Текст книги "Лекарство для империи. История Российского государства. Царь-освободитель и царь-миротворец (адаптирована под iPad)"

Автор книги: Борис Акунин

Борис Акунин
Лекарство для империи. История Российского государства. Царь-освободитель и царь-миротворец

© B. Akunin, 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2021

Предисловие

До середины XIX века ощущение, что Россия больна, было только у вольнодумцев и диссидентов. После проигранной Крымской войны тем же чувством прониклись и государственные люди, которые принялись искать лекарство, способное исцелить империю.

Этот том можно было бы назвать «Зигзаги», потому что российская политика описываемого периода (1855–1894) делает крутые виражи. Сначала Россия пытается обновить все стороны национальной жизни, отвергнув консервативно-охранительный курс николаевского царствования, а затем, четверть века спустя, опять делает разворот на 180 градусов – к «закручиванию гаек» и полицейскому режиму. В предыдущем томе мы уже наблюдали нечто подобное – компромиссно-либеральное правление Александра I через точно такой же промежуток времени сменилось бескомпромиссно-государственническим режимом Николая I.

Читателю придется привыкать к ощущению дежавю. Этот российский исторический маятник еще не раз качнется справа налево и обратно. С начала девятнадцатого столетия Россия всё ходит по одному и тому же кругу: реформы – контрреформы, слишком много свободы – слишком мало свободы, «всё, что не запрещено, разрешено» – «всё, что не разрешено, запрещено». Государство никак не может найти правильный баланс между порядком и свободой. Как тут не вспомнить знаменитую фразу, приписываемую Столыпину: «Это страна, где все меняется за десять лет, и ничего – за двести».

Том разделен на три части.

Первая, «Россия, вперед!», посвящена эпохе Александра II (1855–1881), которую принято считать «прогрессивной» – в том смысле, что общественная жизнь страны сделала грандиозный рывок от архаики к модернизации. Это время великих реформ, затронувших почти все стороны российской жизни. Не все они, впрочем, были удачны, а некоторые повлекли за собой опасные последствия, что и привело к резкой переориентации государственной политики.

Вторая часть, «Россия, назад!», описывает царствование Александра III (1881–1894). Это эпоха в общественно-политическом смысле «регрессивная», возвращающаяся к идеологии и методам «железного царствования» Николая I. Многие либеральные нововведения отменяются или выхолащиваются, проводятся реакционные контрреформы. Вторая часть занимает в книге гораздо меньший объем, чем первая, не только потому что эпоха была вдвое короче, но и по той простой причине, что на подобном этапе течение истории обычно примораживается и притормаживается – происходит гораздо меньше ярких событий.

Третья часть тома касается самого главного – того, как сорокалетние правительственные метания из стороны в сторону сказались на жизни страны: ее социальной структуре, экономике, состоянии умов. Между 1855-м и 1894-м годами Россия изменилась, конечно, не так сильно, как между 1955-м и 1994-м, но все же метаморфоза была колоссальной.

Многие из проблем, дискуссий и противостояний второй половины российского девятнадцатого века не утратили своей актуальности. Некоторые вопросы, над которыми бились лучшие умы той эпохи, доселе остаются без ответа.

Тем важнее разобраться в проблематике этого сложного периода без эмоциональных оценок и предубеждений, без навешивания ярлыков – кто «хороший» и кто «плохой».

Читатель увидит, что среди государственных людей, принимавших исторические решения, «плохих» не было. Все они, каждый по-своему, желали стране блага – просто понимали его по-разному и иногда совершали тяжкие ошибки.

То же можно сказать о новой политической силе, поведшей борьбу за умы и сердца россиян, – о революционерах. Они тоже мечтали «вылечить» Россию, только совсем уж радикальными, хирургическими методами.

Так, в схватке трех идеологий, каждая из которых представляла земной рай по-своему, зарождалась великая национальная трагедия, которая разразится в начале следующего столетия. До краха империи и гражданской войны еще далеко, но в русском небе уже посверкивают зарницы будущей грозы и льется первая кровь.

Эпоха второго и третьего Александров дает ответ на вопрос: почему всё вышло так, как вышло.

Часть первая
Россия, вперед!

Все исторические параллели, как известно, хромают и проводить их следует с осторожностью. Сходства между двумя реформаторскими движениями – начала и середины XIX века – на самом деле не так уж много.

Главное отличие в том, что юный Александр Павлович и его соратники из Негласного комитета руководствовались души прекрасными порывами. В 1800-е годы реформы потому и не задались, что насущной потребности в коренной перестройке всего уклада российской жизни тогда не было и общество – в целом – относилось к новшествам как к царской причуде.

Совсем в иной ситуации оказалась Россия в 1855 году.

Крымская война была тяжелой, разорительной и завершилась национальным унижением. По условиям Парижского мира империя лишилась права иметь военный флот на Черном море и даже потеряла часть своих территорий, чего не случалось со времен постыдного Прутского мира 1711 года. «Сии уступки неважны в сравнении с тягостями продолжительной войны и с выгодами, которые обещает успокоение Державы, от Бога нам врученной», – кисло объявлялось в высочайшем манифесте.

Изменился международный статус России. Она перестала быть «сверхдержавой», претендующей на европейскую гегемонию. Покончено было и с ролью «европейского жандарма». Отныне место империи было во втором ряду «великих держав».

Разумеется, это стало сильным ударом по национальному самолюбию, но печальное положение страны заставляло поступиться гордостью. Военные расходы, составившие в 1853–1856 годах фантастическую сумму в 800 миллионов рублей, совершенно разорили государство. Еще тягостнее было сознание, что Россия буквально во всем отстает от европейских стран. С парадного фасада осыпалась штукатурка николаевской «стабильности», и перед обществом открылась удручающая картина. Даже заядлые консерваторы поняли: так больше жить нельзя, нужно что-то менять. По выражению В. Ключевского, «Севастополь ударил по застоявшимся умам». О необходимости реформ заговорили повсеместно.

Скромный артиллерийский офицер Лев Толстой пишет в дневнике то, что чувствовали все вокруг: «…Я больше, чем прежде, убедился, что Россия должна или пасть или совершенно преобразоваться».

Фрейлина Тютчева, близкая к царской семье и относившаяся к ней с благоговением, сетует: «В публике один общий крик негодования против правительства, ибо никто не ожидал того, что случилось. Все так привыкли беспрекословно верить в могущество, в силу, в непобедимость России. Говорили себе, что, если существующий строй несколько тягостен и удушлив дома, он, по крайней мере, обеспечивает за нами во внешних отношениях и по отношению к Европе престиж могущества и бесспорного политического и военного превосходства. Достаточно было дуновения событий, чтобы рушилась вся эта иллюзорная постройка».

Верноподданнейший публицист профессор М. Погодин взывает к новому государю: «Зло пустило у нас такой корень, что без хирургической операции подчас ничего не сделаешь. Все места обросли каким-то диким мясом форм, привычек, беззаконных доходов, преданий гнусных, освященных давностью, даже в глазах порядочных людей… Как бы то ни было, медлить нечего, а надо приниматься тотчас за дело… Надо вдруг приниматься за все: за дороги, железные и каменные, за оружейные, пушечные и пароходные заводы, за медицинские факультеты и госпитали, за кадетские корпуса и училища мореплавания, за гимназии и университеты, за промыслы и торговлю, за крестьян, чиновников, дворян, духовенство, за воспитание высшего сословия, да и прочее не лучше, за взятки, роскошь, пенсии, аренды, за деньги, за финансы, за всё, за всё».

Новоназначенный министр внутренних дел С. Ланской представляет Александру Второму доклад о тяжелом положении страны. Государь делает сдержанную приписку: «Читал с большим любопытством и благодарю в особенности за откровенное изложение всех недостатков, которые, с Божиею помощью и при общем усердии, надеюсь, с каждым годом будут исправляться».

«Большое любопытство» здесь – капитальный андерстейтмент, как говорят англичане. Императору предстояло с Божьей помощью и при общем усердии совершить двенадцать подвигов Геракла.

И надо отдать должное российскому правительству. За довольно короткий срок оно произведет настоящую революцию сверху – в масштабах, каких еще не знала российская история. (Петровские преобразования, направленные на укрепление самодержавной вертикали, революционными никак не назовешь.)

Опыт александровских реформ во многом противоречив, но совершенно бесценен. Прежде чем изучить его, давайте познакомимся с людьми, которые осуществили эту работу: с Александром Николаевичем Романовым и его командой.

Революция сверху

Будущий царь-освободитель, племянник императора Александра I, родился 17 апреля 1818 года. При том, что его отец Николай тогда еще не был наследником и пока даже не помышлял о том, что когда-нибудь взойдет на престол, у новорожденного были все шансы в будущем стать монархом. Ни от государя, ни от цесаревича Константина сыновей ждать не приходилось. Жена первого по понятиям той эпохи уже выходила из детородного возраста, второй же с официальной супругой давно расстался и готовился к морганатическому браку.

Поэтому знаменитейший поэт эпохи Василий Жуковский приветствовал появление августейшего младенца звучными строфами, полными не придворной льстивости, а искренней надежды:

 
Лета пройдут… Подвижник молодой,
Он полетит в путь опыта и славы.
Да встретит он обильный честью век.
Да славного участник славный будет,
Да на чреде высокой не забудет
Святейшего из званий: человек.
 

Предсказание оказалось пророческим, и немалая заслуга в том принадлежит автору этих прочувствованных строк.

Дело в том, что солдафон и ретроград Николай, взойдя на престол, сделал весьма нетривиальный выбор главного воспитателя для своего старшего сына – пригласил на эту ответственнейшую должность Жуковского, по своим взглядам либерала и гуманиста, что недвусмысленно заявлено в последней строке.

Александр II в юности. Ф. Крюгер

Василий Андреевич составил обстоятельный документ «План учения», согласно которому воспитание наследника предполагалось разделить на три ступени: «нравственный компас», «начало путешествия» и «учение применительное». Первый этап, длящийся до тринадцатилетнего возраста, должен был развить в мальчике добродетели; второй (до восемнадцати лет) – снабдить всесторонними знаниями; третий – научить, как применять эти знания на практике.

В письме к матери маленького Александра наставник излагал идею, которая вряд ли нашла бы поддержку у Николая: «…Страсть к военному ремеслу стеснит его душу; он привыкнет видеть в народе только полк, в Отечестве – казарму». Даже удивительно, что после такого посыла Жуковскому доверили воспитание будущего повелителя военной империи.

Впрочем, Романовы еще с середины восемнадцатого столетия весьма тщательно и разумно готовили наследников престола к предназначенной им высокой миссии, и Александра Николаевича учили очень хорошо.

Историю и словесность ему преподавал сам Жуковский, правоведение – Сперанский. Кроме традиционных французского и немецкого подросток должен был выучить еще и английский, язык главного соперника России, а также польский – как будущий монарх Царства Польского.

Разумеется, через некоторое время император забеспокоился, что воспитание наследника чересчур травоядно, и решительно вмешался в педагогический процесс. «Я заметил, что Александр показывает вообще мало усердия к военным наукам, – сказал отец. – Я буду непреклонен, если замечу в нем нерадивость по этим предметам; он должен быть военный в душе».

Главным воспитателем был назначен генерал П. Ушаков, который успешно выполнил поставленную перед ним задачу привить мальчику любовь к армии. Николай мог быть доволен сыном: тот полюбил «фрунт», мундиры и маневры не меньше, а то и больше, чем мирные науки. В награду («за отличие по службе») царь произвел восемнадцатилетнего юношу в генералы.

Таким образом, в будущем государе неорганично, но весьма удачно для будущего российского самодержца сочетались две очень разные склонности – к «добру» и к «мечу». Обе они Александру пригодятся.

Образование наследника завершилось двумя большими ознакомительными путешествиями.

В 1837 году, сопровождаемый Жуковским, Александр совершил семимесячную поездку по России, добравшись на востоке до Тобольска, а на юге до Крыма. Он посетил почти тридцать губерний (всего их в империи насчитывалось пятьдесят пять).

Гуманистическое воспитание проявилось в том, что цесаревич не отказывался встречаться с политическими ссыльными.

В Вятке он увиделся с Александром Герценом, арестованным и сосланным за участие в университетском кружке. Вот впечатление этого зоркого и умного наблюдателя от беседы с девятнадцатилетним великим князем: «Вид наследника не выражал той узкой строгости, той холодной, беспощадной жестокости, как вид его отца; черты его скорее показывали добродушие и вялость. Ему было около двадцати лет, но он уже начинал толстеть. Несколько слов, которые он сказал мне, были ласковы, без хриплого, отрывистого тона Константина Павловича, без отцовской привычки испугать слушающего до обморока».

Вообще-то можно было написать и что-нибудь более доброе. Именно по ходатайству цесаревича участь Герцена, а также некоторых декабристов была смягчена. Получив от отца известие об этой «милости к несчастным», юный Александр кинулся в объятья Жуковскому. Тот потом называл эту минуту «одною из счастливейших в жизни» – и неудивительно. В этот момент Василий Андреевич должен был понять, что его старания о «нравственном компасе» были не напрасны.

После поездки по родной стране Александр Николаевич должен был посмотреть и на Европу, которую объехал почти всю, не добравшись только до отдаленной Испании, да с политической многозначительностью исключив из маршрута Францию – такова была воля отца, не благоволившего «июльской монархии» Луи-Филиппа.

Свое военное образование наследник завершил уже в зрелом 32-летнем возрасте, когда наведался в самый проблемный регион империи, на Кавказ. Ему хотелось побывать под пулями. Его высочество пощекотал себе нервы – издали понаблюдал за стычкой с горцами. Кавказский наместник Воронцов доложил государю, что «обожаемому нашему наследнику удалось присутствовать хотя в небольшом, но настоящем военном деле». После этого грудь великого князя украсилась орденом святого Георгия, чем Александр потом всю жизнь очень гордился.

По достижении совершеннолетия наследник был введен в Государственный совет, а затем состоял членом множества излюбленных Николаем «комитетов» – от финансового до синодального. Это и было предложенное Жуковским «применительное учение», приобщение к государственным заботам.

Со временем император стал доверять Александру все более важные дела – вплоть до того, что во время отлучек оставлял в столице «временно исполняющим обязанности». И все же, пока властный Николай был жив, сын совершенно находился в тени отца, подавленный его волей, мощью характера и силой личности. Царь казался несокрушимым исполином, его внезапная смерть в тяжелейшее для страны время застала всех врасплох – и больше всего наследника. Он не только боялся грозного родителя, но и очень его любил. Потеря отца стала для Александра страшным ударом.

В отличие от Николая, всецело погруженного в государственные дела, Александр Николаевич жил прежде всего интересами частными. Надо сказать, что Николай вообще был последним из плеяды российских самодержцев, стремившихся прежде всего к величию. Для трех последних царей корона была бременем, «тяжелой шапкой Мономаха», а по-настоящему любили они покой и домашность.

Мария Александровна. Ф. Винтерхаль

У Александра II, привязчивого и чувствительного, эта сторона жизни складывалась непросто. Он рано охладел к жене, Марии Гессен-Дармштадтской, на которой женился очень молодым. Со своим «нравственным компасом» на интрижки не разменивался. Долгие годы у него была постоянная связь с Екатериной Долгорукой, родившей ему троих детей. Когда императрица умерла, Александр узаконил отношения с любимой женщиной, вступив с ней в морганатический брак. Для русского царя это был акт, потребовавший изрядного мужества. Почти все августейшее семейство, включая цесаревича, восприняло этот поступок как афронт, и последние годы жизни Александра были сильно омрачены враждебностью со стороны родственников. Больше всего их возмутило, что царь даже не выдержал положенный срок траура и вдовел только один месяц. Но в это время (1880 год) на Александра вели охоту террористы, и он хотел обеспечить матери своих детей прочное будущее. Как показали дальнейшие события, царь поступил правильно. Времени у него оставалось немного.

Екатерина Долгорукая. К. Маковский

В книге, посвященной политической истории, нет смысла углубляться в подробности интимно-романтической биографии императора, но этот поступок дает ключ к пониманию характера Александра. Многие современники пишут о его мягкости, нерешительности, подверженности чужим влияниям – и это, кажется, справедливо. Но когда речь шла о делах, для императора по-настоящему важных, он не отступался и шел до конца. Мы увидим, как это его качество проявилось в вопросе неизмеримо более важном, чем устройство личного счастья, – в осуществлении великой реформы 1861 года.

Описывая личность самого выдающегося реформатора российской дореволюционной истории, испытываешь некоторое разочарование. Личности как таковой почти не просматривается. Вернее сказать, она совсем не кажется яркой.

Александр был обаятелен и производил на всех чрезвычайно приятное впечатление. Он понравился даже злоязыкому маркизу де Кюстину, видевшему цесаревича в Эмсе: «Выражение его взгляда – доброта… Вид его скромен без робости. Он прежде всего производит впечатление человека превосходно воспитанного. Все движения его полны грации. Он прекраснейший образец государя из всех, когда-либо мною виденных».

Таким этот человек, по-видимому, и был: превосходно воспитанным, мягким, «полным грации» – и только. Правовед Б. Чичерин, близко знавший государя (был одним из учителей цесаревича), пишет: «Добрый по природе, он был мягок в личных отношениях; он, не доверяя себе, не доверял и другим; он скрытничал, лукавил, старался уравновешивать различные направления, держа между ними весы, но делал это так, что каждое парализовалось в своих действиях и не чувствовало под собой твердой почвы». Другая свидетельница, фрейлина Тютчева, признаёт, что государь (которого она очень любила) «страдал недостатком широты и кругозора» и к тому же был «мало просвещен». Никто не поминает глубокий ум, дальновидность, энергию, какие-либо таланты императора. Историки упрекают Александра – справедливо – в том, что он метался из крайности в крайность, уступая давлению то «прогрессистов», то «регрессистов», причем влияние последних в значительной степени объяснялось страхом царя перед революционерами – тогдашние «силовики» уже очень хорошо умели использовать этот инструмент в борьбе за политическое влияние.

В целом возникает ощущение порядочного, но абсолютно ординарного человека, волей судьбы оказавшегося в абсолютно неординарном положении. Получается, что о личных качествах этого выдающегося исторического деятеля как-то особенно нечего рассказать. У него, кажется, даже не было твердых политических воззрений. Вступив на престол, он не имел никакой программы, не был ни либералом, ни консерватором, а лишь попеременно попадал под влияние то либеральных, то консервативных соратников.

Случай Александра II может служить убедительным аргументом в споре о роли личности в истории. Нередко великие государственные преобразователи становятся таковыми не столько из-за своих субъективных достоинств, сколько из-за величия ситуации, в которую помещает их жизнь.

Александр II – это отнюдь не Петр, который затеял грандиозную перестройку по своей собственной воле. На Александра Николаевича величие обрушилось само, не спрашивая. И заслуга царя в том, что он оказался на высоте «вызовов времени» (как сказали бы сегодня), а это было очень, очень непросто. «Не одаренный от природы ни сильным умом, ни крепкой волей, не получив даже воспитания, способного дать ему руководящие нити среди тех шатких условий, в которые он был поставлен, он призван был исполнить одну из труднейших задач, какие могут представиться самодержавному правителю», – так оценивает деятельность императора Б. Чичерин.

Александр II в зрелые годы. Фотография

Огромная реформаторская работа, проделанная в шестидесятые и семидесятые годы, была бы невозможна без сильной, деятельной команды. Уступая отцу по части энергии и силы характера, Александр обладал одним важным – пожалуй, даже главным для правителя качеством. Николай желал сиять в одиночестве, поэтому в основном окружал себя исполнителями, угодниками и посредственностями; Александр же не боялся выдвигать людей более умных и ярких, чем он сам – и не мешал им делать дело.

Давайте посмотрим, что это были за люди.