Текст книги "Швейк во Второй мировой воине"

Автор книги: Бертольд Брехт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Солдат. Заткни глотку. Болтать здесь не положено. (Уходит злой, уносит парашу.)

Умирающий. По-моему, вы шпик.

Швейк (весело). Да что вы, никогда! Я просто постоянно слушаю немецкое радио. И вам бы следовало слушать почаще, это очень мило.

Умирающий. Стыд и срам, а вовсе не очень мило!

Швейк (уверенно). Нет, это очень поучительно.

Близорукий. Нечего им еще лезть в задницу.

Швейк (поучающе). Не говорите. Это великое искусство. Иные мелкие твари были бы очень довольны, если бы им удалось таким путем подольститься к тигру. Тогда тигру уже их не достать и можно чувствовать себя в относительной безопасности, но вот беда: трудновато влезть.

Согнувшийся. Только не говорите таких пошлостей – противно видеть, как чехи все чернят.

Швейк. Так однажды Ярослав Ванек сказал чахоточному лотошнику. Трактирщик в "Лебеде", в Будейовицах, долговязый тип, налил ему только половину, и заморыш ничего на это не сказал, а Ванек возьми ему и брякни: "Как вы можете терпеть такое, вы становитесь соучастником". Ну лотошник и смазал Ванека разок по морде, только и всего. А теперь я позвоню, чтобы они поторапливались там со своей войной, у меня время тоже не краденое... (Встает.)

Толстячок (до сих пор сидевший в стороне от других). Вы не позвоните.

Швейк. А почему бы и нет?

Толстячок (непререкаемо). Потому что война и так достаточно быстро идет.

Умирающий. Вот именно. А вас за что замели?

Толстячок. За то, что у меня украли собаку.

Швейк (заинтересованно). Не шпица ли?

Толстячок. Откуда вы это знаете?

Швейк. Бьюсь об заклад, что ваша фамилия – Войта. Очень рад, что встретил вас тут. (Протягивает ему руку.)

Толстячок не обращает на это внимания.

Я Швейк, это имя вам, по всей вероятности, ничего не говорит, но вы можете пожать мою руку, бьюсь об заклад, что вы уже больше не друг немцев, раз вы сидите здесь.

Толстячок. Я, по показаниям моей служанки, обвинил эсэсовцев в том, что они похитили мою собачку, достаточно этого, да?

Швейк. Более чем достаточно. У нас в Будейовицах был один учитель, так вот один ученик, которому он здорово досадил, обвинил его в том, что он во время богослужения под звуки органа положил себе газету на пульт. Он был очень религиозный человек, и жена его страдала оттого, что он запрещал ей носить короткие платья, но церковники его до того замордовали и замучили своими придирками, что он заявил под конец, что не верит теперь даже в брак в Кане Галилейской. Либо вы двинетесь в поход на Кавказ, либо покажете Гитлеру дулю – как сказал хозяин "Лебедя", все зависит от того, кто кому на голову нагадит.

Толстячок. Если ваша фамилия Швейк, то я должен сообщить вам, что, когда меня привели к воротам тюрьмы, ко мне подбежал какой-то молодой человек. Он успел шепнуть мне: "Спросите о пане Швейке", а потом они отомкнули ворота. Он, наверно, еще стоит там, внизу.

Швейк. Сейчас посмотрю. Я ждал, что утром перед тюрьмой обязательно соберется небольшая кучка людей, хозяйка "Чаши" и, пожалуй, еще один здоровенный толстяк, и будут они ждать пана Швейка, и напрасно. Подсадите меня. (Подходит к окошечку камеры и взбирается на спину человека с костылями, чтобы посмотреть на улицу.) Это Прохазка. Он едва ли увидит меня. Дайте мне костыли. (Берет костыли и размахивает ими. По-видимому, Прохазка увидел его, и Швейк объясняется с ним размашистыми жестами. Он как бы изображает крупных размеров человека с бородой – Балоуна – и как бы кладет что-то в рот, а потом как бы держит нечто под мышкой. Затем он спрыгивает со спины человека с костылями.) Вы, наверно, удивлены, что это я делаю. Тут у нас состоялся молчаливый сговор, ради которого он, собственно, и пришел. Я всегда подозревал, что он порядочный человек. Я только повторял то, что он делал, чтобы он увидел, что я все понял. Он, видно, хотел, чтобы я с легкой душой отправился в русский поход.

Снаружи доносится команда, потом топот марширующих ног, затем начинает

играть музыка. Это марш "Хорст Вессель".

Умирающий. Что там стряслось? Вам было что-нибудь видно?

Швейк. У ворот целая куча народу, должно быть, батальон уходит.

Согнувшийся. Какая отвратительная музыка.

Швейк. Я нахожу ее очень красивой, ведь она такая печальная и в то же время с шиком.

С костылями. Скоро мы будем слышать ее еще чаще. Они играют "Хорст Вессель" где только могут. Этот марш сочинил один из ихних прихвостней. Хотел бы я знать, что означают слова.

Толстячок. Могу вам перевести:

Под знаменем сплоченными рядами

Штурмовики идут по мостовой.

Погибшие друзья уже не маршируют с нами,

Но с нами вместе дух их боевой.

Швейк. Я знаю и другой текст, так мы пели в нашем трактире. (Поет под музыку военного оркестра таким образом, что припев ложится на основную мелодию, а предшествующие припеву строфы – на барабанный бой, перемежающий мелодию.)

Телки под музыку

Шествуют сдуру,

На барабан

Отдают свою шкуру.

Зовет мясник. С закрытыми глазами

Скотина прет по крепкой мостовой.

Погибшие скоты уже не с нами,

Навозный дух их с нами, как живой!

Подняли руки они

После расправы,

Руки еще пусты,

Хотя и кровавы!

Зовет мясник. С закрытыми глазами

Скотина прет по крепкой мостовой.

Погибшие скоты уже не с нами,

Навозный дух их с нами, как живой.

Веют с трестами крючкастыми

Флаги.

Эти крючки для тебя,

Для бедняги!

Зовет мясник. С закрытыми глазами

Скотина прет по крепкой мостовой.

Погибшие скоты уже не с нами,

Но с нами вместе дух их боевой.

Другие заключенные подхватывают припев начиная со второй строфы. В конце

песни дверь камеры открывается и появляется немецкий военный врач.

Военный врач. Как хорошо, что вы так весело распеваете. Вам, вероятно, приятно будет узнать, что я считаю вас достаточно здоровыми для того, чтобы вас можно было взять в германскую армию. Вот мы вас и возьмем. Немедленно встать и надеть рубашки. На подготовку к маршу – десять минут. (Уходит.)

Заключенные, совершенно подавленные, натягивают рубашки.

Согнувшийся. Без медицинского осмотра – это совершенно противозаконно.

Умирающий. У меня рак желудка, я могу это доказать.

Швейк (обращаясь к толстячку). Они заткнут нас в разные воинские части, чтобы мы не были вместе и не подложили им свинью. Итак, прощайте, пан Войта, меня очень обрадовала наша встреча, и до свиданья в трактире "У чаши" в шесть часов вечера после войны. (Тронутый до слез, трясет руку Войты и, когда двери камеры снова открываются, выходит первый, строевым шагом.) Хайтлер! Вперед, на Москву!

VIII

Спустя несколько недель. В глубине зимних русских степей марширует бравый солдат Гитлера – Швейк. Он ищет свою часть, находящуюся в районе

Сталинграда. Швейк закутан во множество одежек, ему холодно.

Швейк (поет).

Как вошли мы в Яромыр,

Были мы простужены.

Тем не менее как раз

Мы поспели к ужину.

Немецкий патруль задерживает его.

Первый солдат. Стой! Пароль!

Швейк. Окончательная победа. Не можете ли вы мне сказать, как дойти до Сталинграда? Я по несчастной случайности отбился от своей маршевой роты и шагаю уже целый день.

Первый солдат проверяет его документы.

Второй солдат (протягивая ему фляжку). Ты откуда родом?

Швейк. Из Будейовиц.

Солдат. Так, значит, ты чех?

Швейк (кивая). Там, на передке, слыхал я, дела идут неважно.

Солдаты переглядываются и зло посмеиваются.

Первый солдат. Что же ты там потерял, ежели ты чех?

Швейк. Черта лысого я там потерял, я пришел на подмогу и защищаю цивилизацию от большевизма так же, как и вы, иначе получишь пулю в грудь, не правда ли?

Первый солдат. А может, ты дезертир?

Швейк. Нет, никоим образом, а то бы вы меня тут же пустили в расход за то, что я нарушил присягу и не помер за фюрера. Хайль Гитлер!

Второй солдат. Так, значит, ты из убежденных? (Отбирает у него фляжку.)

Швейк. Я такой же убежденный, как Тонда Новотный из Высочан, который пришел наниматься в причетники. Он только не знал – протестантская это церковь или католическая. Но так как он увидел господина священника в подтяжках с некоей особой женского пола, то решил, что церковь протестантская, и ошибся.

Первый солдат. А зачем тебе обязательно нужен Сталинград, ты, союзничек?

Швейк. Потому что там расположилась моя ротная канцелярия, браточки, там мне должны поставить штамп, что я явился, а иначе мои документы дерьмо, и я с ними не смогу больше показаться в Праге. Хайль Гитлер!

Первый солдат. Ну а если мы тебе скажем, что плевать мы хотели на Гитлера и что мы собираемся перебежать к русским и захватить тебя с собой, потому что ты знаешь русский язык, ведь чешский похож на русский?

Швейк. Чешский чрезвычайно похож, но я бы, пожалуй, вам не советовал, я еще здесь не осмотрелся, господа. Я хотел бы лучше выяснить, как дойти до Сталинграда.

Второй солдат. Это потому, что ты нам не доверяешь? Поэтому?

Швейк (дружелюбно). Мне хотелось бы считать вас бравыми солдатами. Потому что, если бы вы были дезертирами, вам следовало бы обязательно захватить что-нибудь для русских – пулемет или, может быть, хорошую стереотрубу – что-нибудь, что может им пригодиться. А как пойдете поднимите эту штуку повыше, чтобы они сразу не начали стрелять. Вот как это делается, так я слыхал.

Первый солдат (смеется). Ты считаешь, что они поймут, если это даже не по-русски? Все ясно, ты из осторожных. И потому уверяешь нас, что тебя интересует лишь, где будет твоя могила в Сталинграде; так иди вот по этому направлению. (Показывает.)

Второй солдат. А если тебя кто-нибудь спросит, мы – военный патруль и проверяли всю твою подноготную, заруби себе это на носу.

Первый солдат (уходя). Ты, братец, дал нам хороший совет.

Швейк (машет им вслед). Да будет так, и до свиданья!

Солдаты быстро удаляются, и Швейк идет дальше в указанном ему направлении. Но становится видно, что он отклонился от него, сумрак скрывает Швейка. Потом он снова появляется уже на другой стороне сцены. Здесь он ненадолго задерживается около дорожного указателя с надписью: "До Сталинграда 50 км". Швейк качает головой и идет дальше. По небу проносятся облака, окрашенные

заревом далекого пожара. На ходу Швейк смотрит на них с интересом.

(Поет.)

Думал я уйти отсюда

При ногах и голове,

Думал, что служить я буду

Так недельку или две!

Пока он шагает, покуривая трубочку, облака бледнеют, исчезают, и в розоватом свете появляется столик Швейка в трактире "У чаши". Друг Швейка Балоун стоит на коленях перед Копецкой. Копецка стоя вышивает. За столиком с кружкой пива

сидит Анна.

Балоун (словно читая молитву). Итак, я клянусь без всяких задних мыслей и на пустой желудок, так как все попытки дагбыть жаркое провалились, клянусь, – так и не получив приличного обеда, клянусь девой Марией и всеми угодниками, что я никогда добровольно не вступлю в нацистскую армию, и да поможет мне в этом всемогущий бог. Я делаю это в память о моем друге пане Швейке, который теперь шагает по ледяным степям России, верный своему долгу, потому что ничего тут не попишешь. Он был хороший человек.

Копецка. Так, теперь вы можете встать.

Анна (делает глоток, встает и обнимает его). И свадьба может состояться, как только придут бумаги из Противина. (Поцеловав его, обращается к Копецкой.) Жаль, что у вас так плохо вышло.

Молодой Прохазка стоит в дверях со свертком под мышкой.

Копецка. Пан Прохазка, я же запретила вам переступать порог моего дома, между нами все кончено. Вашей великой любви не хватает даже на два фунта вырезки.

Молодой Прохазка. Ну а если я принес их? (Показывает.) Два фунта вырезки.

Копецка. Как, вы все-таки принесли? Несмотря на все кары, которые грозят вам?

Анна. И все это уже ни к чему, ведь правда? Пан Балоун и без того поклялся нам.

Копецка. Но зато это доказательство искренней любви со стороны пана Прохазки. Рудольф! (Пылко обнимает его.)

Анна. Пан Швейк очень обрадовался бы, если бы узнал об этом, он был такой добрый человек! (Бросает нежный взгляд на котелок Швейка, висящий над его постоянным столиком.) Получше храните его шляпу, пани Копецка, я уверена, что лан Швейк после войны снова придет за ней.

Балоун (принюхиваясь к свертку). К такому мясу очень пойдут бобы.

Трактир исчезает. Из глубины сцены ковыляет пьяный субъект в двух толстых

овчинных тулупах и стальном шлеме. Швейк натыкается на него.

Пьяный. Стой! Ты кто? Я вижу, ты один из наших, а не горилла, хвала всевышнему! Я – фельдкурат Игнаций Буллингер из Меца. Нет ли у вас случайно при себе вишневки?

Швейк. Осмелюсь доложить, чего нет – того нет.

Фельдкурат. Это меня поражает. Она нужна мне не для того, чтобы напиться вдрызг, как ты, вероятно, подумал про себя, ты, рвань, я знаю, вот как ты думаешь о своем отце духовном, нет – вишневка нужна мне для моей автомашины. Там, понимаешь, машина с полевым алтарем застряла, бензин весь вышел, они там в Ростове скупердяйничают, норовят урвать лишнюю каплю бензина у господа бога, но это им дорого обойдется, когда господь призовет их к своему престолу и спросит их громовым голосом: "Вы моторизовали мой престол, но куда же все-таки девался бензин?"

Швейк. Не могу знать, господин хороший! Не знаете ли вы,, как пройти в Сталинград?

Фельдкурат. Одному богу известно. Знаешь, как один епископ в шторм спросил у капитана: "Ну как, спасемся?" – а капитан ответил ему: "Все в руце божией, ваше святейшество!" – и епископ пробормотал только: "Неужели дела обстоят настолько скверно?" – и зарыдал. (Сел в снег.)

Швейк. Господин шарфюрер Буллингер не братом ли вам приходится?

Фельдкурат. Точно, как бог свят. Так ты его, выходит, знаешь? Нет у тебя вишневки или водки?

Швейк. Никак нет, и вы простудитесь, если будете сидеть в сугробе.

Фельдкурат. Так мне и надо. Они там, сволочи, бензин экономят, но еще посмотрим, как они обойдутся без господа бога и без слова божьего, смогут ли они выбраться из этой битвы. На суше, на море, в воздухе и так далее. Я только ценой тяжелого конфликта со своей совестью вступил в их нацистский союз германских христиан. Я вынужден проповедовать, что Христос не был евреем, что он христианин, так я говорил в проповеди, да, он был христианин и притом голубоглазый, и мне еще пришлось приплести сюда же Вотана и уверять, что весь мир должен быть немецким, если даже это и будет стоить потоков крови, потому что я гнусная свинья, вероотступническая свинья, я предал веру свою за приличный оклад, и бензина они мне дают в обрез, и вот гляди, куда они меня завели!

Швейк. В российские степи, господин фельдкурат. И вам будет лучше вернуться со мной в Сталинград и там постараться вздремнуть, чтобы хмель слетел. (Приподнимает фельдкурата и тащит его за собой несколько метров.) Но вам бы лучше самому ходить, ножками, иначе мне придется оставить вас здесь, на снегу, я спешу в своей маршевый батальон, спешу выручать Гитлера,

Фельдкурат. Не могу же я бросить здесь свой полевой алтарь, иначе он станет добычей большевиков, что тогда? Ведь они же язычники! Там, впереди, я проходил мимо одной хатенки, труба дымилась, надо выяснить, нет ли у них водки, если есть – стукни их разочек по башке прикладом, и баста. Ты германский христианин?

Швейк. Нет, обыкновенный. Только не блюйте, пожалуйста, блевотина замерзает на вас.

Фельдкурат. Да, я чертовски замерз. Ну уж и задам же я им жару в Сталинграде!

Швейк. Прежде всего вам надо оказаться там.

Фельдкурат. У меня уже нет особой уверенности. (Спокойно, почти трезвым голосом.) Ты знаешь – как тебя там, собственно, звать, – ведь они смеются мне прямо в лицо, мне, служителю божию, когда я грожу им муками ада? Я объясняю это только тем, что у них создалось впечатление, что они уже и так в пекле. От религии остались жалкие клочья, и Гитлер этому виной, только никому не говори об этом.

Швейк. Гитлер – дерьмо, это я тебе говорю, потому что ты вдребезги пьян. А виноваты во всем те, кто ему в Мюнхене презентовал Чехословакию ради "мира на всю нашу жизнь". Но он оказался молниеносным миром! А война, наоборот, затянулась, и многим ее хватило на всю жизнь, до самой смерти, вот как порой люди обмишуливаются.

Фельдкурат. Значит, тебе не нравится война, которую мы вынуждены вести против русских безбожников, ты, негодяй? Ты знаешь, что я тебя за это прикажу расстрелять в Сталинграде?

Швейк. Если вы не возьмете себя в руки и не пойдете ножками, вы так никогда и не доберетесь до Сталинграда. Я не против войны. Я шагаю в Сталинград не ради удовольствия, а потому, что, как сказал повар Начек еще в первую мировую войну, "там, где пули свистят, там в аккурат и полевые кухни располагаются".

Фельдкурат. Не заговаривай мне зубы. Я знаю, ты говоришь про себя: "Пусть они поцелуют меня в задницу с ихней войной", я тебя насквозь вижу. (Хватает его за грудь.) Почему это ты вдруг за войну? Что ты от нее имеешь? Признавайся: ты плевать на нее хотел?

Швейк (грубо). Я иду в Сталинград, и ты тоже, потому что таков приказ и потому что мы, как уединенные странники в этих краях, можем тут попросту околеть с голоду, долго я это тебе объяснять буду?

Они шагают дальше.

Фельдкурат. Война на своих двоих действует на меня угнетающе. (Останавливается.) Видишь, вот там хатенка, туда-то мы и пойдем. Винтовка у тебя в боевой готовности?

Появляется хата. Они идут к ней.

Швейк. Только, бога ради, не устраивайте скандала, ведь они тоже люди, а вы почти в стельку.

Фельдкурат. Бери винтовку на изготовку, они язычники, не смей прекословить!

Из хаты выходят старая крестьянка и молодая женщина с маленьким ребенком.

Смотри, они хотят убежать. Но мы не допустим. Спроси, где они водку зарыли. И еще гляди-ка, что на ней за шаль, шаль я себе возьму, я дьявольски мерзну.

Швейк. Вы замерзаете потому, что пьяны, а на вас уже целых два тулупа. (Обращаясь к молодой женщине, которая стоит неподвижно.) Добрый день, не скажете, где дорога на Сталинград?

Женщина указывает направление, как бы машинально.

Фельдкурат. Она признается, что у них есть водка?

Швейк. Ты сиди себе смирно, я сам договорюсь, а потом мы пойдем дальше, я не хочу скандала. (Обращаясь к женщине, дружелюбно.) Почему вы стоите здесь, перед хатой? Что, вы уходить собрались?

Женщина кивает.

Но шаль-то у вас тонковата. Что, вам больше нечего надеть? А то эта не больно греет.

Фельдкурат (сидя на снегу). Разочек прикладом стукнуть – и все. Это же гориллы. Язычники.

Швейк (грубо). Придержи язык. (Женщине.) Водка есть? Господин офицер заболел. (Сопровождает все вопросы поясняющими жестами.)

Женщина качает головой.

Фельдкурат (злобно). Головой качаешь? Вот я укокошу тебя! Я мерзну, а ты головой качаешь? (С трудом поднимается и бросается с поднятыми кулаками на женщину.)

Она отступает назад в хату, затворяя за собой дверь.

(Толкает ногой дверь и вламывается внутрь.) Я тебя прикончу!

Швейк (тщетно пытавшийся удержать фельдкурата). Выйдите оттуда! Вы не у себя дома. (Входит в дом.)

Старуха идет вслед за ним. Слышен крик женщины и шум борьбы. Голос Швейка изнутри: "Вы тоже уберите нож. Будешь вести себя спокойно? Я тебе руки выверну, ты, свинья. Теперь выходите!" Из хаты выходит женщина с ребенком. На ней тулуп фельдкурата.

Следом за ней идет старуха.

(Выходя вслед за ними из хаты.) Пусть проспится. А пока – постарайтесь исчезнуть.

Старуха (кланяется в пояс). Храни тебя господь, солдатик, ты добрый человек, если бы у нас был лишний кусок хлебца, я бы дала тебе ломоть. Тебе бы он пригодился. Куда же ты идешь?

Швейк. Эх, мамаша, в Сталинград, в самое пекло. Не можете ли растолковать, как мне туда добраться?

Старуха. Ты славянин, говоришь, почти как мы, ты не убиваешь, значит, ты не гитлеровец, благослови тебя господь! (Осеняет его крестом.)

Швейк (не смущаясь). Не обижайся, мамаша. Я славянин, но ты не трать на меня своих благословений; я гитлеровский помощник.

Старуха. Храни тебя господь, сынок, ты говоришь от чистого сердца, помог нам в трудный час, поможешь и гитлеровцев побить.

Швейк (твердо). Хорошо бы... Но я по другой дороге иду, хотя и поневоле. А ты, мамаша, словно не слышишь, что я говорю.

Старуха (хотя дочь все время дергает ее за рукав). Ты нам поможешь супостата прогнать, спеши, солдатик, господь тебя благослови!

Молодая тянет старуху, они уходят. Швейк покачивает головой, шагает дальше. Настала ночь, на небе ярко засияли звезды. Швейк снова останавливается перед дорожным указателем и освещает его карманным фонариком. Удивленный, читает: "До Сталинграда 50 км" – и шагает дальше. Внезапно раздаются выстрелы. Швейк тотчас же высоко поднимает свою винтовку, собираясь сдаться в плен. Но никто не выходит, и выстрелы затихают. Швейк в ускоренном темпе шагает дальше, а затем прекращает свой бег по кругу и, задыхаясь, усаживается у сугроба.

Швейк (поет).

А когда пришли мы в Ковно,

Нам устроили подвох:

Взяли с нас за стопку водки

Пару новеньких сапог.

(Трубка выпадает у него изо рта, он дремлет и видит сон.)

В золотом сиянии возникает постоянный столик Швейка в трактире "У чаши". Вокруг стола восседают: Копецка в подвенечном платье, молодой Прохазка в воскресной паре, Кати, Анна и Балоун. Перед Балоуном стоит полная тарелка.

Копецка. И вот на свадебном пиру вы получаете вашу порцию жаркого, пан Балоун. Вы дали клятву натощак, это делает вам честь, но для того, чтобы вы твердо держали клятву, мы решили, что несколько кусочков мяса 'будут вполне уместны.

Балоун (жует). Ем с удовольствием. Господи благослови. Господь сотворил все на свете – от солнца до тминной водки. (Смотрит в тарелку.) Да и грех ли это? Голубочки порхают себе, цыплятки зернышки клюют. Трактирщик, владелец "Гуса", знал семнадцать способов приготовления курицы. Пять под сладким соусом, шесть – под кислым, четыре – фаршированных; вино растет из земли так же, как и хлеб, сказал священник в Будейовицах, когда его посадили на диету из-за сахарной болезни, он не мог больше кушать, и я больше не могу! В Пльзене, в тридцать втором году, я ел зайца в ресторане замка, – повар за эти годы успел богу душу отдать, так что вы уже никогда не узнаете, какого зайца мне довелось отведать – ничего подобного я больше в жизни не едал! Он был под соусом и с клецками. Это было нечто само по себе довольно обычное, но в соус было что-то положено, отчего вдруг клецки будто с ума посходили, собственно, и повар сам не совсем понимал, в чем тут дело, на него что-то нашло, и это было действительно славное блюдо, ничего подобного я в жизни больше не встречал, но повар помер и унес рецепт с собой в могилу, вот это был удар для человечества.

Анна. Не ропщи. Что бы теперь сказал на это милейший Швейк, – ведь у него, очень может быть, и печеной картошки нет.

Балоун. Это правда. Но всегда можно помочь себе в беде. В Пудоницах, когда моя сестрица выходила замуж, собралась целая куча народа. Тридцать человек сошлось в пудоницком трактире, парни и молодки, да и старики явились тоже. А чего только не подавали: суп, телятину, свинину, курятину, целых двух телят и пару жирных свинок – целиком, от головы до хвоста, с гарниром кнедлики и тушеную капусту бочками, и сперва пиво, а потом водку. Я только знал, что тарелка моя ни разу не пустела и что после каждого блюда я опрокидывал кружку пива или чайный стакан водки. И вдруг наступила тишина, как в костеле, – это когда внесли жареную свинину. Все это были добрые люди, особенно когда они вот так сидели рядышком и наедались досыта, за любого я поручился бы головой. И, между прочим, самые разнообразные типы были среди них, к примеру скажем, судья из пльзенского окружного суда, в частной жизни совершеннейшая кровавая собака, особенно для карманников и батраков. Но человек за едой безвреден.

Копецка. В честь пана Балоуна я спою песню о "Чаше". (Поет.)

Заходи, любезный гость,

Здесь готовят вкусно.

Ты не пробовал небось

Бигос наш капустный?

Крышу надобно иметь,

Ковырять в тарелке снедь.

Все сполна получишь за

Восемьдесят грошей.

Мы тебе окажем честь

Без рекомендаций,

Если нос на роже есть,

Можешь наедаться.

Словом, друг, приветлив будь,

Не гордись, не в этом суть,

Пиво сыром заедай,

Да скорей вноси свой пай:

Восемьдесят грошей.

Утром пьяницы встают:

– Как погода, дети?

Наш трактир – пивной приют

На земной планете.

Принят каждый человек,

Нам не страшен дождь и снег,

И пускай гремит гроза.

Ты обед получишь за

Восемьдесят грошей!

Все подхватывают припев.

Балоун. И когда они сказали моему дедушке, который служил счетоводом в налоговом управлении, когда они сказали ему в клинике на Панкраце, что ему следовало бы воздержаться, иначе он ослепнет, – покойный дедушка ответил: "Я досыта насмотрелся, но наелся не досыта". (Внезапно перестает жевать.} Иисусе, только бы Швейк не замерз там, ведь там такие холода!

Анна. Он не должен ложиться. Как раз когда кажется, что тебе тепло, скорее всего можно замерзнуть насмерть, так говорят.

Трактир исчезает. Снова день. Началась метель. Швейк ворочается под

снежным покровом, Слышится грохот танковых гусениц.

Швейк (выпрямляется). Чуть было не загнулся. Но теперь – на Сталинград! (Выбирается из сугроба и опять шагает.)

Из метели возникает громадный бронетранспортер с немецкими солдатами. У них белые, как мел, или синеватые лица под стальными касками, все они закутаны в

самые разнообразные платки, меха, даже женские юбки.

Солдаты (поют "Немецкое miserere").

В один прекрасный день начальники нам приказали,

Чтоб вольный город Данциг для них мы завоевали.

На танках и самолетах без долгой канители

Завоевали Польшу мы ровно в три недели.

Господи, помилуй нас!

В один прекрасный день начальники нам приказали,

Чтобы Норвегию и Францию для них мы завоевали,

Норвегию и Францию без долгой канители

Завоевали мы для них аккурат на шестой неделе.

Господи, помилуй нас!

В один прекрасный день начальники нам приказали,

Чтоб Сербию, Грецию и Россию для них мы завоевали,

Россию, Сербию и Грецию мы покорить хотели,

Два года там войну ведем, едва не околели.

Господи, помилуй нас!

А вдруг нам отдадут приказ так, мимоходом, по дороге

Завоевать морское дно и лунных кратеров отроги.

И так уже нам тяжело сражаться здесь, в степях

России,

Силен противник, стужа зла, снега мы кровью оросили!

Господи, помилуй нас,

Дай нам вернуться домой!

Бронетранспортер исчезает в метели. Швейк шагает дальше. Снова возникает путевой указатель, повернутый в сторону. Швейк проходит, не заметив его. Вдруг он останавливается и прислушивается. Потом он нагибается, тихо свистит и щелкает пальцами. Из заснеженного кустарника вылезает отощавшая дворняга.

Швейк. Я ведь знал, что ты там в кустах прячешься и все раздумываешь, вылезть тебе на свет божий или не стоит, правда? Ты помесь борзой с овчаркой, с некоторой примесью дога, – я назову тебя Аяксом. Не ползай и не дрожи так, я этого терпеть не могу. (Шагает дальше, сопровождаемый собакой.) Мы идем в Сталинград. Там ты встретишь еще других псов, там их множество. Если ты хочешь пережить войну, держись в одной куче с другими, не выкидывай сверхпрограммных номеров, сиди смирно, пока ты не сможешь кусаться. Война никогда не длится вечно, так же как мир, а когда война кончится, я захвачу тебя с собой в трактир "У чаши", но, как увидим Балоуна, тут нам нужно держать ухо востро, чтобы он тебя не сожрал, Аякс. Снова будут люди, которым понадобятся песики, и снова будут подделываться родословные, потому что любителям нужны песики чистой породы, – это чушь, но им так хочется. Не путайся у меня под ногами, не то получишь. Вперед на Сталинград!

Метель становится гуще, она скрывает их.

ЭПИЛОГ

Бравый солдат Гитлера – Швейк неутомимо идет по направлению к недосягаемому Сталинграду, как вдруг из метели слышится нестройная музыка и появляется сверхъестественных размеров фигура Гитлера. Происходит историческая встреча

Швейка с Гитлером.

Гитлер.

Стой! Отвечай: ты друг или враг?

Швейк (приветствует его привычным жестом).

Хайтлер!

Гитлер (сквозь бурю).

Что? Не пойму ни слова.

Швейк (громче).

Я сказал хайтлер! Понятно вам так?

Гитлер.

Да.

Швейк.

Вьюга вздыбилась снова.

Гитлер.

Ты прав. Вихрь заводит волынку свою.

Узнаешь ли меня среди этой бури?

Швейк.

Простите, к сожалению, не узнаю.

Гитлер.

Я не кто иной, как твой славный фюрер!

Швейк, застывший с рукой, поднятой для приветствия, поднимает в испуге другую руку, винтовка падает на снег, кажется, что Швейк приготовился

сдаться в плен.

Швейк.

Святой Санкт-Йозеф!

Гитлер.

Вольно. Вы кто?

Швейк.

Я Швейк из Будейовиц, из района Влтавской

излучины.

Спешу вам на помощь, потому что вы в битве

Сталинградской измучены,

Скажите мне только, где же находится

Сталинград?

Гитлер

Я и сам бы сказать тебе рад,

Но от большевиков мне достались в наследство

Разрушенные транспортные средства!

На карте линия от Ростова до Сталинграда

Короче мизинца, но вот досада!

Зима в этом году началась рановато,

Да и расстояние оказалось длинновато,

Не пятого ноября зима началась, а третьего,

Второй уж год здесь морозно и ветрено,

Зима норовит на нас все запасы снега вытрясти,

В этом я вижу пример большевистской

военной хитрости.

В данный момент, например, нет у меня

представления ни малейшего,

Где фронт и где тыл; знаю только: победа

удел сильнейшего!

Швейк.

Так оно и выходит на этот раз.

(Топает ногами и похлопывает себя рукавицами. Ему

очень холодно.)

Гитлер.

Господин Швейк, в случае гибели Третьей империи

Природа виной – условья-то нелегки!

Швейк.

Ну да, я вам охотно верю:

Виноваты зима и большевики.

Гитлер (приступает к длительным объяснениям).

История учит: всякий гнет свою линию.

Либо Запад, либо Восток,

Начнем разбор хотя бы с Арминия...

Швейк.

Разъясните-ка мне это по пути,

Мы замерзнем, если не будем идти!

Гитлер.

Прекрасно. Вперед!

Швейк.

Но куда же мы с вами пойдем?

Гитлер.

Попробуем-ка на север двинуться ходко!

Они делают несколько шагов на север.

Швейк.

Там снега навалило до подбородка.

Гитлер.

На юг тогда.

Делают несколько шагов в южном направлении.

Швейк (останавливается, свистит).

Там горы трупов – кругом беда!

Гитлер.

Тогда на восток в единый миг!

Они делают несколько шагов на восток.

Швейк (снова останавливается и свистит).

А на востоке стоит большевик.

Гитлер.

Факт!

Швейк.

Не пойти ли домой нам? Это осмысленный шаг.

Гитлер.

Там немецкий народ – мне туда ни в какую,

никак...

(Быстро движется попеременно в каждом из четырех

направлений.)

Швейк каждый раз отзывает его свистом.

Стезя на восток.

На запад стезя.

Стезя на юг,

На север стезя.

Швейк.

Вы тут окочуритесь в посвисте вьюг.

Но и уйти вам отсюда нельзя.

Попытки Гитлера двинуться одновременно по всем направлениям ускоряются.

(Запевает.)

Нет дороги тебе ни назад, ни вперед,

Ты банкрот в небесах и в аду банкрот.

Воет ветер с востока, тебе сгинуть веля,

Под ногами твоими горит земля,

Нет, не стоит стрелять в тебя – клятого гада:

Утопить тебя в пакостном нужнике надо!

Отчаянные телодвижения Гитлера переходят в дикую пляску.