Текст книги "Ковыляя, кот идет"
Автор книги: Борис Габрилович
Жанр:
Драматургия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Андрей. Опоздал я… Ну, и не пошёл… Ну его к бесу… опять начнёт выступать, что я сбиваю его с мысли… С мысли я его сбиваю! было бы с чего сбивать. «Герои Мюссе ни во что не верят.»
Игра продолжается в молчании.
Валера.(Андрею). Что, отец, болит голова после вчерашнего?
Андрей. Побаливает… И от бати втык был.
Вова. Эт’ бывает. (Ах, чёрт, чуть 10 не стало)
Валера. Рраз! А у меня партия.
Вова(обиженно). Ну вот, опять выиграл. Ну тебя к чёрту. Не буду я с тобой больше играть, вот с Андреем сыграю.
Андрей. Вот разбуди лучше Серёжу – и с ним сыграй. Видишь, какой он нынче бодрый.
Вова. Да нет, пусть спит. Он, бедняга, всю ночь сегодня играл.
Валера(Вове). Ничего, не везёт в коробочку, повезёт на зачетах, Вова.
Вова. Да, Валера, особенно на истмате.
– Вы бы делом занимались, – говорит Сергей, подняв голову. – Хватит дурака валять.
Звонок.
И сразу коридор наполнился голосами, смехом, топотом.
– Айда в буфет, – говорит Андрей, – угощаю простоквашей.
Женский туалет. Дым столбом. Девочки дружно курят, моет руки Света.
– Света, Света, иди, там тебя Андрей бегает – ищет, – просунулась в дверь её подружка. Света закрывает кран и медленно вытирает руки носовым платком.
Дело к вечеру. Накрапывает дождик. Пустая эстрада в городском саду. Пустые ряды скамеек.
На одной из них – Андрей и Света. По лицам их видно, что они только что помирились, но дождь не смыл ещё тень обиды с её лица и тень досады с его.
– А скоро будет лето, – ни с того, ни с сего говорит он. – И тут будет выступать самодеятельность.
Она кивает.
– К ещё будут читать лекции о международном положении.
Она кивает.
– Понимаешь, маленькая, лето будет!
Она кивает.
– Сдадим экзамены и смоемся куда-нибудь к чёрту на целый месяц.
– Да, – говорит она.
– А завтра вечером придёт Славка, принесёт пластинки. Домский орган. Приходи слушать.
Она кивает и прижимается щекой к его плечу.
Они и не заметили, как стемнело…
Поздняя ночь. Мигает светофор над мокрыми проводами. По пустой улице идёт слепой в круглых черных очках и с каким-то свёртком под мышкой. Он стучит перед собой палкой, и стук этот далеко оглашает ночной город. Этот стук постепенно перерастает в стук часов, и возникает их огромный циферблат.
А потом возникает лицо Андрея в ночных полутенях; он мучительно сжал виски, а стук палки-часов всё не смолкает. Андрей в комнате у себя, за письменным столом. Настольная лампа. Листки, перечёркнутые крест-накрест, скомканные листки.
Отбрасывает авторучку, меряет шагами комнату, комкает в пепельнице окурок, опять садится за стол, зажимает кулаками глаза, а стук все не смолкает, и уже неясно – часы это, палка или в висках.
Изображение лёгких на рентгеновском экране.
В центре города – зверинец. Город живёт, спешит, покупает газеты, прыгает на подножки трамваев, опаздывает, торопится.
а – в центре города – зверинец.
Андрей, с сигаретой, как всегда, и Света – долго бродят по зверинцу. Сегодня жарко. Андрей снял пиджак, держит через плечо (палец в петельке), рубашка сверху расстёгнута. Вот они остановились возле пустой клетки, над которой табличка, что здесь сидит макак-резус (и как его по латыни), из какого он отряда, и размножается ли он в неволе.
– Смотри, – сказал Андрей, – пустая клетка.
– Вижу.
– Может быть, это для меня приготовили?
– А ты разве макак-резус?
– Почему бы и нет?
– Я так и думала…
– Представляешь, маленькая, сидишь себе целый божий день, чешешься, тебя кормят, поют, малышня конфетки кидает… Прелесть, а не жизнь. Воняешь, правда, гадостно… Но к этому ведь можно привыкнуть, а?
– Ну, полезай, – засмеялась Света.
– А ты меня проведывать будешь?
– Конечно. Полезай!
Андрей задумался.
– Не-е, – сказал он, – не полезу.
– Почему ж это, макак-резус, ты не полезешь в клетку?
– На волю я хочу… На пальме покачаться… Чтоб бананов…
– Что, макак-резус, надоело тебе глотать городскую пыль?
– Надоело.
– А стишки, Макак, кропать надоело?
– Ох, надоело…
– А лекции надоело прогуливать?
– Надоело…
– А два кофейника за ночь – надоело?
– Ага…
– А в коробочку каждый день?
– Надоело, надоело…
– А пивом после пьянок откачиваться надоело?
– Не говори…
– А умные разговоры тоже небось надоели?
– Страшно…
– А врать людям в глаза надоело?
– Хуже всего.
– А понимать, что тебе тоже врут?
– Вот это ещё хуже.
– Что, тошно тебе, Макак?
– Ох, и тошно же… Ох, как тошно…
Это он сказал почти серьёзно, и она заметила это, и сказала, тронув его за плечо:
– Ну, полезай, полезай на своё место… в клеточку…
– Нет, я на волю хочу, в джунгли… Спинкой о дерево потереться…
– Бедный ты мой Макак Резус, – сказала она, и, обняв за шею, чмокнула в щеку.
– Идти надо, – вдруг сказал он, взглянув на часы, – а то на лекцию опоздаем.
– Пойдём, – она взяла его под руку. – Пойдём. Бедный ты мой Макак Резус.
И они пошли мимо клеток, где лениво спали разморённые жарой звери, потасканные и неподвижные, как выбитые тряпки.
Андрей и Слава пили пиво в маленькой неопрятном парке, облокотясь на длинную стойку. Оба курили. Рядом пили пиво трое пьяных блатных с красными пронаждаченными лицами и густо накрашенная пьяная проститутка. Время от времени по аллее рядом пробегали школьники в спортивных костюмах – сдавали стометровку.
– А помнишь, – сказал Слава, – и мы с тобой тоже тут бегали. Давно это было.
– Не помню, – сказал Андрей, – я стометровку не сдавал.
В компании блатных тем временем назревал раскол.
– Не брал я твою 0,8, на хрен она мне снилась, – пёр один, что помоложе.
– Да ты, падла, права не качай, на твои 23 копейки сдачи и вали отсюда к этой самой матери, – возражал другой.
– Завязывайте, ну его на болт, какого хрена вы из-за этой долбаной бутылки заводитесь, ну хошь, Вася, я тебе две таких рожу? – встревал третий, но его отпихивали и кипятились, а проститутка отрешённо накачивалась пивом.
В это время у стойки возле ребят расположился пожилой мужчина с добрым лицом. Он был одет в серый мятый пиджачок прямо поверх старенького спортивного костюма.
– Здравствуйте, Ванваныч, – вежливо сказали ребята.
Это был их школьный учитель физкультуры.
– Здравствуйте, ребята, – сказал Ванваныч. – Пиво пьёте?
– Это хорошо, – сказал Ванваныч. – Пиво, говорят врачи, это жидкий хлеб. Так ведь, а?
– Да, Ванваныч, – согласились ребята.
И они стали пить пиво, вежливо улыбаясь друг другу.
– Вот щас уделаю – и годишься, – надсаживался тот, что помоложе.
– Да завязывайте вы, черти, дайте пива попить, – сказала вдруг проститутка.
– Цыц, курва, убью, – сказал ей тот, что помоложе.
– Засранец ты, Петя, – сказала проститутка, отодвинула кружку и стала пить пиво из другой.
– Старею, – сообщил вдруг Ванваныч. – Всё чаще встречаю своих учеников, когда пиво пью. Бывших. Старею.
– Что вы, Ванваныч, – сказал Андрей, – вовсе вы не стареете.
– Это просто мы взрослеем, – добавил Слава.
– Взрослеете? – с сомнением сказал Ванваныч и покачал головой. – Из чего это видно, что вы взрослеете? Из того, что вы пиво пьёте?
Он допил своё пиво, попрощался вежливо и ушёл, помахивая секундомером на цепочке.
– Пойду девятиклассников гонять, – сказал он. – Вон уже идут, орлы.
А у блатных уже назрела кульминация.
– Убью суку, – взвизгнул Петя и с душою врезал Васе в подбородок. Вася отлетел, сбивая кружки. Проститутка тоже завизжала, и бросилась с ногтями на Петю, а тот блатной, что всё урезонивал, начал отталкивать её, приговаривая:
– Тю, дура… Глянь, дура…
Вокруг все пили пиво. Привыкли.
– Пора, – сказал Слава, взглянув на часы. – Пошли слушать Баха. Девочки уже ждут.
…Между пустых кружек на столике было видно, как мелькали по аллее девятиклассники, которых гонял Ванваныч.
Портрет Баха (гравюра)
Органная музыка (И. С. Бах, хоральная прелюдия ре-минор, исполнение то же.)
Они сидели вчетвером, выключив верхний свет (Андрей со Светой и Слава с Таней), и музыка медленно плыла по их лицам. Медленно, долго и торжественно плыла по…
…Андрей зашёл в университетский туалет, остановился возле писсуара, начал расстёгивать брюки.
Изображение застывает.
…Андрей бежал по лестнице с папкой в руке. Его остановил парень – мол, дай закурить. Андрей протянул ему пачку.
Изображение застывает.
…Андрей на лекции. Написал записку, скрутил, огляделся воровато, приготовился кинуть.
Изображение застывает.
…Андрей с отцом играют в шахматы. Подумал, усмехнулся, взялся за фигуру.
Изображение застывает.
…Андрей и Света в буфете. Кругом знакомые ребята. Смеются, переговариваясь.
Изображение застывает…
Кружку пива ко рту.
Изображение застывает.
…Пустая клетка макака-резуса.
…их лицам музыка. Они сидят вчетвером, выключив верхний свет.
Музыка плывёт по комнате. К открытому окну. За которым ночь.
Пустой бульвар, фонари и долгие их тени. Напротив – стройка.
Медленно гаснут на ней огоньки. Дольше всех горит один большой прожектор.
Но вот и он погас.
А музыка всё плывёт.
Андрей и Света идут в обнимку по пустому бульвару.
Андрей. Ковыляя, кот идёт…
Света. Что ты сказал, милый?
– Ковыляя, кот идёт. Знаешь?
– Знаю, конечно… Кошку под руку ведёт. Верно?
– Да, маленькая.
– Хорошо, да?
– Да, маленькая.
– Знаешь, что?
– Что, маленькая?
– Пусть это будет про нас с тобой?
– Пусть про нас.
– Ковыляя, кот идёт, – и засмеялась тихонько.
– А летом, – вдруг сказал Андрей, – мы уедем отсюда в Ригу. Как сдадим экзамены, так и уедем. Вернее, даже не в Ригу, а под. Будем жить на даче у Славкиного брата, Роберта. Он битник, вроде нашего Женьки, заросший весь, играет на гитаре в каком-то кафе, а сам больше всего на свете любит Баха, но стесняется признаться. Он парень хороший. А ещё там живёт Славкин дед с усами. Он будет ругать Роберта за длинные патлы, а по вечерам рассказывать, как он был айсингом – «красным стрелком» – и дрался в лесах с бандитами. И каждый день будем купаться, там чудесный пляж. Ты хорошо плаваешь, маленькая?
…А навстречу им шла красивая молодая женщина, и с ней красивый молодой мужчина, а между ними – мальчик в шапочке с помпоном. Он что-то с увлечением играл на губной гармошке. Эти трое давно уже прошли мимо Андрея и Светы, а звонкие наивные аккорды губной гармошки долго еще висели над пустым бульваром.
Портрет Ленина.
Слышен голос докладчика: «26 с половиной… товарищи, мы… на 50 с половиной %… каковы же итоги проведённой… более 400 человек… но в целом мы можем сказать…» и т. д. – а в общем, слов не разобрать.
Кумачовый лозунг. Видно только начало: «Да здравствует…»
Потная лысина докладчика. Наполовину пустой графин. Зал сверху. Полный зал людей. Негромкий гул невнимания. По рядам. Пожилые люди. Есть с сединами и в орденах. Их лица торжественны и бессмысленно-отрешены, как будто они присутствуют на молитве в церкви. А вот – преподавательский состав, люди помоложе. Читают, переговариваются, но лица сохраняют серьёзные – делают вид, что слушают.
На задних рядах – студенты – представители комсомольского актива. Анекдоты, картишки, читают, готовят задания.
Андрей читает – видимо, хорошие стихи, потому что качает в такт головой. Слева посапывает Сергей, привалясь плечом.
Справа Валера играет в шахматы с каким-то очкариком.
Докладчик кончил. Бурные аплодисменты.
– Предлагаю ставить на голосование. Кто за? Против? Воздержался?
Шахматная доска (Очень крупно)
– МАТ!
– Единогласно!
Широкий экран сужен до довольно низкой вертикальной полосы: ровно столько, чтобы поместилось два человека. У открытой двери стоят двое: по одну сторону Автор сценария, по другую – Положительный герой.
Автор. Вам кого?
Положительный. Вы – автор сценария?
– Да, я.
– Тогда я к вам.
– Чем могу?
– Я – Положительный герой.
– Очень приятно. Чем всё же могу?
– Я пришёл в ваш сценарий.
– Простите… Но я вас как-то не имел в виду.
– Не может быть! Как же без меня?
– Да вот так как-то… У меня и без вас полно героев.
– Но ведь среди них нет положительных?
– Почему же? Они все неплохие ребята.
– Одно дело неплохие. Но они же не положительные?
– Ну и что?
– Как – ну и что? Нужно, чтобы хоть один из них был совершенно положительным. Для антитезы, понимаете?
– Простите, но я не встречал таких в жизни.
– Ну и что же? Вы разве пишете только о том, что встречали в жизни?
– ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО.
– Но это разве искусство?
– НА МОЙ ВЗГЛЯД, ИМЕННО ЭТО И ЕСТЬ ИСКУССТВО.
– Простите, но чем же вы тогда отличаетесь от заурядного фотографа?
– Фотообъектив бесстрастен. А мои глаза, видите ли, способны и плакать, и смеяться.
– Не понимаю вас.
– Очень жаль.
– Ну вы подумайте нами. У всех есть Положительный герой. А у вас нету. Кто же станет снимать такой фильм?
– А я на это ПОКА не рассчитываю.
– Неужели вам не надоело писать в стол?
– Надоело. А что делать?
– Возьмите меня в сценарий, и всё будет в порядке.
– Не могу. Не хочу обманывать.
– Кого?
– Себя. Людей. Я должен сказать им правду.
– Должны?
– Должен.
– Зачем? Вы думаете, они будут благодарны вам за это? Сомневаюсь.
– Я тоже. Но это – мой долг.
– Хоть убейте, не пойму. Что за долг?
– Я должен, понимаете, должен рассказать им о них самих. Они ведь встретились на моём пути. И я благодарен им за это. Потому и должен. Вот такими я вас видел, скажу я им. Вот так я вас видел, скажу я им. Так… И никак иначе, А вас, простите, я не видел никогда.
– Не понимаю…
– Слушайте, идите вы к чёрту! Мешаете работать.
И захлопнул дверь.
Чёрно-белый экран стал ненадолго цветным. Нечёткие линии и цветовые пятна, выражающие идею кашля, перемещаясь и накладываясь, заполнили экран. Эти смещения сопровождает надсадный кашель Андрея.
Голос отца(протяжно, как бы издалека). Что, опять кашляешь?
Голос Андрея(так же). А-а, пустяки.
Голос отца(так же). Завтра же отведу тебя к врачу.
Голос Андрея(так же). Да не стоит, это скоро пройдёт, я чувствую.
Голос отца(так же). Не морочь ты мне голову. Пойдём и всё. Пусть тебя Николай посмотрит.
Пустой рентгеновский экран. Щёлк!
Уже знакомое изображение лёгких.
– Локти прижми к поясу, заведи назад. Так. Дыши. Глубже. Дыши. Глубоко.
Висит какая-то тревожная, щемящая струна.
В кабинете – Николай в белом халате и отец Андрея. Николай старается не смотреть на него, всё никак не раскурит папиросу.
Наконец они всё-таки посмотрели друг другу в глаза.
– Не могу я тебе врать… – выговорил с трудом Николай. – Ты сам врач…
Отец смотрел с больным вопросом в глазах.
– Кажется, да, – резко ответил Николай на этот вопрос (струна оборвалась) и снова отвернулся, завозившись с сигаретой.
А за окном, пронзая стекло насквозь солнечным светом, бесновалась весна.
«Мама! Я мороженого хочу!»
Пустые столики летнего кафе.
За одним из них – Андрей, Слава и Сергей. Пьют сухое.
Поворот ночного шоссе из окна троллейбуса. Застывшие фотографии: Лицо Светы. Классики на асфальте. Слава и Света, когда они слушают Баха. Андрей и Света в постели. Андрей у стены, выложенной Андрей у стены, выложенной стеклянными кирпичиками. Отец и Николай во время их разговора. Пустая клетка макака-резуса. Фотография женщины с кладбища. Пустые скамейки возле эстрады где Андрей и Света мирились под дождём.
опять по троллейбусам маешься
в неполные двадцать пять
под белой маечкой маешься
подрагиваешь опять
ворочаешься бесёнок
постанываешь спросонок
и свято шумят у лба
как паруса из пелёнок
два ангельские крыла
ах ангел в бельишке белом
мне боязно страх и всё
когда как слепая белка
мотаешься в колесо
отстать от притихшей стаи
за дымы и за дома
пускай улетают сами
а ты улетай сама
слезой как птицей ясной
в ресницах моих паришь
два белых крыла прекрасней
чем тысячи серых крыш.[2]2
А. Прийма. «Опять по троллейбусам маешься»; Так в тексте (ред.)
[Закрыть]
Живое изображение.
Андрей бьёт по коробочке.
Очень крупно.
Светины глаза.
…Пустой столик, за которым Андрей читал стихи. И пустые бутылки на нём.
Пейзажи города.
Диктор. Город, в котором живут наши герои, называется №-ск. Это районный центр, не очень крупный, но всё же в нём есть 4 института, с десяток техникумов и даже один университет, в котором учатся наши герои. Город насчитывает (………) жителей, из которых (………) Сколько в городе поэтов – неизвестно, потому что справочник местного отделения советских писателей вряд ли может пролить на это свет.
Андрей у микрофона.
Читает стихи++:
Льёт дождь.
Уже настоящий летний дождь, сильный, шумный, уверенный в своей нескончаемости. Он льёт.
Он льёт. Он смывает с асфальта у Светиного подъезда классики, нарисованные мелом…
КОНЕЦ
…и долго ещё после того, как погас экран, слышен шум этого дождя…
P. S. От автора – тем, кто прочёл сценарий. Литературный сценарий, на мой взгляд, не является настоящим.
Тарковский говорил, что человек, пишущий сценарий, должен думать не о красотах стиля, а о том, как оно всё будет на экране. Я исходил как раз из этого, то есть описывал то, что виделось мне на воображаемом экране. Вот всё, что я хотел добавить к написанному.
Из архива Бориса Режабека.
Впервые опубликовано в сообществе «Ростов неофициальный 80–90».
