Текст книги "Кактусы (СИ)"

Автор книги: Болеслава Кираева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

     Маленькое – не значит крошечное пятнышко, в том смысле оно маленькое, что если встать, сдвинув ноги и напрягши ягодицы, то белого ничего не видать, всё мышатина-мышатиной, но стоит изменить позу – и разнообразие в цветах начинает проявляться самым игривым образом. Если при появлении парня «мышки» спешно сдвигали ножки и вытягивались «во фрунт» – особый, девичий фрунт, ниже пояса сугубо, то это многое значило. Довольствуйся светским общением, голубчик. Ни на что больше не замахивайся. А ежели примут фривольную полу, покажут низовую белизну – радуйся и лови момент.

     У юристов, где учились будущие судьи и прокурорши, модны были прилегающие женские жилеты на «молнии» из полупрозрачного пластика, и кроме дыр для головы и рук, имеющие ещё по паре отверстий для менее выступающих частей тела. Прозрачный намёк на непокрываемую обширность и доведение жилетной дырчатой идеи до логической завершённости. Сугрев – он требует хорошего прилегания, почти утюжения слоёв одежды к телу, а откалываешься, рельефишь – вот тебе выход, валяй наружу и грей себя сам. Сама то есть, всё же женского рода: голова, рука, грудь, даже железа молочная.

     – Лучше уж совсем без лифчика ходили бы, чем так вот, с чужими орденами, – сказала, охолонув, одна из женщин – Я однажды видела, как комбинацию покупают. Такая – телесного цвета, без воротника, снизу в обтяг, сверху – посвободнее, чтоб грудь вобрать, и тогда тоже в обтяг будет, но мягкий. Пощупала – плотная довольно, можно и без лифчика. Купальник напоминает без низа.

     – Правда? Да-а, а я думаю – нарочно, что ли, петли у свитера растягивала, чтоб светить сквозь них наготой своей. Теплоты у такого свитера никакой, даром что длинный и с воротником. Курточки-то у нынешних хиленькие, коротенькие. Ну, раз водолазка – другое дело. И всё же зимой без лифчика нехорошо.

     Не про неё, про других. С этим делом у неё всё всегда в порядке. Но как бы на неё не перешли. Как же много здесь цветов! Уже несколько больших бутылей опустело и наполнилось свежей водой на потом, а цветы всё не кончались. Лучше бы вместо одной из них опустел мочевой пузырь. Всё удобрение. Ох! Сами собой скрестились ноги, тело передёрнуло. Отпустило. Заканчиваю полив.

     – Всё вроде, – наконец прозвучала такая долгожданная фраза.

     – А кактусы? – Ну не дают возликовать человеку!

     Про плантацию кактусов стоит сказать особо. Года два назад началась мода на доморощенные препараты из кактусов. Их томили в холодильнике, растирали в порошок, делали кашицу и лечили всё-всё-всё, а также профилактировали. Волной пошли брошюрки о целебных свойствах мексикаков, засуетились фармацевтические фирмы, старушки на базарах. Но вот научной базы подо всем этим бумом явно недоставало. И кафедра решила восполнить этот пробел.

     Зелёных уродцев собирали отовсюду. Покупали на базаре (хотя цены резко подскочили – бум!), тащили из своих квартир, воровали с компьютеров, где они якобы защищали от каких-то там лучей. Никаких горшков не хватило бы, поэтому местные умельцы сколотили низкий, но очень обширный деревянный ящик, выстлали какой-то плёнкой и насыпали землю. Получилась настоящая плантация. Этому филиалу Мексики отвели достойное место – поближе к южному окну, а стоявшие там приборы списали. Всё равно они были старые и ветхие, мода на них, в отличие от кактусов, прошла ещё в советские времена. Похоже, что прошла мода и на саму науку…

     Зелёные посланцы пустыни когда-то стояли строгими солдатскими шеренгами, но сейчас эти ряды расстроились, ровные «столбики» покривились, между ними росла травка. Кто-то, видать, успел попасть на алтарь науки. Очень обширная плантация, как такую поливают?

     – Как тебя зовут? Ага, Ева, полей-ка ты кактусы, да смотри – сверху не брызгай, они от этого дохнут. Под корешок, под корешок лей тихонечко, да понемножку. Смочи землицу малость. А мы пока вниз сходим.

     «Я тоже туда хочу!» – чуть не крикнула бедная девушка. Пока ходила с бутылями, вроде немножко развеялась, а теперь вот мочевой пузырь снова заныл. Она одёрнула свитер.

     – Мы тебя захлопнем, потом постучим – откроешь. – И они ушли. Пустые бутылки из-под раковины мрачно смотрели им вслед.

     Ева переступила с ноги на ногу. Хорошо, что хоть зачёт в кармане. Правда, пока лишь зачётка в кармане преподавателя, но ему, наверное, позвонят, расскажут, как хорошо она полила плантацию, и тогда…

     На всякий случай девушка посмотрела вокруг. Как назло, всё ёмкое было узкогорлым, а всё широкогорлое уступало в ёмкости её пузырю. Ладно, потерплю ещё чуток. Кактусы полить – это ж раз плюнуть, им немного надо. Или раз прыснуть… Нет, над кактусами облегчаться нельзя, раз они уже от простой воды дохнут. Под корешок надо. А как – под корешок?

     Она примерилась. Нет, в дальние края горлышком бутылки не достанешь. Как же местные поливают? Не сказали, а я и не спросила. Больно уж им приспичило сходить «вниз». Догадывайся, девочка, догадывайся, да поскорее.

     Приглядевшись, Ева увидела в середине плантации следы двух ног. Вернее, место как раз под такие следы. Вокруг росли кактусы среднего пошиба, но они как-то клонились по сторонам. На эти площадочки явно становились, поливая.

     Студентка примерилась. Вся вытянувшись, с края она дотянулась горлышком пустой пока бутылки до «следов». Значит, и стоя там, до краёв плантации достану. А поскольку следы практически в центре, то… Поздравляю саму себя с догадливостью!

     Она подтащила и поставила между кактусами несколько полных бутылей, потом сняла сапожки и засучила брючки выше колен. Под ними оказались плотные зимние колготки. Теперь она была словно в очень толстых, сковывающих движения шортах.

     Уже подняла было ногу, чтобы широко шагнуть, но сразу же поняла, что размаха не хватит. «Шорты» не дадут размахнуться. Совсем немножко не дадут, но или лопнут, или нога ткнётся в колючки.

     В замешательстве Ева бросила взгляд в тёмное уже окно, за которым падали снежинки. Дул ветер, и белёсые трассы прочерчивали диагонали. Диагонали!

     Девушка подтащила к буртику табуретку, приставила вплотную, взобралась, придвинулась к самому краю. Пальчики в розовых колготках загнулась, застолбили край. Секундная пауза – и вот уже девичье тело, чуть согнувшись в пояснице, скользит по диагонали, стремясь попасть в заветные следочки.

     И она попала! Под нежными её ступняшками не взорвались мины, знаменующие посадку на колючки. Нет, под подошвами охнула и мягко просела земля. Махи, отчаянные махи руками! Надо же прийти в равновесие, погасить инерцию, чтобы не бросило торс вперёд. Согнулась в пояснице, медленно выпрямилась.

     Загремела, бороздя пол, опрокинутая табуретка. Ева всё ещё балансировала, пытаясь устоять, и звук этот восприняла скорее подсознанием. Но странное дело – он её вовсе не смутил. Порядок же нарушен, табуретка могла расшататься и даже разлететься – обычно такое заставляло сжиматься сердечко девочки Евы, лихорадочно соображать, как оправдаться, а тараторить оправдания пополам с прошением прощения она, надо сказать, умела. Теперь же скрежет по полу бедной мебельки только порадовал – какая она смелая, решительная, находчивая!

     Потом уже, рассказывая своей подружке Кире об этом своём приключении, Ева сообразит: острый страх, сжатое сердце одновременно пыряли и в живот, гнали в туалет. Маленькой девочкой и не успевала туда порой, ревела, мокрея. Теперь же живот её поджат, уговорен не тревожить до конца полива, стало быть, и страх не ко двору. Другие чувства – пожалуйста. И вышло, что чувства эти – хорошие.

     Наклонилась, отводя таз назад, дотянулась до бутылок и начала поливать зелёных жаждунов как учили, строго под корешок, ни капли выше. Насобачилась мигом: взяв полную бутылку, поливала вокруг себя, а когда воды оставалось немножко, брала бутылку за донышко и дотягивалась горлышком до отдалённых мест. Потом вообще не стала отбрасывать пустые бутылки, а разливала полную пополам и тянулась, вертелась, снова тянулась… Чем отдалённее круговая полоса, тем больше её площадь. Геометрия. Первый курс.

     Действительно, раз плюнуть, если знаешь, как. Молчи, пузырь, сейчас пойдём в твою опустошивальню, бутылочки вот только опустошим.

     Пустые, она швыряла их на пол, не нагибаясь, чтобы аккуратно поставить.

     Работа немножко монотонная, хорошо успокаивает. Под неё и медитировать можно. Неожиданно для себя Ева поняла, что поливает зелёные существа с любовью.

     Надо же – заставили, можно сказать, шантажнули зачётом, должна бы работой тяготиться, а то и ненавидеть. Ну, в лучшем случае, сжать губы и орудовать с ничего не выражающим лицом. Стремиться закончить побыстрее. Ну, положим, побыстрее она и сейчас хочет, но какая-то симпатия появилась к дружным этим колючкам, какие-то ласковые слова забурчали под нос. Не о зачёте она думала, а о том, как им, славным, но неподвижным, себя обслужить не могущим, сделать так, чтоб жить хорошо было, весело.

     А может, она по натуре такая – садовница, а вовсе не химик? Может, именно это – её любимое дело, а не переливание из колбы в пробирку? Тогда почему же она не стала поступать в агрономический? Ага, понятно почему: чтобы любимое занятие не стало докучливой обязанностью, чтоб не получать зачёты и «пятёрки» за любовное к делу отношение. Разве без любви она решилась бы встать в центр колючек, додумалась бы до табуретки, рисковать ещё?!

     И ещё один признак увлечённости: мочевой пузырь её не беспокоил. Правда, он обозначал тупой тяжестью свою полноту, но как-то равнодушно: мол, не совсем уж обо мне забывай, закончишь – время не тяни, сходи в туалет. Но не нахальничал, не гнал «до ветру», не колол болью, как бывало. Девушка могла отдаться общению с кактусами самозабвенно.

     А какие причудливые формы! Вот тут, два сросшихся шарика что-то ей напомнили…

     Однажды перед уроком физкультуры стайка девушек ждала преподавателя в спортзале и разминалась у шведской стенки. Предстоял волейбол, и следовало прийти в бикини. Дурочки, они пришли в купальном, не догадывались, как будет трясти тело в прыжках и бросках. А пока судачили, выпендривались друг перед дружкой своей гибкостью, тело припоказывали. Одна легла животом вниз и подняла торс под прямым углом. Не бог весть какая конторсия, но для непрофессионалки неплохо.

     Рассказала, как натренировалась. С детских лет она с одним мальчишечкой вместе водилась, купались летом в речке, а потом ложились загорать. Играли в карты, в «подкидного», лёжа на животе и поднимая торс.

     И вот как-то раз заметила девочка, превращающаяся потихоньку в девушку, что партнёр ей куда-то в грудь не детским взглядом смотрит. Ба, а у неё там растут! Вот оно что!

     Можно было бы сменить позу. Скажем, усесться по-турецки, но промежность открывать – шило на мыло, там волосы бушуют. Да и партнёр, чего доброго, повторит позу, покажет своё плавочное «хозяйство» лицом. Сесть, ножки под себя подвернув? Можно, конечно, но… не принять ли вызов? И она стала учиться выгибать спину, чтобы играть в карты, не ловя пазухой мальчишеский взгляд. Смотри, чувак, на внешние обводы! Так и насобачилась.

     Услышав эту историю, девчонки стали ложиться на ковёр и проверять, кто сколько отогнётся. Груди пластались по полу, и Еве это чем-то напоминало катки бульдозера анфас, а стелющиеся под тяжести чашки – гусеницы. Будто прёт на тебя бульдозер, если пофантазировать, да ещё взгляд хозяйки зверский (она ведь тужится оторваться от пола). Конечно, сверкали блицы мобильников, звучал смех. Ева раскрепостилась, нечасто это с ней бывает. Хорошо-то как было!

     Последняя бутылка, кувыркаясь и подпрыгивая, поскакала по паркету. Ф-фу, всё! Закончила наконец. Можно и по-другому сказать: хорошего понемножку.

     Она распрямилась и несколько секунд постояла, давая отдых спине. Спина немножко ныла, с непривычки, сейчас это нытьё затухало и, уходя, открыло возможность почувствовать одну перемену.

     Как уже говорилось, наша «садовница» перед прыжком в зелёное «озеро» закатала брюки как можно выше, до положения шорт. Бёдра облегались очень плотно, почти что сжимались, но не резко, а по всей поверхности равномерно. Как будто в седле сидела девушка, настолько всё там было твёрдое. Голени, наоборот, наслаждались свободой, их охватывали только колготки. Приятная фактура, не уходящее тепло – в общем, почти что «вторая», незаметная кожа. Тело могло сгибаться и в пояснице, и в коленях.

     Теперь же бёдра и голени выровнялись по ощущениям. Привыкла к давлению? Не похоже. Ева глянула вниз и обмерла.

     Она не увидела собственных ступней!

     Да и голени виднелись далеко не целиком. Нижняя их часть потонула в зелёных рядах, ощерившихся колючками. Кактусы! Кактусы полонили её ноги.

     Но как? Этого же не было, когда она сюда планировала, она бы и не смогла прыгнуть, врезалась бы в эти шипы.

     Места для ног были видны, открыты, рядом кактусы… Да, кактусы рядом как бы отваливались в разные стороны. Разумеется, она же не могла предугадать, что колючие столбики могут шататься туда-сюда.

     И, однако, это произошло.

     Самое интересное – колючесть совсем не чувствовалась. Ну абсолютно! Ощущение было такое, что просто сильно потолстели колготки или же она натянула трико размером меньше своего. Даже приятно немножко…

     Нерастраченный запас сообразительности, скопленный к зачёту, помог снова. Кактусы приняли её ножки за своих! Ведь они никогда не царапают друг друга, даже произрастая в ужасной тесноте. А ножки, голеночки изящные девчоночьи, по форме как раз подходят. Вот только иголок они лишены. И общинные растения, поняв, что их собратья беззащитны, стеной стали вокруг, обороняя от чего бы то ни было. Так дельфины поддерживают на плаву своих раненых или обессиленных собратьев.

     Впрочем, всё можно истолковать иначе. Она полила кактусы любовно, и они ответили ей те же. Ведь любви много не бывает. Через несколько дней снова потребуется полив, и они хотели бы получить его от неё же. Ну, и задержали.

     Если бы они знали, какой им грозил «полив»! Самозабвенная работа закончилась, и живот снова напомнил о себе. Отпали причины, по которым он должен был скромничать и, чуть не лопаясь, молчать. Пора о нём позаботиться!

     И он напомнил. Как будто что-то спящее проснулось за лонной косточкой, в туалет подкатило ну сильно-сильно…

     Что делать? Морщась, Ева попыталась хоть чуть-чуть поднять одну ногу. Глухо. Нога будто приросла к земле. А стоило потянуть её вверх посильнее, как заработали верхние колючки. Они натягивали колготки, грозя порвать, царапали сквозь них кожу. Пока просто поцарапывали, не до крови, но рванись она решительно и… Нет, судьбу лучше не испытывать.

     Но тогда как? Девушка попыталась отогнуть хотя бы один зелёный столбик, но он злобно коготнул её палец.

     – Ой! – И пальчик с капелькой крови сиганул в рот.

     Увы, не обошлось и без капельки иного сорта, вдруг скользнувшей в трусики. Ева отчаянно зажалась. М-м-м… Кажется, отошла. Горький опыт уже был.

     Что делать-то? Скоро должны вернуться женщины. Конечно же, дождаться их! Они наденут толстые резиновые перчатки и отогнут приставал. Счастливые, в туалете, льётся водичка… Ой, лучше не думать про это! Просто подождать немножко. И уговаривать тело: вот-вот, вот сейчас, ну ещё чуть-чуть.

     Капелька, похоже, расплылась в пятнышко и теперь грелась в укромном девичьем месте, высыхая.

     Она стояла, экономя силы, зажимаясь внизу и соображая, хотелось ли ей так страстно ещё когда-либо. Ой, лучше не вспоминать! Ведь если вспомнить не удастся, нахлынет чёрный страх. Страшно остаться без поддержки прецедента.

     В дверь постучали.

     – Скорее! – крикнула Ева, сообразив тут же, что кричит в тёмное окно, и повернулась торсом, насколько могла, не двигая голенями. – Скорее, спасите меня!

     – Это мы, – послышалось из-за двери. Тихо послышалось, но и тишина в комнате стояла мёртвая. – Открой!

     – Спа… – начала было девушка, но тут же похолодела спиной. Они же захлопнули её! Она же должна была им открыть! Чего ключи по туалетам таскать, ключи наверняка где-то здесь, внутри…

     – Ключи не нужны, – словно услышали они её думы. – Просто поверни барабанчик по часовой.

     – Я не могу! – раздался крик. О чёрт, как далека дверь! Как ломит в талии, она же так перекрутилась, что даже попку собственную видит всю. Крепкая попка, хорошая, выпячивается, как мочевой пузырь… Ой, только не об этом!

     Вернулась в исходное положение, лицом к окну. Отдохнула несколько секунд. Женщины забеспокоились.

     – Как тебя там? Ага, Ева. Открывай, Ева, покрути барабан. Что ты там телишься?! Поливаешь, что ли? Открой нам сперва.

     Конечно, здесь же оставались их сумки, шубы, да и вообще за лабораторию они отвечают. Если малознакомый человек остаётся один и не открывает, есть от чего прийти в беспокойство.

     Ева снова крутанулась вокруг своей оси, положив руки на живот, и набрала в грудь воздух.

     Медленно, гораздо медленнее, чем хотелось бы, пришло к женщинам понимание происшедшего. Не всё, правда, но главное они поняли: гостья почему-то не может подойти к двери. Скажем, расшибла ногу и лежит, бедная, страдает. Криком-то тонкости не передашь.

     – Ладно, к коменданту сходим, – прокричали из-за двери. – У него запасные ключи есть. Держись! – И зацокали каблуки.

     Это сколько же ещё минут ждать? И сколько она может выдюжить? Не может, а надо.

     Живот изнутри кольнуло, как иголкой. Ой! Неужели доходит?! И если доходит, не полить ли ей виновников? Брюки хоть и завёрнуты плотно, но спустить их, вроде, можно.

     Нет, нельзя! Плантация-мышеловка примыкала к южному окну – самому для зелени притягательному. Девичья фигурка стояла в центре, то есть метрах в полутора-двух от оконных стёкол. Светили люминесцентные лампы под потолком, оконные стёкла казались чёрными, блеском отражая лампы. Видно в них было мало что: диагональные снежинки, уже раскаивающиеся в своей подсказке, да какие-то неопределённые светлые пятна – не от ламп. Это светились окна корпуса напротив, где тоже, видно, праздновали. Кто-то, может, курит у окна, кто-то просто смотрит. И освещённая девичья фигурка им должна быть хорошо видна. Присесть глубоко нельзя – колко, а из окон напротив этажом-другим выше видимость ещё лучше… Нет, аварийный выпуск исключается. Хотя, может… Может, кактусы именно его и ждут?

     Сколько прошло времени? Она не засекла. К коменданту идти минут… Ой! Ещё одна иголка вонзилась изнутри пузыря, пошаталась, пронзая болью, вроде, вышла. Нет, просто стоять и ждать нельзя. Надо хоть немножко себе помочь. Но как?

     В кармане брючек (залезть, ух, трудно, низ кармана прижат накрученными штанинами) отыскался носовой платок. Был он тонким, батистовым, и от колючек защитить не мог, зато, будучи большим, мог защитить от чужих взглядов. Нужда быстро подсказала способ хоть немного облегчить страдания. Ева обвязала платок вокруг талии, покрывая живот, потом подлезла под него и расстегнула ремень брюк, а потом и гульфик. Что-то там, под платком, с радостью вывалилось на свободу. У-ух, полегчало-то как! Как томился мой бедный резервуарчик, зажатый брюками да ремнём, а сейчас и ещё потерпит. Потерпит-потерпит! Брюки не спадут – плотно навёрнуты на бёдра, как в глубоком седле сижу. Живём!

     Больше всего угнетала неизвестность – смотрят на неё снаружи или нет. Как ей себя держать? Просто глядит девочка в окно задумчиво. Вот если бы она ещё и курила… А может, и не смотрит никто. Тогда можно улыбку не держать, морщиться вволю и ещё кое-что предпринять.

     Если бы только знать точно! А разве нельзя выбрать вариант самой, произвольно? Вот захочу – и выберу! Что никто меня не видит, выберу. Нет, не прямо сейчас. Под платком что-то выпячивается и едва ли не шевелится. Ещё две минуты… нет, ещё вот минутку, и тогда…

     Стук в дверь и голос. Ещё не разобрав слов, Ева похолодела. Раз стучат и кричат, а не открывают, значит…

     – Ева-а! Там пьянка, у коменданта, – орала женщина, приставив ладони к дверной щели. – Мы походим, пособираем ключи. Может, и дядю Васю найдём. Он трезвый и слесарь к тому же. Ты там держись, не падай!

     Она, верно, добавила «духом», но совет был хорош и так. Наша героиня побледнела, и чуть было ей не отказали ноги. Но вокруг не было, за что уцепиться, так что пришлось устоять.

     Теперь уже ожидание грозило затянуться надолго. И мотив, тихонько наигрывавший где-то на задворках девичьего сознания, в наступившей перед будущим рокотом мочепада тишине вдруг стал отчётливо слышен, зазвучал громче, всепоглощающе: «Спасение утопающих (в кактусах) – дело рук самих утопающих». И словно затарахтел ударник по барабанам: «Во что бы то ни стало!» Дзынь! – это литавры.

     Когда затихли рассыпчатые звуки, посреди зелёного ковра стояла уже другая Ева. Все вещи вокруг неё заняли свои исконные места, строго по ранжиру. В этой табели о рангах стеснительности отвелось самое дальнее место. Теперь девушка стремилась вырваться из плена, чтобы не описаться, не из-за позора, а просто потому, что на улице холодно, а ей переодеться не во что.

     Как легко решать проблемы, когда всё стоит на своих местах! Ева выдохнула и очень спокойно, будто стоя у себя дома перед шкафом, размеренными движениями сняла с себя свитер. Маленькая уступка стыдливости: поправила лифчик, улезший было со свитером вверх, подвернула низы, снова он принял на себя массу нежной плоти. Как верх бикини, всё закрыто, всё прилично. Воткнула правую ладошку в пушистый шерстяной рукав, нагнулась и стала отодвигать плотные тела своих «любовников» от левой ноги, просовывая остальную часть свитера между ними и голенью.

     Выбор именно левой ноги был ещё одной крохотной уступкой стыдливости. На две ноги сразу свитера не хватит, придётся освободить сперва одну и выбросить её за буртик. При этом тело развернётся в сторону этой ноги. И лучше развернуться влево, потому что там глухая стена, а платок уже упал и сам пошёл в дело, заткнули и его в одно место.

     Надо было спешить, но приходилось время от времени выпрямляться и отдыхать. Мочевой пузырь пучил живот неимоверно, аж верхний край у пупка оказался. Развести ноги станет ещё одним облегчением. Погоди, миленький, крепенький мой, вот ещё туда и туда, и нога почует себя свободной.

     Наконец голень со всех сторон стала ощущать только тепло знакомой шерстюшки, до сих пор полагавшееся только торсу. Ева подвигала ногой и убедилась, что та ходит легко, её можно выдернуть. Теперь предстояло преодолеть расстояние – на глаз – метра полтора. Оно напугало её тогда, заставило придвинуть табуретку, а сейчас выбора нет, надо раскорячиваться донельзя.

     В школе, на уроках физкультуры, некоторые девочки на бревне садились в «шпагат». Она так не могла, да и не было ясного мотива разрабатывать связки. Не помнила даже, когда в последний раз расставляла ноги, как широко ей это удавалось. Но сейчас все мосты сожжены. Надо!

     Нога взметнулась вверх, чем-то хрустнув, и по широкой дуге опустилась. Пятка стукнула о буртик, обожгла тупой болью, но её с испугу удалось пропихнуть вперёд, к полу. Пузырь устоял, получив ещё свободы, а вот правая нога развернулась, сильно накренилась влево, кактусы обхватили её ещё плотнее, покамест не коля. Будто кто-то шепнул в ухо: «Не уходи!» А вот ещё: «Мы тебя любим!» Как им, бедным, продлить общение со случайно заглянувшей, случайно получившей задание полить девушкой? И есть от чего почуять родню: вон они какие плотные да упругие, чуть не лопаются, водичку, знать, славно запасли, а у меня тоже водички этой в теле хоть залейся, аж твёрдый «кактус» из живота лезет, только худо мне от этого. Хуже даже, чем им – без полива. Так что разные мы с вами, кактусы милые, пустите-ка мою ножку и надейтесь, что снова приду, не забуду шёпот ваш молчаливый.

     Руки балансировали в воздухе. Теперь надо быстро освобождать правую ногу, пока её ещё удаётся выворачивать, пока в неё не впились по-настоящему. И пока «кактус» не ощутился в мочевом пузыре. Ева попыталась наклониться вправо, но лишь активнее заболтала в воздухе руками. Что случилось?

     Она попала в положение, которое допустимо как промежуточное, из которого быстро выходят, но совершенно неустойчивое, если в нём задержаться. Связки ног натянулись донельзя, чуть не звенели, споря по боли с растянутым пузырём. Они ведь не зря ограничивали свободу движений, они предотвращали такие положения, в которых бесполезными оказываются мышцы. А именно это и произошло.

     Девушка вдруг осознала, что мышцы ног ей ничем помочь не могут – ни оттолкнуться, ни свести ноги вместе. Распятые конечности заклинило на связках, руками ухватиться не за что.

     Но бороться надо до конца и надежду не оставлять. Ей помогут! Придут сейчас, а одна нога ещё в плену. Вызволим, а потом и посмотрим, чья возьмёт!

     Но сделать это непросто. Раскоряченные ножки ценой струной звенящих жил позволяли кое-как стоять прямо, но при малейшем наклоне начинали дрожать, грозя телу падением. Можно было балансировать левой рукой, орудуя около ноги правой, но если не удержишься и сорвёшься? Тогда кулачок (и хорошо ещё, если не бочок!) ткнётся – бр-р! – в колючки, тело пронзит острая боль, и кактусы получат свой удобрительный полив через брюки. Нет, так не пойдёт!

     Кулачок надо чем-то защитить, чтобы был шанс. И выбора особого не оставалось. То, что доселе защищало от глаз и обвисания другие части тела, сейчас должно сослужить более важную службу.

     Об окне Ева уже и не думала, окно слилось с тёмной стеной и вместе со стеснительностью ушло на последний план.

     Тоненькие пальчики быстро расстегнули застёжку, и вот уже лифчик в руках. Нет, не стыдливость заставила обладошить грудки – пахнуло холодом. Собственно, холодок обнял тело и после стаскивания свитера, но это было другое тело, гретое шерстью. А тут – самое нежное, без покрытия остающееся разве что при купании.

     Из кулачков торчали выстрелившие вперёд алые соски, а в самих грудках чуялся какой-то напряг. Погрелись, милые? Довольно!

     Она вложила одну чашку в другую, надела на левый кулачок и замотала, как могла, лямками. Теперь можно было не опасаться колючек, мгновенного опустошения, и свободно балансировать рукой.

     Ева и забалансировала. Нагнулась к правой ноге и теперь уже одной рукой стала оттягивать зелёные столбики и просовывать свитер в щели, окружая голень. Странно, о движениях левой руки задумываться не приходилось, рука шастала туда-сюда сама. Вот что значит нет дикого страха упасть! Такой страх парализует сознание, и не хочешь, а брыкнешься.

     Наконец правая нога обложилась свитером, как до неё левая, вот только попробовать не удастся, легко ли вынимается. В крайнем случае, если уж корябнет, прямо здесь и спущу брюки и трусы. Она попробовала подготовиться хоть чуть-чуть заранее, но как тут двинешь брюки хоть на миллиметр, когда ноги так раскорячены? Нет, подготовиться можно разве что морально, ярко представить себе, как быстро она рванёт пояс вниз, лишь только сомкнутся ноги, как слетят трусы, как хлынет… Ой, это лучше не представлять! Не представлять, ой-ой, а то сейчас потечёт.

     Теперь, когда правой ноге ничего почти не мешало, ещё пронзительнее чувствовалась беспомощность заклиненных ног. Никто не шёл её спасать, а между тем в периоды безделья начинал вопить тот, ради чьего спасения всё и затевалось. Брюки были расстёгнуты, и девушка проникла туда ладошкой, прижала в нужном местечке. «А ведь лопну!» – ответил пузырь. – «Отовсюду меня не зажмёшь. А не то заброшу мочу обратно в почки, нехай себе воспаляются. Минуту ещё даю тебе, а потом уж не обессудь!»

     И тут Еве показалось, что в неё выстрелили. Это в глаза бросилась круглая ручка ящика стола, стоявшего неподалёку от плантации. До неё от края был какой-то метр. Эх, Архимед, Архимед, точку опоры ему подавай! Тебя бы, Архимед, в моё положение!

     Теперь уже правая рука вытянулась вбок для балансирования, а левая стала пытаться набросить плечевую лямку на ручку. Какие всё-таки разные верх и низ! Ноги разведёшь чуть шире привычного – и клинит, а руки как широко ни разводи, ни раскидывай – и ничего такого. Разве что вот груди смотрят в разные стороны и… Э-э, да ведь они стоят, не обвисают!

     Но это чувствовалось, а смотреть было некогда. Глаза пожирали желанную ручку, и с третьей-четвёртой попытки импровизированная петля её захлестнула. Ура! Ещё немножко…

     Но теперь, держа левой рукой за вибрирующую лямку, Ева осознала, как хрупок её шанс. Растянутая вещица была призвана противостоять весу хоть и важных для девушки органов, но по массе своей весьма невеликих. Да и не весь вес бюста ложился на материю, сейчас, к примеру, и вообще бы ничего не легло. Выдержит ли эластан вес фактически всей хозяйки? Или хоть половины… или какая там часть веса работает, когда из болота тянут бегемота?

     Ева вдруг припомнила, как она снимала липучие наклейки с книжек. Если подковырнуть ноготком и тянуть медленно-медленно, миллиметр за пять секунд, то всё снимается. Если же поспешить – трещит бумага и остаёшься с уголком между пальцами. А как тут? Тянуть медленно или дёрнуть быстро, пусть порвать, но успеть выскочить?

     Курс материаловедения был у нашей студентки впереди.

     Чуть-чуть поколебавшись, она решила тянуть медленно и прислушиваться-причувствоваться ко всему, что будет происходить. Как-то должен себя обозначить предел растяжения, и если до этого она не вызволится, остаётся использовать единственный, хоть и мизерный, шанс – лихо рвануть, одновременно как-нибудь оттолкнувшись ногой.

     Она начала медленно тянуть, отводя руку к себе и назад.

     Сначала стали растягиваться лямки, и как-то некстати вспомнилось, как в раннем своём девичестве укорачивала она поперечную планку. Мама почему-то покупала ей свободные бюстгальтеры, поощрявшие плоть к своему заполнению, а ведь девочке-подростку это так непривычно и стыдновато даже. И вот брала ножницы с иголкой и укорачивала. Дышать становилось труднее, сосочки вминались, зато на душе было легко – лишнего не вырастет.

     Кира говорила ей:

     – Но ведь когда ты хорошо поешь или надуешься чаем, живот у тебя выпячивается, но ты его не стыдишься, верно? Все понимают, что дело житейское, голодные позавидуют даже. Иногда рельефный животик девушку даже украшает, а осиная талия – портит. Или вот грудная клетка. Когда гимнастка-конторсионистка скручивает на знай как позвоночник, вся в клубок, живот обтягивается, нижние рёбра выпячиваются и грудная клетка смотрится как нечто неоправданно жёсткое и чужеродное, мешающее своей части позвоночника гнуться по-змеиному. А в обычном положении грудь и живот дружат, вместе хорошо смотрятся. Чего же тут стесняться, стыдиться?