Текст книги "П. А. Кулиш. Биографический очерк"

Автор книги: Борис Гринченко

П. А. Кулиш. Биографический очерк

П. А. КУЛИШ

Имя, поставленное во главе этого очерка, принадлежит одному из замечательнейших уроженцев Черниговской губернии.

Мы не намерены писать биографии Кулиша. Его жизнь слишком близка еще к нам, результаты его деятельности далеко еще не определились, чтобы можно было это сделать с достаточной полнотой и определенностью. Но все же для понимания этой личности необходимо напомнить главные факты его жизни.

Он родился 27 июля 1819 г. в Воронеже, Глуховского у Черниговской губ, в семье мелкопоместного панка, предки которого были казаками. Семья жила не бедно, но жила просто, по-старосветски, отец своими руками строил и мастерил, мать была неграмотна. В семье говорили, конечно, только по-малорусски, и иного языка мальчик пока не знал.

Первые шаги его по пути образования сделаны были при поэтической обстановке – мальчик влюбился в свою двоюродную сестру Лесю, которая была старше его на четыре года. Она выучила его читать по церковно-славянски и передавала своему влюбленному ученику поэтические народные сказки, а он мечтал о том, что оденет ее всю в золото – тогда, когда выростет и будет богачом. Он действительно сделался богачом – духа, но своего намерения не мог исполнить, пьяница-муж уложил в гроб его Лесю.

Вторым лицом, сильно поразившим детское воображение маленького Кулиша была богатая помещица, соседка Кулишей, Ульяна Мужиловская. Кулиш описал ее потом в повести “Ульяна Терентьевна”, а в своих воспоминаниях он рассказывает, что она представлялась ему тогда какою-то царицею или богинею, сияющею умом и рассыпающею вокруг себя добро. К такому представлению о ней склоняло Кулиша, между прочим, то влияние, какое Мужиловская имела на его отца. Мать Кулиша дрожала пред своим деспотическим и горячим мужем, а он следовал советам и указаниям Мужиловской как ребенок. Умный впечатлительный мальчик проникался, под её влиянием, духом идеализма, и уже с этого времени, по его словам, у него явилось пренебрежение к судьбе обыкновенного человека: он мечтал о чем-то особенном и старался стать выше всех своих товарищей.

Настояниям Мужиловской он обязан был и тем, что отец, после уездного училища, отдал его не в канцелярию суда, как предполагал, а в Новгородсеверскую гимназию.

Сперва он был очень плохим учеником, так как не понимал по-русски; но победив это препятствие, сделался первым в классе. Впрочем учиться было почти нечему, так как учителя были лишь плохие чиновники, и умнее всех учителей казался Кулишу его товарищ Сердюков, вместе с которым он читал Жуковского и Пушкина, сам же Сердюков читал в оригинале Гете и Шиллера.

Гордая натура Кулиша проявлялась уже тогда. Однажды он не мог решить алгебраической задачи. Учитель велел ему стать на колени. Мальчик сказал:

– Если поставите меня на колени, то заброшу навсегда алгебру; а если на этот раз простите, – буду хорошим учеником.

Учитель поставил его на колени, а Кулиш, прекрасно учившийся по всем предметам, совсем оставил алгебру и на экзамене заявил, что ничего из неё не знает, что, впрочем, не помешало ему, благодаря доброте директора, перейти в следующий класс.

Тогда же, в Новгородсеверске, он впервые заинтересовался произведениями малорусских авторов. До тех пор он читал Гулака-Артемовского, первые повести Квитки, потом вдвоем с Сердыковым наслаждался малорусскими рассказами Гоголя и даже сам написал со слов своей матери по-украински сказку “Цыгань”; но сознательного отношения к языку у него не было. Случайно Кулиш приобрел в бакалейной лавке сборник народных украинских дум и песен Максимовича, изданный в 1834 г., и начал читать книгу вдвоем с Сердюковым.

Сборник произвел на обоих такое впечатление, что они забыли и о Квитке с Гоголем, и о немецких классиках. Кулиш носился везде с книжкой, каждому ее читал – до тех пор, пока всем надоел так, что над ним стали смеяться и убегать от его чтения. Тогда он выучил всю книгу напамять, чтобы никогда не расставаться с ней.

Отец не дал сыну возможности окончить гимназию. Кулиш вышел из неё, перейдя в предпоследний класс, был учителем в помещичьих семьях и готовился к поступлению в университет; выдержав экзамен в Киеве, он поступил сперва на словесный, а потом юридический факультет.

Кроме университетских лекций, большое влияние оказывал тогда на Кулиша известный историк, этнограф и филолог Максимович, бывший в то время профессором Киевского университета. Кулиш приобрел его симпатии, представив ему сборник народных песен, записанных от матери. Молодой студент приходил в гости к профессору, оба вместе работали над собранием песен и читали Вальтера Скотта, причем профессор объяснял Кулишу законы литературного творчества. Под влиянием Максимовича начались и первые литературные работы Кулиша: в изданном Максимовичем в 1840 году сборнике “Киевлянин” напечатан был перевод двух народных малорусских легенд, сделанный Кулишом.

Недостаток средств и здесь сильно мешал Кулишу заниматься наукой: бедствуя, он принужден был бросить университет и зарабатывать в качестве учителя городских школ в Луцке и Киеве, потом снова возвращался к университетским лекциям.

Однако это не мешало ему заниматься литературой, и в 1843 году появился его исторический роман “Михайло Чернышенко, или Малороссия восемьдесят лет назад”, мысль о написании которого навеяна была ему чтением Вальтера Скотта.

В то же время он занялся более основательным изучением своего народа, и мы видим, что в 1844 и 1845 годах Кулиш обошел и объехал всю киевскую губернию, собирая этнографические материалы, вошедшие потом в его “Записки о Южной Руси”. Обходя села и разговаривая с народными кобзарями и стариками, Кулиш иногда декламировал им напамять величественные кобзарские думы, изучать которые он, как мы видели, начал еще гимназистом. Этим он страшно поражал своих слушателей, никогда не предполагавших, чтобы “пан” мог сохранять в своей голове произведения, считавшиеся ими исключительным достоянием села. Воодушевленные и этими воспоминаниями о прошлом, и невиданным ими доселе человеческим отношением этого “пана” к ним, “мужикам”, эти люди раскрывали пред ним свою, душу, и Кулиш не раз должен был прятаться и уходить тайком от своих сельских друзей, которые, не слыхав никогда ничего подобного, начинали распространять вокруг него слухи, что это царский сын, тайком от панов, ходит среди народа, желая узнать его нужды.

Во время своих этнографических экскурсий Кулиш познакомился с двумя, жившими в Малороссии, представителями польской интеллигенции: историком Грабовским и этнографом Свидзинским. Все трое они обменивались между собою своими знаниями, записями, книгами; сходились на интересе к местной истории и этнографии, но сильно расходились во взглядах на малорусский народ и его прошлое. Из других знакомств его в это время следует отметить знакомство с Шевченко, Костомаровым и Василием Белозерским, впоследствии редактором “Основы”.

Интересно его первое знакомство с Шевченко. В комнату Кулиша входит кто-то в парусиновой одежде и говорит:

– Здорови були! А вгадайте – хто?

– Хто ж, як не Шевченко! – ответил Кулиш, хотя даже и портрета поэта никогда не видал.

– Вин и е! – ответил гость.

Между новыми знакомыми скоро завязались сердечные отношения, которые, однако, несколько охлаждались сильным несоответствием натур обоих писателей: Шевченко не нравилась “аристократичность” Кулиша, а последний не совсем мирился с проявлениями сильного, “козацько-бурлацького” демократизма поэта.

С Костомаровым Кулиша сближал их интерес к родной старине, изучению которой они оба ревностно предавались, с Белозерским, кроме сходства взглядов и симпатий, их связывали еще и иного рода отношения. Будучи в гостях у Белозерского в Борзенском уезде Черниговской губ, Кулиш познакомился там с его сестрой, произведшей на него сильное впечатление и сделавшейся через три года женой нашего писателя.

Таким образом мы видим, что в самом начале своей литературной деятельности Кулиш попал в круг лучших представителей местной интеллигенции, людей с знаниями, умом и талантом. Это, конечно, не могло не действовать благотворно-развивающим образом на него самого и не укреплять его в намерении работать над изучением народного быта и местной истории, которой он интересовался по преимуществу.

Он изучал кровавую эпопею народной борьбы с враждебными народу элементами по книгам и старым документам, по древним раскопанным могилам и по полным жизни и поэзии преданиям и песням родного села. На него повеяло духом старого героизма малорусской истории, и у него явилась мысль создать украинскую “Илиаду”. Ему хотелось собрать думы о всех малорусских гетманах и, объединив их в одно целое, создать нечто подобное Гомеровой эпопее. Он ходил из села в село, выспрашивая, выслушивая эти думы, но всё же ему не удилось собрать ничего цельного подобного “Илиаде”. Об одном народные массы не сложили совсем песен, о другом – уже успели забыть сложенные. Тогда молодой поэт решил взять все известные ему народные думы, расположить их в хронологическом порядке, а пробелы заполнить думами собственного создания. Первая часть этой работы под заглавием “Украина” появилась в 1843 г. Она заключала в себе двенадцать дум, воспевавших события с Владимира Святого до Хмельницкого, пять дум были народные, а семь – произведения самого Кулиша, написанные в том же духе, не без таланта и прекрасным малорусским языком. Но как раз в это время публика только что прочитала “Кобзаря” Шевченко, и огненная поэзия гениального народного поэта оставила в тени меньшую поэтическую силу. Кулиш надолго замолк как поэт-стихотворец. Но Гомер вдохновил его еще на одно произведение, под впечатлением шестой песни “Одиссеи” Кулиш написал “Орысю” – грациозную, поэтическую идиллию.

Между тем в Киеве уже составился кружок молодежи, к которому принадлежал и Кулиш. Вот как он сам, в одной из своих книг, характеризует этот кружок. “Среди этой молодежи явился Шевченко с своим громким плачем над несчастною судьбою народа и запел пред ними”.

 
Світе тихий, краю милий...
 

Эта песня была для них поистине звуком архангельской трубы воскрешения. Если когда-либо говорили правду, что сердце ожило, что глаза заблистали, что над головой у человека загорелся пламенный язык, – то это было тогда в Киеве”. Маленький кружок смотрел на Шевченко как на пророка, а на себя – как на вдохновенных свыше на великое дело развития малорусской литературы и поднятия крепостного народа – из рабства духовного и социального. “Необходимо знать”, – говорит Кулиш, – “что эта киевская молодежь была сильно проникнута евангельскими идеалами, что это была молодежь высокой нравственной чистоты и что апостольство любви к ближнему достигало среди неё до энтузиазма”. К этому должно прибавить влияние принципов, выработанных западно-европейским умственным движением того времени. “Мы имели в виду” – говорит Кулиш, – “не одно только освобождение крепостного. Этого нам было мало или лучше сказать, ето было у нас последним делом. Программою нашего освобождения крепостных служили слова Спасителя “И уразумеете истину, и истина свободит вы”. Мы знали, что в Англии не право и не декрет, а культура уничтожила крепостное право”. Кружок пока учился сам, учил других, стараясь привить сыновьям помещиков возвышенные гуманные идеи и убеждая эту молодежь, что необходимо уничтожить крепостное право и подготовлять дворянство к этому акту.

Между тем Кулиш напечатал первые главы своего исторического романа “Черная рада” в журнале Н. А. Плетнева, “Современник” (1845). По этому поводу возникла переписка у Кулиша с Плетневым, имевшая тот результат, что Плетнев, бывший тогда ректором университета и управлявший учебным округом, вызвал Кулиша в Петербург и дал ему сразу две должности учителя гимназии и преподавателя русского языка студентам инородцам в университете. Плетнев очень полюбил начинающего писателя, и они виделись почти ежедневно. Интересно, что пишет Плетнев (в письмах к Я. К. Гроту) о Кулише того времени: “Кулиш – молодой человек высоких нравственных и религиозных правил”, “высокий образец чувствований и дел”, “интересный и наружностью и чистотою души и умом” [1]1
  Киевская Старина, 1896, XII, 87—88


[Закрыть].

Живя в Петербурге и помогая Плетневу в работах по “Современнику”, Кулиш не забывал малорусской истории и посылал в Москву Бодянскому, для напечатания в “Чтениях Московского общества истории и древностей российских”, секретарем которого состоял Бодянский, различные рукописные малорусские летописи, между прочим знаменитую “Летопись Самовидца”, принимал участие в судьбах “Чтений”, обрабатывал для издания свои этнографические материалы и вообще проявлял самую разнообразную деятельность, не смотря на то, что не отличаясь вообще здоровьем, часто прихварывал и лично не чувствовал себя счастливым. “Где тут везет?!” – отвечает он Бодянскому на письмо. – “Я должен везти а не мне везет”. [2]2
  Киевская Старина, 1897, IX, 394—408.


[Закрыть] Он перезнакомился уже в это время с цветом петербургской интеллигенции и обратил на себя внимание своими трудами. Незадолго до этого умер академик славист Прейс. По настоянию Плетнева академия наук послала Кулиша, хотя он и не окончил университета, за границу, чтобы, по возвращении, он занял место адъюнкта академии и кафедру славянских литератур в университете. Кулиш выехал из Петербурга в Черниговщину, где 22 января 1847 г. женился на сестре Василия Белозерского Александре Михайловне, известной теперь в литературе под псевдонимом Ганны Барвинок; свадьба происходила в той самой Оленовке, в которой он умер и похоронен. Счастливый и полный надежд выехал Кулиш, вместе с женой и её братом, за границу, но по пути остановился на некоторое время в Варшаве.

Неожиданный поворот обстоятельств разрушил все надежды Кулиша.

Во время отсутствия Кулиша из Киева киевский кружок окончательно организовался в тайное общество, называвшееся “Братством св. Кирилла и Мефодия” (25 декабря 1846). Членами этого братства были Николай Гулак, Николай Костомаров (основавший братство), [3]3
  Костомаров, в своей статье в «Киевской Стар.» говорит, что были только разговоры о братстве, но самого общества не было. Во всяком случае программа его существовала.


[Закрыть] Александр Навроцкий, Василий Белозерский, Афанасий Маркович (Марко Вовчок), Посяда, Андрузский, Тулуб, Савич... По словам Кулиша, ни он, ни Шевченко не состояли членами этого “Братства”, так как “братчики” решили, что оба они и без того будут работать для той же идеи и в то же время останутся в стороне в случае открытия общества. Интересы этого кружка не ограничивались пределами малорусской народности. Члены его мечтали об общеславянской взаимности, соединяя с последней пожелания прогресса в своей стране. “Взаимность славянских народов”, – писал позже об этом кружке Костомаров, – “в нашем воображении не ограничивалась уже сферою науки и поэзии, но стала представляться в образах, в которых, как нам казалось, она должна была воплотиться для будущей истории. Помимо нашей воли, стал нам представляться федеративный строй, как самое счастливое течение общественной жизни славянских наций... Во всех частях федерации предполагались одинакие основные законы и права, равенство веса, мер и монеты, отсутствие таможен и свобода торговли, всеобщее уничтожение крепостного права и рабства в каком бы то ни было виде, единая центральная власть, заведующая сношениями вне союза, войском и флотом, но полная автономия каждой части по отношению к внутренним учреждениям, внутреннему управлению, судопроизводству и народному образованию”. [4]4
  См. «Энциклопедический Словарь» Брокгауза а Ефрона, полутом 31, Костомаров. Сведения о Киевском кружке, Кирилло-Мефодьевском братстве, равно и обо всех последующих событиях см. еще в «Киевской Старине (1883, II, 228-229), «Очерках истории украинской литературы XIX ст.» проф. Н. И. Петрова (главы о Костомарове), Кулише, Шевченко в Навроцком и разборе этой книги проф. Дашкевичем («Отчет о 29-м присуждении наград графа Уварова». Академии наук. Спб. 1888), “Истории славянских литератур” Пынина и Спасовича, автобиографий Костомарова (Литературное Наследие, Спб. 1890), книге А. Конисского “Жизнь украинского поэта Т. Г. Шевченко» (Одесса, 1898) “Русском архиве», 1892, №7, стр. 334-359 (доклад графа Орлова о следствии). «Истории русской этнографии» А. Н. Пыпина, т. III (главы о Кулише и Костомарове) и др.


[Закрыть] Общество должно было быть общеславянским, почему в него принимались “славяне всех племен и всех званий”. Из ближайших целей намечены были следующие: “Так как славянские племена в настоящее время исповедуют различные вероисповедания и имеют, предубеждения друг против друга, то общество будет стараться об уничтожении всякой письменной и религиозной вражды между ними и распространять идею о возможности примирения разногласий в христианских церквях. Общество будет стараться заранее об искоренении рабства и всякого унижения низших классов, равным образом и о повсеместном распространении грамотности.”

Братство просуществовало не долго. Студент Алексей Петров, подслушав разговор “братчиков” в квартире Гулака, сделал донос, и весной 1847-го года арестовали вышеназванных членов братства, равно Шевченко и Кулиша, последнего в Варшаве. Кулиша привезли в Петербург. На все уверения его, что он не принимал участия в братстве, не обращали внимания и считали его руководителем всего дела. Наконец, Кулиш был обвинен за написание брошюры для детей "Повесть об украинском народе”, напечатанной в 1846 еще году в детском журнале Ишимовой – “Звездочка”, присужден к заключению на два месяца в крепость, а затем сослан в Тулу с запрещением служить по министерству народного просвещения и писать.

В Туле Кулиш прожил три года и три месяца, получая 300 руб. в год за редакторство “Губернских Ведомостей”. В это время он изучал иностранные языки (он изучил впоследствии, без помощи учителя, шесть иностранных языков, не считая, конечно, славянских) и написал по русски две исторические повести – "Алексей Однорог” и "Искатели счастья”. В 1850 г. он был освобожден от подневольного жительства. Рассказ о том, как он принял известие о свободе, характеризует его крайнюю впечатлительность. Жандармский полковник пришел известить Кулиша о перемене в его судьбе. По его уходе Кулиш сейчас же пошел к жене сказать об этом. Вошел – и не в состоянии был ничего выговорить. Испуганная его видом, жена спросила:

– Що таке? Що сталося?

Он взял перо и написал: “Волю нам вернули”.

Сейчас же Кулиш поспешил выехать с женою в Петербург и начал зарабатывать журнальным трудом: переводил и делал всякие компиляции по книгам немецким, английским, французским и польским, писал оригинальные вещи. Так как писать ему было запрещено, то он печатал анонимно или под псевдонимами. Поступил было на службу в министерство государственных имуществ, но служба не шла, и пришлось ее через год оставить. Кулиш выехал из Петербурга в Полтавскую губернию. Там один приятель дал ему бесплатно в пользование 120 десятин земли. Плетнев и один родственник заняли 900 р. С этими средствами он начал хозяйничать, выстроив наново себе хутор. Что умел, делал своими руками. Сам он прекрасно знал столярное ремесло (живя в Петербурге, делал мебель, скрипки), и теперь по собственному плану и собственными руками строил себе дом. Живя на этом хуторе, он познакомился с Сергеем Аксаковым и матерью Гоголя (с Гоголем он был знаком при жизни последнего) и под их влиянием составил в двух томах книгу “Записки о жизни Н. В. Гоголя” (1856—1857), деньги на издание которой дал С. Аксаков. Здесь же он обработал к печати первый том своих “Записок о Южной Руси” и написал повесть “Феклуша”.

Через два года Кулиш был уже в Киеве, а затем снова в Петербурге. Одна за другой появляются его собственные книги и книги редактированные им для издания “Записки о жизни Н В Гоголя” (1856—7), два тома “Записок о Южной Руси” (1856-7), “Чорна рада” – исторический роман, сперва по-русски, а потом по-украински, собрание сочинений Гоголя (шесть томов), перевод истории Маколея и пр. Остановимся на некоторых из них.

Содержание “Записок о Южной Руси” преимущественно историческое и этнографическое, но там же впервые напечатаны две прекрасные вещи украинской литературы “Орыся” Кулиша и “Наймычка” Шевенко. Научное значение “Записок о Южной Руси”, как этнографического сборника, большое, не смотря на некоторые ошибки, неизбежные в таком новом деле, каким тогда была малорусская этнография. Кулиш представлял ценные материалы, записанные от народа, с своими интересными замечаниями. Книга производила впечатление на публику не только как ученый труд, но и как наглядное доказательство силы духовного творчества народа. Истории касается здесь Кулиш в этнографических записях и своих примечаниях к ним, а также и в отдельных статьях. Кулиш защищает малорусский народ от обвинений польских историков, но в то же время относится неблагосклонно к своим гайдамакам и высказывает резкое порицание (не всегда, впрочем, оправдываемое фактами) по адресу некоторых начальствовавших лиц бывшей гетманщины, обвиняя их в эксплуатации народа.

"Записки о Южной Руси” имели значение еще в одном отношении. В этой книге Кулиш впервые установил малорусское правописание, которое и было принято малорусскими писателями. В настоящее время в Австрии, в малорусских Галиции и Буковине, это правописание введено официально во всех учебных заведениях, начиная со школы и кончая университетом, употребляется в официальных сношениях, равно как и в официальном “Вистныку державных законив”, издаваемом правительством для малорусского населения Австрии.

"Чорна рада”, изображающая борьбу за гетманскую булаву между Брюховецким и Сомком, была первым историческим романом, написанным по-украински прекрасным языком, в котором автор очень искусно сумел соединить материал старого малорусского книжного языка с современною живою народною речью.

В авторе видно знатока прошедшего Малороссии, картина тогдашней общественной неурядицы в стране нарисована резкими штрихами, есть прекрасно удавшиеся фигуры (напр. Кирило Тур, Черевань), хорошо нарисованные картины, но все это несколько холодно, мало теплоты и задушевности. Во всяком случае “Чорна рада” остается и всегда будет оставаться замечательным произведением украинской литературы, образцовым во многих отношениях.

Издавая такие капитальные вещи, как вышеназванные, Кулиш обратил серьёзное внимание на просвещение народа и в 1857 году издал малорусскую «Граматку» (азбуку) – немного трудную для детей, но прекрасно составленную книгу для чтения крестьян в селах, её и до сих пор читают с жадностью. (В 1861 г он переиздал ее в сокращении). С тою же целью Кулиш напечатал второе издание малорусских проповедей Гречулевича или – лучше сказать – под именем Гречулевича, (издавшего малорусские проповеди ранее), издал свои собственные проповеди.

Тогда же попалась ему в руки рукопись “Народних оповиданнив” Афанасия Васильевича Марковича, работавшего, кажется, при участии своей жены и скрывшего свое авторство за её авторством, дав ей псевдоним “Марко Вовчок”. На Кулиша произвел большое впечатление талант нового писателя, он редактировал его рассказы и в 1857 г. издал с своим  хвалебным предисловием.

В это время он мог уже печатать за своей подписью и получил заграничный паспорт. Объездив вдвоем с женою почти всю Европу, Кулиш в 1860 г. был снова в Петербурге и просил разрешения издавать малорусский журнал “Хата”, но должен был ограничиться только альманахом “Хата”, изданным в одной книге и составленным из произведений Шевченко, Гребинки, Г. Барвинок, М. Вовчка, Щоголева и др. Изданное в том же году в четырех томах, собрание его русских “Повестей” не произвело впечатления, зато пользовалась популярностью его “Сильська библиотека” – серия книжечек (всего вышло в 1860-1862 гг. 39 номеров), дешево изданных для народного чтения, составленная из произведений самого Кулиша, Шевченко, Квитки, М. Вовчка, Г. Барвинок, Мордовцева, Кузьменко, Стороженко и др. Эти книжечки, прозванные среди публики “метелыкамы”, представляли тогда почти единственный доступный для народа материал для чтения. Не ограничиваясь этими маленькими брошюрками, Кулиш намеревался дать для народа ряд научно-популярных книжек и начал дело книжкою “Хмельныщына”. Дальше должна была следовать отдельными такими же выпусками вся история Малороссии; но исполнению этого замысла помешала новая большая работа.

В 1861 году В. Л. Белозерскому разрешено было издавать в Петербурге ежемесячный журнал “Основа” – на малорусском и русском языках. Однако для ведения такого журнала пока было слишком мало сил, т. е. людей с талантом, знанием народа и его языка. Можно было заранее сказать, что журнал почти не мог существовать с теми ограниченными силами, какие имелись налицо. Шевченко уже умирал, и, кроме Кулиша, только Марка Вовчка и можно было тогда считать за серьёзную рабочую величину. Из такого положения мог быть только один выход, а именно тот, что должен был найтись такой человек, который посвятил бы себя этому делу, взял бы три четверти работы на свои плечи и имел бы достаточно сил, чтобы не согнуться под этою тяжестью. Такой человек и нашелся в лице Кулиша. Только он один и мог сделать это дело, и без него “Основа” вряд ли пошла бы дальше 3-4 книжек первого года. Только он один из всех малороссов того времени знал так малорусский язык, что мог писать им – и писать прекрасно – все, что хотел: и научную историю Украины (“История Украины од найдавнишых часив” – в “Основе”), и критические статьи, и романы, повести, поэмы, лирические стихотворения. Историю Малороссии он знал не хуже Костомарова, был как и этот последний, в высшей степени трудолюбив, имел живую, подвижную, энергическую натуру и пылал страстным желанием работать для народного добра, а крупный литературный талант давал ему возможность удовлетворять это желание в обширных размерах. Поэтому с первой же книги “Основы” мы видим, какую большую долю своего труда вкладывает он в дело. Он так наполняет книжки журнала своими работами, что принужден закрываться многими псевдонимами. Он печатает там ряд своих поэм и мелких стихотворений (после смерти Шевченко), рассказы, “Лысты с хутора”, рецензии, статьи по малорусской истории, составляет прилагаемый к каждой книжке словарь. Его научные статьи указывают путь новым работникам, а в поэзии он старается затрагивать такие струны, каких еще не касался Шевченко.

Многие статьи Кулиша в “Основе” посвящены критическому пересмотру прошлого Малороссии и её литературы, а также полемике с противниками взглядов журнала. Таковы его статьи – “Обзор украинской литературы” – “Климентий, Котляревский, Гулак, Гоголь”, “Характер и задача украинской критики”, “Простонародность украинской словесности”, “Полякам об украинцах”, “Ответ Дню” и др. Пылкий борец, Кулиш, нанося свои удары направо и налево в защиту ясной для его выдающегося ума истины, попадает иногда, по ошибке, в друзей (напр. его взгляд на Котляревского, который он сам потом изменил), но идея демократизма, права только что раскрепощенной тогда массы, народное просвещение и самобытное развитие творческих народных сил нашли в нем горячего и талантливого защитника, высказавшего целый ряд новых и оригинальных мыслей.

В “Основе”, как уже сказано, печатались стихотворения Кулиша. В 1862 г. он собрал их в один сборник, озаглавленный “Досвиткы”/ [5]5
  Досвиткы. Думы и поэмы П. Кулиша. Снб. 1862. (Второе изд. Киев, 1876).


[Закрыть] После “Кобзаря” Шевченко это лучший сборник малорусской поэзии, который всегда будет читаться земляками поэта. Весь этот небольшой томик это – поэтическое воззвание к пробуждению от духовного сна:

 
Ой ударю зразу
У струны жывыи:
Прокыньтесь, вставайте,
Старыи й малыи!
Вищуванням новым
Мое серце бьеться,
Через край из серця
Ридне слово льлеться.
 

Поэт воскрешает перед нами своим поэтическим словом мученические образы предков, боровшихся за лучшие идеалы народа и сложивших голову в этой борьбе. Печально звучит песнь поэта при воспоминании об этих могилах, но не одною печалью наполнено его благородное сердце. На угрозы польских панов карать страшными муками всех, кто восстаёт за свободу, от отвечает:

 
Нехай буде, нехай буде,
Колы Божа воля,
Щоб росла в боях кривавых
Украинська доля!
Нехай знають на всим свити,
Як мы погыбалы
И, гынучы, свою правду
Кровью запысалы.
Запысалы, – прочитають
Непысьменни люде,
Що до суду из шляхетством
Згоды в нас не буде.
Покы Рось зоветься Россю,
Днипро в море ллеться, —
Доты серце украинське.
С панськым не зживеться!
 

Среди длинной галереи исторических лиц поэт выбирает для изображения такие рыцарско-благородные фигуры как Немирич и рисует с него своего Голку в поэме “Велыки проводы”. Голка, это – немного Немирич, немного сам Кулиш:

 
Ой засию я надии
И думы высоки
У козацький, у лыцарський
Натури широкий.
 

так думает он.

 
Збудуеться церква нова,
Пид небо знесеться,
Як истины вичне слово
На ввесь мыр прольлеться,
Як забудуть братив браття
Мужыкамы звати,
Як у всих нас на Вкраини
Одна буде маты.
 

С такими мыслями и чувствами идет Голка защищать народную свободу и истину. Но слишком высоко стоял он по сравнению с своим народом, не избавившимся еще от чувств племенной вражды, и народ не может его понять. Голка умирает от рук своих же братьев, и брошенное в Днепр-Славуту его великое сердце

 
Ростерзане, кривавее
Бъеться пид водою
И всю воду исповняе
Думою святою.
 

Но не все могут прозреть сердцем в эту тайну родной реки:

 
Прозирають у Славуту
З устя до вершыны
Не спанилы, не схлопилы
Диты Украины.
 

От прошедшего поэт обращается к настоящему, и печально звучат его струны:

 
Ой нимуе, ой сумуе
Наша вбога хата,
Що багатый одцурався
Убогого брата!
Помынаю усих мертвых,
А по жывых плачу,
Що никого я жывого
Серед ных не бачу.
 

Но нет, есть и живые. Уже выростают те, которые приближают на земле царство истины. У этих людей одно дело.

 
Святу правду
Сияты в народи
И этим делом —
Доказаты,
Що мы – ридни диты.
Тых велыкых, що за правду
Гынулы на свити (Стр 36-37-я 2-го изд.)
 

“Досвиткы” – это плач над тяжелым прошедшим и настоящим и, вместе с тем, это призыв к лучшему, светлому будущему.

 
Ой скоро свит буде,
Прокынуться люде,
У всяке виконце
Засияе сонце.
 

И чтобы это сонце засияло – он работает неутомимо. Кроме “Основы”, он печатает еще в “Черниговском листке”, составляет малорусский словарь и т. п., и т.п. Его деятельность доставляет ему тогда популярность и уважение среди земляков и неземляков, он свой и в Киеве, Полтаве, Харькове, Чернигове, и в Петербурге и Москве. Его имя повторялось среди малорусской молодежи, а его портреты отпечатлевались не только на бумаге, но и в сердце не одной “панночки”, начинавшей любить родное слово, и поэт имел право сказать о себе.

 
На далекий Украини.
Не одна, не дви дивчыны
Ради мене прывитаты,
До серденька прыгортаты.
В речах душу вылываты,
Братом, татом называты (Досвиткы, 46).
 

Юмористы слагали шутливые рассказы о почитании, которым пользовался тогда Кулиш среди своих поклонников и поклонниц.

Но между этими цветами было много и терний, и часто весьма чувствительных и очень вредивших делу. Этим, между прочим, объясняется то обстоятельство, что “Основа”, выйдя в 22 книжках, должна была приостановиться, не закончив второго года. Пока еще трудно разобраться в той путанице недоразумений, которая произошла тогда среди кружка "Основы" в Петербурге. Кое-какие пояснения по этому вопросу дает г. Мордовцев в своей книжке "За крашанку – пысанка" [6]6
  С-Петербург, 1882


[Закрыть], но все же еще больше остаётся неразъясненным. Не указывая подробности, которые заняли бы слишком много места, скажем только о том впечатлении, какое получается хотя бы от чтения напечатанных у г. Мордовцева писем Кулиша и Костомарова. Было, кажется, то, что часто бывает в подобных случаях. Искренний, сильный и талантливый человек всецело отдает себя деятельности для известной идеи. Вокруг – люди меньшие и по таланту, и по преданности идее. Сильный человек и видит дальше их, и работает больше и лучше их и вследствии этого хочет пользоваться большими правами, т. е. большею самостоятельностью в своей работе. Но толпа как раз этого и не хочет позволить. Окружающие с удовольствием предоставляют ему право работать, но желают, чтобы работа производилась по их указке, пусть он, пожалуй, пользуется и некоторой известностью, но не слишком большой ведь тогда будут думать, что только он все и делает и что он умнее всех. А он и в действительности умнее всех и не хочет отказываться ни от своего ума, ни от тех прерогатив, которые последнему принадлежат. Здесь и конфликт. С одной стороны начинаются крики о “чрезмерном самолюбии” и “диктаторских наклонностях”, а с другой – жалобы на толпу, не понимающую избранных умов, и пр. Видя это непонимание, сильный человек еще более убеждается в своей справедливости и совершенно перестает обращать внимание на мнения других. Для него исчезает критика, в нем одном уже совмещается и творец, и критик собственного творчества. Поэтому, делая ошибку и слыша со всех сторон, что это ошибка, он все же не верит никому, и думает, что его ошибка – открытие сильного ума, еще не понятое обыкновенными людьми. А обыкновенные люди, видя ошибки, в свою очередь начинают полагать, что у сильного человека и нет ничего, кроме ошибок, и оставляют его.