Текст книги "Воскресший гарнизон"

Автор книги: Богдан Сушинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

24

...Однако все это уже было в прошлом. А сейчас, вызвав к себе, после телефонного разговора с Брандтом, унтерштурмфюрера Крайза, адъютанта Удо Вольраба и еще нескольких офицеров, фон Риттер с минуту прохаживался перед ними с такой отрешенностью, словно решался: объявлять или не объявлять им приговор.

– ...Ибо такова воля Германии, – изрек он наконец, обращаясь к изумленно глядящим на него офицерам, совершенно упустив из виду тот факт, что ни одна из предшествовавших этому восклицанию мыслей так и не была высказана вслух.

Впрочем, так случалось не впервые, и к подобному способу общения офицеры с трудом, но все же начинали понемногу привыкать.

– Простите? – попытался уточнить гауптштурмфюрер Воль-раб, почувствовав, что пауза вновь затянулась. – Кажется, вы намеревались сообщить нам что-то очень важное.

– К нам прибывает фюрер.

Офицеры многозначительно переглянулись. Теперь им понятна была встревоженность коменданта.

– Это произойдет уже через два часа. Он желает осмотреть «Регенвурмлагерь» и понять, а точнее, воочию убедиться... А в чем он может убедиться? Только в том, что все отведенное нам здесь время мы с вами зря, подчеркиваю, абсолютно зря, проедали свой солдатский хлеб. Ибо достаточно взглянуть... Чтобы весь этот кавардак... Весь этот военно-полевой подтрибунальный бордель... – как всегда в подобных случаях, начал терять фон Риттер нить рассуждений.

– Но, господин бригаденфюрер, в последнее время здесь немало сделано, – начал было смягчать его оценки Удо Вольраб.

– Здесь? В последнее время? Вы о чем это, адъютант?

– О том, что лагерь значительно расширился. Построены бараки для рабочих и охраны. А главное, начала действовать «Лаборатория призраков» – вот что по-настоящему должно заинтересовать фюрера.

– Да, лаборатория начала действовать? И что?!

– Мы провели исследования.

– Да, мы провели их! И что?! – еще более возбужденно отреагировал фон Риттер. – Вас спрашивают, идиоты!

– Нам уже известны секреты зомбирования. У нас появились специалисты, способные создавать этих недочеловеков.

– Унтерштурмфюрер Крайз. Когда вы утверждали, что мир – это всего лишь непогребенный скотомогильник, вы что имели в виду? – остановился комендант напротив изуродованного гиганта, однако смотрел все же на носки его огромных, давно нечищеных сапог.

Офицеры удивленно уставились на коменданта. Ни один из них не мог уловить связи между тем, о чем он только что вел речь, и утверждением Фризского Чудовища.

– В этой формуле заключена суть моего жизненного кредо. Мир – это всего лишь непогребенный скотомогильник, по которому следует пройти, не скрывая своего презрения и брезгливости.

– Только так и должен проходить по нему фюрер. Только так. Поэтому стоит ли посвящать его во все таинства умерщвления и воскрешения кандидатов в зомби? Не лучше ли увлечь его походом в Черный Каньон, где он сразу же обретет благословение Высших Сил, а значит, и душевное равновесие?

– Душевное равновесие, – тотчас же ответил Фризское Чудовище, – фюрер обретет, только лично исследовав, как именно создаются воины будущего, воины уже Четвертого рейха. Сейчас его интересует только это. А значит, его знакомство с «Регенвурмлагерем» лучше всего начинать с самого богоугодного нашего заведения – зомби-морга, которым ведает унтерштурм-апостол Устке.

Услышав это, «унтерштурм-апостол» и все присутствовавшие иронично улыбнулись. Не так уж часто в речи Фризского Чудовища проявлялись хоть какие-то проблески юмора. Сам унтерштурмфюрер СС доктор Устке тоже кисловато ухмыльнулся. В отличие от других офицеров, он прекрасно знал, что на самом деле юмор этот прорезается у начальника «Лаборатории призраков» значительно чаще, вот только становится он все более мрачным.

– И в котором полуумерщвленные русские томятся в ожидании своего полувоскрешения, – поддержал он идею шефа. – Это страшносудное видение способно было впечатлить даже Скорцени.

– Если только его вообще способно что-либо впечатлить, – усомнился адъютант Удо Вольраб. – И вообще, я думаю, что после инспекционной поездки Скорцени визиты всех других высоких особ нам уже не страшны.

– Не слишком ли смело, гауптштурмфюрер? – едва слышно проговорил Устке.

– Когда речь заходит о Скорцени, смелостью следует считать даже его нерешительность.

– Я не о Скорцени, – с дрожью в голосе уточнил Устке. – О фюрере.

– По-настоящему о фюрере теперь только тогда и говорят, когда речь идет об Отто Скорцени, – назидательно просветил его адъютант коменданта.

– Вот только знает ли об этом сам фюрер? – усомнился Устке, воспользовавшись тем, что фон Риттер никак не реагирует на их словесную дуэль.

Ни для кого из офицеров лагеря не было секретом, что хранитель зомби-морга панически боялся начальства, точнее сказать, всякого нового офицера СС, гестапо или СД, который объявлялся в «Реген-вурмлагере». Первой его реакцией на такое появление всегда было стремление спрятаться и ни за что не показываться. Причем комплекс этот развился у унтерштурмфюрера не на пустом месте.

И при вступлении в Черный орден СС, и накануне присвоения ему чина офицера СС, Устке проходил жесточайшую проверку «на арийскую наследственность» и всегда поражал «специалистов по арийской крови» чистотой этой самой... крови. Ее исключительной арийской голубизной. И в самом деле, его родословная по материнской и отцовской линиям отчетливо прослеживалась вплоть до конца XV века, и во всех звеньях и поколениях ее передавалась исключительно германская и исключительно аристократическая «генетика».

Один из профессоров секретного гиммлеровского «Института чистоты расы» даже воскликнул: «Вряд ли в Германии отыщется еще один род с таким шлейфом документального подтверждения арийской чистоты этнической и аристократической родословной, как у графа Устке! И вряд ли найдется такой офицер гестапо, который, взглянув на лицо чистокровного арийца Устке, поверит хотя бы одной записи в этой родословной. Ибо это лицо местечкового еврея со всеми признаками физического и интеллектуального вырождения».

На вопрос: «Почему так произошло?», конечно, не смог бы ответить теперь даже Господь Бог. Но это было настолько очевидным, что любой гестаповец, любой офицер СС, с которым графу Устке приходилось сталкиваться на улице или в пивной Берлина, инстинктивно хватался за кобуру пистолета. Его столько раз задерживало гестапо и ему столько раз приходилось доказывать свою принадлежность к одному из аристократических арийских родов, чей далекий предок еще в 1495 году был возведен даже в княжеское достоинство Римской империи германской нации, что теперь у него выработался рефлекс ужаса при виде всякого «свежего» черного мундира. Вдруг и он начнет срывать с себя кобуру?!

Фон Риттер знал об этих страхах Устке не понаслышке. Однажды тот сам признался ему в этой гестапофобии и сам же объяснил ее происхождение. Причем сделал это сразу же, как только фон Риттер сменил на посту коменданта штандартенфюрера Овербека. Рассказал все как есть, показал документ, выданный «Институтом чистоты расы», и нотариально заверенную копию фамильной родословной. Это стало упреждающим ударом. Ему невыносимо было думать, что «свежий черный мундир» теперь будет восседать в кабинете коменданта и проницательно всматриваться в черты его лица всякий раз, когда начальник «Лаборатории призраков» предстанет пред его очами,

– Понимаю, теперь, когда штандартенфюрер оказался не у дел, защитника вы ищете в лице своего нового начальника.

Вместо того, чтобы сразу же подтвердить эту банальную догадку, граф Устке – сын графа, внук маркграфа и правнук штадт-графа[35]35
  «Маркграфами» в Германии назывались владельцы крупных административных пограничных округов, наделенные на территории округа неограниченной военно-административной властью. По своему титулярному положению маркграф располагался между графом и герцогом. «Штадтграфами» становились владельцы нескольких округов, укрепленных замков или крепостей. Владелец одного такого замка-бурга назывался «бургграфом», а владелец нескольких становился «штадтграфом». Кроме военно-административной власти, в старину штадтграфы были наделены также судебной властью.


[Закрыть] – с дрожью в коленках присматривался к откровенно монголоидному лицу барона фон Риттера. И только когда тот понял, что именно так заинтересовало начальника «Лаборатории призраков» и завсегдатая подвалов гестапо, Устке наконец изрек фразу, которая навсегда установила барьер между ним и комендантом.

– Насколько я понимаю, теперь уже не только как у начальника. Поскольку вы, барон, с вашей... гм-гм – нерешительно пожевал он губами, – неординарной для Германии внешностью, как никто другой, должны понимать меня.

Реакция оказалась вполне предсказуемой.

– А не пошли бы вы отсюда, господин граф?! – Но, поскольку Устке замешкался, фон Риттер взревел, как разбуженный посреди январской стужи медведь. – Я сказал тебе: «Пшел вон!». И никогда впредь не вздумай титуловать себя графом, – прорычал бригаденфюрер, уже когда Устке оказался за порогом.

– Именно таким образом всякий раз избавлялись от меня высшие чины гестапо, как только открывали для себя, что человек с лицом вырождающегося местечкового еврея на самом деле оказывается единственным по-настоящему чистым арийцем во всем рейхе. «Допотопно чистым» – как выразился один из гестаповских чинов.

– И все же вы не достойны титула своих благородных предков, – немного успокоившись, но все еще довольно агрессивно изрек комендант «СС-Франконии». Очень уж задел бригаденфюрера намек Устке на его, барона фон Риттера, близость с монголоидами. – Потому что у тебя не было и быть не могло благородных предков! Никогда! Ибо такова воля Германии!

Правда, до сих пор для Устке остается загадкой, почему никогда больше комендант к этому разговору не возвращался, и вообще вел себя так, словно ничего особенного в тот день не произошло.

25

Фон Риттер решительно прошелся по кабинету. Это была походка полководца, который, выстроив своих генералов, вот-вот должен был отдать приказ о начале общего наступления на позиции врага.

Не удивительно, что «генералы» напряженно следили за каждым шагом, каждым движением этого коренастого, немыслимо широкоплечего человека, с ярко выраженными азиатскими чертами смугловатого лица, в которых действительно слишком уж вызывающе просматривалась убийственная для арийской чистоты великоханская наследственность. И необъятной величины шлемоподобная голова – рано облысевшая, а потому на затылке и висках всегда старательно выбритая – лишь возводила это сходство барона с его монгольскими предками в генезисный абсолют.

– Да, у нас появились специалисты, способные создавать этих самых недочеловеков! И что?! – уже не в состоянии сдерживать свою ярость, прокричал фон Риттер и, отчаянно рванув кобуру, выхватил пистолет. – Вас спрашивают, идиоты!

– У нас теперь есть несколько д-десятков п-первых з-зомби, – отстучал зубами Устке, явственно ощущая космический холод пистолетного дула у себя на переносице.

– Вот, – отведя пистолет, ткнул барон пальцем в сторону наследственного графа. – Зомби! Появление зомби, – отчаянно водил пистолетом у носа хранителя зомби-морга, – вот что могло, и что... – он повелительно оглядел небольшой строй своего офицерства, – в любом случае, должно будет заинтересовать фюрера во время его пребывания здесь.

– Мы сделаем все возможное, чтобы именно это его и заинтересовало, – заверил фон Риттера хранитель зомби-морга, который все это время вел себя подобно камикадзе.

– Сделаете, конечно, сделаете. Ибо такова воля Германии. Но если впредь, Устке, вы будете дарить мне свои мысли также медлительно, как Иуда – предголгофные откровения, я пристрелю вас намного раньше, чем вы подарите свой очередной постулат. И даже раньше, чем нажму на спусковой крючок. Вы поняли меня?

– Как заповеди Христа.

– Крайз!

– Слушаю, господин бригаденфюрер.

– Сколько мертвецов готовятся предстать сейчас перед нами в облике зомби?

– Готовятся.

Бригаденфюрер остановился, нацелил свой взгляд на унтерштурмфюрера и... непроизвольно вздрогнул. Он всегда вздрагивал, когда, подняв голову, обнаруживал перед собой этого огромного, более чем двухметрового роста увальня, с широкими, но бесформенными какими-то, напоминавшими два взваленных на плечи нормального человека полупустых мешка, плечами.

Впрочем, собеседников этот фриз[36]36
  Фриз – представитель фризской народности, издревле населявшей Западно-Фризские и Восточно-Фризские острова, а также североморское побережье Германии. В большинстве своем мужчины-фризы, являющиеся потомственными североморскими мореходами и рыбаками, выделяются своей замкнутостью и физической выносливостью.


[Закрыть] поражал не размерами своими, а лицом, вернее, тем, что у всех прочих людей называется оным.

Даже оказавшись на костре сатанистов, этот парень каким-то чудом выжил, однако случилось так, что подбородок его почти сросся с грудью, являя миру неописуемо жуткую массу из затвердевших кусков изуродованной ткани, глубоких мясистопепельных шрамов и уродливых фурункулов.

– Я спросил, сколько готовятся, Крайз.

– Еще двое.

– Да, всего лишь двое? В таком случае вам суждено стать третьим.

– Вы совершенно правы, бригаденфюрер, суждено. Однако следует учесть, что только что мы увеличили наш зомби-гарнизон на два десятка диверсантов.

– Но вы докладывали о пяти претендентах на зомби.

Никаких эмоций на месиве, которое следовало считать лицом

Фризского Чудовища, не проявилось. Разве что каким-то немыслимым образом оно стало удлиняться и становиться еще более безобразным. Точнее, более непривычно... безобразным.

Фон Риттер никогда не страдал брезгливостью, но очень скоро понял, что ни смириться с этой «маской ужаса», которую он никогда не решился бы назвать лицом, ни хотя бы привыкнуть к ней – не способен. И тот, кто первым нарек Крайза «Фризским Чудовищем», породил это название только в одном мыслимом состоянии – глубочайшего шока.

– Пока что мы всего лишь экспериментируем, господин комендант, – привычно шепелявя, произнес носитель этого естественного прозвища, – поэтому к массовым перевоплощениям не прибегаем. Этих двоих мы готовим по офицерской программе. Нам нужны зомби-сержан гы и зомби-офицеры. Так что со временем...

– Со временем вы с удовольствием превратите в зомби всех нас, – мрачно завершил барон, без какого-либо намека на шутку.

– Все может быть, – с той же философской невозмутимостью проворчал унтерштурмфюрер Крайз, заставив бригаденфюрера запнуться на полуслове, а остальных офицеров – до предела напрячь свои нервы..

– ...И потом, – с трудом сдержал фон Риттер свое стремление тут же пристрелить это чудовище, – вы что, действительно уверены, что зомби способны будут осознавать себя офицерами, командирами подразделений? До сих пор мы придерживались того мнения, что командирами должны становиться обычные германские офицеры.

– Единственное, что я могу сказать, так это то, что эксперимент с офицерами будет интересным. – Уже в который раз комендант поймал себя на том, что томительно задерживает взгляд на ужасающе искореженных губах Фризского Чудовища, сквозь которые каждое слово прорывалось с каким-то странным шепеляво-сюсюкающим басом. – Он способен изменить всю систему подготовки руководящей и командной прослойки зомби. Незомбированные офицеры останутся у нас только в штабе «Регенвурмлагеря».

– Если таковые останутся после налаживания массового зом-бирования, – проворчал фон Риттер. Однако ворчание это было благодушным.

Комендант с трепетом относился ко всему, что касалось каких бы то ни было исследований, поэтому сейчас он был доволен и самим докладом Крайза, и деятельностью «Лаборатории призраков». Фюрер лично сможет убедиться, что сотрудники лаборатории... исследуют!

Он стоял перед светильником, поэтому огромная шлемоподобная лысина его тускло отсвечивала, окружая себя каким-то странным фиолетово-мерцающим нимбом, и представая перед офицерами то ли в виде головы святого, то ли в виде озаренного неземным сиянием жертвенника.

«А ведь когда он сказал о возможности зомбирования «всех нас», – подумал фон Риттер, – никому и в голову не пришло воспринять это как шутку. Что не может не насторожить». По «СС-Франконии», рассуждал он, уже давно блуждают слухи относительно того, что весь ее гарнизон со временем будет превращен в зомби. Включая офицеров. Только для офицеров вроде бы будет изобретен некий облегченный зомби-вариант, позволяющий, с одной стороны, избавиться от страха, сомнений и излишних переживаний; с другой – незабвенно помнить о фюрере, Германии, офицерской чести и своих командирских обязанностях.

Причем похоже, что это уже не просто слухи. Не зря же рядом с «Лабораторией призраков», по приказу Гиммлера, возникла еще одна лаборатория, получившая название «Центр по формированию гарнизона зомби». Получалось так, что с первых дней своего существования этот Центр превращался в своеобразный штаб зомби. Чем больше зомби будет появляться в составе рабочих команд и охранных отрядов, тем внушительнее будут становиться позиции начальника этого Центра штандартенфюрера СС Овер-бека.

– Но прежде чем вы превратите всех нас в зомби, – неожиданно вернулся к прерванной мысли фон Риттер, – попытайтесь показать фюреру все, что успели и что задумали. Гитлера это должно будет увлечь.

– Он будет потрясен, господин комендант, – ненавязчиво поправил его Фризское Чудовище, опасаясь превратно истолковывать суть «погребального увлечения» фюрера. – Мы раскроем перед ним все таинства «Лаборатории призраков». Великий магистр ордена зомби доктор Мартье готов будет посвятить его даже в то, во что не посвящено большинство рыцарей ордена...

– Да, посвятит? Существует еще что-то такое, чего он не поведал даже вам?

– В таком случае через пять минут Мартье еще раз исповедается, – угрожающе заверил коменданта Удо Вольраб. – Возможно, уже восседая в котле, наполненном его снадобьями.

– Вот именно, Крайз, он поведает это, даже если очередную порцию эликсира зомби придется изготовить из его собственных потрохов. Вы поняли меня, Крайз?!

– Мир – это всего лишь непогребенный скотомогильник, – как бы про себя изрек унтерштурмфюрер фразу, которая в последнее время срывалась с его уст все чаще, но всякий раз снисходила с них, как святое откровение всех двенадцати апостолов, вместе взятых.

– Да, Крайз, скотомогильник? Непогребенный? И что? – вплотную приблизился к нему фон Риттер, почти касаясь шлемоподобным нимбом своей, цвета дамасской стали, лысиной его изуродованного ожогами подбородка.

– Во всяком случае, мы попытаемся превратить этот мир в скотомогильник.

Барон молча уставился на Фризское Чудовище.

Хотя адъютант и присутствовавшие, но, как всегда, безмолвствовавшие, офицеры уже начали постепенно привыкать к подобным совещаниям, больше похожим на сатанинские экзальтации коменданта, тем не менее на сей раз и они предпогибельно замерли, понятия не имея о том, чем может закончиться очередная лавина непредсказуемости их шефа.

– Да, Крайз, да. Превратим его в таковой. Весь этот мир мы вначале превратим в непогребенный скотомогильник, а затем загоним в лабиринты регенвурмлагерей. И что?

– Только тогда сумеем убедить фюрера, что он достиг цели.

– Какой именно цели?

– Отделив избранных рыцарей СС от всеобщего скотомогильника, очистив землю от заживо гниющей падали, он первым в этом мире почувствует себя по-настоящему счастливым человеком.

Удо Вольраб хотел было что-то добавить к сказанному, но так и замер с приоткрытым ртом. Он был потрясен философской глубиной и подтрибунальной изощренностью мыслей Фризского Чудовища.

Только сейчас гауптштурмфюрер понял, что до сих пор он явно недооценивал этого вселенского урода. Прискорбно недооценивал.

– Так поведайте же об этом своему фюреру, Крайз! – ухватился за эту мысль Фризского Чудовища барон фон Риттер.

– Несомненно поведаю, – прокряхтел унтерштурмфюрер. – И не следует думать, что фюрер не станет выслушивать какое-то там регенвурмлагерное чудовище.

– Поведайте ее, черт бы вас побрал! – не стал выслушивать его дальше и комендант подземной базы СС. – Ибо такова воля Германии!

– Но предупреждаю, что после вашей беседы с фюрером все мы рискуем остаться непогребенными, – и на сей раз не отказал себе в удовольствии предаться мрачным предсказаниям Удо Вольраб.

26

Когда самолет «фюрера» приземлился на аэродроме «Призрак-зет», там его уже ждали две машины комендатуры «Регенвурмлагеря», в одной из которых прибыл бригаденфюрер фон Риттер. И вновь комендант был несколько удивлен, увидев, что в сопровождении фюрера пребывают всего три человека: Скорцени со своим адъютантом гауптштурмфюрером Родлем и незнакомый ему рослый, худощавый офицер СС. Этим третьим, как потом выяснилось, был лишь неделю назад зачисленный в войска СС гауптштурмфюрер барон фон Тирбах. Комендант сразу же заинтересовался бароном, вспомнив при этом, что читал о его рейде тылами красных от Маньчжурии до границ рейха. Но это будет потом, а пока что...

– Мрачноват что-то сегодня наш фюрер, – произнес фон Риттер, ступая навстречу вождю, – Как считаете, адъютант?

– Ситуации на фронтах таковы, что даже фюреру особо радоваться нечему.

– И все же сегодня Гитлер выглядит как-то необычно. Иногда мне кажется, что я с трудом узнаю его.

– Мне приходится видеться с ним далеко не каждый день, – тоже мрачновато ответил ему почтительно державшийся чуть позади Удо Вольраб.

– Эту оплошность следует устранить, – иронично заметил комендант. – По совместительству вас назначат и адъютантом фюрера.

– К тому же, совершенно очевидно, что в наши дни радостным фюреру выпадает быть все реже.

– Кстати, кто этот парень, самоуверенно держащийся между фюрером и Скорцени? – спросил Крайз.

Удо Вольраб напряг зрение и почти рассмотрел заинтересовавшего Фризское Чудовище рослого незнакомца, но так и не признал.

– Очевидно, новый адъютант. Так что положенное мне место у тела фюрера уже занято.

– Припоминаю, что о нем говорил штандартенфюрер Брандт. Но все же... для адъютанта фюрера он слишком молод, для личного телохранителя – слишком нов, – как бы вслух рассуждал фон Риттер. – А фюрер привык полагаться на старые партийные кадры. Ибо такова воля Германии.

Понаблюдав за тем, как солдаты аэродромной службы вручную заталкивают самолет «фюрера» в замаскированный под холм бетонный ангар, Скорцени вновь перевел взгляд на Зомбарта. В принципе он остался доволен. Перед ним стоял почти в точности скопированный Адольф Гитлер, вплоть до нахлобученной на уши фуражки (правда, у Зомбарта она не была бронированной, как у самого фюрера). А еще – слегка обвисший мундир; шаркающая походка, сутуловатая фигура, и топорщившиеся седеющие усики на сероватом, брябловато-морщинистом лице...

«Очень даже неплохо выглядит, – признал обер-диверсант рейха, уже давно превратившийся в попечителя этого двойника, – причем неплохо даже для самого фюрера».

«Да что там?! Похож, дьявол меня расстреляй! – самодовольно утверждался в этой мысли первый диверсант рейха. – Омерзительно похож! Если бы сейчас из ближайших кустов прогремел выстрел снайпера и Имперская Тень пал бы жертвой «покушения на фюрера», это было бы воспринято и истолковано как гениально проведённая операция СД. И ты вновь, как и после подавления «путча генералов» 20 июля, стал бы национальным героем, спасителем фюрера и чести рейха. Вот только не время устраивать сейчас подобные спектакли. Узнав об очередном покушении, фюрер мог бы впасть в еще один инсульт и погибнуть от собственной ярости».

Однако все это – фантазии диверсанта. Другое дело – лже-фюрер Зомбарт, эта величественная в своей «лженепревзойденности» Имперская Тень! Им Скорцени все еще оставался доволен. Почти так же, как в свое время Господь – сотворенным им Адамом. И то сказать: не каждому дано мудрствовать над сотворением очередного «фюрера»! А что касается того, что Зомбарт – всего лишь двойник... Стоит ли торопиться с выводами? В конце концов только время покажет, кого на самом деле нужно считать двойником, а кого – истинным, соответствующим своему предназначению фюрером. Вот именно, время покажет!

«В любом случае, – заключил оберштурмбанфюрер, – этот двойник всегда должен находиться где-то неподалеку от тебя и под твоим контролем. Потому что, когда придет время сотворения нового фюрера Германии, рассчитывать на мудрость и расторопность Господа будет некогда».

Скорцени уже обратил внимание на то, как сильно и властно входит в свою роль лже-Ева, она же Альбина Крайдер. Любой театральный режиссер подтвердил бы, что она уже давно переигрывает фрау Браун.

– Кстати, что поделывает сейчас наша Альбина, она же «Ева»? – вполголоса спросил он адъютанта, не торопясь уходить со взлетного поля, за кромкой которого их ждал комендант «Регенвурм лагеря».

– Продолжает врастать в роль. В образе Евы госпожа Крайдер неподражаема.

– Судя по вашему восторгу, Родль, вы тоже не прочь перево-плотиться во лжефюрера?

– Напрасно иронизируете, Скорцени. В моем лице вы получили бы идеального двойника.

– Я вспомню о вашем предложении, когда понадобиться имитировать гибель фюрера с представлением публике изрешеченного тела вождя, – великодушно пообещал Скорцени. – А пока что вернемся к прелестям Альбины Крайдер.

– Так вот, если учесть, что Альбина еще и достаточно мудра и неплохо воспитана, то приходится лишь сожалеть, что рядом с фюрером все еще продолжает оставаться настоящая Ева.

– Возможно, Ева Браун и уступает лже-Еве, но как быть с истинно любимой женщиной фюрера Уинифредой Уильямс? [37]37
  Уинифред Уильямс (1898—1980) —родилась в Уэльсе, в семье журналиста Уильямса и Эмили Кароп. После смерти родителей удочерена семьей германцев. Была замужем за Зигфридом, сыном композитора Рихарда Вагнера. В 1930-м году, после смерти мужа, ударившегося к тому времени в отчаянный гомосексуализм, стала любовницей Гитлера и убежденной нацисткой. Исследователями установлено, что фюрер регулярно изменял с ней Еве Браун. Известна тем, что неоднократно звонила Гитлеру, спасая от концлагерей евреев и гомосексуалистов, друзей ее покойного мужа-гомосексуалиста.


[Закрыть] Нет, действительно, как с ней быть?

– Уж не хотите ли вы заставить меня искать еще и двойника этой уэльской германки? Такого количества двойников рейх выдержать не способен.

– Он и так неумолимо превращается в империю двойников, – согласно кивнул Скорцени.

– Кстати, до меня дошли слухи, что в последнее время фюрер заметно охладел к этой аборигенке Уэльса, поскольку она то и дело пытается спасти от концлагеря очередного еврея-гомосексуалиста.

– Это ж как нужно не уважать наше нацистское движение, чтобы требовать от фюрера освободить от концлагеря еврея-гомосексуалиста?! – ужаснулся обер-диверсант рейха. – Лично я пристрелил бы такую женщину прямо в постели, во время полового акта.

Они с Родлем держались на расстоянии от Имперской Тени. Это фон Тирбах шествовал почти вровень с «фюрером», весь преисполненный чувства ответственности. При этом одна рука его лежала на расстегнутой кобуре, вторая – в кармане брюк, на рукоятке небольшого пистолетика. О том, что барон прекрасно стреляет с обеих рук, Скорцени узнал из все того же досье.

– Что же касается Альбины Крайдер, – молвил Родль, чтобы как-то завершить начатый разговор, – то она давно вошла в образ Евы Браун и теперь ищет достойного фюрера.

– Что тоже опасно.

– Пока что держим ее в замке «Вольфбург», взаперти. Чем реже она будет появляться на людях, тем лучше.

– Но с Зомбартом она контактирует? – поинтересовался обер-диверсант.

– Нельзя утверждать, чтобы отношения их были искренними, но...

– А что, разве между настоящим Гитлером и той, настоящей, Евой Браун, – они искренние? Вы можете утверждать это с полной уверенностью?

– С полной – не могу.

– Вот в этом-то и заключается момент истины, Родль. И никаких псалмопений по этому поводу, никаких псалмопений!

– Кажется, сегодня вы не в духе, господин оберштурмбанфюрер, – примирительно признал Родль. Он всегда говорил так, когда волна скепсиса первого диверсанта рейха докатывалась до имени и деяний фюрера.

– Это не имеет значения.

– Так, может, прикажете доставить в «Регенвурмлагерь» саму Еву?

Предложение оказалось настолько поразительным, что от неожиданности Скорцени оступился и едва удержался на ногах.

– Надо бы продумать, как получше, поделикатнее это преподнести, дьявол меня расстреляй. Хотя само по себе появление в «СС-Франконии» не только лжефюрера, но и лже-Евы – обещает интересную интригу.

– Нет-нет, – окончательно добивал его адъютант, – я имею в врду ту, настоящую Еву, а не её двойника.

– Вам обязательно хочется, чтобы и в крематорий нас тоже отправили вдвоем.

– Согласен, снизойдет до двойника, – поспешно согласился Родль. – И если учесть, что при известных обстоятельствах «СС-Франкония» может приобрести статус полевой ставки фюрера, то почему бы не предусмотреть здесь апартаментов лже-Евы?

– Однако торопиться с этим тоже не стоит. Сами утверждаете, что проявляется резкое несоответствие характеров. А тут им обоим придется играть влюбленных.

– Считаете, что вскоре понадобится драматург, который бы писал для них любовные сцены?

– Вот и попробуйте себя в новом амплуа, Родль. Война-то ведь все равно завершается.

– Боже упаси. Иное дело, что драматург все же понадобится.

– Если под «драматургом» подразумевается рейхсфюрер СС Гиммлер, который уже подключался к созданию сценария нынешнего посещения Зомбарта, – то вы правы. К слову, вы, Родль, обратили внимание, как фамилия Имперской Тени —Зомбарт – удачно сочетается с наименованием новой популяции недочеловеком «СС-Франконии» – зомби? По-моему, в этой близости просматривается нечто роковое.

Скорцени взглянул на низкое холодное поднебесье, сливавшееся за небольшим перелеском с озерным плесом. Орел, зависший над прибрежным холмом, казалось, постепенно вмерзал в грязновато-серую пелену, но в какое-то время он вдруг вырвался из этого небесно-ледяного плена и стал медленно приближаться к аэродрому, нацеливаясь прямо на фюрера.

Орел вел себя именно так, как и должен был вести себя хищник, подкрадывавшийся к добыче. Но когда он буквально завис над заметившем его и остановившемся лжефюрере, фон Тирбах выхватил пистолет и, мгновенно, в движении подперев кисть правой руки кистью левой, навскидку выстрелил в него.

Поначалу Скорцени показалось, что отпрянул орел только потому, что испугался выстрела, но еще через несколько мгновений птица стала заваливаться на бок и, теряя высоту, уходить в сторону прибрежного холма, чтобы в конце концов, сложив крылья, рухнуть на его вершину.

Ни аплодисментов, ни общепринятых в охотничьем сообществе возгласов одобрения не последовало. Лжефюрер проследил за последним схождением орла из поднебесья и с любопытством перевел взгляд на своего телохранителя.

– Он не решился бы, – покачал головой.

– Появившись над вашей головой, он в какой-то степени уже «решился», мой фюрер. А потому должен был погибнуть.

– Хотелось бы мне знать: вы всегда будете столь решительны?

– Можете не сомневаться – всегда, – властно проговорил фон Тирбах, так и не догадавшийся, что на самом деле сопровождать ему доверили всего лишь лжефюрера.