Текст книги "Путешествия по Европе"

Автор книги: Билл Брайсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Югославия

Из Вены я полетел в Сплит, находящийся на побережье Адриатического моря на полпути в Белград. Мы с Кацем заезжали в этот городок, путешествуя автостопом из Австрии. Тогда нам пришлось четыре дня торчать на раскаленных обочинах дорог, тоскливо глядя на проносившиеся машины немецких туристов, и теперь я тихо радовался, что преодолеваю то же расстояние за считанные часы. Честно говоря, у меня не было выбора: времени оставалось мало. Я должен был быть в Софии через шесть дней, пока не кончилась болгарская виза.

В аэропорту я сел на автобус, пребывая в состоянии легкой нерешительности – я не знал, куда, собственно, я еду. Тут ко мне подошла пожилая женщина и спросила тихо, словно предлагая что-то противозаконное:

– Комната? Вам нужна комната?

– Да, пожалуйста, – сказал я, внезапно вспомнив, что в свое время мы с Кацем нашли комнату в Сплите именно таким образом. – Сколько?

– Десять тысяч динаров.

Пять долларов. Это звучало нормально. Правда, легко было представить, что дома меня ожидают четыре ее взрослых сына, чтобы задушить и забрать деньги. Я давно полагал, что так и умру – связанный по рукам и ногам и выброшенный в море, но женщина выглядела вполне честной. Кроме того, она, видимо, тоже вполне могла опасаться, что я замышляю зарубить ее топором.

– Отлично, – сказал я, – пошли.

До ее дома мы ехали минут двадцать вверх по пологому холму, и вышли где-то на окраине города на невзрачной улице. Женщина повела меня по бесконечным ступеням и проходам, полным тощих кошек. Наконец мы прошли по доске, перекинутой через узкую канаву, пересекли голый, без травинки, двор и вошли в четырехэтажное здание, которое казалось недостроенным. Возле лестницы стояла бетономешалка. Я заколебался. Это было самое подходящее место для засады.

– Проходите, – сказала она, и я последовал за ней на верхний этаж, в маленькую и бедно обставленную, но чистую квартиру. Двое парней лет по двадцать пять в футболках, смахивающие на головорезов, сидели за столом на кухне. Конец, подумал я, незаметно опуская руку в карман и нащупывая «нож офицера швейцарской армии», хотя я знал, что мне даже в нормальных условиях требуется двадцать минут на то, чтобы его открыть. Если эти парни бросятся на меня, придется защищаться зубочисткой и пинцетом.

На самом деле ее сыновья оказались милыми ребятами. Они немного говорили по-английски, поскольку работали в городе официантами. Один из них как раз ехал на работу и предложил меня подвезти. Я с радостью согласился, поскольку плохо представлял себе, где нахожусь и как добраться до центра. Он повел меня к пыльной голубой «Шкоде», припаркованной на ближайшей улице, сел за руль и так резко рванул с места, что я ухватился обеими руками за подлокотник. Это было похоже на сцену погони из боевика, где машины сбивают мусорные баки и опрокидывают тележки с овощами. «Я немного опаздываю», – объяснил он, распугивая с «зебры» очередную группу пожилых пешеходов, на бешеной скорости свернул на магистраль, заставляя встречные машины утыкаться в стены домов, наконец притормозил, высадил меня на базарной площади и умчался, прежде чем я успел сказать «Спасибо».

Сплит – чудесное место с великолепным видом на Адриатическое море, живописно украшенное зелеными островами, разбросанными в миле-другой от берега. Где-то среди них был Вис, где мы с Кацем провели когда-то прекрасную неделю.

Однажды мы сидели в кафе на открытом воздухе, стараясь унять похмелье с помощью кофе, когда к нам подошли две молодые шведки и весело сказали: «Доброе утро! Как настроение? Пошли с нами. Мы едем на пляж на другую сторону острова».

Не задавая вопросов, мы встали и пошли за ними. Если бы вы видели этих девушек, вы бы тоже пошли. Они были восхитительны: здоровые, загорелые, изысканно пахнущие, мягкие везде, где надо, с белыми зубами и телами, которые Бог вылепил с любовью.

– Ты их знаешь? – шепнул я Кацу, когда мы шли за ними, ублажая взор совершенными округлостями их задниц.

– Не-а. Может, мы познакомились с ними вчера вечером, в баре при казино?

– Мы не ходили в бар при казино.

– Ходили.

– Ходили?

– Ага.

– Точно? – Я ничего не помнил о вчерашнем вечере, кроме вереницы бутылок пива «Бип», мелькавших перед моими глазами, как на конвейере.

Мы приехали на тряском автобусе в рыбацкую деревню, долго купались в теплом море, выпили по паре кружек пива в прибрежной таверне, поймали автобус обратно в Вис, выпили еще пива, заказали обед, потравили анекдоты, выпили еще пива, рассказали друг другу, как живем, и влюбились.

По крайней мере, я. Ее звали Марта. Ей было восемнадцать лет, она была брюнеткой из Упсалы и казалась мне самим совершенством – хотя, надо признаться, к этому времени даже Кац при определенном освещении начал смотреться неплохо. В любом случае я считал ее очаровательной, и – представьте! – она во мне тоже что-то нашла. Марта и другая девушка, Труди, сильно напились и разболтались, главным образом, по-шведски, но мне было все равно. Я глядел на эту шведскую мечту, безнадежно ослепленный страстью, время от времени приходя в себя только для того, чтобы подобрать слюни и глотнуть пива. Иногда она клала руку на мое голое плечо, заставляя мои гормоны пускаться в безумный пляс, а однажды, взглянув на меня, рассеянно погладила мою щеку тыльной стороной ладони. За нее я продал бы свою мать на галеры и воткнул бы кинжал себе в ляжку.

Поздно вечером, когда Кац и Труди ушли пописать, Марта резко повернулась ко мне, притянула к себе мою голову, и я вдруг почувствовал, будто во рту у меня затрепетала рыбка. Она отстранилась от меня со странным мечтательным выражением и выдохнула: «Я совсем свихнулась от страсти».

Я подыскивал слова, чтобы высказать, как люблю ее, но тут случилось нечто ужасное. Она внезапно бросила на меня испуганный взгляд, словно настигнутая снайперской пулей, закатила глаза и бессильно сползла со стула.

Долгое мгновение я сидел с открытым ртом, мысленно крича: «Господи, не допусти этого, старый мудак!» – но она уже умерла для этого мира, как будто ее унес залетевший ненароком НЛО. Я взглянул на небо: «Господи, как же Ты мог такое допустить? Я же католик!»

Появилась Труди. Она, по-матерински засуетившись, сказала: «Нам надо положить ее в постель». Я предложил отнести Марту в номер, рассчитывая, хотя бы коснуться ее пленительных ягодиц, но Труди, как будто догадавшись о моих гнусных намерениях, ничего не хотела слушать. Сильная, как паровоз, она перекинула Марту через плечо и потащила вниз по улице, исчезнув вместе с затихающим в ночи «Спокойной ночи».

Я посмотрел, как они уходят, и мрачно уставился в пивную кружку. Пришел Кац, и по моему лицу понял, что этой ночью слияния обнаженных тел в прибое при лунном свете не состоится.

– Что мне теперь делать? – воскликнул он, опускаясь на свой стул. – Она чуть не кончала от меня возле мужского туалета. Как же не повезло! Что мне теперь делать?

– Надо взять дело в свои руки, – сказал я, но он не уловил юмора. Впрочем, мне тоже было не смешно, и мы провели остаток вечера, мрачно наливаясь пивом.

Молодые шведки больше ни разу нам не попались. Три дня мы бегали как собаки, заглядывали в рестораны, обыскивали пляжи, но ни разу их не увидели. Через некоторое время я стал думать, что они были плодом пьяного воображения. Возможно, Марта никогда не говорила: «Я совсем свихнулась от страсти». Возможно, она сказала: «Я сейчас развалюсь на части». Не знаю. Но поскольку она ушла навсегда, это уже не имеет значения.

Сначала я шел по набережной, глядя на яхты, потом по солнечным дорожкам и внутренним дворикам в самом сердце Сплита. Когда-то этот район, составляющий приблизительно четверть квадратной мили, был дворцом Диоклетиана. Но после падения Римской империи сюда проникли поселенцы и начали строить дома внутри разрушающихся дворцовых стен. То, что когда-то было коридорами, стало улицами, дворы и залы превратились в небольшие городские площади. Теперь дороги – некоторые были такими узкими, что по ним приходилось пробираться бочком – были в основном застроены, и все же через нынешнюю убогость пробивалось былое величие дворца. Многие фасады домов сохранили фрагменты старых построек – лестницы, которые теперь никуда не ведут, колонны, которые уже ничего не поддерживают, ниши, в которых когда-то, очевидно, стояли римские бюсты. Кажется, будто дома, как деревья, выросли из руин. Это производит ошеломляющий эффект. Нигде в Европе нет подобного места.

Я побродил там пару часов, потом пообедал. Был чудный летний вечер, над моей головой проносились стрижи, а в море на волнах лениво раскачивались мачты яхт. Все это было так чудесно, а сумерки опускались так успокаивающе, что я несколько часов просидел на набережной, попивая пиво.

Выпив четвертую или пятую бутылку, я почувствовал сонливость – такую сильную, что захотелось уронить голову на руки и уснуть. Я взглянул на этикетку, и с тревогой обнаружил, что содержание в ней алкоголя составляло 12 градусов. Оно было крепкое, как вино. Не удивительно, что меня стало клонить ко сну. Я позвал официанта и оплатил счет.

Пьянство в одиночестве – странная и опасная вещь. Можно пить всю ночь и чувствовать себя трезвым, но когда встаешь, то обнаруживаешь, что голова достаточно ясная, а ноги выделывают неописуемые кренделя. Я было пошел по площади, кое-как таща непослушные ноги, но скоро понял, что слишком пьян, чтобы идти пешком.

На набережной я увидел такси, залез на переднее сиденье, разбудил водителя – и тут сообразил, что понятия не имею, куда ехать. Я, естественно, не запомнил дорогу, которой меня вез сын хозяйки, не знал ни адреса, ни имени женщины, которая сдала мне комнату, ни хотя бы части города, в которой она жила. Я знал только, что это было где-то на холме. Но Сплит, как внезапно обнаружилось, весь состоял из холмов.

– Вы говорите по-английски? – спросил я шофера.

– Не, – ответил он.

– Ладно, не будем паниковать. Я хочу поехать в этом направлении. Вы меня понимаете?

– Не.

– Вон туда, езжайте туда.

Мы долго ехали в указанном мной направлении. Счетчик работал со страшной скоростью. Иногда я ухватывал боковым зрением уголок, который казался мне знакомым, хватал его за руку и кричал: «Здесь налево! Налево!» Спустя минуту мы оказывались перед воротами тюрьмы или типа того.

– Нет, кажется, мы поехали не туда, – говорил я, стараясь не огорчать его. – Но хорошо, что мы попробовали.

Наконец, когда стало ясно, что он считает меня в равной степени ненормальным и пьяным, и собирается при удобном случае выпихнуть меня из машины, мы по ошибке заехали на нужную улицу. По крайней мере, мне так показалось. Я дал ему охапку динаров и вывалился из машины. Это была действительно та улица – я узнал угловой магазинчик, но мне пришлось еще долго искать дорогу среди бесконечных проходов и ступеней. Ночью все выглядело иначе, к тому же я был пьян и устал. Я брел наугад, до смерти пугаясь, когда наступал на кошек, и до боли всматриваясь в темноту в поисках четырехэтажного строения, к которому вела перекинутая через канаву доска.

Удивительно, но я нашел его. Доска оказалась потоньше и более шаткой, чем я помнил. Я осторожно пошел по ней, и был уже на полпути, когда она сыграла, и моя нога соскользнула. Какое-то мгновение я падал в темноту, не осознав еще, что мои ноги находятся по разные стороны доски, и удар придется прямо на мои детородные органы.

Да, это был сюрприз, если так можно выразиться. Пару секунд я пошатывался верхом на доске, ловя ртом воздух, а потом тяжело завалился в канаву и долго лежал на спине, ожидая, пока легкие снова начнут дышать. При этом я отстраненно прислушивался к тупой боли в промежности, соображая, не означает ли это непоправимое повреждение моих причиндалов и каковы будут неудобства, связанные с использованием катетера. Потом мне пришло в голову, что в канаве могут быть крысы и они могут мной заинтересоваться. Я резко вскочил, прорыл путь наверх в жидкой грязи, поскользнулся и упал на дно канавы, снова выдолбил ступени и вылез наружу. Проковыляв к дому, я поднялся на четвертый этаж и постучал в квартиру домохозяйки. Спустя минуту дверь открыла какая-то женщина в бигуди и увидела на своем пороге американца – всклокоченного, облепленного грязью, который покачивался и обеими руками держался за яйца. Мы никогда раньше не видели друг друга. Это была не та квартира.

Я попробовал подобрать слова, чтобы объяснить ситуацию, но не смог, и безмолвно спустился вниз, спотыкаясь на лестнице. Найдя нужную квартиру, я постучал. Никакого движения. Через минуту постучал снова. В конце концов послышалось шарканье ног, и дверь открыла моя знакомая. На ней была ночная рубашка и жуткое количество бигуди. Она сказала что-то сердитое – полагаю, насчет позднего времени. Я начал что-то объяснять, но она смотрела на меня как на кучу отбросов, и я заткнулся. Ее сыновья уже крепко спали, а мне было постелено наверху двухэтажной койки. Видимо, поэтому пять долларов вдруг показались мне огромной суммой. Она захлопнула дверь и ушла, тяжело ступая.

Я в темноте пересек комнату, наступив нечаянно на живот одному из спящих братьев («Ууфф», – выдохнул он как спущенная шина, но не проснулся), и взобрался на свою кровать.

Утром, когда я продрал глаза, братья уже ушли. В квартире было тихо, только тикали часы и мерно падали капли из текущего крана, что только подчеркивало тишину. Не знаю, ушла ли хозяйка, или еще спала. Я тихо почистил зубы и придал себе более презентабельный вид с помощью холодной воды и кухонного полотенца. Затем вынул купюру в пять долларов и положил на стол; подумав, достал еще пять долларов и тоже положил на стол. И ушел.

Я нашел в центре города автобусную станцию, намереваясь сесть на автобус до Белграда, как когда-то сделали мы с Кацем, но обнаружил, что прямого сообщения больше нет. Теперь надо было ехать до Сараево, примерно на полпути до Белграда, и там пересесть. Я купил билет на десятичасовой автобус и, чтобы убить два часа, пошел искать кофе. Посередине набережной, напротив двух самых больших отелей в городе, я почувствовал запах дерьма и перегнулся через парапет. Там из короткой трубы извергался поток свежих нечистот. Там было все: говняшки, извивающиеся презервативы, клочки туалетной бумаги. Ужаснее всего, что это находилось буквально в метре от главной улицы, рядом с кафе и гостиницами. Я не стал пить здесь кофе, а пошел в старый город, где вид был не столь красив, но и шансы подхватить холеру поменьше.

Автобус был переполнен (в Югославии они всегда переполнены), но я нашел местечко возле задней двери и обеими руками вцепился в поручень. Мне вспомнилось, как мы с Кацем пересекали Югославию. Это путешествие изрядно пощекотало нам нервы. Горные дороги очень опасны: слишком узкие для автобуса, полные крутых поворотов над отвесными кручами невообразимой высоты. За рулем был сумасшедший, сбежавший из дурдома и обманным путем получивший работу в автобусной компании. Молодой и красивый, в сдвинутой на затылок кепке, он вел автобус как одержимый – гнал на головокружительной скорости, сигналил по поводу и без повода, газовал там, где надо было тормозить. Он распевал веселые песни и оживленно беседовал с пассажирами, часто оборачиваясь к ним, одновременно проносясь по самому краю отвесных обрывов. Мы ехали как по лезвию бритвы.

Мы с Кацем сидели спереди, и водитель, которому мы чем-то понравились, старался позабавить нас шутками – он притворялся, что задремал ненадолго, а затем вдруг просыпался – как раз вовремя, чтобы избежать столкновения со встречным грузовиком, или делал вид, что отказали тормоза как раз тогда, когда мы неслись под горку на такой скорости, какую доводится испытывать только космонавтам.

После многих часов езды автобус наконец взобрался в горы и начал крутой спуск в широкую долину невыразимой красоты и буйства красок. В каждом городке и деревне люди выскакивали из домов, словно прибытие нашего автобуса было чудом, и шли рядом с автобусом, передавая через окна пакетики с вишнями своим друзьям, водителю и даже нам с Кацем.

Мы прибыли в Белград в начале вечера, быстро нашли дешевый, приятный отель на высоком холме и поужинали на террасе, любуясь сначала закатом солнца, а потом мерцающими огнями города. Было выпито много пива и съедены все вишни.

Тогда мы провели чудесный день, и мне хотелось повторить его. Как ни странно, я с нетерпением ждал опасностей горной дороги – это было захватывающее сочетание страха и возбуждения, как испытать сердечный приступ и получить от него удовольствие. Но, увы, я обнаружил, что в мое отсутствие дороги в здешних горах стали лучше – во многих местах их расширили, на самых опасных поворотах были установлены защитные ограждения. Да и шофер был явно нормальным – держал руль обеими руками и не отводил глаз от дороги.

Югославские ландшафты по живописности не уступают австрийским, но они почти не изгажены туристами. Через час или два после отъезда с морских курортов с их испепеляющим солнцем и отелями, битком набитыми людьми, оказываешься в затерянном мире буйной растительности, фруктовых садов и полей, озер и лесов, крошечных ферм и аккуратных деревень – в уголке Европы, где время словно остановилось. Люди в полях серпами резали траву, вилами укладывали сено в скирды и пахали поля на запряженных в плуг лошадях. Пожилые женщины почти все были в черном, с платками вокруг головы. Это была картина из далекого прошлого.

Через семь бесконечных жарких часов мы въехали в Сараево, столицу республики Босния-Герцоговина. Теперь нас на самом деле окружал другой мир. Всюду высились минареты, а вывески магазинов и названия улиц были написаны кириллицей. Сараево окружено высокими холмами (здесь проводились зимние Олимпийские игры 1984 года) и разрезано пополам узкой, быстрой, очень прямой рекой Мильяцка. На улице, ведущей вдоль одного ее берега, случилось самое знаменитое происшествие в Сараево – убийство эрцгерцога Франца Фердинанда в июне 1914 года, которым началась Первая мировая война.

Я снял номер в отеле «Европа», темном строении с облезлой краской, упорно цепляющимся за следы былого величия. В номере не было телевизора и освещенность не превышала четырнадцати ватт, но кровать выглядела достаточно удобной, и в ванной была горячая вода. Я долго отмокал в ванне и, отлично освежившись, вышел посмотреть город.

В центре Сараево находится один из самых больших базаров в Европе – целая сеть узких улочек, застроенных крошечными лавчонками с бронзовыми изделиями ручной работы. Но, поскольку здесь нет туристов, то нет и назойливых зазывал, хватающих за рукава и тыкающих товары в лицо, как на более известных базарах Стамбула и Танжера. Здесь на меня вообще никто не обратил внимания.

Пришло время поужинать, и я обследовал меню в нескольких заведениях, пока не остановился на ресторане отеля «Центральный», который обладал тем же поблекшим величием, что и «Европа», как полный достоинства дом обнищавшего аристократа. Я был единственным посетителем. В Югославии инфляция составляла сотни процентов, а динар девальвировался ежедневно, иногда даже по два-три раза за день, что сбивало с толку туристов и наносило материальные убытки местным жителям. Обильный обед, состоящий из супа, бифштекса, овощей, салата, хлеба, пива и кофе, стоил всего 8 долларов, но тем не менее я был, очевидно, единственным человеком в городе, который мог себе это позволить.

Обслуживающий персонал, как везде в Югославии, был индифферентным – ни враждебным, ни радушным. Официант разбрызгивал мой суп по ковру и скатерти, надолго исчезал в перерывах между блюдами, оставляя меня взирать на пустые тарелки, но я не особенно винил его за это. Там, где богатство позволяет тебе жить как принцу, каждый человек, с которым имеешь дело, чувствует свою ущербность. В Сплите я заметил, что некоторые немцы давали чаевые официанту так, словно дразнили его, и, думаю, тому хотелось плюнуть им в тарелки. Я надеялся, что мой официант задерживался так надолго по другой причине.

Утром я пришел на автостанцию и попытался разузнать об автобусе на Белград, но девушка в информационном окошке настолько увлеченно беседовала с кем-то по телефону, что явно не собиралась отвлекаться. Я прождал несколько минут и даже сказал ей что-то через отверстие, но она посмотрела на меня невидящим взглядом и продолжала говорить, накручивая на палец локон. Я отошел от окошка, и в конце концов нашел автобус, расспрашивая водителей.

Дорога в Белград заняла восемь часов. Ехать было еще жарче, медленнее и скучнее, а автобус был еще более переполненным, чем накануне. Я сидел рядом с пассажиром, который не был одержим заботой о личной гигиене, и сожалел, что не знаю сербо-хорватского, чтобы сказать ему: «Прошу прощения, но ваши ноги слегка воняют. Не будете ли вы так любезны высунуть их в окно?» Постепенно, чтобы отвлечься от вони, я впал в забытье, чему отлично научился во время переездов с места на место.

В Белграде я нашел комнату в старомодном отеле «Эксельсиор», довольно дорогом, но удобном, и немедленно занялся обычным делом – знакомством с городом. Ради прошлых воспоминаний я попробовал найти отель, где мы останавливались с Кацем, думая, что смогу опять пообедать на террасе, если она еще существует, но скоро убедился, что поиски бесполезны.

В Белграде делать было нечего. Я отправился в Гайд парк, лесистое и холмистое поместье, где похоронен Тито. Длинная асфальтированная дорожка привела меня к его мавзолею. Я был единственным посетителем, и смотреть там особенно было не на что. Одинокий солдат, выглядевший отчаянно молодым, со скучающим видом стоял у саркофага по стойке « смирно». Он явно делал вид, что смотрит прямо перед собой, как ему и было положено, но я видел, что его глаза следили за моими движениями по залу. У меня возникло ощущение, что мой приход в мавзолей был для него самым интересным происшествием за весь день. «Для меня тоже», – пробормотал я себе под нос.

Выйдя наружу, я вдруг почувствовал, что не знаю, что с собой делать. Внизу лежал город, осматривать который у меня не было ни малейшего желания. Я понял, что тоскую по дому. О боже!

На следующий день я проснулся в лучшем расположении духа. Сегодня должна была осуществиться моя маленькая мечта. Я собирался отправиться на поезде из одной европейской столицы в другую в вагоне первого класса. Это казалось мне верхом роскоши. В мои планы входило купить билет прямо после завтрака, а вечером отправиться на вокзал, чтобы занять место среди обедневших герцогинь и других экзотических персонажей, которые, по моему убеждению, все еще путешествуют вагонами первого класса в этой части мира.

Консьерж посоветовал мне не ходить за билетом на вокзал. «Там смертоубийство», – сказал он, печально качая головой. Он предложил обратиться в главный офис «Спутника», государственного туристического агентства, где можно заказать билет в относительно спокойной обстановке.

В «Спутнике» было действительно спокойно, но неприветливо, и полно медленно двигающихся очередей.

Сначала мне пришлось постоять в одной очереди, чтобы узнать, в какую очередь мне нужно. Затем выстоять нужную очередь, чтобы забронировать место в спальном купе, но отвратительное существо, загримированное под пожилую женщину, сообщило мне, что все забронировано на несколько недель вперед, и никакие деньги помочь не могли. Ну вот, еще одна мечта рушится от соприкосновения с реальностью, уныло подумал я. Существо направило меня в третью очередь, где, если повезет, можно было получить сидячее место, но по ее жесту я понял, что это маловероятно. И она оказалась права.

Не получив сидячего места, я вернулся в первую очередь, чтобы проверить, нет ли других очередей, в которых есть шанс что-нибудь выстоять. Девушка в первой очереди, показавшаяся мне единственным приятным человеком, посоветовала встать в очередь за авиабилетами. Я пошел и встал в авиационную очередь, ужасно длинную и медленную, но подходя к окошечку, обнаружил, что это вовсе не авиационная очередь, а авиационная очередь – ха-ха! – следующая налево. Я выстоял ее и узнал, что мест на самолет тоже нет ни на этот день, ни на следующий.

Меня охватило чувство беспомощности, даже легкой паники. Попусту потеряно почти два часа. Как можно терпеливее я объяснил девушке, что должен быть в Софии на следующий день, так как у меня истекает виза. Она бросила взгляд, который ясно говорил: «С чего вы взяли, что мне есть до этого дело?», но сказала, что поставит мое имя в лист ожидания на вечерний рейс и велела прийти в четыре часа.

Я направился на автостанцию, надеясь каким-то чудом сесть на автобус до Софии. Но там был абсолютный хаос – толпы людей осаждали билетные кассы, сидели на своих чемоданах, апатично ожидая рейса или бросаясь в маленькие местные бои, когда приходил автобус. Воздух наполнял гул разноязыкой речи. Все вывески были на кириллице. Я изучил расписание на стене, но не имел представления о том, как на кириллице выглядит слово «София». Внезапно моя уверенность, что незнание языка помогает чувствовать себя свободно в любой незнакомой стране, обернулась другой стороной. Беспомощный как младенец, я не мог даже понять, где находится справочная.

Полдня ушло на то, чтобы выяснить, что в Софию вообще не ходят автобусы. Лучшее, на что я мог надеяться, это доехать автобусом до Ниша, оттуда до Димитровграда на границе с Болгарией, а там попробовать найти какой-нибудь транспорт на последние сорок миль до Софии. Все это должно было занять три дня, но мне уже так не терпелось выбраться из Югославии, что я купил билет до Ниша за 12 долларов и преодолел долгий путь вверх по холму до «Спутника».

Я прибыл через две секунды после того, как часы пробили четыре. За компьютером в окошке бронирования сидела другая девушка. Я объяснил ей ситуацию, и она проверила лист ожидания. Через мгновенье она сообщила, что моего имени в листе ожидания нет. Я взглянул на нее с выражением человека, которого уволили с работы, угнали машину, а жена сбежала с лучшим другом.

– Что?!

Она сказала, что это не имеет значения, потому что мест на вечерний рейс еще много. Я снова воскликнул:

– Что?!

Она взглянула на меня с явным безразличием. "Билет до Софии стоит 112 долларов. Будете брать? " Хочу ли я? Является ли Папа Римский католиком?

– Да, – сказал я.

Она набрала что-то на компьютере и протянула мне билет. На меня нахлынула волна облегчения. Я буду в Софии к ужину – или, по крайней мере, к поздней закуске. Я уезжал из Белграда. Ура!

Я вышел на улицу и поймал такси.

– Отвезите меня в аэропорт, – попросил я, откидываясь на заднем сиденье, когда водитель тронулся от обочины. И тут я вдруг увидел, что он молод, весел, носит кепку набекрень и водит машину как ненормальный. Это было потрясающе.