Текст книги "Смерть на брудершафт (фильма 7-8) [«Мария», Мария… + Ничего святого]"

Автор книги: Борис Акунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Психологический этюд

Следующим утром, проводив отца до пристани (семейная традиция, никуда не денешься), Маша Козельцова шла домой в обход центральных улиц, чтоб не наталкиваться на испуганные или, того хуже, жалеющие взгляды. Пересекла Большую Морскую, нырнула в узкий проход, который вел через дворы на Одесскую, а там рукой уже подать до дома.

В узкой щели между домами, спиной к Маше, стоял кто-то в военном френче без погон, неторопливо и обстоятельно прикуривал папиросу. Обойти его, широкоплечего, было затруднительно.

Секунду-другую обождав, Маша нетерпеливо сказала:

– Сударь, позвольте пройти.

– М-м-м? – промычал курильщик, не повернувшись. Донеслось сосредоточенное попыхивание. Табак, видимо, отсырел.

– Разрешите пройти, – повторила она, уже с раздражением.

– Да-да, извините.

Невежа подвинулся, встав к стене лицом.

– Вас не учили, что поворачиваться к даме спиной неучтиво? – окончательно рассердилась Маша. Она всегда бывала не в духе, когда приходилось в ясный день ходить по городу.

Незнакомец глухо произнес:

– Хорошо, я обернусь…

И обернулся. На груди у него белел эмалью георгиевский крест и еще висел какой-то овальный значок с короной, но потрясенная Маша не вглядывалась. Лицо невежи слева было обезображено чудовищным ожогом: кожа воспаленно-розового оттенка вся сморщилась – жутко смотреть.

Глядя вниз, мужчина хмуро сказал:

– Извините, вы сами настояли…

– Это вы меня извините! – прошептала она, мучительно краснея. Уж ей ли было не знать, что он, бедняжка, сейчас испытывает!

По-прежнему не поднимая взора, георгиевский кавалер вздохнул:

– Не могу видеть, как от меня шарахаются женщины, особенно молодые. Не привык еще…

– Я вас понимаю, как никто другой. Вот, смотрите.

Поддавшись внезапному порыву, она приподняла вуаль.

Он наконец взглянул на нее. Но реакции, к которой Маша привыкла и которой ждала, не было. Незнакомец не отвел взгляда от пятна, а довольно равнодушно его рассмотрел. Пожал плечами.

– Где вам понять урода. Вы красивая. Подумаешь, родимое пятно. Даже мило. Похоже на медвежонка.

– На медвежонка? – пролепетала Маша и схватилась за щеку.

– Ну да. Вы позволите?

Деликатно, самым кончиком пальца, обожженный дотронулся до ее лица.

– Вот голова, вот лапки… – И, испугавшись собственной дерзости, спрятал руку за спину. – Простите меня… Я что-то совсем одичал… Честь имею…

Неловко поклонился, хотел уйти, но Маша, слава Богу, опомнилась, не отпустила.

– Погодите! Вы кто?

Голос у нее прерывался. Из-за сердцебиения.

Повернувшись, удивительный человек словно ненароком прикрыл ожог рукою с папиросой.

– Родион Романович Мышкин. Смешная фамилия. Имя отчество тоже. – Улыбнулся половиной лица. – Папаша, знаете, увлекался Достоевским…

Кружок у него на груди оказался знаком Технологического института.

– Вы инженер? – спросила Маша. Вуаль она все-таки опустила.

– Да, служу на судоремонтном. Недавно. Я всего месяц как выписался из госпиталя. Комиссован из армии. Это, – приложил он кулак к лицу, – я в «остине» горел…

Она не поняла:

– В чем?

– Ну, в «остине», в бронеавтомобиле. Знаете – такая железная коробка на гусеницах.

Про флот и корабли Маша знала почти всё, даже про последние новинки техники, но делами сухопутными интересовалась мало.

– На каких-таких гусеницах? – поразилась она. Спохватилась, что забыла представиться. – Ой, простите. Я Козельцова, Мария Ивановна.

Протянула руку. Мышкин осторожно, чуть-чуть, сжал ее пальцы.

– Нет, правда. О бронированных авто, теперь припоминаю, я слышала. Но при чем тут гусеницы? Расскажите, пожалуйста! У вас есть время меня проводить?

Он предложил ей руку – правую, по-штатски. Получилось очень хорошо: оба видели друг друга именно в том ракурсе, в каком нужно. Любоваться на его ожог и на ее пятно предоставили прохожим. Она нарочно свернула на Одесской влево, чтоб удлинить дорогу до дома.

Через три дня

Козельцовы были старинным морским семейством, исконными севастопольцами. В стране, где история флота насчитывала всего двести лет, и в порту, который не так давно справил свое столетие, это означало, что Иван Сергеевич был моряком в четвертом поколении и севастопольцем в третьем. Его дед, сын кронштадтского штурмана, служил под началом адмирала Лазарева и умер от тифа во время великой осады; отец лишился глаза на Дунае во время Балканской войны; Машин младший братишка – дело решенное – по окончании гимназии должен был поступать в Корпус.

Дом на Очаковской улице по местным меркам тоже считался старым – постройки семидесятых годов, когда с восстановлением Черноморской эскадры разрушенный бомбардировками Севастополь вновь обрел смысл своего существования.

Командир «Марии» был человек славный, гостеприимный. Во время стоянки в порту офицеры обедали у него по-домашнему, посменно – за стол могло сесть до дюжины гостей.

Но нынче случай был особенный, интимный, поэтому пригласили только самых близких. Так пожелала Маша, во-первых, смущенная быстротой событий, а во-вторых, хотевшая сегодня видеть только своих, от кого не нужно прятать лица.

Собирались объявить о ее помолвке.

Накануне вечером они с матерью долго разговаривали. Конечно, не обошлось без слез.

– Я понимаю, все так внезапно, – шептала Маша, подозревая, что брат с сестренкой подслушивают за дверью. – Три дня как познакомились – и предложение… Наверное, нехорошо, что я сразу согласилась. Можно сказать, сама на шею повесилась… Мы ужасная пара, да? Я вот с этим, – она тронула щеку, – он тоже обезображен. Но ему-то стесняться нечего, он пострадал за отечество! – тут же кинулась она на защиту Родиона Романовича, хоть никто на него не нападал. – Ах, мама, у меня голова кругом…

Татьяна Борисовна, вытирая глаза, перекрестила дочку:

– Дай Господь, чтоб всё хорошо… Мне самой страшно. Манечка, мы же его совсем не знаем. Я видела его лишь один раз!

– А мне кажется, что он был всегда. Нет, я в нем нисколько не сомневаюсь. Он чудесный, чудесный! Я боюсь только одного… – Маша всхлипнула. – Мы выйдем из церкви, и над нами будут смеяться…

Но мать, оказывается, об этом уже подумала.

– Есть такая фата, я видела в журнале: очень плотная, закрывает лицо с обеих сторон. Сейчас даже модно. Называется «арабьен», вроде мусульманской чадры. Еще золотой или серебряной нитью прошивают…

– Золотое шитье – фи! Какая-то армянская свадьба!

– Не скажи. Если поддержать тему сверху веночком из позолоченного лавра, снизу – золотыми туфельками, выйдет и нарядно, и стильно…

Поспорили, потом снова поплакали, потом обсудили грядущий званый ужин. Несмотря на количество пролитых слез, обе были счастливы.

Сегодняшний день мать и дочь провели в чудесных хлопотах. Ездили по магазинам, выбирали достойное торжественного повода платья. Затем Татьяна Борисовна занялась приготовлениями, а к Маше вызвали парикмахера и – неслыханное сибаритство – маникюршу.

К половине десятого невеста была готова, стол тоже. Мать с дочерью оглядели гостиную. Скатерть, приборы, канделябры, цветы – всё было идеально.

На свою беду сунулся с инспекцией и Иван Сергеевич.

– Эй, на юте! Палуба надраена, вымпел поднят? Ялик с гостями уже на траверсе!

Капитану немедленно досталось. За то, что суется не в свое дело. За то, что до сих пор в домашней куртке. За то, что не исполнил единственное порученное ему дело – не проследил, легли ли младшие. Десятилетние Ваня и Таня, близняшки, пять минут назад совали нос в гостиную и требовали пирожков. Они и сейчас хором закричали из-за двери: «Невеста из теста!»

Иван Сергеевич тоже утянул с блюда пирожок.

Спросил:

– Машенька, человек-то он хороший?

Мать с дочерью переглянулись.

– Поинтересовался, – сказала Татьяна Борисовна. – Надо же.

– Рад меня сплавить. Еще бы, кто меня такую возьмет. Разве что инвалид…

Голос у Маши дрогнул. Они заплакали, кинулись друг другу в объятья. Нервы у обеих были взвинчены.

Капитан мысленно скомандовал себе: «Задний ход!» и покинул недружественные воды.

– Пойти, в самом деле, переодеться…

В дверь зазвонили.

– Боже, это он! – в панике воскликнула Маша. – Совсем забыла! Я же просила его прийти без четверти. Наташа, не ходи! Я открою!

Мать поправила ей выбившуюся из-под гребня прядку, но не забыла и сама поглядеться в зеркало.

Мужские разговоры

После окончания трапезы, когда все поздравления, благопожелания и тосты были произнесены, хозяин предложил гостям расстегнуть воротники и закурить. Приглашенных было всего двое: помощник Ивана Сергеевича кавторанг Городецкий и командир первой носовой башни мичман Вознесенский – на правах давнего друга невесты.

За минувшие полтора часа жених был ими тактично, но внимательно рассмотрен и одобрен. Обстоятельному, суховатому Николаю Семеновичу инженер понравился скромностью и «георгием» на груди. Мика же был ужасно рад, что Машенька выглядит такой счастливой, и полюбил ее избранника уже за одно это.

Морякам любопытно было услышать, как воюют на суше. Отставного прапорщика Мышкина попросили рассказать про новое оружие, бронемашины. Родион Романович сначала смущался, отнекивался. Потом все-таки заговорил и оказался недурным рассказчиком. Он объяснил, что ему как опытному инженеру-механику доверили обкатку в боевых условиях «остина» новой серии, на смешанном колесногусеничном ходу.

– …Пыхтим на своей керосинке через поле, вот этак. – Он двигал по скатерти заварной чайник. – Оба пулемета стрекочут. Урону от нашей пальбы, может, и немного, потому что метко стрелять из глухой башни трудно, но глядеть из окопа на броневик, я думаю, страшно. Видели вы когда-нибудь «остина»? Нет? Представьте, что ваша «Мария» по земле едет. Пехота ведь снизу, из траншеи смотрит. Одна беда: ни черта не видно, дым. Откидываю люк, высовываюсь. – Родион Романович снял с чайника крышечку. – Командиру машины это часто приходилось делать. И тут вдруг ж-ж-ж-ж – немецкие аэропланы. Пролетел над нами бомбовоз, тра-та-та-та из пулемета. Я, конечно, нырнул вниз. А люк захлопнуть не успел. Ну и всадил он нам туда точнехонько зажигательную бутылку… М-да.

Маша сопереживала. Поглядывала на слушателей – внимательны ли. Когда отец наклонился раскурить трубку, сдвинула брови. Не нравилось ей и то, что Татьяна Борисовна во время рассказа отвлекает мужа.

(А мать в это время шепнула Ивану Сергеевичу: «Видишь, как они сели? Он к ней целой половиной лица, и она к нему тоже. Сердце разрывается…»

Капитан погладил жену по плечу.)

– Прямо в люк? – ахнул мичман. – Это все равно что снаряд жахнет в крюйт-камеру, один шанс из тысячи. Не повезло вам.

Мышкин грустно усмехнулся половиной рта – вторая не слушалась.

– Мне-то как раз повезло. Успел выскочить, по земле покатался, пламя сбил. А остальные… – Махнул рукой. – Конструкционный недостаток «остина» – нет защиты от аэропланов. Хоть бы один пулеметишко зенитный.

Старший офицер, все мысли которого в любое время дня и ночи сворачивали на корабль, вздохнул:

– Вот и меня воздух беспокоит. Говорят, немцы научились подвешивать к самолетам торпеды. Если правда – хлебнем мы горя.

– Не может быть, чтоб на дредноуте не было достаточной противоаэропланной обороны. – Мышкин покачал головой. – У вас, если я правильно помню, восемь семидесятимиллиметровых зениток. Хотя, конечно, им не хватает подвижности. Хорошо бы счетверенные пулеметы поставить. Самая эффективная штука.

– Пробовали, – подхватил животрепещущую тему командир. – Вон, Мика у себя на башне и так их крепил, и этак – всё не ладится.

Инженер заволновался.

– Как это «не ладится»? Господа, я ведь о зенитных пулеметах не случайно заговорил. Именно ими я на заводе и занимаюсь! У меня есть разработка… Вот, я вам сейчас нарисую.

Он взял бумажную салфетку, достал карандаш. Старший офицер и мичман перегнулись через стол, командир подошел и стал заглядывать через плечо.

– Тут вроде велосипедного седла, только большого. Это для стрелка, – по ходу объяснял Родион Романович. – Тут вот так направляющие… Угол фиксации регулируется вот здесь… Здесь маленький рельс, эллипсовидный…

Маша смотрела с восхищением – не на чертеж, конечно, а на любимого. Это был полный успех! Он всем, решительно всем понравился!

Но Татьяна Борисовна считала, что вечер повернул не в ту сторону. Она завела граммофон, а когда никто из мужчин не оглянулся на звуки фокстрота, приблизилась к мужу и толкнула его в бок.

– Будет вам о скучном. Танец жениха и невесты!

Спохватился и Мышкин.

– В самом деле. Это я виноват… Марья Ивановна, не угодно ли?

Пока танцевали, ей удалось дважды, украдкой, поцеловать его в щеку – ту, что не обожжена. Он же поцеловал ее один раз, зато прямо в родимое пятно. Маша окончательно поняла, что будет ей счастье. Незаслуженное и оттого в особенности драгоценное.

– Толково. Очень толково, – заметил командир, разглядывая рисунок.

Старший офицер крякнул:

– Эх, жалко. Пока закажем, пока изготовят, пока установят. До похода не успеть.

Не прерывая танца, инженер сказал:

– У меня в цехе есть один опытный образец. Хотите, поставлю на пробу? Если в боевых условиях не подведет, ваши мастера смогут сделать такие сами, хоть для каждой башни. Замеры, чертежи, у меня всё есть. Пулеметы – не проблема.

Вознесенский быстро воскликнул:

– Чур на мою! Я первый!

– Как вы поставите? – Городецкий махнул рукой. – Посторонним на линкор без особого разрешения командира порта нельзя. Это целая процедура.

Козельцов покашлял.

– Николай Семёныч, ну вы прямо не человек, а ходячая инструкция.

– Не положено, Иван Сергеевич! Тем более перед походом.

– Николай Семёныч, для дела же! Сами говорите – торпеды.

В спор вмешался Мышкин:

– Порядок есть порядок. К тому же я не уверен, хороша ли моя конструкция для башни главного калибра. Сначала надо бы взглянуть, прикинуть.

– И взглянуть тоже не положено, – отрезал сухарь Городецкий. – Я как старший офицер линкора не могу пустить на борт постороннего.

Командир хитро посмотрел на своего помощника, потом на дочь.

– Дочь моя Мария, не хочешь ли ты навестить старика отца? Морской устав не возбраняет командиру приглашать к себе членов семьи. В категорию «посторонних» они не попадают.

Маша улыбнулась:

– Охотно, папенька. Что-то я давненько не бывала у тебя на «Императрице». Но ведь я теперь невеста. Появляться в мужской компании без жениха мне неприлично.

Старший офицер развел руками – смирился.

Экскурсия

Кажется, впервые в жизни Мария Ивановна не обращала внимания на взгляды – даже если замечала, что они скользят по ее родимому пятну. Ей это было не то чтобы все равно, но настроения не портило. А людей вокруг Маши было множество: офицеры, кондуктора, матросы.

День был пасмурный, октябрьский. Над бухтой дул осенний ветер, берега Куриной балки терялись в зябком тумане, но Маша не чувствовала холода, не обижалась на тучи. Даже мелкий дождик, брызгавший противной капелью на стальные башни линкора, барышню не расстроил.

Никакой экскурсии Маше и ее жениху, конечно, не устраивали. Родион Романович даже щепетильно отказался спуститься в каюту к будущему тестю. «Дредноут – объект секретный, – сказал он. – Что ж я, не понимаю? Ничего лишнего видеть не хочу. Покажите мне только носовую башню».

Зато там уж буквально замучил Мику техническими расспросами. Главную проблему для надбашенной зенитной установки, оказывается, составляла вибрация, возникающая от работы двигателей, и, в особенности, во время орудийной стрельбы. Ведь очень вероятно, что вражеские аэропланы будут атаковать корабль во время дуэли с береговыми батареями или пушками крейсера «Гебен».

Маша немного послушала, как Мика объясняет про отдачу и какие-то гасители. Если мичман чего-то не знал, на помощь ему приходили Городецкий или старший артиллерист князь Уссуров.

Попыталась она было тоже поучаствовать в разговоре:

– Я знаю, что такое отдача. Меня папа учил стрелять из пистолета. У меня хорошо получается.

Но по тому, как рассеянно чмокнул ее в руку Родя, Маша поняла, что мешает, и больше не встревала.

По стальной лесенке полезли на огромный бронированный колпак. Там пришлось держать шляпку, чтоб не улетела.

– Места более чем достаточно, – говорил Родя, перекрикивая ветер. – И позиция отменная. Во-первых, обзор. Во-вторых, прикроет от налета рубку… Мне нужно два-три денька на подготовку, потом приеду со своими мастерами и оборудованием. За сутки, много за двое управимся. Начинайте сваривать пулеметы – стандартной четверней. «Виккерс-максимы» у вас в арсенале есть?

– Если нет – с берега выпишем, – пообещал артиллерист.

Городецкого позвал вахтенный – возникли какие-то осложнения с погрузкой угля. Ушел по какому-то делу и Уссуров.

– Хочу замерить уровень вибрации при заряжании, – сказал Мике инженер. – Покажешь?

Еще вчера вечером они выпили брудершафт, что Машу ужасно порадовало. Муж и товарищ детства сразу стали хорошими друзьями – как это чудесно!

– Только быстро, пока старпом не вернулся.

Внутри орудийной башни Маша никогда не бывала.

Овальное помещение было все напичкано какими-то устрашающе громоздкими механизмами.

Показав на три гигантских замка 305-миллиметровых пушек, Мика горделиво объявил:

– Вот они, мои «три сестры». Так их и зову, почеховски: Ирина, Ольга и Маша. Похожа на тебя твоя тезка, Манечка?

– Похожа. А ты на батарейного командира Вершинина не очень. Иначе влюбился бы в меня, а не в свою столичную штучку, – легко пошутила Маша на эту тему, еще недавно такую болезненную. И поглядела на Родю – как он, оценил ее начитанность?

Но нет, Родион Романович, занимаясь делом, на пустяки не отвлекался.

– Сколько пудов весит снаряд?

– Тридцать.

– Черт, много! Боюсь, вся батарея ходуном ходит.

Вознесенский заступился за свою башню:

– Ничего подобного! Снаряд же не на руках выносят. Тут всё на электричестве. Рыков, включите подъемник!

Пышноусый кондуктор, старшина башни, повернул рычаг, потом какое-то колесо.

Внизу, в открытом люке, зафырчала гидравлика, с лязгом двинулась стальная лента.

– Там крюйт-камера? – спросил Родя. – А почему люка нет? Должен быть.

– Сняли. Мешает.

– Не опасно? А если искра?

Мичман снисходительно пожал плечами:

– Там до погреба, где хранятся заряды, несколько поворотов. Не долететь искре. Да и откуда ей взяться? Не говоря уж о том, что порох мы используем пироксилиновый, с химическим стабилизатором. Опять же – автоматическая противопожарная система. В двадцатом веке живем, Родион!

Из люка выехал здоровенный, как откормленный кабан, снарядище.

– Какой огромный! – ахнула Маша.

– Там таких по семьдесят штук на «сестренку». Одним попаданием броненосный крейсер можно потопить.

Мышкин поцокал языком, не сводя глаз с какого-то прибора, который он перед тем вынул из кармана.

– Не мое дело, конечно, но без люка все-таки странно. Есть ведь шпионы, диверсанты…

– Им туда не попасть. Днем тут всегда люди. Ночью перед дверью ставится усиленный караул. А главное, кто в эту дырку пролезет? Разве что ребенок. Что-то я не слыхал про детей-диверсантов… Как вибрация?

– В пределах допустимого. – Родион Романович спрятал прибор, что-то записал в блокнотик. – Ну-ка, а что цепной подаватель?

– Исполняйте, Рыков!

Кондуктор открыл замок первого орудия. Подаватель с лязгом вставил «кабана» в канал ствола.

– В пределах нормы. Прицельности зенитного огня не помешает, – констатировал Мышкин. – Значит, можно вести стрельбу из пулеметов все время за исключением самого момента залпа. Зря я, выходит, заставил тебя орудие заряжать.

– Ничего, «сестренкам» оно полезно. Это ведь не боевой снаряд – болванка. Мы механизм каждый день по несколько раз прокачиваем, чтоб в бою не подвел. Первая прокачка в полшестого утра, еще до побудки. Рыков, болванку на место!

– Это я себя тут чувствую болванкой, – пожаловалась Маша. – Ничегошеньки в ваших разговорах не понимаю.

Родя нежно ей шепнул:

– Ты и есть болванка. Раз выходишь замуж за болвана.

Чтоб не смотреть, как влюбленные целуются, мичман отвернулся.

Цветочки

В тот же день на городском телеграфе сухопарый дядя в плаще-балахоне и соломенной шляпе фасона, обычно именуемого «воронье гнездо», отправлял телеграмму. Текст был короткий: «Срочно доставьте вьюн тчк ваш садовник».

Приемщик попался общительный, из любителей поговорить. А может быть, он совмещал должность со службой в некоем ином заведении, и ему предписывалось обращать внимание на все не вполне обычные телеграммы. Ничего странного в таком предположении не было. Город режимный, телеграфное сообщение на особом контроле.

Сначала служителя заинтересовала необычная фамилия адресата.

– Балагур? – переспросил он. – Прямо так и зовут?

– Та. Так зовут, – подтвердил отправитель. – Палагур – это имя французски.

– А-а. Надо же. – Телеграфист быстро произвел подсчет. – Срочным тарифом желаете? Рупь двадцать. Сами, значит, садовник будете?

– Та. Задовник.

Почтовый стрельнул глазами на лошадиную физиономию клиента, говорившего по-русски с акцентом.

– Из колонистов? Хороши у вас сады, заглядение. Я почему интересуюсь? Сам тоже цветы выращиваю. Какой же это, не сочтите за нескромность, вы вьюн выписываете? Ипомею? Южноамериканский?

Судя по ботанической осведомленности, служитель, вполне возможно, был и не из контрразведки, а просто так уж совпало – садовник действительно наткнулся на ботаника-любителя.

– Нет, китайски.

– Вьюн китайский? Никогда не слышал. Хорош?

Аккуратно пересчитав сдачу, колонист ответил:

– Очень кароши. – Изобразил пальцем спиралеобразную загогулину. – Вот так делайт.