тревожный багровый свет аварийных огней.

Я повис над кораблем. Казалось, вот сейчас по хинитовому покрытию пойдет трещина, откроется шлюзовая камера, выйдут люди. Но корабль молчал.

ОТКРЫТЬ шлюзовую камеру я не мог. Оставалось одно; осмотреть станцию и вернуться на Титан за помощью.

Даже отсюда, сверху, было вгппо, как сильно повреждена станция. Лопнувшие отсеки во многих местах обнажили ее металлический остов.

Через сплющенный входной тамбур я проник в главный коридор станции. Прежде всего следовало убедиться в исправности аппаратуры, хранившей собранную станцией астрофизическую информацию. В бронированном отсеке киберцентра я увидел неподвижные стрелки приборов. Нетерпеливо мигали лампы аварийных индикаторов. Я включил резервную систему управления. Киберцентр снова работал. На экранах возникали контрольные карты...

Я ждал, что станция серьезно повреждена, иначе и не могло быть. Но я не думал, что повреждены почти все отсеки "Диска". Азот, наполнявший отсеки, уходил в космос сквозь бесчисленные микротрещины в оболочке станции. Регенеративная система, восполнявшая утечку газа; работала на предельном режиме. Но давление падало, и я ничего не мог сделать.

Сколько еще может продержаться "Диск"?

Киберцентр не дал ответа. А от него зависело все. При сильных повреждениях разрушается несущий каркас станции: "Диски" буквально лопаются, взрываются. Если это произойдет, сила отдачи отбросит корабль в космос (а может быть, к Сатурну), найти его будет чрезвычайно трудно, почти невозможно.

Я шел по тихим, сумрачным коридорам станции, тускло освещенным редкими плафонами. Станция походила на старый заброшенный корабль. Казалось, корабль скребется о песчаное дно и в его черных трюмах стонет ржавая вода.

Лифт доставил меня вниз, в реакторный отсек. Я не считаю себя трусом, но и не верю, что существуют люди, которым неведомо чувство страха. Достаточно было одного взгляда на приборы, чтобы понять: реактор неуправляем, "Диск" может взорваться в любую минуту. Я ничего не мог сделать.

Станция, разрушенная галактическим кораблем, была обречена.

Я бросился наверх, к скорту. Планетарный скафандр сразу показался тяжелым. Топот магнитных подошв гулко отдавался в длинных коридорах.

Уже у выходного шлюза меня остановила страшная мысль. Взрыв реактора опасен и для галактического корабля, Погибнет корабельный журнал с информацией об исследовании чужого мира. Быть может, погибнут и люди...

Но что я мог сделать без связи с базой, без оборудования, без роботов?

Роботы... Один из них находился здесь, на станции. Я отыскал отсек (это было не так просто), в котором стояла металлическая капсула, похожая на массивный саркофаг. Я торопливо открыл ее, луч фонаря скользнул по голубой куртке робота-пластинавта.

– Встань, – сказал я.

Мне пришлось повторить это трижды, потому что звуковые фильтры робота были настроены на спокойный голос, а я волновался. Через минуту робот открыл глаза.

– Кай!

– Кто это?

– Я. Узнаешь? Мы не виделись давно.

– Да.

Я едва слышал его голос.

– Что с тобой?

– Это пройдет, – он с трудом распрямил плечи.

– Я за тобой, Кай. Ты должен мне помочь. Связи с Титаном нет. Мне не с кем больше посоветоваться. А задача трудная, очень трудная. Я должен проникнуть в корабль, В галактический корабль, ты понимаешь?

– Галактический корабль здесь?

– Да, здесь. На станции. Не знаю почему. Станция повреждена. Надо проникнуть в корабль...

Я еще раз объяснил ему все. Он молча стоял передо мной.

– Пойдем, – сказал я. У меня не было твердой уверенности, что Кай согласится. У роботов этой серии случались "заскоки", но он согласился.

– Да, пойдем.

Мы поднялись наверх, под прозрачный колпак наблюдательного поста.

– В корабль можно проникнуть только через энергетическое сопло, сказал Кай. – Но тебе нельзя: там радиация. Гибель.

Я знал это. Сопло – единственный путь в корабль, но это был путь смерти.

И тут я услышал спокойный голос Кая: – В корабль могу проникнуть я.

Я уже думал об этой возможности. За успех был один шанс из десяти, не больше. Устаревшая конструкция робота могла подвести, выйти из повиновения. И потом у пластинавтов странные, очень странные заскоки.

Но у меня не было выбора.

– Хорошо, – сказал я. – Будь осторожен и ничего не предпринимай самостоятельно. Слышишь, ничего не предпринимай самостоятельно!

Кай внимательно осмотрел квантовый резак, похожий на старинный пистолет.

– Иду, – сказал он, открывая люк. Он оглянулся: – Тебе лучше перейти к скорту. Безопаснее.

Я увидел яркий след ранцевых ракет, точно метеор, упавший на корабль...

Спокойный голос: – Это я – Кай. Ты слышишь меня? Вывел антенну через сопло. Мы сможем поддерживать связь.

– Где ты сейчас?

– В отсеке реакторов. Прошел через ремонтные шлюзы.

Через минуту: – Прорезаю путь к рубке.

Молчание.

– Кай, что-нибудь случилось?

– Нет... то есть...

– Ну, говори же...

– Их трое. Все они...

– Их трое. Все они...

– Говори, Кай!

– Они... или без сознания, или... Три девушки.

– Три девушки? Что с ними, Кай?

Внезапно я понял. Все понял! Это была "Амазонка", первый корабль с женским экипажем. Первый корабль, отправившийся в исследовательскую экспедицию к Проциону.

...Кажется, это было недавно. Совсем недавно. Мы вместе учились в институте космонавтики. Но Анна окончила навигационный факультет, а я факультет космической архитектуры. Мы часто встречались. Последний раз мы были вместе на Апшероне, в спортивном лагере института. Анна уже знала, что скоро нам придется расстаться, а я и не подозревал об этом.

Все лето мы тренировались в полетах на планерах. С завораживающей медлительностью внизу проплывали белые дома, инжирные рощи и виноградники. Я смеялся, болтал до изнеможения и не замечал, как ее глаза временами становились чужими и далекими. Анна прощалась с Землей, с голубым небом, со всем, что ее окружало. А я считал, что весь мир безоговорочно принадлежит мне, и безжалостно расправлялся с ее последними днями...

Потом я провожал Анну. На орбите Трансплутона ее ждала "Амазонка".

Маленький космодром на Байкале.

Здесь уже не было золотого апшеронского солнца. Вокруг только глухие таежные леса, прохладные ручьи и брусника. И восходы были холодные. По утрам на деревьях висел серебристый туман. Она ничего не сказала мне. Порывисто поцеловала в губы и ушла.

...Я вспомнил Анну, ее лицо, совсем еще детское, как тогда, на Каспии. Странное это было ощущение. Как мираж в пустыне. Легко ли знать, чувствовать, что она рядом. Что ты прожил большую жизнь, а для нее промелькнуло всего несколько лет. Что для нее все это только вчерашний день, а для тебя – далекое прошлое. И мне вдруг захотелось вернуть это прошлое. Дико захотелось!

* * *

– Одна дышит,-сказал Кай.-Одна живa... Пока жива...

– Дышит, жива... Кто она? Что с ней? Что можно сделать?..

Долгое, очень долгое молчание.

– Не знаю. Нельзя установить. Диагностическая машина повторяет одно и то же: – "Нужен покой". Вероятно, это какая-то неизвестная болезнь, машина ее просто не знает. Мне кажется, положение очень серьезное. Пройти в шлюзовую камеру не могу, энергия квантового резака израсходована.

– Кай, что произошло на корабле? Что там вообще случилось? Найди записи корабельного журнала.

– Записи стерты, – немного погодя сказал Кай.

– Стерты? Странно...

"Кристалл!" – вдруг вспомнил я.

– Кай, осмотри дешифратор. Там должен быть кристалл с записью.

Кристалл применяли в чрезвычайных случаях, когда надо было надолго сохранить особо важное сообщение. Сколько мертвых кораблей летучими голландцами блуждают в пространстве! И в каждом есть кристалл – надежное хранилище последней информации.

– В дешифраторе кристалла нет, – Значит, он должен быть... у кого-тo из них.

В последнюю минуту они должны были использовать кристалл, думал я.

– Есть, – сказал Кай. – Кристалл у нее в руке.

– Вложи кристалл в дешифратор.

В динамике послышалось тихое шипение. Затем возник тревожный голос. Этот голос прерывался, будто что-то мешало ему говорить, и тогда опять слышалось шипение.

"Всем, всем... внимание, чрезвычайно важ... ние... через... ный... перед... два... ой... в районе... це... лучение... невозмож... записи кс-раб... все сильнее...".

Обрывки слов – больше ничего. Ничего!

Но я уже не думал об Анне, не думал о "Диске", который мог в любую минуту взорваться. Я думал о Двадцать второй звездной экспедиции. Это была большая экспедиция– самая большая за всю историю астронавигации. Десятки мощных галактических кораблей устремились к далекой звездной цивилизации, сигналы которой были приняты и расшифрованы за год до этого. И путь этой грандиозной экспедиции где-то в пространстве пересекает траекторию "Амазонки".

Мысли разворачивались стремительно: "Где источник опасности? Может быть, это неизвестный вид излучения. Излучение погубит Двадцать вторую. Необходимо предупредить. Еще не поздно. Только через два-три месяца экспедиция достигнет субсветовых скоростей. Еще не поздно. Но о чем предупреждать? Чтобы они приняли меры? Какие? От чего? Чтобы вернулись? А может быть опасность не в излучении, может быть здесь ошибка?! Вернуть экспедицию? Погибнет труд миллионов людей".

Записи стерты. Из сообщения в кристалле ничего не выжмешь. Остается один источник информации – мозг. Мозг человека. Введенный в вену препарат Квельна возвращает полное сознание на три-четыре минуты. Это сильно истощает мозг. Я не знал: можно ли в таком состоянии вводить препарат. Этой. Живой... без ущерба для жизни.

Я один. Совсем один. Нет связи с базой, потому что Титан сейчас по ту сторону Сатурна. От моего решения, возможно, зависит жизнь участников Двадцать второй экспедиции.

Космос наделен страшной силой. Огромные расстояния, нерегулярная и медленная (на этих расстояниях) связь плюс ситуации, которые нельзя заранее предвидеть. И вот один человек (любой из нас, работающих в космосе) вдруг оказывается перед необходимостью принять Решение. Решение с болылои буквы. Решение, от которого все зависит. Нет начальства, способного думать за нас. И нет подчиненных, которым можно передать ответственность. Есть космос и человек. Лицом к лицу.

Так было не раз. И вот теперь – это случилось со мной.

Мне надо было сделать все для спасения девушки, которая лежала без сознания в рубке "Амазонки". Это "все" было не так уж велико: я должен был оставаться близ "Амазонки" до возобновления связи с базой. Но девушка могла погибнуть. В любую минуту. И вместе с ней погибла бы тайна, от которой, возможно, зависила судьба Двадцать второй экспедиции.

Да, космос заставляет решать, не давая поблажек во времени.

Я сказал: – Кай, найди место, где хранятся медикаменты. Там должен быть препарат Квельна. На ампулах черная наклейка с желтым крестом.

– Черная наклейка? Препарат из категории особоопасных? Зачем?

В его голосе слышалось сомнение.

– Так надо.

– Есть препарат Квельна.

– Ты вспрыснешь ей препарат, – сказал я. – Постарайся сделать это как можно осторожнее, – Не могу.

– Почему?

– Это резко увеличит вероятность смерти.

Я объяснил (говорить надо было как можно спокойнее): – Препарат вреден, но не смертелен. Зато она сможет говорить. Мы узнаем, что случилось.

– Препарат вреден, – повторил Кай. – В ее состоянии инъекция может оказаться смертельной.

С роботами трудно спорить. Мы, люди, иногда стараемся не заметить то, что нам не хочется замечать. Роботы этого не умеют.

– Кай, – сказал я. – Да, препарат может выЗВaТЬ смерть.. Но она должна, ты понимаешь, д-о-л-ж-н-а рассказать о случившемся.

– Понимаю. Но не могу.

– Кай, это ставит под угрозу жизнь многих людей. Путь Двадцать второй экспедиции пересекает траекторию "Амазонки".

– Нет доказательств, что опасность в пути.

– Есть, Кай, есть! В кристалле схранились обрывки слов, такие, как "перед... два... ой". Не означает ли это "передайте Двадцать второй"?

– Не знаю. Это решат на базе. Там машины, они расшифруют сообщение.

– Кай, она, эта девушка, может погибнуть сейчас. Понимаешь, сейчас! Мы теряем время, Кай. Время, понимаешь?

Робот молчал.

– Я объясню тебе еще раз, Кай, (Это была ложь – я объяснял себе, я искал доводы, которые убедили бы меня самого!). Допустим, вероятность ее спасения сейчас шестьдесят процентов. После инъекции препарата вероятность уменьшится. Будет сорок процентов. Или тридцать. Но мы узнаем, что с ними случилось. Мы узнаем, грозит ли Двадцать второй опасность.

Робот молчал, – Связи с Титаном нет, а нам дорога каждая минута. Ты слышишь, Кай? Это называется ответственностью. Мы должны что-то сделать. Я не могу спросить других людей. А ты не можешь использовать машины с базы. Нас только двое... к нам решать.

– А если ее мозг не содержит нужной информации. – перебил Кай. – Идти на риск?

– Риск! Постой... Риск ведь тот же подвиг. Подумай, подумай, Кай. Разве люди не шли на риск, отправляясь в пространство, прививая себе болезни? Они ставили превыше своей жизни жизнь других людей, многих людей...

– Нужно подумать, – Думай!

* * *

Он молчал долго. А время мчалось с сумасшедшей скоростью– я чувствовал по биению сердца, как уходят в пустоту, в ничто, острые, как иголки, секунды.

Потом я услышал: – Нет. Так нельзя.

И тогда я в бешенстве закричал в микрофон, что сделаю это сам. Я закричал, что плевать хочу на облучение и на логику. Не машине решать человеческие проблемы. Мне, человеку, дано право решать. Право и долг. И я не сбегу отсюда, как крыса...

Я кричал в микрофон и не сразу услышал, что Кай повторяет: – Хорошо, я сделаю... Хорошо, я сделаю...

* * *

Ждать пришлось долго. Отсюда, с посадочной площадки, я видел, как постепенно сжимались отсеки станции. Черная громада корабля заметно наклонилась. Здесь, в космосе, нет "низа" и "верха", но станция деформировалась, и казалось, что корабль кренится.

...Открылся люк скорта.

– Вот! – Кай протянул руку. На ладони лежала катушка с записью.

– Как... она? – спросил я.

– Она здесь.

– Кто?

– Я надел на нее скафандр. Она здесь, у скорта.

Я уставился на Кая.

– Возьми ее на Титан.

– Ты пронес ее через энргетическое сопло...

Я сказал это совсем тихо, но он услышал.

– На корабле был противорадиационный скафандр. Она в скафандре. Безопасно.

Я выскочил из скорта. На гофрированном металле площадки лежал огромный серый скафандр. Я до сих пор не могу понять, как удалось Каю надеть на нее скафандр: это было сложное дело, – Быстрее, – сказал Кай. – Быстрее. Вы улетите. Я останусь, Я обернулся к нему.

– Не подходит! Нельзя, не подходи! Я облучен. Наведенная радиация. Твой скафандр не защитит. Я останусь здесь...

– Нет логики, восемь минут. – сказал Кай. – Ты ждешь уже двадцать

Я ответил, что буду ждать до тех пор, пока радиация не уменьшится до нормы, на которую рассчитан мой скафандр.

– Нет логики, – упрямо повторил Кай.

Логики действительно не было. Да я тогда просто и не искал эту логику. Я сидел у люка скорта (вернее – висел над люком), метрах в десяти от Кая.

Я думал о роботах. На Земле все еще шли споры. Были теории "автономизации роботов" и теории "нарастающей кибернетической опасности". Создали комиссию во главе с кибернетиком Гертом. Тем самым Гертом, который выдвинул принцип "роботу-психику раба". За Гертом пошли многие ученые. Роботов-пластинавтов, наделенных "свободной волей" (к ним принадлежал и Кай) перестали выпускать.

Где грань, отделяющая Кая от человека? Быть может, такая грань была. Но в чрезвычайных обстоятельствах Кай поступил, как человек. Пусть даже первоначально он и был машиной. Теперь это – Человек. Роботы не могут жить рядом с людьми и вечно оставаться роботами. Они либо станут людьми, либо опустятся до уровня простых машин, безоговорочно повинующихся человеку. Если и есть oпасность, то она в роботах с психикой раба. Герт ошибся. Именно робот-раб может со звериной жестокостью уничтожить человечество. Роботы, наделенные свободной волей и интеллектом, никогда не станут врагами людей,

* * *

По зеленому циферблату настенных часов медленно движутся стрелки. Через девять минут сообщение с Земли придет сюда, на Титан. Я узнаю об Анне.

Мы вылетели тогда с "Диска" втроем: я, Кай и Анна.

Препарат Квельна помог получить информацию, которая понадобится другим звездным экспедициям. Не двадцать второй (опасность, с которой встретилась "Амазонка", связана с иным районом космоса).

Препарат Квельна... Здесь, на базе, медики были бессильны. Анабиоз, аварийная ракета с лучшим пилотом базы. Анну отправили на Землю.

Я получал лишь редкие сообщения с Земли. Да и сами эти сообщения ничего не сообщали: "Препарат Квельна.

Сложный случай. Надо надеяться..." Потом Земля ушла за Солнце. Связи не было. Я знал только, что Анне предстоит очень сложная операция. Об этом сказали кибернетики, прилетевшие на Титан. Теперь здесь полным-полно кибернетиков. Прилетел сюда и Герт. Странно, у него усталое лицо и добрые глаза.

Кибернетики спорят, говорят с Каем и снова спорят.

Сегодня я услышу голос Земли.

Я жду.