Текст книги "Фараон"

Автор книги: Болеслав Прус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 46 страниц)

– Если ты, мать, склонишься передо мной до земли, то мне останется разве что спуститься под землю…

Царица прижала его голову к груди, отерла его слезы рукавом своего рубища и, воздев руки, зашептала:

– Пусть все боги… пусть дух отца и деда твоего даруют тебе свое покровительство и благословение… О Исида! Я никогда не скупилась на жертвы тебе, сегодня же приношу самую большую… отдаю тебе моего дорогого сына… Да станет этот царственный отпрыск безраздельно твоим сыном, и пусть его слава и могущество умножат твое божественное достояние…

Фараон, обняв и несколько раз поцеловав царицу, усадил ее на нары, а сам сел на камень.

– Оставил ли мне отец какие-нибудь распоряжения? – спросил он.

– Он просил тебя только помнить о нем, а верховной коллегии сказал так: «Оставляю вам наследника, это лев и орел в одном лице, слушайтесь его, и он поднимет Египет до небывалого могущества…»

– Ты думаешь, жрецы будут мне послушны?

– Помни, – ответила мать, – эмблема фараона – змея, а змея – это благоразумие, которое долго молчит, но жалит всегда смертельно. Если ты возьмешь себе в союзники время, ты победишь.

– Херихор слишком дерзок! Сегодня он осмелился надеть на себя митру святого Аменхотепа. Разумеется, я приказал ему снять ее и отстраню его от управления. Его и несколько членов верховной коллегии.

Царица покачала головой:

– Ты владыка Египта, – сказала она, – и боги одарили тебя великой мудростью. Если бы не это, я бы очень опасалась ссоры с Херихором.

– Я не стану ссориться с ним… Я его прогоню…

– Ты владыка Египта, – повторила мать, – но остерегайся борьбы со жрецами. Правда, чрезмерная кротость твоего отца сделала их дерзкими. Не следует, однако, ожесточать их своей суровостью… К тому же подумай, кто тебе поможет советом?.. Они знают все, что было, есть и будет на земле и на небе; они читают сокровеннейшие мысли человека, и все сердца послушны им, как листья ветру. Без них ты не будешь знать, что творится не только в Тире и Ниневии, но даже в Мемфисе и Фивах.

– Я не отвергаю их мудрости, но требую, чтобы они служили мне, – ответил фараон. – Я знаю, что их мудрость велика, но за ними нужно следить, чтобы они не обманывали, и руководить ими, чтоб они не разрушали государства… Ты сама знаешь, матушка, что они сделали за тридцать лет с Египтом!.. Народ терпит нужду или бунтует, армия мала, казна пуста, а тем временем в нескольких месяцах пути от нас, как тесто на дрожжах, поднимается Ассирия и уже сейчас навязывает нам договоры!..

– Поступай как знаешь, но помни, что эмблема фараона – змея. А змея – это молчание и благоразумие.

– Ты права, матушка. Но, поверь мне, бывают случаи, когда необходима смелость. Теперь я уже знаю, что жрецы предполагали затянуть ливийскую войну на целые годы. Я закончил ее в три недели, и только потому, что каждый день делал какой-нибудь рискованный, но зато решительный шаг. Если бы я не бросился навстречу ливийцам в пустыне, что было, конечно, величайшим безрассудством, ливийцы оказались бы сейчас под Мемфисом…

– Я знаю и то, что ты преследовал Техенну и вас настиг тифон, – молвила царица. – Ах, безрассудный мой сын… Ты не подумал обо мне!..

Фараон улыбнулся.

– Будь покойна, – ответил он, – когда фараон воюет, то по левую и по правую его руку становится Амон. А кто с ним сравнится?..

Он еще раз обнял царицу и ушел.

2

Многолюдная свита фараона все еще находилась в зале, но как будто раскололась на две части: с одной стороны Херихор, Мефрес и несколько престарелых верховных жрецов. С другой – все военачальники, вельможи и большая часть младших жрецов. Орлиный взгляд фараона сразу уловил и отметил этот раскол среди сановников, и в душе молодого повелителя вспыхнула радость и гордость.

«Итак, не извлекая меча, я уже одержал победу», – подумал он.

Между тем военачальники и высшие сановники все дальше и решительнее отодвигались от Херихора и Мефреса. Никто не сомневался, что оба верховных жреца, до сих пор наиболее влиятельных в государстве, не пользуются милостью нового фараона.

Владыка прошел в трапезную, где прежде всего его внимание привлекло число прислуживающих жрецов и подаваемых блюд.

– Неужели я должен все это съесть? – спросил он, не скрывая удивления.

Жрец, наблюдавший за кухней, объяснил, что блюда, оставшиеся от трапезы его святейшества, приносят в жертву умершим членам династии.

Говоря это, он указал на ряд изваяний, расставленных вдоль трапезной. Владыка посмотрел на эти статуи, которые, судя по виду, ничего не ели, а потом на цветущие лица жрецов, которые, очевидно, съедали все, и потребовал себе пива и солдатского хлеба с чесноком.

Старший жрец остолбенел, однако передал приказ дальше.

Младший заколебался было, но повторил поручение отрокам и отроковицам. Отроки, казалось, не поверили своим ушам, но тотчас же разбежались по всему дворцу.

Через четверть часа они вернулись с испуганными лицами, шепча жрецам, что нигде нет солдатского хлеба и чеснока.

Фараон улыбнулся и распорядился, чтобы впредь на кухне всегда были простые блюда. Потом съел голубя, кусок рыбы, пшеничную булку и запил все вином.

Мысленно он признал, что блюда приготовлены отлично, а вино – превосходно, однако подумал и о том, что придворная кухня, наверно, поглощает колоссальные суммы.

Воскурив благовония в честь предков, повелитель направился в царский кабинет, чтобы выслушать доклады.

Первым выступил Херихор. Он поклонился фараону значительно ниже, чем когда приветствовал его в первый раз, и с глубоким волнением в голосе поздравил его с победой над ливийцами.

– Ты, повелитель, бросился на ливийцев, как тифон на жалкие шатры кочевников в пустыне. Ты выиграл большое сражение с весьма незначительными потерями и одним ударом благословенного богами меча закончил войну, которой мы, простые смертные, не предвидели конца.

Фараон почувствовал, что его неприязнь к Херихору начинает ослабевать.

– Поэтому, – продолжал Херихор, – верховная коллегия всеподданнейше просит тебя, владыка, назначить доблестным полкам награду в десять талантов. Сам же ты, пресветлый государь, разреши рядом с твоим именем писать: «Победоносный».

В расчете на молодость фараона Херихор хватил через край в своей лести, и это отрезвило Рамсеса.

– А какое же прозвище вы дадите мне, когда я сокрушу ассирийскую армию и наполню храмы богатствами Ниневии и Вавилона? – спросил он.

«Он не перестает мечтать об этом!..» – подумал про себя верховный жрец.

Фараон же, как бы в подтверждение его опасений, спросил: – Какова же численность нашей армии?

– Здесь, под Мемфисом?

– Нет, во всем Египте.

– У вашего святейшества было десять полков, – ответил верховный жрец. – У достойнейшего Нитагора на восточной границе – пятнадцать. Десять полков стоит на юге, потому что Нубия начинает волноваться… А пять размещены гарнизонами по всей стране.

– Всего, значит, сорок? – подсчитал фараон. – А сколько в них будет солдат?

– Около шестидесяти тысяч.

Фараон вскочил с кресла.

– Шестьдесят вместо ста двадцати! – вскричал он. – Что это значит? Что вы сделали с моей армией?

– У нас нет средств на содержание большей…

– О боги! – воскликнул фараон, хватаясь за голову. – Да ведь через какой-нибудь месяц на нас нападут ассирийцы! А мы обезоружены!

– С Ассирией у нас заключен предварительный договор, – заметил Херихор.

– Так может ответить женщина, а не военный министр. Какое значение имеет договор, за которым не стоит армия?.. Ведь царю Ассару достаточно половины его армии, чтобы раздавить нас!

– Не изволь беспокоиться, святейший государь. При первом же известии о предательстве ассирийцев у нас будет полмиллиона воинов…

Фараон расхохотался ему в лицо.

– Что? Откуда? В своем ли ты уме? Ты роешься у себя в папирусах, а я семь лет провел в армии, почти не пропуская дня, чтобы не быть на ученье или маневрах. Каким образом за несколько месяцев вы соберете полумиллионную армию?..

– Вся знать выступит…

– Какой прок в твоей знати?.. Знать – это не солдаты. Для полумиллионной армии нужно по крайней мере сто пятьдесят полков, а у нас, как вы сами говорите, их всего сорок… Как же эти люди, которые сейчас пасут скот, пашут землю, лепят горшки или пьют и бездельничают в своих поместьях, – как же они научатся военному делу? Египтяне – плохие солдаты. Я это хорошо знаю, потому что наблюдаю их каждый день. Ливиец, грек, хетт уже ребенком стреляет из лука и пращи и отлично владеет палицей; за один год он научается прекрасно маршировать. А египтянин и после трех лет обучения марширует кое-как. Правда, с мечом и копьем он осваивается за два года, но чтобы научиться попадать в цель, ему мало и четырех. Значит, в несколько месяцев вы соберете не армию, а полумиллионную орду, которую в одно мгновение разобьет другая орда – ассирийская, потому что, хотя у ассирийцев полки неважные и плохо обучены, ассирийский солдат умеет метать камни и стрелы, рубить и колоть, а главное – бросаться в бой, как дикий зверь, что совсем несвойственно мирному египтянину. Мы побеждаем неприятеля тем, что наши дисциплинированные и хорошо обученные полки бьют, как таран. Чтобы расстроить нашу колонну, надо истребить половину ее солдат. Но если нет колонн, то нет и египетской армии.

– Истину говоришь ты, государь, – ответил Херихор взволнованному фараону. – Только богам дано такое знание дела. Я тоже вижу, что силы Египта слабы и что для укрепления их потребуется многолетняя работа. Потому-то я и хочу заключить договор с Ассирией.

– Ведь вы его уже заключили.

– Временный. Саргон, узнав о болезни царя и опасаясь твоего святейшества, отложил окончательное подписание договора до твоего восшествия на трон.

Фараон опять пришел в ярость.

– Что? – вскричал он. – Так они действительно думают захватить Финикию? И надеются, что я подпишу позорный приговор своему царствованию? Злые духи обуяли всех вас!..

Аудиенция была окончена. Херихор на этот раз пал ниц. Возвращаясь от фараона, он рассуждал про себя:

«Фараон выслушал доклад – значит, он не отвергает моих услуг. Я сказал ему, что он должен подписать договор с Ассирией, следовательно, самое трудное дело сделано… Может быть, пока Саргон приедет к нам снова… Но это лев… даже не лев… а разъяренный слон, этот юноша… А ведь его сделали фараоном только потому, что он – внук верховного жреца. Он еще не понимает, что те же руки, которые подняли его так высоко…»

В передней достойнейший Херихор остановился, о чем-то подумал и, вместо того чтоб пойти к себе, направился к царице Никотрисе.

В саду никого не было, только из рассеянных по нему павильонов доносились вопли. Это женщины умершего фараона оплакивали того, кто ушел на запад.

Скорбь их, казалось, была искренней.

После Херихора в кабинет нового повелителя вошел верховный судья.

– Что ты скажешь мне, достойнейший? – спросил Рамсес.

– Несколько дней назад близ Фив произошел необыкновенный случай, – ответил судья. – Какой-то крестьянин убил жену, троих детей и сам утопился в священном пруду.

– Сошел с ума?

– Очевидно, голод побудил его…

Фараон задумался.

– Странный случай, – сказал он. – А у меня к тебе другой вопрос. Какие преступления чаще всего наблюдаются в последнее время?

Верховный судья стоял в нерешительности.

– Говори смело, – сказал фараон, начиная терять терпение, – ничего не скрывай от меня. Я знаю, что Египет попал в трясину, и хочу его извлечь оттуда, а для этого мне нужно знать все источники зла…

– Чаще всего… наиболее обычные преступления – это бунты. Но бунтует только чернь… – поспешил прибавить судья.

– Я слушаю, – сказал фараон.

– В Косеме [135]135
  Косеме– Очевидно, имеется в виду главный город 20-го нома Нижнего Египта (современный Сафф-эль-Хеннэ).


[Закрыть], – продолжал судья, – взбунтовался полк каменщиков и каменотесов, которых вовремя не снабдили всем необходимым. В Сехеме крестьяне убили писца, собиравшего налоги. В Мелькатисе и Пи-Хебите [136]136
  Пи-Хебит– точнее Пер-Хеби (современный Бехбейт-эль-Хагар) – город в 12-м номе Нижнего Египта на севере центральной части Дельты.


[Закрыть]опять-таки крестьяне разрушили дома финикиян-арендаторов. У Касы они отказались чинить канал, утверждая, что за эту работу им полагается плата от казны. Наконец, в порфировых каменоломнях каторжники избили надсмотрщиков и хотели всей толпой бежать к морю.

– Твои сообщения для меня отнюдь не новость, – ответил фараон. – Но что ты думаешь об этом?

– Прежде всего надо наказать виновных… А я думаю, что прежде всего надо дать работнику то, что ему полагается, – сказал фараон. – Голодный вол ложится на землю, голодная лошадь шатается на ходу и падает. Так разве можно требовать, чтобы голодный человек работал и не жаловался, что ему плохо?

– Значит, ваше святейшество…

– Пентуэр создаст комиссию для расследования этих дел, – перебил фараон. – А пока я не хочу, чтоб наказывали виновных.

– Но тогда вспыхнет общий бунт! – воскликнул с ужасом судья.

Фараон, подперши голову руками, молчал и о чем-то думал.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Пусть судьи делают свое дело, только… без жестокостей… А Пентуэр пусть сегодня же созовет комиссию… Право, – прибавил он немного погодя, – легче распоряжаться на поле сражения, чем в том хаосе, какой водворился в Египте…

После ухода верховного судьи Рамсес позвал Тутмоса и приказал ему приветствовать от имени фараона войска, возвращающиеся от Содовых озер, и раздать двадцать талантов офицерам и солдатам. Затем фараон велел позвать Пентуэра, а до его прихода принял главного казначея.

– Мне хотелось бы знать, – сказал фараон, – каково состояние нашей казны.

– В данный момент, – ответил сановник, – у нас имеется приблизительно на двадцать тысяч талантов ценного имущества в житницах, скотных дворах, амбарах и сундуках. Кроме того, ежедневно поступают налоги.

– Ежедневно бывают и бунты, – прибавил фараон. – А каковы наши доходы и расходы? На армию мы тратим в год двадцать тысяч талантов. На двор фараона от двух до трех тысяч талантов в месяц.

– Неужели? А общественные работы?

– В настоящее время они выполняются бесплатно, – ответил главный казначей, опустив глаза.

– А доходы?..

– Сколько мы тратим, столько и получаем… – бормотал казначей.

– Значит, мы получаем сорок – пятьдесят тысяч талантов в год, – подытожил фараон. – А где остальное?..

– В залоге у финикиян, у некоторых ростовщиков, у торговцев, наконец – у святых жрецов…

– Хорошо, – сказал фараон. – Но ведь существует неприкосновенный фонд фараонов в золоте, платине, серебре и драгоценных камнях. Сколько он составляет?..

– Он нарушен уже десять лет тому назад и израсходован…

– На что?.. Для кого?..

– На нужды двора, – ответил казначей, – на подарки номархам, храмам…

– Двор ведь получал средства из текущих налогов, разве подарки могли истощить всю сокровищницу моего отца?

– Осирис-Рамсес, отец ваш, был щедрым государем и делал крупные пожертвования…

– Ну, например, какие?.. Я хочу, наконец, узнать… – продолжал с раздражением допытываться фараон.

– Точные счета находятся в архивах. Я помню только общие цифры…

– Говори…

– Например, храмам, – сказал нерешительно казначей, – за время своего счастливого царствования Осирис-Рамсес подарил около сотни городов, до ста двадцати кораблей, два миллиона голов скота и два миллиона мешков зерна, сто двадцать тысяч лошадей, восемьдесят тысяч рабов, пива и вина около двухсот тысяч бочек, миллиона три караваев хлеба, тысяч тридцать дорогих одеяний, тысяч триста кувшинов меду, оливкового масла и благовоний. Кроме того, тысячу талантов золота, три тысячи серебра, десять тысяч листов бронзы, пятьсот тысяч талантов темной бронзы, шесть миллионов венков, тысячу двести статуй богов и около трехсот тысяч драгоценных каменьев [137]137
  Дары Рамсеса XII храмам были несравнимо больше.


[Закрыть]. Других цифр я сейчас не помню, но все это записано…

Фараон рассмеялся, вскинув кверху руку, но вдруг вспылил и, ударив кулаком по столу, воскликнул:

– Это неслыханное дело, чтобы кучка жрецов употребила столько пива, меда, венков и одежд, имея собственные доходы. Огромные доходы, в несколько сот раз превышающие потребности этих святых…

– Ваше святейшество изволили забыть, что жрецы поддерживают десятки тысяч бедняков, лечат больных и содержат около двадцати полков за счет храмов.

– На что им эти полки?.. Ведь фараоны пользуются ими только во время войны. Что касается больных, то почти каждый платит за себя или отрабатывает, что должен храму за лечение. А бедняки? Они работают на храмы – носят богам воду, принимают участие в торжественных процессиях, а главное – помогают творить чудеса. Ведь это им возвращают у врат храмов потерянный рассудок, зрение, слух, у них исцеляются руки и ноги, а народ, глядя на эти чудесные исцеления, тем усерднее молится и приносит богам тем более щедрые жертвы. Бедняки – это как бы волы и овцы храмов. Они приносят им чистую прибыль.

– Да ведь жрецы, – решился заметить казначей, – и не расходуют всех жертвоприношений, а копят их и увеличивают фонд.

– Для чего?

– На случай какой-нибудь внезапной нужды государства.

– А кто видел этот фонд?

– Я сам, – ответил сановник. – Сокровища, спрятанные в Лабиринте, не убывают, а множатся из поколения в поколение, чтобы в случае…

– Чтобы, – перебил фараон, – было что взять ассирийцам, когда они завоюют Египет, так чудно управляемый жрецами! Спасибо тебе, казначей, – прибавил он. – Я знал, что положение Египта очень скверно, но не предполагал, что государство разорено вконец. В стране бунты, армии нет, фараон в нужде… но зато сокровищница в Лабиринте обогащается из поколения в поколение!.. Если бы каждая династия, только династия, приносила храмам столько, сколько им подарил мой отец, в Лабиринте было бы уже девятнадцать тысяч талантов золота, около шестидесяти тысяч талантов серебра, а сколько зерна, скота, земли, рабов и городов, сколько одежд и драгоценных каменьев – этого не сосчитать самому лучшему счетоводу!..

Главный казначей ушел от повелителя удрученный. Но и фараон не был собой доволен. Подумав, он решил, что слишком откровенно разговаривал со своими сановниками.

3

Стража, дежурившая в приемной, доложила о приходе Пентуэра. Жрец пал ниц перед фараоном и спросил, нет ли у него каких-нибудь приказаний.

– Не приказывать я хочу, а просить тебя, – сказал фараон. – Ты знаешь, что в Египте бунты!.. Бунтуют крестьяне, рабочие и даже заключенные… Бунты от самого моря до рудников! Не хватает только, чтобы взбунтовались мои солдаты и объявили фараоном… ну, хотя бы Херихора…

– Да живешь ты вечно! – ответил жрец. – Нет в Египте человека, который бы не пожертвовал собой для тебя и не благословлял бы твоего имени.

– О, если бы знали, – проговорил с возмущением повелитель, – как нищ и бессилен фараон, каждый номарх объявил бы себя хозяином своего нома!.. Я думал, что, унаследовав двойную корону, я буду иметь кое-какое значение… Но уже в первый день убеждаюсь, что я – только тень прежних властителей Египта! Да и чем может быть фараон без денег, без армии, а главное – без верных слуг?.. Я – как статуя богов, перед которой курят фимиам и совершают жертвоприношения. Но статуи бессильны, а от жертвоприношений жиреют жрецы… Впрочем, что ж это я? Ведь ты на их стороне!..

– Мне очень больно, – ответил Пентуэр, – что ты, государь, так говоришь в первый день своего царствования. Если бы слух об этом разошелся по Египту…

– Кому же я могу сказать о том, что меня мучит? – перебил его фараон. – Ты – мой советник, ты спас мне или, во всяком случае, хотел спасти мне жизнь. И, конечно, не для того, чтоб разглашать то, что творится в сердце фараона, которое я раскрываю перед тобой. Но ты прав…

Фараон прошелся по комнате и после небольшой паузы проговорил значительно более спокойным тоном:

– Я поручил тебе учредить комиссию, которая должна расследовать причины непрекращающихся бунтов в моем государстве. Я хочу, чтобы наказывали только виновных и относились справедливо к несчастным.

– Да поддержит тебя бог своею милостью, – прошептал жрец. – Я исполню, государь, что ты велишь. Но причины бунтов известны мне и без расследования.

– Так объясни мне их!

– Я не раз говорил об этом. Трудящийся народ голоден, работает сверх сил и платит чрезмерные налоги. Кто раньше трудился с восхода солнца до заката, сейчас должен начинать работу за час до восхода и кончать на час позже заката. Не так давно простой человек мог каждые десять дней навещать могилы родителей, беседовать с их тенями и приносить им жертвенные дары, а сейчас ни у кого нет времени. Прежде крестьянин съедал по три пшеничные лепешки в день, а сейчас у него не всегда хватает на одну ячменную. Прежде работа на каналах, плотинах и дорогах засчитывалась как налог, – сейчас налоги приходится платить само собой, а общественные работы исполнять даром. Вот причины бунтов.

– Я – самый бедный представитель знати в государстве! – воскликнул фараон, хватаясь за голову. – Любой крестьянин дает своей скотине нужный ей корм и отдых, а мой скот всегда голоден и изнурен! Скажи, что же мне делать?..

– Ты приказываешь, господин, чтобы я сказал?

– Прошу… Приказываю… Как хочешь… Только говори.

– Да будет благословенно твое правление, истинный сын Осириса, – ответил жрец. – А делать следует вот что: прежде всего повели, государь, чтобы за общественные работы платили, как это было раньше.

– Разумеется…

– Затем распорядись, чтобы земледельческие работы длились только от восхода до заката солнца; чтобы народ отдыхал каждый седьмой день, – не десятый, а седьмой, как было во времена божественных династий. Потом еще прикажи, чтобы господа не имели права закладывать крестьян, а писцы бить их и мучить по своему произволу. И, наконец, дай… десятую или хотя бы двадцатую часть земли крестьянам в собственность, чтобы никто не мог отнять ее или отдать в залог. Если у крестьянской семьи будет хотя бы такой кусок земли, как пол в этой комнате, она уже не будет голодать. Дай, господин, в собственность крестьянам пустынные пески, и за несколько лет там вырастут сады…

– Ты хорошо говоришь, – заметил фараон, – но говоришь то, что подсказывает тебе сердце, а не жизнь. Человеческие помыслы, даже самые благие, не всегда совпадают с естественным ходом событий.

– Ваше святейшество, я уже наблюдал такие опыты и их результаты, – ответил Пентуэр. – При некоторых храмах проделывают всякие эксперименты: там лечат больных, обучают детей, разводят лучшие породы скота и сорта растений, наконец, исправляют людские нравы. И вот что получалось: когда ленивому, отощавшему крестьянину давали хорошую еду и отдых каждые семь дней, человек этот становился здоровым и трудолюбивым и вспахивал больше земли, чем прежде. Наемный рабочий веселее и работает лучше, чем раб, сколько ни бей его железным прутом. У сытых рождается больше детей, чем у голодных и перегруженных работой; потомство людей свободных – здоровое и сильное, а потомство рабов – хилое, угрюмое и склонно к воровству и лжи.

Признано наконец, что земля, которую обрабатывает сам владелец, дает зерна и овощей в полтора раза больше, чем та, которую вспахивает раб. И вот еще любопытное явление: когда люди работают в поле под звуки песни и музыки, то не только они, но и скот, на котором они пашут, меньше устает! Все это подтвердилось во владениях наших храмов.

Фараон улыбнулся.

– Надо бы и мне завести музыку на своих хуторах и рудниках, – сказал он. – Но если жрецы убедились в таких чудесах, как ты мне рассказал, почему они не поступают так с крестьянами в своих поместьях?

Пентуэр опустил голову.

– Потому что, – ответил он, вздохнув, – не все жрецы мудры и не все благородны сердцем…

– Вот то-то же! – воскликнул фараон. – А теперь скажи мне ты, Пентуэр, сын крестьянина, почему, зная, что среди жрецов есть негодяи и глупцы, ты не хочешь служить мне в борьбе против них?.. Ведь ты же понимаешь, что я не улучшу жизни крестьян, если раньше не научу жрецов повиноваться моей воле?

Пентуэр стиснул руки.

– Государь, – ответил он, – грешно и опасно бороться с жрецами!.. Не один фараон начинал такую борьбу и… не мог довести ее до конца.

– Потому что их не поддерживали такие люди, как ты!.. – воскликнул фараон. – И в самом деле, я никогда не пойму, почему умные и честные жрецы терпят рядом с собой банду бездельников, какую представляет большинство этого сословия?..

Пентуэр покачал головой.

– Тридцать тысяч лет, – начал он наконец, – святая жреческая каста печется о судьбе Египта и сделала его таким, каков он ныне, – государством, которому дивится весь мир. Чем же объяснить, что, несмотря на пороки этой касты, ей удалось достигнуть этого?.. А тем, что жрец – это светильник, в котором горит свет мудрости. Светильник может быть грязным и даже зловонным, но он хранит в себе божественный огонь, без которого среди людей царили бы мрак и невежество.

Ты говоришь, государь, о борьбе с жречеством, – продолжал Пентуэр. – Чем может она кончиться для меня?.. Если ты проиграешь – я буду несчастен, потому что ты не улучшишь жизни крестьян. А если ты выиграешь? О, я не хотел бы дожить до этого!.. Ибо, если ты разобьешь светильник, кто знает, не погасишь ли ты и тот свет мудрости, который тысячи лет горит над Египтом и над всем миром. Вот, господин мой, почему я не хочу вмешиваться в твою борьбу со святой жреческой кастой. Я чувствую, что эта борьба приближается и страдаю от того, что – ничтожный червь – не могу ее предупредить. Но вмешиваться в нее я не стану, потому что мне пришлось бы изменить или тебе, или богу – творцу мудрости…

Фараон, слушая Пентуэра, задумчиво шагал по комнате.

– Гм! – произнес он без гнева. – Поступай как хочешь. Ты не солдат, и я не могу упрекать тебя в недостатке смелости… Ты не можешь быть мне советником… Прошу тебя все же заняться расследованием крестьянских бунтов, и, когда я призову тебя, ты скажешь мне, что повелит тебе мудрость.

Прощаясь с фараоном, Пентуэр преклонил колени.

– Во всяком случае, – прибавил фараон, – знай, что я не хочу гасить божественный свет. Пусть жрецы лелеют мудрость в своих храмах, но пусть они не разваливают мне армию, не заключают позорных договоров и… – продолжал он уже с жаром, – пусть не обкрадывают царских сокровищниц. Уж не думают ли они, что я буду стоять как нищий, у их ворот, чтобы они дали мне средства на поддержание государства, разоренного их нелепым и негодным правлением?.. Ха-ха!.. Пентуэр, я и богов не стану просить о том, что является моим правом и моей силой… Можешь идти…

Жрец вышел, пятясь назад и отвешивая поклоны, а в дверях припал лицом к земле.

Фараон остался один.

«Люди, – размышлял он, – что дети. Ведь Херихор умен. Он знает, что Египту на случай войны потребуется полмиллиона солдат, знает, что этих солдат нужно обучить, и тем не менее сократил число и состав полков. Главный казначей тоже не глуп, но ему кажется вполне естественным, что все сокровища фараонов перекочевали в Лабиринт! Наконец, Пентуэр. Вот странный человек!.. Он хочет, чтобы крестьяне хорошо питались, владели землей и достаточно отдыхали… Хорошо… но ведь это только уменьшит мои доходы, которые и так уже слишком ничтожны. А если я ему скажу: „Помоги мне отнять у жрецов царские сокровища…“ – он назовет меня безбожником, гасителем света в Египте!.. Чудак!.. Готов всю страну перевернуть, когда речь идет о благе крестьян, но ни за что не решится взять за шиворот верховного жреца и бросить в тюрьму. Он совершенно спокойно требует, чтобы я отказался от доброй половины моих доходов, но, я уверен, не посмеет вынести медного дебена из Лабиринта».

Рамсес улыбался, продолжая рассуждать:

«Все хотят быть счастливыми. Но только попытаешься сделать что-либо для общего счастья, как тебя хватают за руку, словно человек, которому рвут больной зуб… Поэтому повелитель должен быть решительным. И мой божественный отец был неправ, оставляя в пренебрежении крестьян и безгранично доверяя жрецам… Он оставил мне тяжелое наследие… Но я все-таки справлюсь. У Содовых озер было тоже нелегко… Труднее, чем здесь. Тут все только болтуны и трусы, а там были люди с оружием в руках, готовые идти на смерть. Одна битва открывает нам то, чего мы не узнаем за десять лет спокойного правления… Тот, кто скажет себе: „Преодолею препятствие!..“ – преодолеет его. Но кто остановится в нерешительности, тому придется отступить».

Смеркалось. Во дворце сменился караул, в отдаленных залах зажгли факелы.

Только в покои властителя никто не смел войти без зова.

Фараон, утомленный бессонной ночью, путешествием и делами, опустился в кресло. Ему казалось, что он царствует уже сотни лет, и трудно было поверить, что нет еще и суток с тех пор, как он был под пирамидами.

«Сутки!.. Не может быть!..»

Потом ему пришло в голову, что в груди наследника престола обитают души прежних фараонов. Наверно, так, иначе откуда в нем это чувство чего-то знакомого, что уже было когда-то. И почему сегодня управление государством кажется ему таким простым, тогда как еще месяца два назад он боялся, что не справится.

«Прошел только один день! А мне кажется, что я здесь уже тысячи лет!»

Вдруг он услышал глухой голос:

– Сын мой!.. Сын мой!..

Фараон вскочил с кресла.

– Кто здесь? – воскликнул он.

– Это я!.. Неужели ты забыл меня?..

Фараон не мог понять, откуда доносится голос – сверху, снизу, или, может быть, от большой статуи Осириса, стоящей в углу.

– Сын мой! – снова раздался голос. – Чти волю богов, если хочешь получить их благословение… О, чти богов, ибо без их помощи высшее могущество на земле – прах и тень… О, чти богов, если хочешь, чтобы горечь твоих ошибок не отравила моего пребывания в блаженной стране Заката!..

Голос смолк. Фараон приказал принести свет. Одна дверь комнаты была заперта, у другой стоял караул. Никто посторонний не мог сюда войти.

Гнев и тревога терзали сердце фараона. Что же это было? Неужели в самом деле с ним говорила тень его отца? Или этот голос – новый обман жрецов? Но если жрецы могут говорить с ним на расстоянии, несмотря на толстые стены, то, следовательно, они могут и подслушивать, а тогда, значит, повелитель мира – дикий зверь, попавший в облаву.

Правда, в царском дворце подслушивание было обычным делом. Но фараон надеялся, что по крайней мере в своем кабинете он может не бояться этого и что дерзость жрецов не переступит его порога.

А что, если это дух?

Фараон не стал ужинать и лег спать. Он думал, что не заснет, но усталость взяла верх над возбуждением.

Через несколько часов его разбудил звон колокольчиков и свет. Была полночь, и жрец-астролог пришел с докладом о расположении небесных светил. Фараон выслушал доклад.

– Не можешь ли ты, почтенный пророк, с завтрашнего дня делать свои донесения достойному Сэму? Он – мой заместитель в делах, касающихся религии…

Жрец-астролог очень удивился равнодушию фараона к делам небесным.

– Ваше святейшество пренебрегает указаниями, которые дают повелителям звезды?..

– Дают? – повторил фараон. – Что же сулят мне звезды?