Текст книги "Вот так опоздал! (СИ)"

Автор книги: Болеслава Кираева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Кираева Болеслава Варфоломеевна
Вот так опоздал!

У вас в вузе за опоздания «греют»? У нас ещё как! Правда, это от препода зависит. Бывают такие субъекты, что на твои поздняки нулём, зато потом на экзамене спрашивают всё подряд. Ему говоришь открытым текстом – опоздал, опоздал я на ту вашу лекцию, ну, или семинар, и не застал словоговорения на эту тему. Чего же с меня требовать? А он отметку норовит снизить. Это же как человека с алиби всё равно в тюрьму посадить – не был, не участвовал, но должен был быть и потому виноват...

А вот я рассуждал в таких случаях логично: раз тема мне незнакома, значит, я на неё опоздал. Хотя провальных билетов почему-то намного больше, чем опозданий.

Другие же преподы сурово ругают за поздняки, заставляют отчитываться, "стучат" в деканат, муштруют, зато в билетах на экзаменах таких придирчивых лекторов я ни разу не видел незнакомых вопросов-сюрпризов. Всё-таки есть что-то в дисциплинирующей строгости, хотя, когда тебя ругают, об этом не думаешь.

А бывают ещё опоздания, приводящие к непредсказуемым последствиям. Раз я повёл себя не так, как от меня ожидали, то и узнать могу, что мне не предназначалось. Да вот хотя бы такой случай, о котором и расскажу сейчас.

"Припух" я в тот день славно. Не столько по времени, сколько потому что лектор вредный и аудитория неудачная. В иные вход сзади, и можно незаметно воссоединиться с однокурсниками. А эта – крутоярусная, входишь в дверь – будто в тоннель попал, со снижающимися по ходу стенками, и выходишь ты по нему аккурат к лекторскому столу. Кафедра, ну, конторка, сбоку, и если лектор стоит за ней, его становится видно, только когда подойдёшь, и удирать поздно.

Тут уж любой рявкнет, чтоб всему курсу примера дурного не подавал ты.

К счастью, по народной примете, в крутоярусных аудиториях всегда есть вторая дверь, через лестничный пролёт от главной, ведущая на верхнюю галерею. Оттуда можно незаметно влиться в верхние ряды. Через ту дверь и преподы входят-выходят, когда идёт учёный совет или ещё какое важное собрание. Сам видел.

К сожалению, дверь эта не всегда бывает отпертой. Об этом все опоздуны знают. Верно, вахтёру утром неохота туда подыматься и отмыкать замок. Только после больших пожаров, как вот в "Хромой лошади", спохватываются, и все запасные двери пару недель стоят настежь – на случай проверки, не пожара. Ещё неделю-другую они просто прикрыты, ну, а потом всё возвращается на круги своя. До следующего пожара. Хорошо, если "пожара где-то".

В тот раз верхняя дверь оказалась как раз запертой. Но у вахтёра не спросишь заранее. Пришлось своими ногами топать пролёт, торкаться, чертыхаться, затем спускаться и канючить ключ.

Конечно, лучше, когда опаздываем толпой. В плане ключа лучше. А вот для незаметного заднего рассасывания это, наоборот, хуже. Но в тот раз я был в гордом одиночестве. Гордом, но неудачном.

Опытные опоздуны обычно знают вахтёров по имени-отчеству. Это сильно помогает. С вахтёрами надо дружить, раз уж не дружишь с часами. Они иногда и ключ доверят, с тем, чтобы после лекции вернул, оставив дверь отомкнутой.

Но в тот раз всё вышло не столь гладко. Старый недобрый вахтёр принялся ворчать, пришлось его уговаривать. Мелькнула даже мысль, что где-то произошла крупная кража, и вот двери по всей стране принялись запирать. Забавно: пожары отпирают двери, кражи – запирают. А если то и другое случится одновременно?

В конце концов, вахтёр согласился меня в ту дверь впустить – и сразу же запереть. Из его ворчания, покуда мы тащились вверх, я понял, что вчера после обеда ключ куда-то пропадал и нашёлся только рано утром, в пересменку. Ну, это их, вахтёров, проблемы. Если они не могут уследить за ключами, то почему должны страдать не укладывающиеся в график студенты? Лектор почему должен страдать, если перед ним во время лекции будут мелькать опоздуны, отвлекающие всю аудиторию?

Психологически очень неприятно, когда за тобой запирают дверь снаружи. Будто в тюремную камеру ввели. Уже не выйдешь ни фига. Если, чуток отойдя от спешки, почуешь малую нужду, то терпи до конца пары. Опять же, может не оказаться свободных мест с краю, куда можно подсесть незаметненько. Вообще, неприятно не иметь за плечами пути к отходу. Пожары ведь случаются не только не у нас...

Я, правда, ни одного пока не видел. Зато не могу без смеха вспоминать, как однажды весной в окна такой же вот крутоярусной аудитории потянуло дымом. Вероятно, жгли павшие листья, судя по запаху. Так студенты стали организованно эвакуироваться через заднюю дверь. Настолько согласованно и организованно, тихо-незаметно, что лектор не сразу понял, что происходит, почему аудитория как бы "проседает", пустеют верхние ряды. Осталось ряда, наверное, два, и те редкие. Огнеупорные студы там сидели, однако. Утирали слезящиеся глаза, кашляли, чихали, но не уходили без приказа.

Конечно, дым от сухих листьев спутать с типично пожарным трудно. С другой стороны, что мешает поджигателям принести несколько охапок сухих листьев в поджигаемое здание, чтобы жертвы не сразу поняли, что пожар настоящий? Ничто не мешает. Значит, будем эвакуироваться и при жжёно-лиственном запахе дыма!

Теперь надо немного рассказать о внутреннем устройстве аудитории, если кто не знает. Это простая аудитория выглядит обычной комнатой: плоский пол, столы-стулья, конторка и стол для лектора, доска. Крутоярусная же устроена посложнее, хотя студенты так привыкли, что и обрисовать не могут. Мне тоже придётся напрячься.

Значит, так: "лекторская" половина почти такая же, но пошире: доска, стол (но демонстрационный, а не конторский), конторка, плоский пол, назовём его нижней площадкой. Вместо столов – длинные ряды общих парт, круто поднимающиеся вверх, так что ступни вышесидящего находятся на уровне середины спины, а то и шеи нижесидящего. Ряды загибающиеся, овальные и разделены надвое. Посередине снизу тоннельный проход от двери, сверху – центральный балкон и проход к оному, там когда-то киноаппарат ставили. С боков от рядов идут лестницы с большими ступенями, похожие на поставленные друг на друга деревянные коробки. По ним можно подняться на любой ряд, а также выйти на верхнюю площадку, "верхушку". На одном уровне с ней по бокам идут внутренние проходы по всей длине стен, так что вместе с "верхушкой" получается такая подковообразная галерея.

Дверь, в которую меня впустил несговорчивый вахтёр, ведёт именно на верхнюю площадку. Но лектор меня не увидел. Дело в том, что ярусы не кончаются на уровне "верхушки", а уходят под потолок ещё на три-четыре ряда. За последним из них была своя, верхняя "верхушка", а всё вместе отгорожено деревянным заборчиком, сильно напоминающей стену, да такую, что не ухватишься, даже подпрыгнув. Никому из наших, во всяком случае, это не удавалось. Из-за этой внутренней стенки верхняя площадка напоминала узкий коридорчик, и увидеть её лектор не мог, разве что чуть-чуть в центре, где был проход-спуск в центральный балкон.

Через это опасное место я быстро прошёл, согнувшись, чтобы не заметили. Правая сторона, куда я стремился, больше удалена от лекторской конторки, меньше шанс, что засекут.

Вверх, на "подпотолочные" ряды, вела уже не деревянно-ящичная лестница, а типа корабельного трапа, поуже и помельче ступеньками, с хорошими перилами. Верхнюю "верхушку" мы в шутку называли "капитанским мостиком", но садились на те подпотолочные ряды крайне редко. Почему-то это бесило всех лекторов, увидит студента под потолком – непременно "приземлит". Некоторые объясняли: не орать же мне до самого потолка, люстры раскачивать.

Из-за перил верхушечной лесенки, вернее, между лакированных кеглеобразных стоек балюстрады, было удобно выглядывать, высматривать свободные места в рядах и момент, когда лектор отвернётся к доске, чтобы прошмыгнуть. Именно это я и принялся делать. Не очень приятно для самолюбия, пугливость такую проявлять, зато практично очень.

Девчонки нас, парней, бывало, подначивали: чего вы там прячетесь и поодиночке на свободные места проскакиваете? Будто сами не так же делают! Да, мы – мужчины, нам пристала смелость, но ведь даже идущий с рогатиной на медведя, со шпажонкой на могучего быка имеет тот или иной шанс победить, потому и рискует. А какие шансы у студа в словесной перепалке с преподавателем? Не хотят понимать этого подружки наши, сами-то вьются вокруг преподов. А то и льнут к ним...

Я согнулся, удобно устроил подбородок на нижнем крае перил и стал наблюдать.

В голове всплыл совет бывалых: отвернётся лектор к доске – сразу же спускайся по лестнице на цыпочках, не шуми, а если он обернётся, а ты ещё не дотрюхал, мигом садись прямо на лестницу. Главное, чтобы никто стоящим в глаза не бросался. При очередных отворотах лекторского корпуса "походишь" попой по ступеням, так и доберёшься до нужного ряда.

Ну, это кто в обтёртых джинсах. Чистые брюки пачкать мало охотников. А обшарпывать – и того меньше. Зато уж точно глаза лектору мозолить не будешь.

Не знаю, что побудило меня поднять голову. Наверное, утомился видом лектора, который всё говорил и говорил, упорно не желая отворачиваться к доске. Надо же рассеянно позыркать вокруг, дать глазам передохнуть. А может, какой звук сверху донёсся, слабый шорох или люстра цыкнула. Они у нас цыкают и щёлкают, мигают порой.

Поднял, в общем, голову и остолбенел. На "капитанском мостике" виднелась чья-то голова, причём на полу. Голова лежащего с краю человека.

Добровольно, как вы понимаете, там никто не уляжется. Всё же завалено обломками мебели (стульев, в основном), чудовищно пыльно и просто грязно. Я понимаю – на корточках там можно посидеть, то да сё, но – лежать? И лежать подозрительно неподвижно, с рассыпавшимися волосами (женщина явно) и уставленным в потолок носом...

Без сознания? Или... да нет, бред какой-то. Чтобы здесь текла жизнь, громыхал голос лектора, студенты шуршали конспектами и обёртками от еды, перешёптывались, слушали наушники, игрались с сотовыми, планшетами – а над ними лежал холодный труп? Помотал головой. Ещё раз. Ещё, да. Присел – потому что от растерянности и желания разглядеть получше аж встал. Нет, голова не пропадает. Факт железный. Что делать?

Желание сделать вид, что ничего не случилось, я подавил в зародыше. Не из слабовольных я. Человека ещё, может, можно спасти, а если я сдрейфлю и спраздную труса... не прощу себе.

Прервать лекцию? Предлог суперуважительный, никто не осудит. Если всё подтвердится, конечно. Я ведь не знаю, что там с ней, с девицей этой. Все ведь повскакивают, полезут скопом, чтобы позырить, помощь вряд ли окажут, разве что на помощь позовут. А у неё, может, юбка завернулась или декольте присползло. Если здесь криминал, то следы потопчут. И потом, всё это может оказаться просто шуткой. Вдруг это голова от манекена и на неё, как на живца, ловят любителей прокрадываться через верхнюю дверь?

Надо вперёд разобраться самому, а потом уж бухать в колокола. Посмотреть, что там случилось. Это со всех сторон правильно будет.

Только вот ведь какая закавыка. Надо взобраться на несколько рядов по узкой и при быстром подъёме – скрипучей лестнице, к тому же спиной к лектору. Быстро не взлетишь – заскрипит под тобой, и не сядешь на ступеньку, если что. Да если и сядешь, тебя засекут. В общем, нужно секунд десять-пятнадцать, чтобы лектор гарантированно от доски не отворачивался. А как его вычислить, этот десяток секунд?

Догадавшись, я принял единственно верное решение. На время забыл о голове наверху, волевым усилием отвлёкся, хотя очень хотелось понаблюдать, движется ли там что, есть ли признаки жизни. Всё внимание направил на лектора, на учебный материал. Конспект вести не с руки было, да это и не нужно, впитывал памятью. Вживался в материал, пытаясь предугадывать будущее – слова, обороты, целые фразы. И формулы, формулы, что на доске пишутся. Так вжился, такое испытал удовольствие от интеллектуального труда-сопереживания, что немножко даже обидно стало, когда угадал, что пойдёт сейчас писаться длинная формула, дающая мне паузу для подъёма наверх.

Стук мела по доске, молчание лектора – всё подтверждало мою правоту, когда, затаив дыхание, я крался по "трапу".

Шаг в сторону, резкий присед – и я под защитой спинок сидений верхнего ряда. Взгляд на голову, вернее, на всё, что венчает голова. И тут я чуть не свалился с корточек, руками вынужден был опереться о пол, чтоб на нём не растянуться. Голова пошла кругом.

Девушка лежала совершенно обнажённая!

Хотя нет, маленькие жёлтые трусики на ней всё же были. Зато руки связаны в запястьях, ноги – в лодыжках, а из уголков рта запрокинутой головы выходили какие-то полоски. Я был в меру "испорчен", чтобы понять, что там у неё кляп, хотя и не очень крупный.

Пересиливая желание рассмотреть тело, встал на четвереньки и приблизил ухо к голове. Дышит? Да, дышит, вроде. Надо оказать помощь. Раз дышит, то криминалисты на меня не обидятся, что не оставил всё в таком же точно положении, как и обнаружил.

Надо бы ещё послушать сердце, но... боязно. Я посмотрел в ту сторону. Бюста никакого. Крупные женские соски, и всё, пожалуй. Не впалая грудь, и на том спасибо.

Да, забыл сказать, что девушка мне незнакомая. Но вполне мог видеть в корпусе мельком, не знакомясь. Надо вспомнить всех безгрудых...

Логично рассуждая, первым делом надо вытащить кляп. Я потянулся, да и отдёрнул руку. Потом кляп, потом.

Почему? Ну, быстрее понять, чем объяснить. Во-первых, жертва, хоть и с трудом, но дышит, может и ещё несколько минут так подышать. Во-вторых, от вынимания кляпа она может очнуться, подозреваю, что всю ночь спала, пора уже. Проснувшись, ощутить себя связанной – ужасно. Тем более, над тобой мужское лицо, а ты в таком виде. Ни руками не закрыться, ни отвернуться – кошмар! Ещё, чего доброго, решит спросонья, что это я её связал, а то и закричит. И в-честных третьих, развязывая, я хотел осмотреть её тело, не будя. Не столько из эротических побуждений, сколько чтобы понять, что же с девчонкой произошло. По Шерлок-Холмсовски (или Холмски?). От этого зависит, что ей говорить, когда вытащу-таки кляп, и она откроет глаза.

Распутываю узлы на запястьях. Надо отдать злодею должное – ничего не пережал, навинтил много слабоватых витков, а то и не уснёшь. И не посинело ничего, неудобство только. Интересно, я бы так смог заснуть?

Очень осторожно развязываю, трепетно рук её касаюсь, не потревожить чтоб. Кулачки ещё сжаты, во сне, должно быть, посжимала.

Выпростав, верёвку убираю, а руки аккуратно кладу вдоль туловища, чтоб не свалились с тела, не стукнули, не разбудили. И лектору тишина обеспечена. Безвольные ручонки, однако.

Перехожу к ногам. Скольжу взглядом вдоль тела и делаю открытие: оказывается, трусы (еле-еле "киску" прикрыть) вовсе не жёлтые, а... э-э... бывшие белые, пожелтевшие и заскорузлые от мочи. Описалась девка и, судя по сухости, давно уже, может, в начале ночи. Совсем её расслабило, развезло, вон, и под телом виднеется жёлтое. Даже, кажется, в середине лужица чуть-чуть не высохла...

Хотя, может, она не вытерпела, бодрствуя, а заснула уже потом, потому что ничего иного и не оставалось. Взрослая девушка вряд ли описается, не проснувшись. Если, конечно, своим сном спит.

Начинаю распутывать верёвки на лодыжках. Тоже слабо, без пережима, но сама не высвободишься. Руки трудятся, а глаза вокруг шарят, надо же понять, что к чему.

Вообще, здесь, где она лежит, пыли мало, и обломки мебели распиханы по сторонам и углам, словно кто место освобождал – причём, больше, чем уложить одного человека. А вон там... да, блеснула этикетка. Отложив верёвку (пару витков оставалось ещё), осторожно, двумя пальцами достаю из-под обломков жестяную банку. "Jaguar". Спиртной коктейль для молодёжи. В уголке виднеется ещё несколько таких баночек.

Нюхаю, болтаю. Страшная штука, эти молодёжные коктейли. Вызывают привыкание, подавляют волю. Преподы запрещают их пить, стращают последствиями. А "плоду" только и надо, чтоб его запретили, тогда он и горький начинает сладким казаться, пальцем о палец для этого не ударив.

Если она оппилась вот этим, то всё понятно – кроме верёвок и кляпа. Кто-то воспользовался случаем... или организовал оный?

Всё, ноги свободны. Кладу их рядышком осторожненько. По-хорошему, растереть бы надо, ну да это она сама, когда проснётся. Или очнётся.

Ясности пока нет. Ещё раз оглядываю тело, нюхаю – то есть пытаюсь понюхать лужицу, сунув нос между ножек. Обнюхиваю и трусики – из криминалистических соображений. Да, запах у мочи скверный, "ягуар" этот явно прошёл через тело. Впрочем, по женской моче я не специалист.

Моё внимание привлекают руки, сжатые в кулачки. Лёгкими поглаживаниями размыкаю. Ага, в правом что-то есть. Зажато что-то, как у Агаты Кристи в "Смерти на Ниле". Там был обрывок крупной купюры, у меня улов поскромнее – обрывок, уголок плотной бумажки с красным сердечком на одной стороне и "рубашкой" на другой. Обрывок игральной карты.

Что-то начинает проясняться. Постойте-постойте, что там вахтёр говорил о пропадавшем вчера ключе? Да, и это ложится в версию. Ключи похищают...

Да, но это уже говорилось об экономистах! То есть студентов с экономического. Да-да, теперь вспоминаю про тот разговор, что слушал тогда вполуха, как байку студенческую весёлую, которая не обязана быть правдой. Кто же балакал тогда, Колян или Вован? Ладно, теперь уже неважно.

Припоминаю содержание. Примерно так: студентки с экономического играют в игру "женская рулетка". Забираются в укромные уголки, иногда даже ключи с вахты лямзят, и режутся в карты на раздевание. Всё по добровольному согласию, а чтобы легче было справляться со стыдливостью, попивают этот самый "ягуар", пуская банку по кругу. По хлебку-глотку, и вот уже легко и просто что-то с себя снять – или с подружки, никаких волнений, сомнений... За порядком в компашке подпитых девиц следят один-два верных парня, они же помогают соблюдать правила игры. Может, кто не ту карту бросит или "молнию" на джинсах не расстегнёт, так ей помогут. А кто заартачится раздеваться – помогут ещё как. Другие бы послушно раздевались, выиграй ты у них, да во многих случаях и делали так в действительности, ты-то чем лучше?

Сперва давали хлебнуть ещё "ягуара", а если не помогало, тогда мягко применяли уже силу.

Игра шла до полного раздёва одной из участниц. В обычных ситуациях – до белья с босоножками, в экстремальных – догола и добоса. Верные арбитры относились к этому хладнокровно, но ежели кто вдруг осознает, что лишается единственной защиты на теле, и заартачится – помогали соблюсти правила.

Проигравшую оставляли и запирали в комнате. Обычно её уже клонило в сон, как и остальных, но тех развозили по домам те же арбитры. Ключ возвращали на вахту, всё шито-крыто.

Но перед разъездом, втайне от жертвы, метали кости – это и была "рулетка". Если выпадало везение, пакет с одеждой клали рядом со спящей, невезение – прятали в этой комнате, чтоб поискать пришлось, и долго. Были и промежуточные случаи, тогда прятали поближе. Ну, а если договорятся все вместе заранее о жёстком экстриме – тогда при неудачном жребии уносили трофеи совсем, выпутывайся сама, как знаешь. Но подруг не закладывай, коли засыплешься с наготой. Тем более, у всех – алиби.

Я и забыл совсем про ту байку, трепотня всё это, а сейчас вот сложились воедино Jaguar, обрывок карты, пропадавший ключ, и, конечно, само нагое связанное тело. И всё вспомнилось!

Погодь-погодь, там ещё были незнакомые девки. Да-да, припоминаю. И у одной из них... ну да, такого же окраса волосы, и даже носик, кажется, узнаю, и глазки, хоть и закрыты они сейчас. Но у той был вполне приличный бюст, я ещё подумал, не ухлестнуть ли. А у этой...

Что же, получается, переняли мы у экономистов забаву? С некоторыми добавками, конечно.

Ещё раз осматриваю спящую. Остаётся вынуть кляп, а потом... Меня вдруг охватило острое чувство жалости к этой бедняжке, которой так не повезло.

Не поверите – но как к сестре, правда. Я понял вдруг, что именно верующие вкладывают в слова «братья и сёстры».

Как же тебя угораздило так, сестричка! Мне вдруг стали являться варианты прошлого, происходившего здесь ночью.

– Ну, всё, ты проиграла. Спокойной ночи!

– Девочки, не уходите, умоляю! Девочки, миленькие, давайте ещё разок сыграем, ну, последний самый разок. А?

– Хм... – с таким пренебрежением. – А на что же с тобой теперь играть?

– Ну, на... – титаническое моральное усилие, – на лифчик.

– Э-э, нет! Уговор дороже денег, а уговаривались играть до белья. Не пойдёт.

– Девочки... – она тяжело дышит. Признаваться страшно, но ещё страшней оставаться тут до утра, в таком виде. Она и не подозревала, насколько страшно, даже "ягуар" не помогает. Она делает большой глоток. Ладно, всё равно узнают, рано или поздно. – А это у меня не бельё.

– А что же тогда?

– Ну... – ещё не поздно сказать, что пошутила, ещё не перейдён Рубикон. Но страшно неуютно в этом. Ещё бы хоть трусы были, как от хорошего бикини, может, и смирились бы, так нет, взяла крошечные слипы, весь живот наружу, и ягодицы почти открыты. А-а, была-не была! – Это у меня украшение.

– Как?

– Ну, грудь у меня маленькая, лифчик и не нужен. Дома хожу в майке на голое тело, правда. Вот, посмотрите, какой он... – поспешно снимает, отдаёт, сцепляет руки за спиной, чтоб не поддаться соблазну прикрыться.

Игроки рассматривают бюстгальтер.

– Поролон, что ли?

– Внутри поролон, а по краям силикон в пластиковой оболочке. И подрагивает, как настоящие сиськи, и пальцем проведёшь – не отличишь. Вы же знаете, как мальчики к безгрудым относятся.

– Ну-ка, надень обратно, а мы пощупаем.

Безропотно подчиняется.

– Ишь ты, и правда!

– Ну, так как, девочки? Сыграем ещё?

– Что ж, раз украшение... Только так больше его не надевай! Хватит, покрутила фальшивыми титьками перед парнями нашими. Поняла?

– Поня-ала-а... – уныло. – Сдавайте карты, девочки.

Но и "украшение" не помогло. Улетело, как и не бывало.

Но, может, играли на "догола"? Тогда всё могло происходить примерно вот так.

– Можно, я не буду его снимать? Может, отыграю ещё. А проиграю снова, так всё вместе и сниму.

– Ишь ты, какая деловая! Мы снимали, когда проигрывали, давай и ты теперь. Или помочь, а?

– Не надо, я сама... Ну, вот, – обречённо.

– Эй, девки, зырьте, что у неё там! Всех обманывала, третий размер у неё, видите ли. Вот и кончила верёвочка виться. Так всегда. Ну, погоди только!

– Девочки, я больше ни в жисть не одену, только помогите мне, а! Верните... одолжите одежду. Мне в туалет очень нужно. На десять, нет, на пять минут. Только туда и обратно. Вернусь, вот честное женское, что вернусь. Мне ж отыграться ещё надо. Вы ведь сами не раз терпели, знаете, как это.

– Поищи дур! Оденешься, и только тебя и видели. Потом и не вспомнишь, мол, не ходила, не играла, не проигрывала, какие карты?! Сделаешь невинные глазки – разве такая порядочная девочка может быть знакома с картами? Знаем-знаем, у экономистов так уже было.

– Да вы посмотрите на живот, пощупайте пузырь. Хочется же! Ой-ой, не так сильно!

– Хм, и вправду... Ну и что, может, ты нарочно напилась, чтоб иметь повод улизнуть. Не довод.

– Ну, дайте хоть вниз спуститься, найду какую коробку, поссу и вернусь.

– Хитрая какая! Спустится она... У экономиков уже было такое: выпрыгнула внизу в окно и стала звать на помощь, помогите, раздевают! Учёные уже. Не пустим!

– Но не могу же я тут, при вас...

– И не надо. Продолжаем игру. Раньше сядешь – раньше выйдешь. Отыграешь лифчик и шортики, тогда и иди себе в свой туалет, ладно уж. Но мы тебя проводим, чтобы планы по дороге не изменились.

– Да не могу я играть, руки дрожат, карты в голову не идут. Проиграю ведь на хрен, а это несправедливо.

– И в самом деле... Ну что ж, тогда закончим на этом игру, отменим экстрим по ходу дела. Раз не выдерживает она до наготы полной.

– Так дадите пописать?

– Нет уж, раз продула, так уж проиграла. Спокойной ночи, а мы пошли.

– Но я уже не могу терпеть! И я не проигрывала вчистую.

– Раз отказываешься от игры, значит, проиграла. Вот баночка из-под "Ягуара", отлей в неё. Попадёшь в копеечную дырочку?

Отчаявшись, бедняжка попыталась схватить свою одежду, лежавшую, как на грех, на виду, но не тут-то было.

– Держи её, девки! Ах ты, сука-падла, вон чего захотела. Вяжи её, ребята!

У "арбитров" на этот случай всё готово. Им ведь тоже не поздоровится, выплыви правда наружу.

– Помогите-е! А-а!

– Кляп, кляп давай. Вот так, вот так... Уй-юй-юй, укусила, стерва. Забей ей поглубже, Серый! – Лижет руку. – Только до рвоты не доводи, "ягуар" не расплёскивай, чтоб помучила её тошнота.

Тело извивается, ёкает горлом.

– М-м-м, у-у-у, пи-пи, м-м-м... – И – тишина...

– Ничего, полежишь тут ночку, одумаешься. Не лупи её, Серый, а то ещё при нас опростается. Это и нам вонюче, и ей облегчение слишком быстрое. Пускай изнеможет в борьбе с собой. Девчата, а вы чего ждёте? Надевайте, что сняли. Кто у нас возвращает ключ?

А могло быть и так.

– Проиграла? Снимай трусы!

– Девочки, может, махнёмся, а? Трусы оставляете, но связываете меня по рукам и ногам.

– Как, девки? Это же так прикольно – пролежать тут ночь связанной... Я бы согласилась.

– Нет, ещё давайте кляп всадим. Трусы – это последний рубеж, это дорогого стоит, тем более, при такой груди. Открой рот!

– Погодите, я...

– Вставляй, Серый! Нечего рассусоливать. Вот так, соси теперь. Нет, торг кончился, никаких "погодите".

– М-м-м, у-у-у...

Как же она теперь попросится пи-пи? Эх, сглупила. Потянулась рукой ко рту, а руку перехватили и вяжут. Ножкой взбрыкнула – не помогло. Они считают, что я сопротивляюсь связыванию, а мне всего-то нужно, чтоб договориться о туалете. Не протерплю ведь всю ночь, ужас! И сменки нет.

Вот ещё вариант.

– Девочки, я боюсь играть на лифчик. До этого как на пляже было, будто в бикини мы сидим в тенёчке и в карты играем. А теперь боюсь.

– Договаривались же догола!

– Ну да... но теперь страшновато. Может, как-то переиначим, а?

– Ребята, вы трезвые, сообразите, как переиначить.

– Хм... Сколько в той банке "ягуара"? Половинка, ага. Вот пусть её допьёт, и если проиграет, то лифчик оставляем и играем на трусы. Снова продует – лифчик сымай, а трусы, ладно уж, оставим.

– Но здесь много! Крепкий он, "Ягуар".

– А трусы проигранные оставить – не много? Ну, не хочешь, как хочешь.

– Ладно, давайте. Буль-буль-буль... Э-э, э-э...

– Да ты не рвись, а допивай, допивай.

– Я не нарочно. Буль-буль... Ой, девочки, плохо мне что-то.

– Дайте ей запить. Посиди, оклемайся, мы обождём.

– Ой, нет, давайте играть, а то меня с ног валит. Голова кружится что-то. Это вот какая карта?

И ещё я представил, как она, уже лёжа связанной и закляпленной, терпела. Чувствует, что вот-вот забудется тяжёлым сном, и сопротивляется, по врождённой девичьей чистоплотности. Сжимает кулачки, напрягается всем телом. Ужасается, когда кажется, что всё, радовалась, воспряла духом, когда находились силы ещё терпеть. И снова отчаивалась. "Ягуар" – он жгучий, пойло то ещё. От просто чая так пузырь не схватит.

Но, может, она уснула легко, а обмочилась уже во сне, не чуя себя? Но тогда бы выспалась уже. Значит, или опилась "ягуаром", или терпела чуть не полночи, истратила последние силы и, сдавшись и излившись, успокоилась. Заснула, вспоминая свои младенческие годы и мокрые пелёнки.

А может, и после непоправимого ещё треть ночи переживала, девушка же. Ругала себя, что напросилась на связывание. "Ягуар" "ягуаром", раздеваться помогает, усиливает надежды на выигрыш, а вот когда проигрыш очевиден, даже этот спиртной напиток с сомнительными добавками успокоения не даёт полного.

Замечтавшись, завоображавшись, я пропустил момент, когда девушка открыла глаза. Вдруг смотрю – моргает на меня. Сонное одурение сменяется удивлением, изумлением. Сейчас голова начнёт двигаться, она всё увидит... Правильно я всё-таки кляп оставил на потом.

И ещё, по глазам я вспомнил – это та самая девушка с пышным "бюстом".

Обеими руками пригвождаю её плечи к полу, прижимаю губы к уху и шепчу:

– Родная, умоляю, не бойся и не кричи, там лекция. Кляп сейчас выну, только молчи, тихо, себе не вреди. Паниковать не надо, что-нибудь придумаем, только не испорть всё дело. Лады? Поверни голову, расстегну пряжку.

На затылке была не пряжка, а узел, всё-таки не такие это профи, чтобы кляп бондажный использовать. Да и то, что выслюнилось изо рта, оказалось резиновой медицинской грушей, заполненной пенопластовой крошкой. Она вся утонула во рту, язык-то во сне расслабился. А когда хозяйка начала приводить себя в состояние бодрствования, язык принапрягся и начал выталкивать грушу из ротика.

Интересно, они вымочили её заранее? Резина же горькая. Если нет, то эта горечь тоже мешала заснуть, а сам сон делала горьким.

Я еле успел вынуть кляп... да нет, только развязал, как Ливана (так я её окрестил, для себя – временно, для читателей – навсегда) издала горловое "ах!" и быстро села, подтянула ноги и обхватила коленки руками. Жест стыдливости. Дурочка, всё равно ведь от меня зависишь на все сто. Да и видел я тебя всю, "спящую красавицу", чего уж теперь-то?

После драки кулаками не машут, а после стриптиза – руками не прикрываются.

Но лучше быть такой дурочкой, чем такой умницей, которая мне улыбнётся призывно, сядет, не таясь, а то и полезет обниматься.

– Разожми зубки, открой ротик.

Я осторожно выпростал кляпик. Не присох ли к нему язычок? Во всяком случае, трудновато он вышел.

– Не стыдись, твоей вины нет, ничего не говори пока. Разомни пока губки, подвигай язычком. Слышишь – там ещё лекция. Я найду способ тебя выручить. Ты в "женскую рулетку" играла, да?

Кивок и даже подобие улыбки. Но ручки ещё напрягаются, поджимая ножки к телу, заслоняя грудку. А волосы, вижу, пыльные и местами извозились в грязи.

Случайно взглянул ей меж ступней и обомлел. Не просто нижний мыс, а целое мысище тела продавливается через бёдра, и чем больше ноги к телу прижимаешь, тем сильнее лезет. В трусики с узенькой промежностью, облегают не всё, полосочки остаются неприкрытые... Лучше бы она легла на живот, ей-богу.

Похоже, природа, обделив девушку бюстом, сторицей вознаградила её во втором женском месте. "Ножны" для "меча" знатные. Грудь, в конце концов, для детей в основном, мужчины должны больше ценить "низ".

Похоже, не разогнётся девочка никак. Я отдал ей свою рубашку, она надела, разогнулась и вдруг узрела свои пожелтевшие трусики. Не закрывает их рубашечка-то. Снова зажалась, чуть не взвизгнула. Пришлось заладошить ей рот.

А снаружи всё лилась туфта про Гесса и Кирхгофа, Гиббса и Гельмгольца. Как будто это сейчас для бедняжки главное.