Текст книги "Парадоксы мозга"

Автор книги: Борис Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Среди анатомов одним из первых подвергся гонению Яков Беренгарио, рискнувший в чем-то не согласиться с Галеном. «Еретику» повезло! У богословов, видимо, еще не было опыта в таких вопросах, и они плохо разбирались в тонкостях устройства человеческого тела. Для первого случая церковь поступила на удивление мягко. Беренгарио публично осудили, затем выгнали из Болонского университета, а потом и вообще из города, запретив заниматься медицинской практикой.

Судьба испанца Мигеля Сервета (1511–1553) сложилась менее удачно. Он был всесторонне образованным человеком, но особенно увлекался медициной и богословием. Последнее его и погубило. Еще юношей он написал трактат «Об ошибках учения и троице» и издал его в Германии. Книга вызвала у официальных представителей церкви бурю негодования и была предана огню. Сервету пришлось бежать. Ему удалось благополучно добраться до Парижа и поступить в коллеж Кальви. В Париже тоже нужно было вести себя осторожно, и Сервет изменил имя на Михаила Вилланова. Он обнаружил блестящие способности и стал ассистентом крупного ученого профессора Винтера. Вторым ассистентом профессора был итальянец Андрей Везалий. С судьбой этого выдающегося ученого нам еще предстоит познакомиться. Оба ассистента помогали Винтеру в подготовке большого труда по анатомии.

Окончив коллеж, Сервет стал читать лекции по географии, математике и астрономии, но вскоре был отстранен от преподавания за изложение собственного мнения по затрагиваемым вопросам. Ученому пришлось расстаться с Парижем и отправиться на юг. Обосновавшись во Вьенне, Сервет занимается врачебной практикой, а ночами работает над большим трактатом «Восстановление христианства». Книга была опубликована анонимно. На обложке вместо имени автора стояли лишь его инициалы: М.С.В. В книге доказывалось, что Христос вовсе не бог, а всего лишь человек – основатель новой религии. Были в его трактате и другие «грешки»: Сервет в каких-то деталях подправил Галена, не согласившись с его представлениями о кровообращении в легких.

Может быть, инквизиции и не удалось бы догадаться, кто скрывается за инициалами М.С.В., но Сервета выдал глава протестантской церкви в Женеве Кальвин. К нему попал один экземпляр книги (утверждают, что послал ее сам Сервет), и Кальвин сразу понял, кто автор. Он был знаком с Серветом еще в ту пору, когда тому приходилось скрываться от католической церкви. Тогда им не раз случалось вступать в ожесточенную дискуссию по богословским вопросам, а позже обмениваться письмами, доверяя свои доводы бумаге.

Протестанты, в том числе кальвинисты, выступали не против христианской религии, а главным образом против порядков, царивших в католической церкви, против извращения ею некоторых принципов христианства. Кальвин гневно осудил инквизицию, но сам был еще менее терпим к любому инакомыслию. Книга Сервета, где, кстати, критиковался и он сам, вызвала его гнев. Он не мог дотянуться до автора, находившегося в другой стране, и не мог снестись непосредственно с руководством католической церкви, но выход был легко найден – Кальвин написал во Францию анонимный донос, и инквизиция тотчас отправила Сервета в тюрьму.

Следствие длилось долго, но не сломило Сервета. Когда стало ясно, что участь его предрешена, ему удалось бежать. Ближайшая граница была швейцарская. По другую ее сторону власть католической церкви кончалась. Беглец надеялся, что в Женеве он будет в полной безопасности – он ведь не знал, что его арестовали по доносу Кальвина, но вскоре ученый был опознан, схвачен и следствие по его делу возобновлено, но уже кальвинистами.

Французская инквизиция была в бешенстве. Ей пришлось судить Сервета заочно. Книгу и ее автора приговорили к сожжению, правда, Сервета пришлось заменить куклой. В июне 1553 года костер пылал на одной из площадей Вьенны, а 27 октября по решению консистории, протестантского варианта инквизиции, в Женеве на холме Шампель, обычном месте казней, сожгли и самого Сервета. Вместе с ученым еще раз сожгли и его книгу. 350 лет спустя здесь же, в Женеве, недалеко от того места, где когда-то находилась гостиница, в которой был схвачен Сервет, кальвинистская церковь установила ученому памятник.

Самым крупным анатомом со времен Галена стал Андрей Везалий (1514–1564). Он начал свое образование в Париже, а закончил в Падуе. В университетах Европы анатомию изучали по рисункам, в крайнем случае – на трупах животных, а вскрытия человеческих тел если и делались, то чрезвычайно редко и не самими анатомами, а служителями или цирюльниками. Везалий со студенческих лет старался участвовать во вскрытиях. В Падуе, где он остался преподавать после окончания университета, анатомические исследования оказались возможными. В короткий срок, всего за шесть лет, он подготовил и опубликовал труд «О строении человеческого тела» по описательной и топографической анатомии человека, состоящий из семи книг. По сравнению с работами Галена это был серьезный шаг вперед. Везалий не критиковал классика анатомии, но старательно уточнял его данные, а главное – исправлял допущенные им ошибки. Их было немало: Везалий обнаружил 200 мест, где мнение Галена расходилось с действительностью. В этом нет ничего удивительного – ведь вскрывать человеческие трупы Галену практически не приходилось. Он вынужден был ограничиваться лишь непосредственным изучением животных.

Книга Везалия вызвала бурю протеста. Особенно негодовали коллеги молодого ученого – маститые анатомы. Их возмущало, что «мальчишка», а Везалий действительно стал профессором в 23 года, смело опровергал взгляды Галена, которым профессора настолько свято верили, что у них даже мыслей не возникало о возможности проверки. Особенно неистовствовал первый учитель Везалия профессор Якоб Сильвий. Он написал на своего бывшего ученика злобный памфлет. Насколько профессор был оскорблен, видно уже из названия этого сочинения – «Опровержения клевет некоего безумца на анатомию Гиппократа и Галена, составленные Якобом в Париже».

Сильвий так ожесточился на своего ученика, что не ограничился публикацией пасквиля. Страшно подумать, но он взял на себя смелость обратиться с жалобой на Везалия к самому монарху – испанскому королю и императору Священной Римской империи Карлу V. Сильвий обеспокоил Карла не только как верховного владыку, но и как лицо, косвенно ответственное за действия новоиспеченного еретика. Дело в том, что Везалий родился в семье придворного аптекаря и вырос при дворе Карла V. «Я умоляю Царское Величество, – писал Сильвий, – жестоко побить и вообще обуздать это чудовище невежества, неблагодарности, наглости, пагубнейший образец нечестия, рожденное и воспитанное в его доме, как это чудовище того заслуживает, чтобы своим чумным дыханием оно не отравляло Европу…»

К общей кампании травли Везалия присоединилась и церковь. Сама по себе критика анатомии Галена, принятой церковью, вела к подрыву ее авторитета. Кроме того, в сочинении Везалия были отдельные места, непосредственно затрагивающие каноны христианства. Например, согласно библейской легенде о происхождении людей, первого человека, нашего прародителя Адама, бог слепил из глины, из праха земного, а для создания Евы ему почему-то понадобился более качественный материал – Адамово ребро. Следовательно, у Евы был полный набор ребер – по 12 штук с каждой стороны груди, а у Адама 23, на одно ребро меньше. Согласно представлениям церкви, аналогичное число ребер имеют все потомки Адама и Евы, мужчины – 23, женщины – 24. Между тем Везалий утверждал, что, исследовав скелеты десятков людей, он не встретил ни одного мужчины с меньшим числом ребер, чем у женщин.

Еще более принципиальным был вопрос о существовании в организме человека особой косточки, которая не горит в огне, не подвержена тлению и вообще не может быть уничтожена, так как предназначена всевышним для того, чтобы с помощью таинственной силы в день страшного суда человек мог воскреснуть и предстать перед господом богом. Естественно, ничего подобного Везалий не обнаружил, но, отлично понимая, насколько опасно дразнить инквизицию, заявил, что решить вопрос о существовании косточки должны богословы.

Несмотря на то, что Везалий был осторожен в формулировках, стараясь по возможности не вызывать раздражения богословов, обстановка вокруг него накалялась. Церковь, вначале просто присоединившаяся к травле, постепенно брала дело в свои руки. Везалий правильно оценил, чем ему это грозит, и покинул некогда гостеприимную Падую. Оставив университет, он отправился в Брюссель, где тогда находился двор Карла V. Незадолго до этого Везалий получил от императора приглашение занять место придворного лекаря. Карл беспрерывно воевал с Францией, которую поддерживал папа, а потому так своеобразно отреагировал на жалобу французского ученого и действия католической церкви.

При дворе Карла V Везалий находился в полной безопасности, зато с наукой пришлось покончить. Здесь для этого не было необходимых условий. Единственным светлым моментом стало второе издание его анатомического трактата. Наученный горьким опытом, он посвятил его «божественному», «величайшему», «непобедимому императору», а изданное чуть позже «Эпитоме», извлечение из этого труда, – «светлейшему принцу Филиппу, наследному сыну божественного Карла V, великого и непобедимого императора».

К сожалению, подобострастие Везалия, принятое в то время по отношению к сильным мира сего, не спасло его. Под воздействием обстоятельств Карл вынужден был отречься от престола и уйти в монастырь. Испано-нидерландский престол занял Филипп, не питавший к Везалию, как и к остальному человечеству, никаких добрых чувств. При Филиппе вновь было категорически запрещено вскрытие трупов, и для Везалия никто не собирался делать исключения. Теперь он был полностью лишен возможности хоть изредка заниматься наукой. А вскоре церковь нашла повод свести с ним счеты. На ученого было состряпано ложное обвинение в том, что он анатомировал живого человека. Приговор по тем временам не мог показаться особенно тяжелым – Везалий во искупление грехов должен был всего лишь совершить паломничество в «святые места» ко гробу господню. Однако в Европу он больше не вернулся, Везалий умер во время своего долгого путешествия.

Французский ученый Пьер Белон (1517–1564) был зоологом. Он написал прекрасные книги, посвященные птицам и рыбам, где наряду с описанием внешнего облика, образа жизни и повадок дал немало сравнительно-анатомических сведений. Ученый рассказал о всех известных ему животных, а о неизвестных очень неохотно написал с чужих слов. Работы, вышедшие до него, пестрели россказнями о встречах с разными фантастическими существами. Белон, безусловно, знал все зоологические басни и небылицы, но они на страницах его работ отсутствуют, а если некоторые диковинки вроде морского монаха и упоминались, то о возможности их существования он отзывался явно скептически. Точно так же он относился к различным чудовищам и фантастическим существам из «священного писания» и «житий святых». Естественно, что церковь да и светские власти испугались подобной ереси, и Белон оказался в тюрьме, откуда вышел лишь благодаря тому, что один из его почитателей внес за ученого приличный выкуп. Однако через несколько лет он был убит прямо на улице. Кто был его убийцей и в чем перед ним провинился Белон, мы не знаем. Не исключено, что это был наемный убийца, чей труд оплатили те, кто преследовал свободомыслие ученого.

Гибелью самых выдающихся анатомов средневековья не исчерпывается кровавая дань минотавру богословия. Были и другие жертвы. Наемные убийцы тяжело ранили Паоло Сарпи, «неистового монаха», политика, врача и анатома, впервые описавшего венозные клапаны, и лишь счастливая случайность спасла ему жизнь. Стремление к познанию истины обрекло на скитания выдающегося немецкого химика, врача и философа Парацельза Бомбаста, рискнувшего публично предать огню сочинения великого Галена. Почти всю жизнь бродил он по дорогам Европы, спасаясь от преследований инквизиции.

Жертвы невежеству и фанатизму не пропали даром. Они доказали, что развитие науки немыслимо без непосредственного наблюдения и эксперимента, и положили конец слепому догматизму в вопросах медицины, анатомии и физиологии.

Экспериментальный подход к изучению анатомии и физиологии окончательно закрепили работы Уильяма Гарвея (1578–1657), первого английского физиолога, открывшего кровообращение. Перевязывая кровеносные сосуды на живом животном, он доказал, что по артериям кровь разносится по всему телу, а по венам возвращается обратно в сердце. Это не противоречило твердо установившемуся мнению, что выносимая в мышцы и другие органы артериальная кровь полностью расходуется там на их жизнедеятельность, а по венам в сердце поступает кровь, вновь созданная печенью. При тогдашней экспериментальной технике проверить достоверность существовавшего предположения не представлялось возможным. Гарвей нашел косвенное, но весьма убедительное доказательство. Он произвел несложный расчет, показав, что если сердце при каждом сокращении выталкивает даже весьма незначительное количество крови (точными данными Гарвей не располагал), то за час, а тем более за сутки, суммарное количество прошедшей через сердце крови достигнет внушительной величины. Гарвей жил задолго до открытия закона о сохранении веществ и энергии, но интуитивно его предвосхитил, заявив, что для производства подобного количества крови явно недостаточно потребляемой человеком пищи.

Гарвей стал основоположником сравнительной физиологии. Хотя целью его исследования являлось изучение кровообращения у млекопитающих, он производил эксперименты на 60 видах животных, на мухах, осах, улитках, раках, рыбах, лягушках, ящерицах, птицах, в том числе на четырехдневном курином эмбрионе.

Ученые эпохи Возрождения сумели взглянуть правде в глаза и отказаться от многих догм, укоренившихся со времен Гиппократа, Аристотеля и Галена, но это совершенно не коснулось самого сложного и важного органа человеческого тела – мозга. Так, Андрей Везалий, обнаруживший в анатомии Галена огромное количество ошибок, принял в основных чертах его трактовку происхождения человеческой психики. Он тоже говорит о жизненном духе, находящемся в желудочках мозга, который, смешиваясь с воздухом, превращается в «животный дух» – душу. До органов чувств «животный дух» добирается по нервам, выходящим непосредственно из головного мозга, а до мышц – по нервам, выходящим из спинного мозга. Как видим, полтора десятка веков не внесли ничего нового в представления о высших психических функциях мозга.

Статус творца

Наука о человеке постепенно, хотя и медленно, развивалась. Лишь учение о мозге не могло похвастаться успехами. И это понятно. Функции мозга намного сложнее, чем функции других органов нашего тела. Деятельность мышц, сердца, некоторых желез, даже желудка и кишечника сразу бросается в глаза, а деятельность мозга непосредственно ничем себя не обнаруживает. Неудивительно, что представления Галена и Везалия о механизмах работы мозга, или, вернее, «души», оказались настолько живучи, что сохранились без больших изменений практически до начала XVIII века.

Более материалистически эти явления понимал французский философ и естествоиспытатель Рене Декарт (1596–1650). Он предложил разработанную им «физиологию анимального (жизненного) духа». Декарт писал, что «животные духи, похожие на весьма тонкую жидкость, или, скорее, на очень чистое и подвижное пламя, все время возникают в сердце и поднимаются в мозг, как в резервуар особого рода. Отсюда они вступают в нервы и распределяются по мышцам, обуславливая их сокращение или расслабление».

Некоторых ученых эти объяснения не удовлетворяли. Они хотели знать, каким же образом «животный дух», добравшись до мышцы, заставляет ее сокращаться. Решить эту загадку пытались многие выдающиеся умы, в том числе и Ньютон. Он высказал предположение, что в основе мышечного сокращения лежит распространение по нерву упругой волны. Однако самые тщательные наблюдения не обнаружили ничего похожего.

Когда перед наукой возникает неразрешимая загадка, к ее решению в первую очередь пытаются привлечь наиболее разработанные человеком области знаний. Казалось, что в данном случае ответ на мучивший физиологов вопрос могла дать гидродинамика. Недавно появившийся в лабораториях микроскоп был еще далек от совершенства и не позволял окончательно решить вопрос, является ли нерв сплошным или представляет собою скопление тончайших трубок. Авторитет древних ученых свидетельствовал в пользу трубок, и следовательно привлечение гидродинамики было вполне оправданно. Использование ее принципов, казалось, прекрасно объясняло весь круг событий, разыгрывающихся при нервном возбуждении. Согласно этой концепции, чтобы произвести движение, из мозга по полой нервной трубке накачивалась жидкость. Она поступала в мышцу, наполняя ее, делая упругой, раздувала мышцу, при этом длина ее уменьшалась, что и вызывало движение конечности.

Все тот же примитивный микроскоп, отсутствие четких представлений о том, как им пользоваться при изучении тканей организма, и постоянные опасения разойтись в мнениях с древними авторами не позволили ученым XVIII века отказаться от представлений о мозге как о железе, вырабатывающей особый «драгоценный флюид», или «нервный сок».

Теория «нервного флюида» вполне могла удовлетворить даже самого взыскательного ученого той эпохи. У нее был один недостаток – ее не удалось подтвердить экспериментально. Ученые самых различных направлений верили в существование флюидов: теплового, электрического, светового. Оно не вызывало ни у кого сомнений. Органы чувств человека прекрасно воспринимали эти флюиды, но «нервный» оказался столь «тонок», что его нельзя было просто ощутить или обнаружить иным способом.

Пролить свет на сущность «нервного флюида» удалось итальянскому ученому, профессору анатомии, акушерства и гинекологии в Болонье Луиджи Гальвани (1737–1798). Он открыл животное электричество, то есть обнаружил электрические явления в живых тканях, в первую очередь в нервах, а значит, определил природу «нервного флюида».

Об опытах Гальвани рассказывают множество легенд и небылиц. По одной из версий, «виновницей» его открытий была жена. Толчком к открытию послужил ее визит в мясную лавку. Итальянцы слывут завзятыми гурманами. От соловьиных язычков до лягушачьих окорочков – все приемлет итальянская кухня, лишь бы на ее утонченный вкус это казалось достойным употребления, а потому ассортимент товаров мясной лавки может быть необыкновенно широк.

Легенда гласит, что, выбирая у мясника деликатесный продукт, синьора Гальвани с ужасом увидела, как лягушачьи окорочка ни с того ни с сего дергались как живые. Естественно, она подумала, что дело тут не обошлось без нечистой силы. Ее супруг не верил ни в какую чертовщину. Он был осведомлен о том, что разряд лейденской банки, то есть электричество, способен вызывать сокращение мышц. Гальвани решил, что в лавке мясника атмосферное электричество заставляло лапки лягушек дергаться, и, чтобы успокоить жену, решил вместе с ней провести в ближайшую грозу соответствующий опыт.

Гальвани продемонстрировал жене, что не только в лавке мясника, но и у них на балконе лягушачьи лапки, подвешенные на медных крючьях к чугунной решетке, всякий раз дергаются как только ее касаются. Однако постепенно он убедился в том, что в сокращении лапок атмосферное электричество не повинно. Гальвани предположил, что они дергались потому, что электричество возникало непосредственно в нерве и мышце, а медный крючок и чугун балконной решетки выполняли роль простого проводника электричества. В то время ученым было известно всего два источника его получения. Оно возникало от трения таких веществ, как янтарь, и при разрядах электрических рыб. Поскольку при трении металлов электричество не возникает, естественно было предположить, что оно зарождалось в самом организме. Таким образом, Гальвани считал, что «нервный флюид» является в то же время и «электрическим флюидом».

Нужно сказать, что в данном случае Гальвани был не прав. Электричество возникало в цепи двух разнородных металлов: чугуна и меди. Это сумел доказать Александр Вольт (1775–1827), создавший по этой аналогии гальванические элементы. И все же животное электричество существовало. Гальвани продемонстрировал, что оно способно возникать без помощи металлов. Для этого он брал кусочек нерва и, изогнув его в виде латинской буквы U, клал на стол. Когда поверх него накладывался другой нерв, соединенный с мышцей так, чтобы в одной точке он касался неповрежденной оболочки первого, а в другой – места, где этот нерв был перерезан, то в момент их соприкосновения мышца вздрагивала. Хотя «электрический флюид» обеспечивал ученым широкий простор для всевозможных фантазий, мистический туман, окутывавший деятельность нервной системы, начинал понемножку рассеиваться.

Сущность опытов Гальвани вряд ли была понятна или интересна обывателям, для них был важен лишь факт существования животного электричества, способного якобы оживить мертвого человека. В таком искаженном виде сведения об опытах Гальвани быстро распространились по всей Европе, что несомненно способствовало развитию интереса к электричеству.

Открытие животного электричества не снимало с повестки дня вопрос о душе. Ученые упорно искали ее апартаменты, то есть тот участок мозга, где находится наша психика. Декарт считал, что за психические процессы отвечает шишковидная железа – особый вырост, скрытый между большими полушариями, фактически находящийся в центре нашего мозга, а потому, на его взгляд, являющийся наиболее подходящим местом для выполнения душой своих функций. В качестве резиденции психики называли такие структуры, как полосатое и мозолистое тела мозга, или отводили ей двухкомнатные апартаменты в белом веществе больших полушарий.

В XVIII веке получила развитие психология. Теперь ученые не рассматривали психику как нечто целое и неделимое, а выделяли ее отдельные свойства или способности, и это наталкивало на мысль о необходимости рассматривать мозг как завод с несколькими специализированными цехами.

Немецкий анатом И.-Х. Майер высказал предположение, что кора головного мозга заведует памятью, белое вещество полушарий – воображением и суждениями, а в базальных областях мозга находится воля и новые восприятия сравниваются с предшествующим опытом. Майер назвал и командные пункты мозга. Он считал, что за организацию совместной деятельности различных мозговых цехов отвечает мозолистое тело и мозжечок.

Смутные предположения Майера не привлеки особого внимания и не получили большой известности, может быть, в силу того, что он не очень настойчиво их пропагандировал. Зато домыслы Галля не остались незамеченными. Они снискали себе немало поклонников, но еще больше врагов и критиков и вызвали серию яростных дискуссий.

Австрийский врач и анатом Франц Галль (1758–1828) очень тщательно изучил строение человеческого мозга. Будучи врачом и имея дело с заболеваниями мозга, он заметил, что характер болезни зависит от того, какой участок мозгового вещества оказался поврежденным. Это укрепило его в мысли, что каждой психической функцией заведует особый участок мозгового вещества. Пожалуй, он имел достаточно оснований для подобных выводов, но ход его дальнейших рассуждений, мягко сказать, был цепью сплошных умозрительных домыслов. У Галля для них не было никаких оснований, и они не опирались на проверенные факты.

Галль предположил, что, если у человека особенно сильно развита какая-то черта характера или психическая функция, это не может произойти без того, чтобы соответствующий участок коры больших полушарий не разросся по сравнению с соседними областями мозга. Под давлением «мозговой шишки» кости черепа должны выгибаться дугой, образовав в этом месте настоящую шишку, которую можно увидеть или нащупать, если она скрыта волосами. А если какая-то психическая функция недоразвита, то в этом месте кора больших полушарий становится тонкой, на поверхности мозга возникает ямка и в соответствии с ней провал костей, что снаружи должно выглядеть как углубление на поверхности черепа. Ученый самым активным образом пропагандировал свое учение, а затем совместно с Г. Шпурцгеймом опубликовал обширное пятитомное сочинение, которое можно рассматривать как руководство по френологии – науки о душе. Сами авторы дали своему сочинению не менее нескромное название «Анатомия и физиология нервной системы».

Галль и его последователи выделили 37 психических способностей и соответствующее количество шишек. В их числе, кроме шишек, выполняющих физиологические функции, были такие, как зрительная или слуховая память, ориентировка в пространстве, чувство времени или инстинкт продолжения рода, были шишки смелости, честолюбия, остроумия, скрытности, осторожности, самооценки, утонченности, надежды, любознательности, податливости воспитанию, самолюбия, независимости, исполнительности, агрессивности, верности, любви к жизни и даже любви к животным.

Галль не сам выдумал эти психические способности, свойства и влечения, а позаимствовал из тогдашней психологии. Он только указал, где они якобы находятся в мозгу человека. Галль и его сторонники составили подробные топографические карты поверхности головного мозга человека с точным указанием, где и что у нас имеется, и такие же подробные карты человеческой головы, чтобы знать, где искать подходящие шишки и ямки. Выходило, что, изучив и обмерив череп (метод Галля требовал точности), можно было дать объективное и исчерпывающее описание характера, психических свойств и способностей обследуемого субъекта и выяснить, насколько он исполнителен, честолюбив, будет ли преданным слугой и можно ли доверяться его дружбе.

Трудно понять, как в эту галиматью верил сам Галль, но, по всей вероятности, верил, хотя некоторые современники в этом сомневались и, видимо, имели на то основания. Один из видных ученых того времени заявил, что «френология – это учение, изобретенное глупцами для глупцов». Многие современники Галля приняли его учение в штыки, и не только из-за его умозрительного характера, но просто потому, что не могли представить себе, каким образом внешне однородное мозговое вещество может иметь столь узкую специализацию.

На Галля рьяно ополчилась церковь. Она не могла поддержать френологию. Приняв ее, неизбежно пришлось бы распрощаться с мифом о непознаваемости божественной души. Нам трудно сейчас представить себе, насколько острой и непримиримой была дискуссия. Родись Галль немного раньше, гореть бы ему на костре, но начинался XIX век. Инквизиции больше не существовало.

Благодаря церкви дискуссия о душе вышла за пределы «академических» кругов и втянула в свою орбиту сильных мира всего. Сам Наполеон Бонапарт вмешался в нее и потребовал от австрийского императора выслать Галля из Вены. В 1802 году главе френологической школы пришлось покинуть родной город. Позже, потеряв трон и сам оказавшись в пожизненной ссылке, Наполеон захотел оправдаться перед потомством и, перечисляя свои заслуги перед человечеством, не забыл напомнить, что именно он способствовал прекращению пропагандистской деятельности Галля.

Несмотря на гонения церкви и участие в этом глав крупнейших европейских государств, френология нашла своего потребителя в лице реакционных представителей правящего класса. Она одинаково годилась как для подтверждения их исключительности, так и для увековечения своей власти над беднейшими и «неполноценными» представителями трудящихся.

В эпоху становления капитализма в Европе френология дала толчок к использованию в криминалистике внешних признаков людей для подтверждения или отклонения врожденных преступных наклонностей. Основатель учения о врожденной преступности итальянский антрополог и криминалист Чезаре Ломброзо утверждал, что вырождение мозга, с одной стороны, приводит к психическим аномалиям, а с другой – проявляется в ряде внешних признаков, таких, как уродство в строении ушей, зубов, половых органов, неправильность черепа, выпячивание нижней челюсти, возникновение «заячьей губы», чрезмерная волосатость, и других нарушениях и диспропорциях телесных форм. Совокупность внешних уродств и психических аномалий якобы создает тип «прирожденного преступника», самой природой предназначенного совершать злодейские поступки, а потому и неисправимого. От людей такого типа Ломброзо требовал социальной защиты, которая должна была применяться задолго до совершения ими преступления, чтобы уберечь общество от нанесения ему вреда. Он считал, что внешние признаки дают основание применять к их обладателям такие меры, как высылка на необитаемые острова, пожизненное заключение или смертная казнь, а также кастрация, чтобы избежать появления новых потенциальных преступников.

Теория Ломброзо не получила признания. Ее несостоятельность давно доказана. Тем не менее в некоторых штатах США был в свое время принят закон о принудительной стерилизации людей, совершивших тяжелые преступления.

Несмотря на фантастический донаучный характер представлений Галля о функциях мозга, они сыграли и некоторую положительную роль, привив анатомам любовь к точным измерениям при изучении и описании органов и частей тела. Идеи о «мозговых центрах» выдержали гонения, обрушившиеся на их автора и, надолго пережив френологию, в измененном виде частично используются и современной наукой.

Активная пропагандистская деятельность Галля привлекла внимание к функциям мозга. Вскоре после опубликования им своих френологических домыслов стали известны исследования французского физиолога и врача М. Флуранса. Большую часть экспериментов он осуществил на голубях и курах, удаляя у них отдельные участки мозга и наблюдая за изменением поведения. Флуранс смог убедиться, что через некоторое время после операции поведение птиц восстанавливалось, независимо от того, какие районы поверхности мозга были у них повреждены. Проведя большую серию экспериментов, он пришел к выводу, что серое вещество поверхности полушарий (сам Флуранс считал его корой больших полушарий) является местом обитания души, или «управляющего духа».

Результаты экспериментов на голубях, казалось бы, полностью перечеркивали домыслы Галля. Флуранс считал, что если мозг и является сложным органом, состоящим из многих самостоятельных блоков, то кора больших полушарий действует как единое целое и вся ее масса «однородна и равноценна, как масса любой железы, например печени».