Текст книги "Идеальная любовница"

Автор книги: Бетина Крэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 4

Карета неслась по мокрым улицам, увозя Габриэллу все дальше и дальше от злополучного квартала. Это была уже совсем не та Габриэлла Леко, которая убежала из дома несколько часов назад. Сейчас в экипаже сидела улыбающаяся, уверенная в себе девушка. Голова ее кружилась от усталости, облегчения и торжества. Невероятно, но факт: она сумела не только выбраться целой и невредимой из опасной переделки, но еще и извлечь немалую выгоду для себя. Габриэллу охватило новое, поразительной силы чувство целеустремленности. Больше ей не придется сносить эдикты Розалинды о дочерней /покорности; теперь у нее есть план и средства для его выполнения. Первый шаг сделан!

Чем ближе карета подъезжала к Итон-сквер, тем трезвее становились мысли Габриэллы. Представив, что ожидает ее дома, девушка тоскливо вздохнула. Единственной возможностью избежать бурных объяснений с матерью, устраивать которые Розалинда просто обожала, было немедленное и категоричное заявление о том, что она встретила мужчину своей мечты. Розалинда питала слабость к безрассудной романтике, и ее сердце наверняка смягчится, когда она узнает, что дочь безумно и страстно влюбилась. А уж когда она услышит имя и титул предполагаемого любовника, все будет мгновенно прощено. В этом Габриэлла нисколько не сомневалась.

Тщательно все продумав, Габриэлла повеселела. Теперь ей нужно лишь вести себя так, будто она влюблена. Только вот как это делается, любопытно было бы узнать?

Все окна в доме были освещены, и не успела Габриэлла сойти с подножки кареты, как дверь распахнулась и на крыльце появился Гюнтер с фонарем в руке. Он сбежал по ступенькам и замер, увидев герб на дверце экипажа.

– Мисс Леко, – невозмутимо, как всегда, начал он, – ваша мать недоумевает, куда вы исчезли.

Розалинда более чем «недоумевала». Это Габриэлла поняла сразу, едва шагнув в холл. Газовые лампы горели ярким огнем, а двери гостиной и столовой были открыты настежь. Видимо, Розалинда решила превратить дом в маяк, в надежде, что блудная дочь увидит его в ночи и отыщет дорогу обратно.

– Мадам, она дома! – крикнул Гюнтер. Розалинда не заставила себя ждать. Она царственно выплыла из гостиной, сопровождаемая своей подругой Клементиной и констеблем. Мать схватила Габриэллу за плечи и, тревожно оглядывая ее, запричитала:

– Силы небесные, Габриэлла, с тобой все в порядке? – удивленно взглянув на широкий мужской плащ, в который зябко куталась Габриэлла, Розалинда продолжила допрос с пристрастием: – Ты ранена? Больна? Что случилось с твоей прической?

– Все хорошо, мама, правда. Мне никогда в жизни не было так хорошо, как сейчас, – ответила Габриэлла с улыбкой, которая, как она надеялась, сойдет за романтическое блаженство.

– В таком случае потрудитесь объяснить, юная леди что это вам взбрело в голову бежать из дома на ночь глядя? – строго спросила Розалинда, но, почувствовав, что на нее смотрит несколько пар глаз, повернулась к констеблю и проворковала: – Благодарю вас, сержант, за то, что так быстро пришли мне на помощь. Можете отозвать своих людей. Моя дочь дома, цела, невредима, и ей ничто не угрожает.

Сержант пробормотал что-то насчет удовольствия помочь такой милой даме и, подозрительно посмотрев на Габриэллу, удалился.

Как только дверь за ним закрылась, Розалинда вновь повернулась к Габриэлле и со все возрастающим негодованием начала:

– Ты хоть представляешь себе, сколько людей беспокоилось и волновалось за тебя? Я снарядила целый отряд констеблей на твои поиски, и даже слуги отправились прочесывать улицы. Понимаешь ли ты, что может случиться с девушкой, которая прогуливается по ночам?

В этот момент Гюнтер как раз снял с Габриэллы плащ, и взорам окружающих открылись измятое, насквозь промокшее платье и ноги в одних чулках. А если добавить к этому растрепанные, свисающие мокрыми прядями волосы Габриэллы, совсем нетрудно представить, что почувствовала Розалинда, увидев дочь в таком виде.

– Боже милостивый! Ты выглядишь, как бродяга, – в голосе Розалинды звучал подлинный ужас, – Платье порвано… и где твои туфли? Да отвечай же наконец, что произошло?

– Ох, мама… самая прекрасная вещь на свете, – Габриэлла расплылась в улыбке. – Сегодня я влюбилась.

Слово «влюбилась» было последним, которое Розалинда ожидала услышать от своей дочери. Ей потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя и осознать смысл сказанного. Затем она рассеянно отдала Гюнтеру распоряжение о бокале хереса и теплом одеяле, обхватила Габриэллу за талию и затащила ее в гостиную.

– Ты влюбилась? На улице? И при этом выглядишь как утонувшая крыса? – она подвела дочь к камину и усадила ее в кресло. – Хорошо ли это, моя милая девочка?

– Да, да, мама. Это чудесно и восхитительно! – Габриэлла блуждающим взглядом обвела комнату, делая вид, что погрузилась в сладострастные воспоминания, и мечтательно продолжила: – Он такой красивый, сильный и благородный. Он спас меня от мерзких, порочных негодяев…

Увидев, что Розалинда побледнела и прижала усеянную бриллиантами руку к груди, Габриэлла торопливо добавила:

– Но тебе не стоит тревожиться. Он пришел вовремя и прогнал этих типов. Понимаешь, я попала под дождь, заблудилась, и тут вдруг откуда ни возьмись, появилась карета, – воодушевившись собственной выдумкой и приукрашивая ее на ходу, продолжала Габриэлла. – Мерзавцы пытались затащить меня внутрь, и, хотя я кричала и отбивалась, им это в конце концов удалось бы… если бы он не пришел мне на помощь.

– Херес, Клементина, быстро, – Розалинда махнула подруге, не отрывая взгляда от своей дочери. Рассказ Габриэллы захватил ее целиком.

– Он вырвал меня из лап негодяев и хорошенько отколотил их, – горделиво заметила Габриэлла, отпивая из бокала. Посмотрев на Розалинду, она заметила, что щеки той порозовели. Мать, казалось, искренне заинтересована ее рассказом. – Я была так напугана и растеряна, что с трудом могла выговорить собственное имя. Он тоже представился, а затем отвез меня в прелестный ресторан. Там я немного успокоилась, мы разговорились и… он держал меня за руки и заглядывал в глаза, – девушка мечтательно вздохнула и улыбнулась.

Розалинда была поражена – все это так не похоже на Габриэллу. Она бросила недоумевающий взгляд на Клементину с Гюнтером, и они ответили ей тем же. Крутая перемена, произошедшая в Габриэлле всего за несколько часов, озадачила даже привыкшего ко всему дворецкого, и уже одно это кое о чем говорило.

– Когда я окончательно пришла в себя, он дал мне плащ и отправил домой в своей карете, – говорила между тем Габриэлла. – А теперь, если вы не возражаете, я хотела бы подняться к себе. Я ужасно продрогла, устала и хочу как можно скорее переодеться, – Габриэлла поднялась с кресла и поплыла к двери, я… Доброй ночи, мама. До свидания, миссис Болт.

– Габриэлла! – воскликнула Розалинда. Ее оклик остановил девушку уже на пороге. – Но кто он? Кто этот мужчина, в которого ты влюбилась?

– О, разве я не сказала? – Габриэлла искренне рассмеялась, предвкушая, как вытянется лицо матери, когда она назовет имя своего спасителя. – Он граф. И к тому же молод, красив и сказочно богат.

– Граф? – Розалинда прямо-таки поперхнулась от удивления. – В самом деле граф?

– Да, граф Сэндборн, – объявила Габриэлла, упиваясь произведенным эффектом. – И вот еще что… я надеюсь, вы не станете возражать – я пригласила его завтра к пяти часам на чай. Ему так не терпелось познакомиться с тобой и засвидетельствовать свое почтение, что я не смогла отказать. О, не сомневаюсь, что когда ты увидишь графа, то тоже будешь очарована им, так же как и я.

Для вящей убедительности Габриэлла покружилась по комнате, изображая трепетное волнение, и взбежала вверх по лестнице, оставив окаменевшую от шока мать на попечение Клементины и Гюнтера.

– Нет, вы слышали – граф Сэндборн! – всплеснула руками Розалинда, совсем не картинно рухнув в кресло. – Днем она категорически отвергает любовь, страсть и романтику, а ночью заявляет, что влюбилась! И в кого бы вы думали? В графа!

Гюнтер, который в душе полностью разделял. Недоумение хозяйки, с обычной невозмутимостью подошел к бару и налил дамам бренди. Розалинда залпом проглотила свою порцию и, беспомощно глядя то на подругу, то на дворецкого, пробормотала:

– Не могу в это поверить. Просто какое-то стихийное бедствие… Ну почему из всех богатых титулованных мужчин Англии мою дочь должен был спасти именно тот, чья репутация заставит краснеть от стыда даже сутенера публичного дома? Бог мой, Сэндборн! Да это же полнейшая безнравственность и порочность.

– Этот точно не сможет содержать любовницу должным образом, – вставила Клементина. – И подряд очным джентльменом его трудно назвать, – задумчиво проговорила она, становясь рядом с подругой – и похлопывая ее по руке. – Таскается по борделям, волочится за женами друзей, а еще я слышала …

– Он дает повод для сплетен чаще, чем принц Уэльский, – перебила Розалинда. – Я удивляюсь, что Сэндборна до сих пор не укокошил на дуэли чей-нибудь рогатый муж, – Розалинда неподвижно смотрела в одну точку, пытаясь представить, что ждет ее впереди, и, не увидев ничего, кроме неприятностей, в изнеможении закрыла лицо руками. – Я так хотела, чтобы Габриэлла полюбила щедрого, галантного джентльмена. Я хотела, чтобы она полюбила мужчину, который неторопливо и осторожно познакомил бы ее с радостями любви, который осыпал бы мою дочь подарками и заботился о ее благополучии так же, как о своем… и вот что получила, – Розалинда подняла заплаканное лицо. – Моя маленькая Габриэлла и… граф Сэндборн.

Слезы градом покатились из ее глаз, и Розалинда лихорадочно принялась ощупывать корсет в поисках носового платка. Гюнтер предложил ей свой, и она уткнулась в маленький кусочек батиста, продолжая оплакивать свои несбывшиеся надежды.

Когда она снова заговорила, в ее голосе слышалось сдавленное скрежетание:

– Моя малютка влюблена в свинью. Однако худшее было еще впереди. Секунду спустя Розалинда вспомнила, что сказала Габриэлла, и громко застонала.

– И завтра эта свинья придет к нам на чай.

А в это время новоиспеченный возлюбленный Габриэллы сидел в своем личном номере в Le Ciel, потягивая бренди и смотрел на огонь, весело потрескивающий в камине. Сегодня ему предстояло еще одно свидание, ради которого он собственно и занял комнату «На небесах», но время тянулось ужасно медленно, и граф погрузился в воспоминания о предыдущем рандеву.

Первоначально Питер собирался перехватить ночную гостью Гладстона, расспросить ее, а затем уже доложить добытые сведения своему политическому посреднику. Однако случай свел его с восхитительной, но очень упрямой Габриэллой, которая нарушила этот тщательно продуманный план. Что ж, может быть, оно и к лучшему. От этой своенравной девчонки, пожалуй, будет больше пользы, чем от обычной проститутки. К тому же она чудо как хороша, а это тоже нельзя сбрасывать со счетов. Если графу Сэндборну выпадала возможность провести ночь в обществе хорошенькой молодой женщины, он от нее никогда не отказывался.

Начнись вечер так, как он спланировал, они сейчас возлежали бы на диване, тесно прижавшись друг к другу, пили шампанское и вели неторопливую беседу. Горячими поцелуями он растопил бы настороженность Габриэллы и уговорил бы ее выдать Гладстона. Минут за двадцать до встречи с более важными персонами с сантиментами было бы покончено, а красотка с почестями отправлена домой. Но все пошло наперекосяк, и теперь Питер сидел и недоумевал, как же он позволил событиям выйти из-под контроля?

Ответ на этот вопрос лежал на поверхности, но граф Сэндборн не видел его, потому что ожидал встретить шлюху, но Габриэлла была непорочна. Он ожидал, что ночная гостья поведает ему дешевую историю о домогательствах старого Уильяма, но услышал лишь рассказ о какао и шоколадных пирожных. Он надеялся соблазнить ее, но вместо этого она втянула его в какую-то нелепую сделку.

У Питера Сент-Джеймса было такое чувство, что под внешностью Габриэллы, если это конечно ее настоящее имя, скрывается нечто большее, чем видно глазу. Граф даже не знал, сердиться ему на себя или смеяться из-за того, что дал согласие на этот безумный заговор. Он обещал притвориться ее любовником! Уму непостижимо… Питер закрыл глаза и подумал, не имеет ли все это отношение к тому, что недавно он отметил свое тридцатилетие? Ибо говорят, что когда мужчине исполняется тридцать…

Послышался тихий стук в дверь.

– Войдите, – крикнул граф, не двигаясь с места.

В комнату скользнул мужчина в темном плаще и секунду постоял в тени, разглядывая кабинет и его единственного обитателя. Удовлетворившись увиденным, посетитель снял шляпу и прошел вперед.

– Вы рано, Тоттенхэм – заметил Питер, поворачиваясь к нему.

– Раут закончил раньше, чем я полагая, – ответил мужчина.

– Какое совпадение, – Питер сдавленно рассмеялся. Со мной сегодня произошла та же история.

Его слова заставили полковника Тоттенхэма, члена парламента от консервативной партии, остановиться. Он верно оценил настроение Питера, подошел к столу и налил себе бренди.

– Следовательно, вы не добыли информацию, на которую мы рассчитывали. Я вас правильно понял?

– Совершенно правильно, мой друг. Старик совершил очередную ночную вылазку, и я своими глаза видел, как он подобрал девчонку на улице. Был жуткий ливень, поэтому он повез милашку прямиком в свою официальную резиденцию, где продержал ее примерно полчаса. Я поймал красотку, когда она уходила, и допросил. Ничего.

– Что значит «ничего»? – полковник дернулся, как от укуса змеи. – Проклятье! Мы наблюдаем; мы ждем, когда же старый пень сделает наконец-то хоть неверный шаг, и тут вдруг вы заявляете, что ничего не добились, – Тоттенхэм оперся рукой на каминную полку и пристально посмотрел на графа. От его глаз не укрылись ни высокомерно небрежная поза Сэндборна, ни напряжение, которое Питер тщательно скрывал. – Вы уверены, что гостья Гладстона ничего не знает?

– Абсолютно, – спокойно ответил Питер. – Я испробовал все виды убеждения, но тщетно. Девчонка твердила только одно: старик угостил ее какао с пирожными, прочитал лекцию о нравственном образе жизни, а затем она воспользовалась моментом и улизнула.

– Пирожные и какао? Вот дьявольщина! – Тоттенхэм развернулся и сделал большой глоток бренди, силясь обуздать свое нетерпение. – Нам известна ахиллесова пята старика, и все равно мы не можем поймать его на месте преступления. – Он бросил на Питера многозначительный взгляд. – Вам, конечно, известно, что некоторые лица будут очень недовольны подобным развитием событий.

Граф Сэндборн кивнул. Он знал, что некий аноним, тот, который послал Тоттенхэма завербовать его на это задание, очень хочет увидеть, как могущественный и самодовольный Уильям Гладстон вылетит из кабинета министров раз и навсегда.

Премьер-министр Гладстон был в лучшем случае большим оригиналом и буйнопомешанным предателем в худшем. Его называли по-всякому, начиная от позора империи и коммуниста и закапчивая сумасшедшим изменником. А уж о пристрастии сэра Уильяма к проституткам в высших эшелонах власти знали абсолютно все. Да и сам он никогда не делал из своей слабости тайны. Загвоздка была лишь в том, что уличить его в этом не представилось возможным. Ну, ничего, старый лис хитер, а Питер Сент-Джеймс терпелив. Настанет день, и Гладстона с высокой трибуны можно будет обвинить в распутстве, и тогда ему конец. Ведь в общественном мнении от развращения женщин, которых сэр Уильям якобы исправляет, до разложения правительства, которое он якобы возглавляет, – всего один шаг.

Однако одних слухов для свержения Гладстона было явно недостаточно. Прежде нужно раздобыть доказательства, а чтобы этим доказательствам поверили, его обвинителем должен стать человек влиятельный и пользующийся доверием как в политических, так и в светских кругах.

– Со стариком надо срочно что-то решать, – раздраженно заявил Тоттенхэм. Он уже одной ногой в могиле и твердо намерен забрать туда с собой всю аристократию. Этот пижон опирается на вечно хныкающий либеральный сброд и «визжащее сестринство», которые все пороки нации вешают на знать. Он опирается на тех, кто изображает нас алчными чудовищами, а шлюх «несчастными совращенными дочерьми». Я уверен, что поддержка постановления «Об инфекционных заболеваниях – это только цветочки, ягодки еще впереди. Поверь мне, Питер, старик замышляет погубить весь класс землевладельцев.

– Не думаю, – задумчиво проговорил Сэндборн. – Скорее он замышляет извести привилегии и грех. Для всех, кроме себя, разумеется. А вот этого, мой друг, я не могу ему позволить. Если он допускает полную отмену законов и в то же время пытается запретить проституцию, то я верю, что ему действительно удастся переделать Англию по своему образу и подобию. Не пройдет и десятилетия, как мы превратимся в нацию лицемеров.

Несмотря на то, что Питер был очень терпелив, одной вещи он терпеть не мог – лицемерия.

Граф Сэндборн считал, что все люди по сути своей абсолютно одинаковы. И политический деятель, и ремесленник, лорд и сапожник в основе своей похожи. У них одинаковые потребности и желания: еда, Кров, уважение близких и ублажение плоти. А это в Левого очередь значит, что мужчины вроде Уильяма Гладстона, которые выносят приговор страстям обывателей, тем временем тайно удовлетворяя свои собственные грязные желания, являются худшими из лицемеров. И нет им прощения.

Придерживаясь этой прямолинейной философии, Питер заработал себе репутацию здравомыслящего ; и беспристрастного человека. Но та же самая прямота, перенесенная на личную жизнь, навлекла на Питера немало бед. Его собственная мать, леди весьма строгих правил, считала своего сына развратником и повесой. Для тех же знатных особ, которые решили разоблачить и низвергнуть Гладстона, положение Питера в свете, его знакомства и открытое презрение ко лжи оказались весьма кстати. – Лучшую кандидатуру на роль обвинителя сэра Уильяма Гладстона трудно было отыскать. Так граф Сэндборн познакомился с полковником Тоттенхэмом.

– Не стоит так расстраиваться, дорогой друг. Я лично не считаю сегодняшний вечер потерянным, – продолжал Питер. – Мне удалось убедить девчонку еще раз увидеться с Гладстоном. Потом она расскажет о том, как прошла их встреча. Может статься, в первый раз старик просто заигрывал с ней.

– О, это уже кое-что, – Тоттенхэм выпрямился и поставил свой бокал на столик. – Я знал, что мы можем рассчитывать на вас, Сэндборн. Наши люди следят за Гладстоном день и ночь, они сообщат вам о его передвижениях. Я же со своей стороны попробую добыть информацию о его планах на будущее. Хотя никогда не знаешь, что ему взбредет в голову и когда он решит отправиться на очередную «ночную прогулку».

Питер кивнул.

– Как только у меня появятся доказательства, я дам вам знать. Полагаю, ждать этого осталось недолго.

Тоттенхэм попрощался и вышел так же осторожно, как и вошел. Питер посидел еще некоторое время у камина, раздумывая, отправиться ли ему в клуб или вернуться домой и завалиться спать. Так ничего и не надумав, он залпом осушил бокал и нервно зашагал по комнате. От мрачных мыслей Питера отвлек приход лакея, который сообщил, что карета графа вернулась. Услышав это, Питер Сент-Джеймс схватил шляпу, перчатки и быстро пошел к выходу.

Дождь уже перестал, и в воздухе висел лишь легкий туман. Тщательно обходя лужи, граф Сэндборн добрался до своего экипажа, и, встав на подножку, окликнул кучера.

– Куда ты отвез ее, Джек?

– Туда, куда она приказала, милорд. На Итон-сквер, двадцать один.

– Она вошла в заднюю или переднюю дверь?

– В переднюю, милорд, определенно в переднюю. От мрачного настроения Питера не осталось и следа. Девчонка назвала ему настоящий адрес, так, может быть, и в остальном она не лгала? Дай-то Бог!

– Домой, Джек, – приказал Питер, удовлетворенно откидываясь на спинку сиденья.

Ночной ливень словно умыл Лондон. Со стен исчезли неизменные сажа и копоть, а воздух стал чист и прозрачен. Люди высыпали на улицы, насладиться свежестью и ярким солнцем. Ясный день стал настоящим праздником для торговцев: от покупателей не было отбоя. То тут, то там раздавался смех и, казалось, сама атмосфера заражена весельем.

Настроение графа Сэндборна ничуть не соответствовало всеобщему ликованию. Питер угрюмо сидел в карете и ежеминутно смотрел на часы. Он опаздывал. Намного опаздывал. Это было неприлично само по себе, а если учесть то, что он едет в незнакомый дом, его опоздание превращалось просто в катастрофу. Было от чего прийти в уныние. И еще неизвестно, как его встретит мать Габриэллы. Вы думаете, это так легко – предстать перед дамой и заявить, что страстно влюблен в ее дочь? Питер Сент – Джеймс так не думал.

Задор и пыл вчерашнего вечера угасли, и сейчас графу Сэндборну было немного не по себе. И зачем только он принял предложение Габриэллы или как ее там? Сейчас их соглашение казалось Питеру смехотворным и даже в некоторой степени унизительным. Как выглядит девушка, он почти не помнил, и, может быть, при свете дня она не покажется ему такой уж пленительной. Эх, если бы не старик Гладстон, Питер с удовольствием плюнул на все и покатил в клуб.

Карета постепенно замедляла ход и, наконец, остановилась перед большим домом в итальянском стиле. Граф огляделся по сторонам и пришел к выводу, что это, пожалуй, самый роскошный особняк на площади. Серый камень, из которого он был сложен, и изящная лепнина выглядела очень величественно. Приглядевшись, он заметил табличку с номером дома. Двадцать один. Все равно, если, конечно, девчонка не наврала ему с три короба. Расправив плечи, Питер поднялся по ступенькам к черной лакированной двери и позвонил.

В дом Питера впустил какой-то тевтонский рыцарь, судя по манерам, исполняющий здесь обязанности дворецкого. Слуга, а это был конечно же Гюнтер, кто же еще, почтительно принял шляпу, перчатки, трость и, оставив гостя любоваться кафельными плитками пола, неторопливо пошел к дверям гостиной.

Оставшись один, Питер Сент-Джеймс изумленно присвистнул. Дом, в котором он оказался, нисколько не напоминал бордель. Массивная мраморная лестница, стены, усеянные коринфскими пилястрами, дополняли классический характер архитектуры. Граф ощутил забавное чувство неловкости. Он и не предполагал, что его ночная гостья живет в частном и к тому же очень красивом доме.

Вернулся дворецкий и, поклонившись, пригласил его в гостиную. При этом он слегка прищелкнул каблуками, а может быть, Питеру это только показалось.

После того как «тевтонский рыцарь» объявил его имя и титул, граф, выдержав приличествующую его званию паузу, вошел в комнату. Готовый ко всему, он все-таки был поражен и едва удержался от того, чтобы не присвистнуть вторично. Холл был очень красив, но гостиная, в которую он попал, являла собой истинное произведение искусства. Большие окна, задрапированные тяжелыми бархатными портьерами, мебель, обитая прекрасными гобеленами и парчой, зеркала в позолоченных рамах делали комнату уютной и комфортабельной.

В центре перед роскошным резным камином сидели четыре женщины. Они были одеты по последнему писку моды; каждая в элегантном шелковом платье, эффектной шляпке и тонко расшитых перчатках. Все, кроме одной. Эта единственная была облачена в поразительно красивое зеленое платье, выгодно оттеняющее белизну ее кожи. Когда женщина с улыбкой на лице пошла к нему навстречу, Питер едва не лишился дара речи. Приветствующая его дама была точной копией Габриэллы. Только копией более зрелой и утонченной, а в остальном сходство было просто поразительным. Те же волнистые светлые волосы, огромные голубые глаза, пленительный, изогнутый в лукавой улыбке рот…

– Граф Сэндборн, – гортанно произнесла женщина. – Добро пожаловать в мой дом.

– Я счастлив, мадам, что вы согласились принять меня. А учитывая столь короткий срок уведомления, я расцениваю ваш поступок Как подлинное великодушие.

Он взял ее руку и поднес к губам, внутренне негодуя на себя за то, что не удосужился даже спросить у Габриэллы имя ее матери. Впрочем, до того ли ему было вчера?

– Да, уведомление было коротким, – согласитесь она и повела Питера к остальным дамам. – Но моя малютка Габриэлла была так настойчива, что убедила меня принять вас. Вам ведь должно быть известно, как она умеет убеждать?

Граф вежливо улыбнулся. Он припас для маленькой интриганки совсем другое слово, и звучало оно отнюдь не как «убеждать».

– Дорогой граф, позвольте представить вам моих подруг.

Они остановились у кресла, в котором сидела хорошенькая черноволосая женщина, чью внешность можно было назвать пикантной, не испытывая никаких угрызений совести.

– Женевьева Франсет, уроженка Парижа.

– Рад с вами познакомиться, миссис Франсет, – пробормотал Питер, целуя томно протянутую руку. Под пронзительным взглядом Женевьевы он почувствовал себя напроказившим школьником, которому выставляют отметки за поведение.

– Миссис Клементина Болт, – продолжала хозяйка, беря его под руку с той грациозной фамильярностью, которая ясно дает понять, что эта женщина привыкла не только дотрагиваться до мужчин, но и манипулировать ими.

Питер попытался вспомнить, что же Габриэлла говорила ему о своей матери, но в голове крутились только обрывки фраз. Романтична… любит шампанское. .. страстная любовь… и еще что-то о прагматизме и хладнокровии. Что ж, девчонка наблюдательна и очень верно обрисовала свою мать. Но ведь это… Это значит, что Габриэлла сказала правду!

Питер был потрясен. С трудом придя в чувство, он обнаружил, что стоит перед полногрудой, рыжеволосой женщиной, чья искусственная бледность говорила о бесконечной и, увы, тщетной борьбе с веснушками.

– Очень приятно, миссис Болт, – выдохнул он, запечатлев легкий поцелуй на ее руке.

– А это миссис Ариадна Баден-Пауэлл, – потянула его хозяйка к третьей гостье, высокой стройной женщине с каштановыми волосами и глазами как у кошки.

На шее она носила небольшое состояние в виде .нитки прелестного жемчуга. Ариадна вопросительно приподняла одну бровь и протянула Питеру руку, но не для поцелуя, а для рукопожатия, которое не оставило места старомодной галантности.

– Граф Сэндборн, – процедила она. – Наконец-то мы с вами познакомились. У нас есть общий друг, и он очень много рассказывал мне о вас.

– В самом деле? – искренне удивился Питер. – И кто же это, позвольте узнать?

– Джеральд Грейвс, лорд Тависток, – ответила она с собственнической, как показалось Питеру, интонацией.

– Джеральд? Ах, да, старина Тависток, – отозвался он, пожалев о своих словах уже в момент их произнесения. Пытаясь исправить положение, он только усугубил свой промах, сказав: – Простите, но я думал, он умер.

– Да, .в прошлом году, – подтвердила миссис Баден-Пауэлл и откинулась на спинку кресла с таким видом, словно ей до сих пор тяжело об этом вспоминать. – Он умер у меня на руках, – добавила она и прикрыла глаза рукой, давая понять, что аудиенция закончена.

Ее признание застигло Питера врасплох. Ясно, что она была любовницей старика, но как принято обращаться к скорбящей любовнице? Поразмыслив, Питер остановился на нейтральном:

– Мои соболезнования, мадам. Лорд Тависток был настоящим джентльменом.

– Да, да, вы правы, – пробуждаясь от транса, согласилась Ариадна. – Джентльмен старой закалки, как говорится. Благородный, честный, щедрый…

– Тогда вы должно быть знаете и Эддисона Савоя, лорда Кэньона, – спросила хозяйка, усаживая Питера в кресло с высокой спинкой. – Сэр Эддисон был большим другом нашей Женевьевы. А Дикки Говард, лорд Батлзфорд – давний знакомый и наперсник моей подруги Клементипы.

Сэндборн кивнул каждой женщине по очереди. Нетрудно было догадаться, что название господа, ныне почившие, были их любовниками. Питер пробормотал какие-то сочувственные слова и исподтишка поглядел на хозяйку дома, гадая, кому же принадлежит она? Тоже лорду? Скорее всего да, и судя по обстановке, это очень состоятельный человек и, конечно же, джентльмен. Он перебрал всех своих богатых и титулованных знакомых, которые имели пассий на стороне, но ни одного из них не смог представить рядом с матерью Габриэллы.

– Дорогой граф, с вашей стороны было очень мило прийти сюда и составить нам компанию за чаем, – проворковала хозяйка. – Когда Габриэлла рассказала мне о своих злоключениях, я пришла в ужас. Мы обе в огромном долгу перед вами, ваша светлость.

Питер механически улыбнулся в ответ, недоумевая, что же такого «ужасного» наболтала хитрая девчонка своей мамаше.

– Это ваша дочь сделала мне честь, мадам. На моем месте любой поступил бы так же.

– Думаю, мы можем обойтись без «мадам», лорд Сэндборн. Обычно меня называют миссис Леко, – она игриво посмотрела на графа и добавила: – Но вы можете звать меня просто Розалиндой. Учитывая те отношения, которые завязались у вас с моей дочерью, полагаю, это не будет выглядеть фамильярно.

Розалинда Леко! Глаза Питера округлились. Так вот куда он попал! Неужели это та самая Розалинда – любовница герцога Карлайлза?

О любовной связи герцога в свете ходили легенды. Говорили, что он содержит сказочную красавицу, но никто ее никогда не видел. Она не посещала излюбленные места полусвета, такие как скачки, рестораны и сомнительные вечеринки. И сам пэр после смерти жены оставил общество и посвятил себя целиком своей дорогой Розалинде.

Внезапно Питер понял, кто такая Габриэлла. Она и есть то самое таинственное «дитя любви», которое Розалинда, не без помощи герцога, разумеется, произвела на свет. Габриэлла – дочь герцога… Соблазнительный плод страстного и запретного союза. Боже, во что он впутался!

– Скажите, ваша светлость, – продолжила Розалинда, пристально наблюдая за сменой выражений на лице Сэндборна. – Почему вы, элегантный, знатный, богатый молодой человек, до сих пор не женаты? Насколько мне известно, вы никогда не были даже обручены. Неужели не нашлось ни одной женщины, которая завоевала бы ваше сердце?

Слова Розалинды не оставили сомнений в том, что она хорошо знакома с его репутацией повесы.

– Видите ли, миссис Леко, я э-э… человек, превыше всего ставящий личную свободу, – промямлил граф, с трудом приходя в себя после сделанного им открытия. Он нервно забарабанил пальцами по подлокотнику кресла, подыскивая правдоподобное объяснение внезапной перемене в своем образе жизни. Что же ей ответить? А что-то ответить необходимо, ведь он пришел в этот дом как потенциальный любовник Габриэллы.

– Значит, вы любите свободу и не желаете связывать себя узами брака? – зондировала почву Розалинда. – Вы надеюсь, понимаете, что это дает мне право задать вам несколько вопросов.

– Вопросов? – тупо переспросил Питер, чувствуя, как у него засосало под ложечкой.