Текст книги "Примирение"
Автор книги: Болеслав Прус
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
VIII
Леськевич вернулся домой далеко за полночь.
В кухне, свернувшись клубочком, спал на сеннике накрытый пледом Валек. Леськевич зажег спичку и поглядел на мальчика: тот разрумянился, голова у него была холодная, и он нисколько не был похож на больного.
– Ну, значит… – пробормотал Селезень.
Он вошел в первую комнату и снова зажег спичку. Здесь на железной кровати, в необычайной позе растянулся Лукашевский: до пояса он завернулся в одеяло, ноги высунул за пределы кровати, рукой уперся в стену, голова лежала на матрасе, а подушка сбилась высоко к изголовью.
На двери, как живой укор совести, висели пепельно-серые брюки, перешитые руками Громадзкого. От этого зрелища у Леськевича вырвался вздох, и, подойдя к Лукашевскому, он попытался его разбудить.
– Лукаш! Лукаш!.. – ласково позвал он.
– Ступай вон!.. – пробормотал со сна Лукаш.
«Конечно, – думал Ипохондрик, – он презирает меня… Завтра никто мне не подаст руки, а Громадзкий плюнет мне в глаза… Так заподозрить невинного человека!.. Ох, какой я подлец!..»
Во второй комнате чадила керосиновая лампа. Леськевич выкрутил фитиль, сделал огонек поярче. Квецинский еще не вернулся. На столике лежала рукопись, которую переписал Громадзкий, а сам он спал на желтой деревянной кровати, приобретенной в Поцеёве за восемь злотых.
Леськевич наклонился над спящим, которого, должно быть, мучили какие-то тревожные видения, потому что он сбросил с себя одеяло. У Громадзкого было худое лицо, запекшиеся губы и до ужаса впалый живот, видимо пустой уже много дней.
При виде старого одеяла, рваной рубахи, и прежде всего при виде такого пустого, изморенного голодом живота, у Леськевича сжалось сердце. Сам не зная, что он делает и что говорит, он дернул Громадзкого за руку.
– Что? – пробормотал тот сквозь сон.
– Громада, – сказал Леськевич, – ты обедал?
– Когда?.. – спросил спящий, внезапно садясь на кровати.
– Когда!.. Он спрашивает, когда он обедал!.. – повторил Леськевич, которого звали также Ипохондриком.
И так как проснувшийся товарищ с удивлением смотрел на него, Леськевич сказал:
– Ты честный человек, Громада, ты отдал в стирку белье мальчишки.
– Ну и что же?.. – спросил Громадзкий, уже придя в себя. – Ты за этим меня будишь? – добавил он.
– Видишь ли… видишь… – бормотал совершенно смутившийся Леськевич, толком не зная, что он говорит, – видишь ли… того… Может, ты меня осмотрел бы…
И, сказав это, он устыдился собственной глупости.
– Ты болен? – спросил Громадзкий, спуская ноги с кровати.
– Да… болен… нас отравили в ресторане…
– Ну, тогда раздевайся и ложись, – сказал Громадзкий, закутываясь в свое старое одеяло и надевая на босые ноги калоши, такие же неказистые, как и одеяло.
«Какой он порядочный парень! – думал Леськевич. – А я так его обижал…»
В две минуты он разделся и лег на свою кровать. Громадзкий сел подле него и начал осмотр.
– Знаешь, Громада, я был к тебе несправедлив…
– В брюшной полости нет ничего особенного…
– Я думал, что ты скупердяй и эгоист…
– Печень нормальная… селезенка тоже…
– Но сегодня я убедился, что ты благородный человек, Громада…
– На что ты жалуешься? – спросил Громадзкий.
– Так как-то, ох… так… мне вообще нехорошо…
– Субъективные ощущения.
– Но, может быть, это симптом тяжелой болезни?.. – допытывался Леськевич.
– Ну, покажи язык… Ничего особенного… Пульс… Побойся бога, у тебя даже пульс нормальный, чего ты еще хочешь?
Леськевич вдруг поднялся и, схватив Громадзкого за руку, сказал:
– Ты на меня не сердишься за то, что я так подло поступал с тобой?
– Отстань!.. Что ты мне сделал?
– Я говорил, что ты эгоист и скопидом.
– Ба, если бы хоть мне было что копить… – прошептал Громадзкий.
– У тебя будет!.. – воскликнул Леськевич. – Завтра я дам тебе один урок и постараюсь достать другой… Будешь получать двадцать пять рублей!..
– Что с тобой стряслось? – недоумевал Громадзкий.
– Сегодня выяснилось, что я несправедливый олух… а тебе, несчастному бедняку, нечего есть!.. Ты не сердишься на меня? – говорил очень взволнованный Леськевич.
В этот момент с шумом отворилась дверь кухни и вошел Квецинский.
– Вы сошли с ума! – крикнул он, увидев Леськевича в обнимку с Громадзким, раздетых почти догола, ибо Громадзкий уронил свое одеяло, а Леськевич, которого только что выстукивали, тоже был в весьма легкомысленном туалете.
– Мы помирились с Громадой, – сказал Леськевич.
– Да я ведь даже не сердился на тебя, – заметил Громадзкий.
– Если так, значит ты должен занять у меня три рубля, – заключил Леськевич. – Ни на что не похоже, чтобы человек не обедал.
– Я натренировался, – прошептал Громадзкий.
– Чтоб вас черти взяли, негодяи!.. – крикнул из первой комнаты Лукаш.
– Не мешай, они мирятся, – сказал Квецинский.
– Так пусть бы они мирились во дворе, а не здесь, где люди спят. А ты откуда вернулся? – спросил Лукашевский у Квецинского.
– От Теклюни.
– Значит, у Валерки ты не был?
– Разумеется, – тихо сказал Квецинский.
