Текст книги "Некролог (СИ)"
Автор книги: Бес Младший
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Annotation
Младший Бес
Младший Бес
Некролог
Платформа быстро опустела; остались только Павел, человекоподобная куча у щербатой лестницы и осенний ветерок – ленивый и коварный, как старая, знающая все твои секреты (а потому невыносимая) жена.
Затуманился светом фонарь. Пока спираль не засветилась в полную силу, этот лампион более всего напоминал кошачье око. Павел зачарованно рассматривал его, покуда глазам не стало больно. "Чёрт меня подери, – возникла мысль, – а мир-то сгинул. Свалился в Тартарары". И действительно, от сумерек и тумана могло показаться, что Белого света больше нет. Осталось метров пятьдесят рельсов (из ниоткуда в никуда), нищий, дремавший над миской, фонарь у пивного ларька и алкашик, безнадёжно вымаливающий у продавщицы кружку прокисшего пива.
– Эй! Братишка!
От неожиданности Павел вздрогнул. Оказалось, что калика не спал, а просто выжидал, когда "клиент" окажется в пределах досягаемости, и теперь протягивал миску дряблой, давно немытой рукой. Второй руки – судя по пустому, заправленному внутрь пиджака рукаву – у него не было.
В глаза бросились грязные длинные ногти, и Павел брезгливо покачал головой.
– Ну и пошел ты... – калека кратко обозначил точку назначения. Причём сделал это в двух гендерно-противоположных плоскостях.
Можно было ответить чем-то обидным (обычно, Павел так и поступал), но сегодня не было настроения. Правильнее сказать, настроение было диаметрально противоположным. "Я уже там, дружище. – Павел тряхнул головой. – Куда ты меня послал". Он погремел в кармане мелочью, зацепил несколько монет и наклонился опустить их миску.
В это мгновение произошло что-то странное. Вместо того чтобы принять монеты, миска дёрнулась, взлетела вверх, выбрасывая из своего чрева остальные медяки. Кругляки побежали по асфальту, весело подпрыгивая. Павел удивлённо поднял голову и упёрся взглядом в алую розу, что распускалась на груди нищего. В центре большого сочного лепестка зияла маленькая чёрная точка, из этого глазка с противным звуком выплёскивались пузыри и брызги.
"Лёгкое пробило, – отрешённо подумал Павел и подивился своему хладнокровию. – Допрыгался". Нищий поднял руку, ткнул пальцем в темноту и хотел что-то произнести, однако слов не получилось. Кровь хлынула изо рта потоком, покрывая асфальт, и медяки и Пашины ботинки.
Первым очнулся ветерок – пробежал по макушкам берёз, фонарь согласно качнул головой, монеты ответили мистическим ало-жёлтым отблеском. Павел подумал об Индии, о богине Кали и её грозных слугах: "золото в крови". Мистический бред последних дней приобретал реальные очертания. Некролог больше не казался дурацкой шуткой.
– Закуривай!
Капитан толкнул по столу пачку "Кэмэла" (зажигалка лежала поверх коробочки), и Павел подумал, что он совсем не похож на милиционера – "в смысле, на полицейского", – а если убрать погоны и форму, то и вовсе останется мужик средних лет с рыжими волосами, носом картошкой и безбровыми белёсыми глазками. "Ему бы в театре играть домовёнка Кузю, – промелькнула мысль, и Павел тотчас испугался крамолы. Он сидел на жестком металлическом стуле, прикрученном к полу, руки его были измазаны чёрной краской (снимали отпечатки пальцев), а ботинки покрылись жуткой коркой. От крови. Вид грязных ботинок угнетал более всего.
"Что если убийство повесят на меня?" – от такого предположения по спине пробежали мурашки и кожа на затылке заиндевела. Дрожащими руками Павел вытащил сигарету, затянулся и тут же закашлялся.
– Не куришь, – заключил капитан. – Так я и думал.
Фраза была произнесена с финальной, подчёркивающей интонацией. Будто до этого момента полицейский ещё допускал возможность поверить Пашке, но теперь окончательно в нём разочаровался.
– Рассказывай.
Павел развёл руками, как бы спрашивая: "О чём?", в тоже время, понимая глупость такого вопроса.
– Не знаешь с чего начать, – помог капитан, – начинай в хронологическом порядке.
Павел рассказал, что ему двадцать шесть лет, что он живёт в "сталинке" вместе с бабушкой, на проспекте Луначарского. Нигде не замечен и ни к чему не привлекался. "В смысле, не находился под следствием", – капитан кивнул, что понимает.
– Учился хорошо, на четвёрки и пятёрки... После школы поступил в институт... аграрный – там меньше конкурс. После института на курсы пошел по информатике и программированию. Окончил. Теперь работаю фрилансером в газете. Не женат. Вредных привычек не имею.
– Чем работаешь? – уточнил капитан.
– Фрилансером. Это внештатный корреспондент, по-английски.
– Что за газета?
– Интернет-издание, – ответил Павел и почему-то покраснел.
– Название у него есть?
– Есть. – Сигарета догорела до половины, серый столбик пепла обвалился в пепельницу без малейшего звука. – "Вечерняя молва", – сказал Павел. – Название такое. А я веду колонку: "Утки пролетели".
Полицейский кивнул. Сказал, что сам потомственный охотник:
– На тягу выбираюсь редко, да и вообще... – он махнул рукой, словно бы говоря, что времени не хватает даже на самые простые дела, типа поиграть с ребёнком или сходить с женою в кино.
В этой микроскопической откровенности Павел усмотрел надежду:
– А я? – спросил он. – Что будет со мной? – От волнения ладони вспотели, стало жарко.
– Перебздел? – с каким-то злым задором осведомился капитан и ухмыльнулся. – Наложил в порты, Матроскин?
– Да я же... как на духу! – Павел прижал ладони к груди. – Я же... чистосердечно всё рассказал!
– Понимаю. Повезло тебе парень: на пивном ларьке оказалась камера, она тебя уголком зацепила. – Капитан налил из графина воды, жестом предложил Паше. – На руках у тебя нет пороха, нет следов пороховых газов на убитом, значит, стреляли издалека.
Некоторое время капитан молчал, и Павел подумал, что настал удобный момент, чтобы рассказать о своей... проблеме.
– Кажется, я знаю кто убийца.
– Да? – капитан вскинул свои едва заметные брови. – И кто же?
– Я работаю в издательстве, пишу разного рода заметки, – Павел заговорил очень быстро, словно боясь, что его остановят и не дадут сказать важное. – Работа не очень прибыльная, но она мне нравится. Так вот, позавчера в сети появился мой некролог...
– Ты написал? – уточнил капитан.
– Да нет же! – рассердился Павел. – Кто-то написал некролог для меня, будто я умер. Я посчитал это глупой шуткой... чепухой, случайным совпадением, а вот сегодня...
– Хочешь сказать, пытались убить тебя?
– А какой смысл убивать нищего?
– Тут ты прав, – капитан задумался. – И какие будут соображения? У тебя есть враги? Кто-то желает твоей смерти?
"Враги... вра-ги", – мысленно проговорил Павел, разделяя неприятное слово на слоги.
Два месяца назад Павел поругался с Носковым. Носков курировал в "Молве" светскую хронику, считался вхожим в тусовки самого высокого полёта. Но конфликт получился не из-за работы. Носков нелестно высказался о Пенелопе Крус, назвав её старой усохшей мумией, которой давно пора на покой. Пашка актрису обожал и потребовал объяснений, и даже хлопнул Носкова по физиономии, удивив сей эскападой коллег и самого Носкова.
– Сильно обиделся? – спросил капитан. – Мог выстрелить?
– Едва ли, – ответил Павел. – Трепач он. Трепач и позёр. Но не более.
– Ценная информация. – Капитан посмотрел на часы, давая понять, что напрасно тратит время.
Была ещё Азиза Ветлицкая – ничтожнейшего вида пигалица, выпускница литературного института. Полгода (примерно) назад она брала у Павла интервью (писала дипломную работу об интернет-изданиях России). Когда Павел вспоминал эту встречу, в его душе вздымались самые тёмные жестокие волны, хотелось взять эту мартышку за горло и трахнуть башкой об стену. Повторить эту процедуру несколько раз, чтобы как следует поняла.
Беседа началась вполне миролюбиво, Павел даже позволил себе подмигнуть молодой коллеге (так он полагал) и предложить утренний кофе – как лучшее время для откровенностей. Азиза брезгливо отвергла предложение. Она (это выяснилось в процессе разговора) вообще не считала Павла журналистом, "И уж тем более вы не писатель, – сказала она. – Приставку "псевдо" необходимо применять, когда речь заходит об интернет-изданиях. Псевдо-писатели, псевдо-журналисты". От неожиданности смешавшись, Павел спросил, отчего такая строгость? "Или мы рылом не вышли?" На что получил ответ, что "вся эта писанина в Интернете гроша ломанного не стоит. Вы не несёте ответственности за свои слова. Вам позволительно нести чушь". Отчасти это было верно, а потому уязвило особенно сильно.
«Рассказать о Ветлицкой?» – подумал Павел, и понял, что мысль эта глупа.
Полицейский подписал пропуск и протянул его Паше: – Свободен! Не выезжай из города, об изменениях места жительства информируй. И без фокусов, парень!
Павел посмотрел на пропуск и представил, как выходит на "свободу": пустые улицы, одинокие фигуры... быть может, дождь или туман... В одно мгновение город стал злым и враждебным – стрелок может прятаться за каждым деревом!
– А нельзя меня, – Павел сложил пальцы клеткой и мотнул головою назад, в недра здания. – На некоторое время. Я... – признался, – боюсь.
Капитан кивнул, давая понять, что сочувствует. Спросил, какой в этом смысл?
– Если у тебя шиза или паранойя, камера тебе не поможет. А если, – он помолчал, прикидывая варианты, – кто-то решил тебя хлопнуть, пара дней тебя не спасёт.
– А больше? – с надеждой спросил Павлик.
– Десятку хочешь? – хмуро спросил полицейский. – Тогда убей его сам.
Опять сумерки, опять туман. Несколько суток исчезли из жизни, как призрак. Павел вышел на крыльцо, поёжился зябко, поднял воротник. Дежурный старшина «дружелюбно» посматривал в спину, машинально отмечая точку прицеливания под левым плечом. Павел кивнул и пошел. Через три квартала он задумался, куда идёт? Домой? Домой не хотелось. Быть может впервые в жизни, дом перестал быть крепостью. Дом стал ловушкой – капканом, в котором можно погибнуть.
В животе заурчало, и звук этот наполнил жизнь смыслом. Павел жив, он хочет есть. Первое невозможно без второго, а значит необходимо "Принять пищу", – так говорила сиделка в больнице, когда пятилетнему Павлику вырезали аппендицит. У перекрёстка Калининской и Днепрогэса, располагалась закусочная, она работала до самой ночи. Хозяин-таджик (проявив изрядную эрудицию и остроумие) назвал заведение "Метро Голдвин Майор". Поговаривали, что он служил в секретной части и дослужился до указанного звания.
После восьми вечера здесь можно было получить приличную скидку. Павел посмотрел на часы – стрелки почти выровнялись в горизонталь. Девять с четвертью.
– Выпить? – деловито спросила официантка.
Павел прочёл на бейджике имя: Люба. Удивился, что эта восточная раскосая девушка носит русское имя.
– Выпить? – переспросил, будто впервые услышал об алкоголе. – Нет, что вы. Мне бы... перекусить. Ну и... выпить можно.
Люба исчезла, Павел приник к столу и подумал, что в этом стеклянном ящике – ярко освещённом и вычурном, – он, словно волосок на лысине.
Люба принесла плов и плоскую чашку чего-то пряного и пахнущего спиртом. Павел поднял чашку, замешкался, раздумывая принять ли эту "огненную воду" сразу или оставить на потом. Официантка расценила паузу по-своему:
– Пей, дорогой. Уже можно, солнце зашло, Аллах не видит.
Кроме Павла в зале сидел только один человек. Он пил чай и читал газету, время от времени поднимая очки на лоб, и дальнозорко приглядываясь к мелкому шрифту. Павел почему-то подумал, что очки очень не идут этому человеку. Его круглому лицу, серым прозрачным глазам и короткому бобрику волос. Подумал, что этот человек носит очки недавно, быть может, купил их сегодня.
От плова и выпивки от сердца отлегло. Мир уже не казался тотально враждебным.
К выходу прошел очкарик, он бросил на Павла краткий взгляд и задержался.
– Послушайте, а я вас знаю, – придвинул стул и подсел. – Вы Павел Урусов, правильно?
Павел не ответил, но очкарик, очевидно, и не ждал ответа. Он радостно протянул руку и заявил, что большой поклонник их издания: "Это бомба! То, что вы делаете, ребята! Я большой поклонник вашей рубрики, Павел!"
Казалось странным, что очкарик знает имя и фамилию Паши (свои статьи он подписывал псевдонимом "Селезень"), однако встретить поклонника оказалось приятно.
– Я читаю все ваши материалы, и могу сказать, что у вас талант. Вы очень тонко и с юмором обгаживаете ваших... э... – очкарик покрутил пальцами, подбирая слово, – клиентов. Мастерски. Поэтому рубрика называется "Чайки пролетели"? Я прав?
– Утки пролетели, – поправил Павел с вялой улыбкой.
Очкарик жестом подозвал официантку, а когда она подошла, представил ей Павла:
– Талантливый журналист и гениальный селезень. Гадит метко и с задором. Вы, милочка, – очкарик надавил девушке на плечо, принуждая сесть, – запомните эту встречу надолго. Я бы сказал, на всю жизнь. – Мужчина ласково улыбнулся. – Жаль только, что она не будет долгой.
Далее всё произошло мгновенно. Девушка продолжала улыбаться, когда удавка затянулась на её шее. Официантка схватилась (вернее попыталась) схватиться за петлю, но пальцы только заскребли по коже, оставляя глубокие царапины. Тогда девушка вытянула руки вперёд, к Павлу, будто приглашая его на танец. Каблуки елозили по полу с противным зубовным скрежетом.
Павел оцепенел. Его мозг не успевал за происходящим: незнакомец, девушка, его работа, удавка... эти протянутые дрожащие руки живого ещё трупа и глаза – глаза официантки округлились до невероятных размеров, Павел различил багровую сетку сосудов и некстати подумал, что сейчас они начнут лопаться. Так и получилось – белки окрасились кровью.
Через минуту всё кончилось.
Когда очкарик опускал тело – оно сползло на пол, голова ударилась о кафельную плитку с уютным тихим звуком, будто кто-то ударил по мячу теннисной ракеткой, – он повернулся спиной. Стоял так недолго, всего секунду, но этого хватило. Павел вспомнил, что видел эту фигуру раньше. Этот округлый силуэт модного пальто, маленький хлястик – Павел видел его на перроне, там, где убили нищего.
– Зачем ты это сделал? – голос дрожал, сердце трепыхалось под самым горлом, но где-то в глубине души уже проснулся журналист. Он распахнул свой невидимый блокнот и задумался с чего начать: "Первая фраза чертовски важна!"
– Я? – очкарик искренно удивился. – Почему я? Это был ты!
Он бросил Павлу удавку (верёвку с двумя палочками на концах – чтобы не травмировать пальцы). Павел инстинктивно схватил подачку, и тут же отбросил её от себя, как мерзкую змею. Вытер салфеткой руки.
– Допустим... она нагрубила, – продолжил очкарик. – Ты вспылил и задушил мерзавку. А я... – он помахал перчатками, – я здесь ни при чём. Я твой поклонник.
"Поклонник убивает официантку, – пронеслось в голове. – Ночное кафе таит опасность. Хорошая кличка для маньяка – Поклонник. Читателям это понравится".
Очкарик допил чай, направился к выходу.
– Тебе не поверят! – выкрикнул Павел.
– Мне? – Поклонник повернулся на каблуках. – Ты ещё не понял, парень? Это не мне не поверят – меня здесь не было вовсе. Это тебе не поверят. – Он взмахнул рукой, как художник, демонстрирующий новое полотно – чуть лениво и с достоинством. – Тем паче не поверят, когда найдут в твоём доме пистолет с глушителем. Не удивлюсь, если из него убили нищего...
"Убили нищего", – машинально повторил Павел.
Звякнул колокольчик, дверь распахнулась и закрылась. Где-то в конце зала мерцала лампа. Павел зажмурился, сжал кулаки, потом резко открыл глаза. Ничего не изменилось. Под столом лежал труп, рядом валялась удавка. Павел поднял удавку и сунул в карман. Зачем? Он этого не понимал.
Он не сомневался, что Поклонник окажется прав: в убийстве заподозрят его, Павла. "Кто-то наверняка видел, как я входил в кафешку". В голове пульсировала мысль: "Бежать! Бежать!" И не просто бежать с места преступления, бежать из города. Бежать пока не поздно!
Однажды он видел, как в густом расплавленном гудроне увяз голубь. Первое время голубь не понимал, что происходит, почему эта странная чёрная масса не отпускает его. Он не испугался, а только удивлённо поглядывал на свои лапы и хлопал крыльями. И чем больше он хлопал и пытался выбраться, тем глубже погружался.
Павел чувствовал себя таким голубем.
Закинув в сумку необходимые вещи, он вышел из квартиры. Бабушка спала – "Оно и к лучшему", – подумал. В подъезде никого не оказалось, во дворе парковалась машина. Дождался пока водитель "устроится" и уйдёт, потом быстрым шагом (но не бегом!) пересёк пустое пространство.
Две остановки на автобусе (всматриваясь тайком в лица), проходной двор, вход в метро. Сердце усиленно колотилось – в метро дежурил полицейский.
Сержант лениво скользнул взглядом и уткнулся в телефон. "Не знает! – с облегчением понял Павел. – Им не сообщили... а может быть труп ещё не нашли". Была ещё надежда, что убийство официантки не свяжут с убийством нищего – иначе Павел автоматически попадает под подозрение.
Вагон качнулся и поехал, медленно набирая скорость.
"Рвануть до Нижнего?" В Нижнем Новгороде у Павла жил друг – они вместе учились. "Неудобно без звонка, и потом..." Павел понятия не имел, сколько это может продлиться.
Вагон разогнался и летел, как бешеный.
Шестое чувство подсказало, что сейчас что-то произойдёт. Павел ещё не услышал голоса, не увидел ненавистное горчичное пальто, но уже чувствовал – Поклонник рядом.
К правому боку прижалось лезвие, голос зашептал прямо в ухо.
– Оглядись.
Павел сделал, что было велено – медленно повёл головой. Мужчина в кожаной куртке, два таджика (или это узбеки?), девчонка в наушниках, в конце вагона две женщины, старушка в шляпке с вуалью. "Кто сейчас носит вуаль? – непроизвольно удивился. – Гаджет из прошлого века. И даже из позапрошлого".
– Нравится?
– Что тут может нравится? – вопросом ответил Павел, и почувствовал зарождающуюся в душе злость.
– Да брось! Я же тебя знаю, парень! Ты всегда хотел написать о маньяке. О настоящем маньяке, разве нет? Репортаж с места событий.
– Ну, хотел.
– Считай, что тебе повезло. Ты попал в самую гущу. В десятку, в яблочко! – Голос очкарика стал... сочнее? "Да он возбуждается в такие моменты! – сообразил Павел. – Извращенец! Задумал очередное убийство и его член готов взорваться. Его маленький мерзкий член!"
– Выбирай! – шепотом приказал Поклонник.
– Кого?
– Кого хочешь. Это же самая прекрасная часть охоты – выбор жертвы. Давай! Включи своё воображение! Чего тебе хочется? Вспороть горло толстой шлюхе? Она будет визжать, корчиться и брызгать кровью, как подрезанная свинья. Это очень живописно. Или двух таджиков? Один из них обязательно испугается и побежит. Это будет охота с погоней. Хочешь? Догнать и вонзить клинок под лопатку. Это возвышенно. Похоже на поэзию Руставели.
– Нет.
– Есть вариант застрелить стилягу в кожанке. Он до последнего момента будет верить, что это коллеги с прошлого места работы разыгрывают его. Даже попытается шутить, станет подыгрывать. Приятно увидеть, как в последний момент он испытает чудовищный страх и описается.
– Послушай... – Обрывки начинали складываться в целое: – Это ты написал некролог? Да?
– Я, – согласился Поклонник. – А что? Разве плохо получилось? По-моему прекрасно.
– Зачем ты это сделал?
Вагон качнулся, водитель включил систему торможения, свист за окнами сменил тембр, став более грубым.
– Ты должен догадаться сам, – Поклонник дышал в самое ухо. Неприятно. Щекотно. – Сейчас не время для дискуссий. Нужно расставить ловушку.
– Что? – Павел резко повернулся, нож надавил сильнее.
– Будем охотиться прямо здесь, в вагоне. В стальных джунглях. Близость других животных возбуждает. Разве нет?
– Ты чокнутый.
– Не такой, как ты.
Воздух сгустился, стал кислым, будто через вагон прошла молния.
"Станция в двух минутах, – мысль холодная, как лёд, – а значит, вот-вот произойдёт убийство". Инстинкты Павла переключились на какой-то новый, прежде неведомый уровень.
– Твоя охота. Ты добудешь господина в кожаной куртке, – сказал Поклонник. (Царапнул этот охотничий термин "добудешь".) – Я отвлеку его. Такие как он легко клюют на приманку. Он повернётся, ты воткнёшь лезвие в печень, вот сюда, куда я надавливаю тебе. Понял?
– Понял.
Павел принял нож, удивился теплоте его рукоятки. "Он порядочно возбудился, – подумал о Поклоннике. – Температура тела поднялась, дыхание участилось". В голове опять проснулся журналист.
Поклонник двинулся первым, Павел – в двух шагах позади. Руку с ножом он отвёл за спину.
"Сейчас? – встрепенулось желание. – Или выждать? А чего ждать? Господи, он ведь меня не отпустит живым!"
Павел шагнул вперёд, нагоняя "напарника". Вагон качнулся, резко тормознул. Ожидая нападения, Поклонник отступил вбок, незаметным сильным движением отвёл лезвие в сторону. Остальным пассажирам могло показаться, что интеллигентный господин в горчичного цвета пальто всего-навсего помог своему молодому другу – иначе бы тот упал.
Девчонка (она сидела ближе всех) подняла глаза. Поклонник всё ещё сжимал лезвие рукой. Он широко улыбнулся девчушке и разжал ладонь – она моментально окрасилась кровью, однако это не смутило мужчину. Он окунул указательный палец в эти "чернила" и ловким движением нарисовал себе клоунский рот. Девушка прыснула, принимая это действие за смешную комедию. Тогда Поклонник поставил на кончике носа красную точку, довершая своё превращение в клоуна.
Павел стоял рядом, не шевелясь и без малейшего звука. Он ожидал расплаты – чего-то быстрого, гнусного и, скорее всего, смертельного.
Вместо этого, Поклонник широко раскрыл ладонь и – всей пятернёй, – оставил на лице Павла отпечаток. Горячий и липкий.
Через несколько минут, на станции, прячась за колонной, Павел оттирал платком лицо. Он вспоминал голубя, думал, что его гудрон тоже горячий и расплавленный. Только он алого цвета и пахнет железом.
Павел смачивал платок слюной и тёр лицо. "Сладкая, – кровь попадала в рот. – Она у него сладкая".
Идея убежать в Нижний теперь казалась ребячеством. «Он пометил меня, – рассуждал. – Теперь не отстанет». Эта мысль не вызывала сомнений, между тем оставалось неясным чего ради этот... мерзавец прицепился к Павлу. «Как я дорогу ему перешел?»
Стояла глубокая ясная октябрьская ночь. Берёзы – уже наполовину голые – тянули к земле ветви, под ногами шуршала осень. Во дворе Павел опустился на скамейку, поднял глаза к небу. В свете луны, облака казались серыми и бестелесными (коими они, в сущности, и являлись). Звёзды светили с бесконечным презрением к человеческой суете.
Из тени появилась фигура. При других обстоятельствах Павел непременно бы испугался, но сегодня он слишком устал для такой яркой эмоции.
– Чего тебе? – спросил грубо.
В свете луны, Павел рассмотрел невысокого роста человека с очень бледной кожей, глазами-пуговицами и нездоровыми, сизыми мешками под глазами.
– Простите, я... в общем... – человек нервно вздохнул и протянул лист бумаги, сложенный пополам. – Это вам.
– Что это? – Павел не поднял руки, чтобы принять записку. – От кого?
– Как будто вы не понимаете! – вспылил курьер. – Или вы думаете, мне доставляет удовольствие?..
Нехотя Павел принял записку, но не развернул, а положил рядом. Спросил, кем ему приходится Поклонник?
– Кем? – курьер резко и нервозно передёрнул плечами. – А вы, как думаете? Я... вы... в общем это страшный человек. Не думаю, что он кому-то кем-то приходится. – Курьер опустился на скамейку, на самый её краешек. – Вы просто не понимаете... – он взмахнул рукой, как дирижер. – Раз в столетие или даже в тысячелетие звёзды складываются определённым, не очень добрым образом... – он говорил монотонно и гладко. Павел подумал, что эта речь репетировалась много раз. Быть может, даже проговаривалась вслух. – И тогда Природа рождает подобного монстра. Никто не знает, почему он приходит в этот мир, и никто не может сказать, как скоро он уйдёт. Мы привыкли, что дьявола изображают двурогим и с копытами – это чепуха. Такой дьявол нужен чтобы пугать маловерных прихожан. Настоящий дьявол невидим, поскольку он среди нас... Он один из нас...
– Послушайте, – перебил Павел. – А чего он хочет?
– Этого я не могу постичь! – курьер затряс головой. Глаза его наполнились влагой. – Он меня мучает! Мучает! Он забрал всё, что мне дорого, он... – внезапно настроение переменилось, и курьер зашептал испуганно: – Он может подслушать! Он всё может! Берегитесь!
Курьер встал и пошел.
– Так что мне делать? – спросил Павел.
– В записке всё написано! – Курьер обернулся, и Павел опять подивился белизне его лица.
– А почему именно я?
– Почему? – курьер искренно удивился. – Вы не догадываетесь? – Павел потряс головой. – Из-за вашей работы. Он выбрал вас. Вы... вы... для вас не ничего святого. Вы с ним одного поля ягоды. Людские таинства вы выворачиваете наизнанку. Рождение, смерть, зачатие – всё идёт в топку ваших статеек.
– Вы их читали? – зло спросил Павел.
– Доводилось. Вы лишены малейшего сочувствия, циничны. Промахи людей, ошибки, болезни, слабости – из всего вы готовы сделать материал для рейтингов и лайков. Вы паразит, – курьер опять взмахнул рукой, – вампир человеческих чувств, людского горя. Вам незнакомо сопереживание, вы не можете даже вообразить, что один человек способен протянуть руку помощи другому человеку, может подставить плечо, поддержать морально. Напротив, вы стремитесь найти у человека больное место и воткнуть в него раскалённую иглу, разворошить болячку, чтобы...
– Чтобы что? – Павел прищурился. – Чтобы обнажились язвы? Да. Да, я хирург общества. Я вижу гнойник и вскрываю его. А если вам не нравится мой стиль – мне плевать. Он нравится читателям, и я не вижу ничего плохого в лайках. Мне нравятся мои подписчики – их миллионы, – и они жаждут продолжений. Знаете, что они мне пишут в комментариях? Нет? Они просят меня писать. Хотят новых разоблачений.
Курьер отшатнулся, как от чумного.
– Вы не хирург, – сказал тихо. – Вы – патологоанатом. Вы – падальщик. Трупоед. Простите мою резкость.
Он помолчал, раздумывая, что бы ещё сказать, потом вдруг вскинул голову – выражение лица изменилось:
– Вам нельзя домой. Не ходите туда, заклинаю! – Курьер прижал к груди руки, как богомолец. – Он специально сделал это. Он играет вами, манипулирует. Не ходите домой, ради бога, вам не нужно этого видеть! Молю всеми святыми! Ему нужен ваш гнев! Он... он...
Со всех ног, Павел бросился в квартиру. Воображение рисовало самые ужасные картины, однако увиденное – в своей беспощадной лаконичности – оказалось намного хуже.
В коридоре валялась туфля. Пряжку не расстегнули, просто вырвали с корнем ремешок. "Бежевые туфли, – автоматически подсказала память. – Ба любила их больше других".
Несколько минут Павел разглядывал вырванный ремешок – он протянулся в сторону, как будто хотел утянуть туфлю от опасности. Туфлю и её хозяйку. Павлик звал бабушку ласково – "ба".
Половичок исчез, Павел увидел его на кухонной двери. Представил, как убийца понимает половик, вешает на дверь и аккуратно разглаживает. "Зачем он это сделал? Чтобы не было видно? Завесил стеклянную дверь?" Опять проснулся журналист, Павел понял это почти с ненавистью к самому себе. Почувствовал, как желудок сжимается в спазмах.
Осторожно приоткрыл дверь, нащупал выключатель. Замер. Пальцы боялись надавить клавишу: пока в комнате темнота – есть шанс. Микроскопический шанс, призрачная надежда.
...Тело лежало на полу у плиты, подтянув под себя руки и ноги. Голова... На краткий миг показалось, что ба ещё жива, что она просто заглянула в духовку ("Павлик, ты бы проверил сам, мне кажется она теперь греет слабее!"). Сейчас она встанет и потребует, чтобы Павел опустился на колени и тоже сунул голову в тёмное жерло...
Потом он почувствовал запах гари – он просто ворвался в ноздри. Отвратительная вонь от сгоревших волос и плоти. Желудок моментально выплеснул своё содержимое, Павел вырубил свет – повезло, что рука вслепую нащупала выключатель! – привалился к стене и долго дышал, стараясь унять дрожь.
"Нужно пойти в полицию! Немедленно!" Какая-то часть мозга была твёрдо убеждена, что так и следует поступить. Другая половина (во главе с журналистом) возражала, что это не выход: "Три убийства. Три! Эти "висяки" полиция охотно повесит на тебя!"
Пальцы нащупали в кармане бумажку. Когда вернулась способность читать, буквы сложились в текст: "Милостивый государь! – записка была написана от руки, красивым самоуверенным почерком. – Соблаговолите как можно спешнее (а именно, сегодня ночью) посетить здание по адресу... – далее был подробный адрес и маленькая схема. – Убеждён, вы получите массу положительных впечатлений. Кроме того (как гурман и талантливый журналист), вы сумеете насладиться моим гривуазным бенефисом".
Внизу была приписка: "P.S. Впрочем, считать сие действо лично моим бенефисом было бы не совсем корректно, ибо спектакль целиком посвящён вам, мой юный друг! Искренно Ваш, Поклонник (так вы меня называете?)".
Ещё ниже был выведен маленький смайлик. Его нарисовали одним движением, не отрывая пера от бумаги. Получилось странно и завораживающе.
"Отказов, я так думаю, он не принимает. – Павел переступил через лужу блевотины, прошел в зал. – Ну и хорошо".
Он достал из-под кровати рюкзак, положил в него охотничий нож (дедовский, трофейный), моток верёвки и короткий металлический прут. Этой железякой подпирали окно в ветреную погоду. Иного оружия у Павла не было.
Удалось остановить попутку – и это было удачей. Водитель не докучал разговорами, и это стало вторым везением. Светофоры нервно перемигивались желтым светом.
Павел вспомнил свою первую статью. Он работал тогда на стройке. В смысле, подрабатывал. "Что значит, подрабатывал?" – спросил милиционер в "Приключениях Шурика". "Учусь в политехническом", – ответил Шурик. Павел институт уже закончил, но кому нужен молодой агроном? Глупый вопрос, на который есть только один, не менее глупый ответ – никому.
Днём работал на стройке, вечерами (иногда и ночами) разгружал фуры. Разгрузить фуру с арбузами – это вам не фунт изюму. Напарником был Сашка Маликян – худой жилистый парень, фотограф, и наркоман (это открылось позже).
Однажды Маликяну повезло – он сфотографировал Екатерину Бобровскую – восходящую звезду российских сериалов. Случилось это случайно, и при весьма пикантных обстоятельствах. Бобровская напилась на вечеринке, и уснула в туалете. В мужском. Со спущенными трусиками (эти ажурные кремовые трусики Маликян сфотографировал отдельно, в нескольких ракурсах).
При некоторой нескромной живости (или правильнее сказать жизненности?), фотосессия получилась довольно сальная. Нужен был меткий комментарий – его написал Павел. Он не стал "клеймить" кинодиву позором, напротив, с юмором и долей сарказма он обыграл "уставшую от многочисленных съёмок" Бобровскую: "Это так утомительно, снимать и сниматься. Не выдержав напряжения, звезда открыла кингстоны и затонула..." – тогда это казалось смешным. Статья называлась: "Как погибают пароходы – совсем не так, как поезда".
