Текст книги "Швейк во Второй мировой воине"

Автор книги: Бертольд Брехт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Буллингер. Не думаю, чтобы меня стали спрашивать, откуда у меня этот шпиц. (Звонит.)

Швейк. Тут вы, пожалуй, правы – такая любознательность к добру не приведет.

Буллингер. Мне сдается, что твое свидетельство об идиотизме – липа; но я, так и быть, посмотрю на это сквозь пальцы, во-первых, потому, что Бретшнейдер – вонючка, а во-вторых, если ты добудешь собачку в презент моей жене, ты преступный тип!

Швейк. Господин шарфюрер, прошу разрешения, мне нужно кое-что сказать, свидетельство у меня подлинное, но у меня есть и торговля собаками. Как говаривал один трактирщик из Будейовиц: "У меня падучая, но у меня еще и рак". Таким способом он пытался скрыть, что обанкротился. Как говорится, беда никогда не приходит одна.

Голос. Опергруппа. Лавочница Моудра продолжает утверждать, что не нарушила приказа открывать лавки не ранее девяти часов утра, так как открыла свою лавочку только в десять часов утра.

Буллингер. На пару месяцев в карцер старую лгунью за недонарушение постановлений! (Вошедшему эсэсовцу, указав на Швейка.) Впредь до дальнейших распоряжений – освободить!

Швейк. Прежде чем я окончательно уйду, я хотел бы еще замолвить словечко за одного господина, он там ждет среди арестованных, не надо его сажать вместе с прочими, ему это неприятно, вдруг на него падет тень, потому что он сидит с нами, политическими, на одной скамье. Он угодил сюда только всего-навсего за грабеж и мокрое дело.

Буллингер (рычит). Вон отсюда!

Швейк (стоя навытяжку). Слушаюсь! Шпица я приволоку, как только его раздобуду. С добрым утречком! (Уходит с эсэсовцем.)

ИНТЕРМЕДИЯ В НИЗШИХ СФЕРАХ

Швейк и эсэсовец Мюллер-второй разговаривают по дороге из гестапо в

трактир "У чаши".

Швейк. Если я пани Копецку попрошу, она это для вас сделает. Меня радует, что вы подтвердили, что фюрер не распутничает, а бережет свои силы для высоких государственных дел. И даже спиртного не употребляет. Все, что он натворил, он натворил, так сказать, в трезвом уме, но не всякий решился бы повторить все это вслед за ним. И то, что он ничего не ест, кроме как немного овощей и мучного, это тоже очень кстати. В войну и так всего не хватает, а тут все же одним едоком меньше. Я знал одного крестьянина в Моравии, он страдал несварением желудка, и у него не было аппетита. Работники у него совсем отощали, об этом шли толки по всей деревне, а он знай себе ходил и повторял лишь одно: "Мои работники жрут все то же, что я". Пьянство, конечно, порок, с этим я согласен. К примеру, торговец кожей Будова хотел было обмануть своего брата, а затем, будучи под мухарем, расписался, что уступает свою долю наследства брату, вместо того чтобы сделать наоборот. Во всем есть две стороны, и от распутства ему незачем было отказываться. Будь на это моя воля, я бы этого ни от кого не требовал.

III

В трактире "У чаши" Балоун ждет обещанного обеда. Двое других посетителей играют в шашки, толстая лавочница смакует сливовицу, пан и Копецка вышивает.

Балоун. Уже десять минут первого, а Прохазки все нет и нет. Так я и знал.

Копецка. Дайте срок. Самые скорые не всегда самые лучшие. Нужно выбрать золотую середину – ни поспешности, ни лишней потери времени. Вы знаете песню "О ветерке". (Поет.)

ПЕСНЯ О ВЕТЕРКЕ

Сюда, любезный, заходи,

Я рада от души,

Я припаду к твоей груди,

Но только не спеши.

Созреют сливы под осень,

Тогда и снимай их, дружок,

Им вихрь ошалелый несносен,

Им легкий милей ветерок.

Оставь хоть веточку одну,

Срезая с веток сливы,

И, должное отдав вину,

Целуй неторопливо.

Созреют сливы под осень,

Тогда и снимай их, дружок,

Им вихрь ошалелый несносен,

Им легкий милей ветерок.

Неощутимый ветерок,

Ему всем сердцем внемлю,

А сливы – прыг, а сливы – скок,

Попадали на землю!

Балоун (в беспокойстве направляется к игрокам в шашки). У вас прекрасное положение. Не интересуются ли господа почтовыми открытками? Я служу у фотографа, мы поставляем интимные открытки, серию "Виды немецких городов".

Первый посетитель. Немецкими городами не интересуюсь.

Балоун. Тогда вам понравится наша серия. (Показывает им открытки украдкой, как демонстрируют обычно порнографию.) Вот это Кельн.

Первый посетитель. Жуткий вид. Эту я возьму. Кратер, да и только.

Балоун. Полкроны. Но только показывайте их осторожненько. Были уже случаи, когда людей, которые их показывали, задерживали полицейские патрули, они-то думали, что это клубничка, и хотели ее конфисковать! Первый посетитель. Вот очень удачная подпись: "Гитлер – один из величайших архитекторов всех времен и народов". А над ней – Бремен в виде кучи щебня.

Балоун. Одному немецкому унтеру я сбыл целых две дюжины. Он ухмылялся, когда их разглядывал, вот что мне понравилось. Я ему назначил встречу в сквере у Гавличка и держал нож в кармане раскрытым, на случай если этот унтер – фальшивая монета. Но он оказался без подделки.

Толстуха. Поднявший меч от меча и погибнет.

Копецка. Берегись!

Входит Швейк с эсэсовцем Мюллером-вторым, сопровождающим его от

кабинета Буллингера; это крайне долговязый субъект.

Швейк. Привет всем! Не беспокойтесь, этот господин здесь не при исполнении служебных обязанностей. Дайте нам по кружке пива.

Балоун. Я был уверен, что ты вернешься только через несколько лет, но человеку свойственно ошибаться. Господин Бретшнейдер – мастер своего дела. Две недели назад, тебя тогда как раз не было здесь, он увел отсюда обойщика из Кривого переулка, и тот так и не вернулся.

Швейк. Неопытный человек, по всей вероятности, не пожелал им покориться. Нет, теперь господин Бретшнейдер поостережется неверно понимать меня. У меня есть сильная рука.

Толстуха. Это вы тот, кого они вчера увели отсюда?

Швейк (гордо). Тот самый. В такие времена нужно покоряться. Это достигается практикой. Я ему даже ручку полизал. Прежде знаете как обращались с заключенными? Им сыпали соль на лицо. Они были связаны крепко-накрепко, а потом на них спускали огромного волкодава, который им и вылизывал все лицо, подчас даже всю физиономию слизывал начисто, вот что я слыхал. А нынче больше нет таких ужасов, вот разве что начальство осерчает. Но я совсем забыл: господин (указывает на эсэсовца) хотел бы выяснить, что хорошего ему сулит будущее, пани Копецка, и выпить пару пива. Я сказал ему, что вы умеете ворожить, но это страшновато, и я ему не советую.

Копецка. Вы знаете, что я неохотно этим занимаюсь, пан Швейк.

Эсэсовец. Отчего же это, дамочка, так неохотно?

Копецка. Кто обладает таким даром, тот несет и ответственность. Могу ли я знать, как воспримет клиент предсказания? Всегда ли у него хватит силы вынести их? Потому что взгляд в будущее так действует на иных, что они ужасаются, и я же оказываюсь виноватой, вот как вышло, например, с одним мужиком по фамилии Чака, которому я вынуждена была сказать, что он будет обманут молодой женой, и он тут же раскокал мое самое дорогое зеркало.

Швейк. Она все-таки провела его за нос. Вот и учителю Блаукорфу что ни предскажет, – это всегда сбывается, вот что удивительно. Как, скажем, вы предсказывали муниципальному советнику Церлеку, что его жена, – помните, пани Копецка? Так оно и вышло.

Эсэсовец. Значит, у вас редкостный талант, нельзя же зарывать его в землю.

Швейк. Я уже предлагал, чтобы она всему муниципальному совету предсказала то же самое, я не удивлюсь, если предсказание сбудется.

Копецка. Такими вещами не шутят, пан Швейк, мы ничего не знаем о них, кроме того, что они существуют, так как они относятся к области сверхъестественного.

Швейк. Помните, как вы на этом самом месте сказали инженеру Булова прямо в лицо, что он попадет в железнодорожную катастрофу и будет разорван на мелкие кусочки? Его вдова уже снова вышла замуж. Женщины, как правило, легче переносят пророчества, они обладают своего рода внутренней силой, так я слышал. Пани Ласлачек с Гусовой улицы обладала, например, такой внутренней силой, что ее супруг заявил при всех: "Все что угодно, только не совместная жизнь с моей женой", и нанялся на работу в Германию. Но эсэсовцы тоже многое могут вытерпеть. Это свойство, как я слыхал, вырабатывается у них в концлагерях и при допросах, когда требуются железные нервы.

Эсэсовец кивает.

Поэтому вы можете спокойно предсказать этому господину его будущее, пани Копецка.

Копецка. Если он мне обещает, что он воспримет это как невинную шутку и не придаст ей никакого значения, тогда я, пожалуй, соглашусь взглянуть на его ладонь.

Эсэсовец (внезапно заколебался). Я не хотел бы принуждать вар. Вы говорили, что делаете это неохотно.

Копецка (приносит ему пиво). Я тоже так думаю. Бросьте-ка лучше все это и пейте себе пиво.

Толстуха (вполголоса, обращаясь к игрокам в шашки). Не при на рожон, коль бог смелости не дал.

Швейк (присаживаясь к Балоуну). Мне нужно обсудить с тобой одно дельце, я буду сотрудничать с немцами по части одной собачки – ты мне для этого нужен.

Балоун. Я нисколько не расположен этим заниматься.

Швейк. И тебе кое-что перепадет. Зашибешь красненькую – при твоем аппетите это не лишнее, сможешь на черном рынке мясо купить.

Балоун. Прохазка не придет. Снова картофельное пюре. Нет, такого разочарования я не переживу.

Швейк. Мне думается, мы могли бы организовать небольшой союз из шести или восьми человек, соединили бы свои осьмушки мяса, и ты получил бы свой обед.

Балоун. Но где нам их найти – таких людей?

Швейк. Ты прав, из этого ничего не выйдет. Они скажут, что для такого позорного субъекта, как ты, для чеха, лишенного силы воли, они даже и не подумают поступиться хоть чем-нибудь из съестного.

Балоун (мрачно). Это ясно. Начхать им на меня.

Швейк. Неужели ты не можешь взять себя в руки и подумать о чести родины, когда тобой овладевает это искушение и ты видишь только телячью ножку или хорошо поджаренное филе с красной капустой или, быть может, огурчиками?

Балоун стонет.

Подумай только, какой стыд будет, если ты не устоишь перед соблазном.

Балоун. Кажется, не устою. (Пауза.) Пожалуй, красная капуста лучше, чем огурчик.

Входит Прохазка с портфелем.

Швейк. Вот он. Ты, Балоун, все видишь в черном свете. Добрый день, пан Прохазка, как идут дела?

Балоун. Добрый день, пан Прохазка, как хорошо, что вы здесь!

Копецка (бросив взгляд на эсэсовца). Присаживайтесь к господам, мне тут нужно уладить одно дело. (Эсэсовцу.) Думается, ваша рука все-таки заинтересует меня, нельзя ли мне взглянуть разочек? (Хватает его за руку.) Так я и думала: у вас чрезвычайно интересная рука. Я хочу сказать, рука, перед которой не в силах устоять мы, астрологи и хироманты, до того она интересная. Сколько еще человек в вашем отделении кроме вас?

Эсэсовец (с трудом, будто ему зуб выдирают). В отделении? Двадцать. А почему вы спросили?

Копецка. Так я и думала. Это сказала мне ваша рука. Вы связаны с этими двадцатью на жизнь и на смерть.

Эсэсовец. Неужели вы все это читаете по линиям руки?

Швейк (подходя к ним, весело). Вы еще удивитесь, до чего она глубоко видит и все умеет предсказать. Она только слишком осторожна и говорит лишь то, что абсолютно верно!

Копецка. В вашей руке есть нечто электрическое, вы имеете успех у женщин, что можно заключить, взглянув на хорошо развитый бугор Венеры. Вам они, так сказать, на шею вешаются, потом, впрочем, некоторые бывают приятно поражены и желают продлить удовольствие на всю жизнь. Вы человек серьезный, можно сказать, даже сурового нрава. Линия успеха у вас выражена необычайно сильно.

Эсэсовец. Что же это означает?

Копецка. Тут дело идет не о деньгах, тут нечто гораздо большее. Видите, как здесь линии образуют букву "Г"? Это "геройский подвиг", который вы совершите, и притом в самом ближайшем будущем.

Эсэсовец. Где? Видите ли вы, где я совершу этот подвиг?

Копецка. Не здесь. Но и не на вашей родине. Довольно далеко отсюда. Тут есть еще нечто замечательное, что я не совсем постигаю. Этот геройский подвиг покрыт, так оказать, пеленой тайны, так что только вы и те, кто 'будут с вами в этот миг, о нем узнают, а больше никто, и никто потом тоже ничего о нем не узнает.

Эсэсовец. Как же это может быть?

Копецка (вздыхает). Не знаю. Может быть, это будет на поле брани, или на каком-нибудь передовом посту, или еще где-нибудь в том же роде. (Точно в замешательстве.) Но теперь довольно, а? Я должна заняться своими делами, а это так, только пустая шутка, вы ведь мне обещали, что воспримете это как милую шутку?

Эсэсовец. Нет, теперь уже не останавливайтесь, госпожа Копецка, я хочу узнать побольше об этой тайне.

Швейк. Мне тоже кажется, что вам бы не следовало оставлять господина военного в страхе и смятении.

Копецка подмигивает ему так, чтобы это мог видеть эсэсовец.

Но, пожалуй, и этого достаточно, кое-что нам, должно быть, лучше и не знать. Вот, скажем, учитель Варцек решил раз посмотреть в энциклопедии, что означает слово "шизофрения", – и его вскорости пришлось отвести в Ильменау, в сумасшедший дом.

Эсэсовец. Вы увидели по моей руке больше, чем сказали.

Копецка. Нет-нет, это все. Покончим на этом.

Эсэсовец. Вы утаиваете то, что видели. Вы явно подмигнули господину Швейку, чтобы он замолчал, потому что вы не хотели рассказать мне, в чем дело, но никакие уловки вам не помогут.

Швейк. Это правда, пани Копецка, ничего вам не поможет, вы имеете дело с эсэсовцем, мне тоже пришлось все выложить там, у них в гестапо. Хотелось мне этого или нет, я сразу же признался, что желаю нашему фюреру долгой жизни.

Копецка. Никто не заставит меня сказать моему клиенту то, что ему неприятно слышать. А то он перестанет посещать мое заведение.

Эсэсовец. Вот видите, вы что-то знаете, а сказать не хотите. Вы себя выдали.

Копецка. Второе "Г" у вас на ладони выражено совсем неясно, из ста человек ни один не заметит.

Эсэсовец. Что это еще за второе "Г"?

Швейк. Еще кружечку, пани Копецка, все это так интересно, что мне даже пить захотелось.

Копецка. Всегда одно и то же, вечно попадаешь в неприятное положение, когда поддаешься уговорам и начинаешь внимательно рассматривать руки из самых честных побуждений. (Приносит Швейку пива.) Второго "Г" я вовсе не ожидала, но раз уж оно там есть, ничего не попишешь. Если я вам это скажу, вы впадете в уныние, и все-таки от этого не будет проку.

Эсэсовец. Что же вы там прочли?

Швейк (дружелюбно). Должно быть, нечто дурное, ведь с тех пор как я знаком с госпожой Копейкой, я никогда не видывал ее в таком состоянии, а уж она-то насмотрелась на столько рук... Вы и впрямь можете это выдержать, вы чувствуете себя достаточно сильным для этого?

Эсэсовец (хрипло). А что там?

Копецка. Тогда я скажу вам, что второе "Г" означает геройскую смерть на поле брани – и ничего более. Надеюсь, это вас не удручает? Ну вот, теперь вы неприятно поражены. Так я и знала. Три кружки пива – с вас две кроны.

Эсэсовец (расплачивается, совершенно убитый). Все это чушь. Чтение по ладони. Ничего оно не значит.

Швейк. Именно так. Не принимайте этого близко к сердцу.

Эсэсовец (уходя). Хайль Гитлер!

Копецка (кричит ему вслед). Обещайте мне, что вы по крайней мере другим господам ничего не скажете.

Эсэсовец (останавливаясь). Каким другим господам?

Швейк. Из вашего отделения. Их ведь двадцать кроме вас.

Эсэсовец. А почему это их должно касаться?

Копецка. Потому только, что они связаны с вами на жизнь и на смерть. Чтобы их не волновать понапрасну.

Эсэсовец уходит, проклиная все и вся.

Заходите к нам почаще!

Толстуха (смеясь). Вот молодчина, так и надо, пани Копецка!

Швейк. Буря пронеслась. (Раскройте ваш портфельчик, пан Прохазка, пан Балоун может не выдержать.

Копецка. Да, давайте сюда, пан Рудольф, как это Мило с вашей стороны, что вы принесли обещанное.

Молодой Прохазка (слабым голосом). У меня ничего нет. Когда я увидел, как они уводят пана Швейка, меня словно ошеломило, всю ночь эта сцена была у меня перед глазами. Добрый день, пан Швейк, я вижу, вы вернулись! Простите, пани Копецка, мне особенно тяжело из-за вас, что я вас в такое конфузное положение ставлю в присутствии господ, но у меня не хватило духу. (В полном отчаянии.) Пожалуйста, скажите хоть что-нибудь, все лучше, чем такое молчание!

Балоун. Ничего нет.

Копецка. Так... значит, вы ничего не принесли. Но когда вы вошли в зал, я дала вам понять, что мне нужно сперва выпроводить эсэсовца, и вы кивнули мне так, как будто сдержали свое слово.

Молодой Прохазка. Я не решился...

Копецка. Можете больше ничего не говорить. Я теперь вас понимаю. Вы не выдержали испытания ни как чех, ни как мужчина. Убирайтесь отсюда, и чтобы ноги вашей здесь больше не было!

Молодой Прохазка. Ничего лучшего я не заслужил. (Выскальзывает в дверь.)

Швейк (после паузы). Кстати о хиромантии. Парикмахер Криш из Мнишка вы знаете Мнишек? – так вот во время престольного праздника он предсказывал будущее по линиям руки и на вырученные деньги накачался, и один молодой парень, из крестьян, взял и повез его к себе, чтобы тот ему предсказал будущее, когда очухается, и, перед тем как заснуть, парикмахер спросил этого парня: "Как ваша фамилия? Вытащите у меня из нагрудного кармашка мою записную книжечку. Ага, значит ваша фамилия Кунерт. Приходите через четверть часа, и я дам вам записку, в которой будет стоять фамилия вашей будущей супруги". Потом он захрапел, но вскоре проснулся и что-то нацарапал в своей книжечке. Он вырвал этот листок, бросил его на пол, потом прижал палец к губам и сказал: "Только не сейчас, через четверть часика. Лучше всего, если вы станете искать этот листок на ощупь, с завязанными глазами". На бумажке, как потом выяснилось, было написано: "Фамилия вашей будущей супруги госпожа Кунерт".

Балоун. Этот Прохазка – преступный тип.

Копецка (гневно). Не болтайте глупостей. Преступники – это нацисты, которые мучают людей и угрожают им, пока те не теряют лучшие свойства человеческой натуры. (Смотрит в окно.) Тот, кто сюда идет сейчас, вот кто настоящий преступник, а не Рудольф Прохазка, слабый человек.

Толстуха. По-моему, мы тоже виноваты. Думается, можно бы не только пить сливовицу и шутки шутить.

Швейк. Не требуйте от себя слишком многого. Уж и то хорошо, что мы здесь и живы пока. Столько сил приходится тратить на то, чтобы выжить и пережить, что больше ни на что не хватает.

Входит Бретшнейдер в сопровождении эсэсовца.

(Весело.) Добрый день, господин Бретшнейдер. Не хотите ли пивца? Я теперь сотрудничаю с эсэсовцами. Это мне не повредит.

Балоун (злобно). Вон!

Бретшнейдер. Что вы сказали?

Швейк. У нас тут зашел разговор о еде, и господин Балоун вспомнил припев к одной народной песенке, которую мы все успели позабыть. Песенку эту исполняли главным образом на престольных праздниках, и речь в ней идет о приготовлении редьки. Неподалеку от Мнишка сажают такую редьку – крупную, черную, вы, наверно, о ней слыхали, это знаменитая редька! Я хотел бы, Балоун, чтобы ты исполнил для господина Бретшнейдера эту лесенку, это тебя взбодрит. Знаете, у него прекрасный голос, он даже в церковном хоре поет.

Балоун (мрачно). Итак, о черной редьке. (Поет песенку "О приготовлении черной редьки".)

Во время исполнения песенки Бретшнейдер, на которого все смотрят, не

знает, вмешаться ему или нет. Он то садится, то встает.

Большую, черную старательно приметь-ка,

Скажи ей ласково: "Сестричка, потянись!"

Но, понимаешь ли, дерьмолюбива редька,

И рукавицами не грех бы запастись!

Растет у дома редька

Горда собой сама,

Ее мы крепко дернем,

Ее мы вырвем с корнем

Из дерь-ма!

Ты можешь, впрочем, купить ее за грошик,

Потом старательно и тщательно отмыть,

И понарезать кучу ломтиков хороших,

И крупной солью, крупной солью посолить.

Соли ее, задрыгу,

И знай, что в этом суть,

И не давай ни мигу,

И не давай ни мигу

От со-ли от-дох-нуть!

ИНТЕРМЕДИЯ В ВЫСШИХ СФЕРАХ

Гитлер и его рейхсмаршал Геринг перед моделью танка. Оба сверхъестественных

размеров. Воинственная музыка.

Гитлер.

Милый Геринг, вот уже четвертый год

Продолжается мой без пяти минут победоносный

поход!

Война расширяется. Захватывает все новые

делянки,

Необходимы мне новые бомбардировщики,

орудия и танки.

Следовательно, если иным бездельникам потеть

неохота,

Скрутить их в бараний рог! Пусть работают на

мою войну до кровавого пота.

Позвольте заострить ваше внимание на вопросе

неком:

(Как обстоят дела с маленьким человеком?

Станет ли вкалывать он, не устроит ли мне

какого подвоха?

Геринг.

Мой фюрер, само собой разумеется, что наша

эпоха

Заставляет маленького человека в Европе

прилагать такие же старания,

Какие прилагают маленькие люди в самой

Германии.

Моему управленью рабсилы не страшна

никакая помеха!

Гитлер.

Да! Именно в этом залог успеха!

IV

Скамья на берегу Влтавы. Приходит парочка, стоят, тесно прижавшись друг к другу, смотрят на Влтаву, потом идут дальше. Затем появляются Швейк и его

друг Балоун. Они все время оглядываются.

Швейк. Пан Войта скверно обращается с прислугой, эта у него уже третья со сретения и тоже хочет уходить, так я слышал, потому как соседи ее донимают, что сиз служит у хозяина, который не лучше Квислинга. Поэтому она не очень будет грустить, если вернется домой без песика, надо только, чтобы она была ни при чем. Ты садись на скамейку заранее, ведь она не сядет там, где никого нет.

Балоун. Разве я не должен держать конскую колбасу?

Швейк. Это чтоб ты ее тут же слопал? Садись уж, садись!

Балоун усаживается. Появляются две служанки, Анна и Кати, первая из них

ведет шпица на поводке.

(Обращаясь к Анне.) Простите, барышня, как пройти на улицу Палацкого?

Кати (подозрительно). Идите через Гавличкову площадь. Пойдем отсюда, Анна.

Швейк. Простите, но я еще хочу спросить, где же находится эта самая площадь, я не здешний.

Анна. Я тоже не здешняя. Кати, ответь ты пану.

Швейк. Это очень приятно, что вы не здешняя, барышня, а я и не заметил, что вы не из городских, и с вами такой милый песик. Откуда же вы?

Анна. Я из Противина.

Швейк. Тогда мы с вами почти земляки, я ведь из Будейовиц.

Кати (тащит ее). Пойдем, пойдем, Анна.

Анна. Сейчас. Может быть, вы знакомы с мясником Пехаром, он живет в Будейовицах на Кольцевой?

Швейк. Еще бы! Это мой двоюродный брат. Все у нас его очень любят, он очень симпатичный, всегда готов услужить, мясо у него всегда свежее, и он охотно дает довески.

Анна. Так оно и есть.

Пауза. Кати ждет с ироническим видом.

Швейк. Это ведь чистая случайность, когда земляки так вот встречаются на чужбине, не правда ли? Может, у вас найдется капелька времени? Нам есть что друг другу порассказать о Будейовицах, там вон скамеечка с чудесными видом на реку; это, знаете ли, Влтава.

Кати. Неужели? (С тонкой иронией.) Для меня это ново.

Анна. Там уже кто-то сидит.

Швейк. Один пан, он наслаждается прелестным видом. Следите хорошенько за вашим песиком.

Анна. Почему это?

Швейк. Я не хочу говорить ничего дурного, но немцы страшно любят шбак, до того любят, что это просто удивительно, в особенности эсэсовцы. Вы не успеете оглянуться, как собаку уведут да и отошлют к себе домой. Я сам недавно встретился с шарфюрером по фамилии Буллингер, он тоже очень хотел достать шпица для своей супруги, она в Кельне живет.

Кати. Значит, вы запросто разговариваете с шарфюрерами и прочими типами в этом роде? Пойдем, Анна, с меня хватит.

Швейк. Я беседовал с ними, когда сидел в гестапо, меня взяли за высказывания, угрожающие безопасности Третьей империи.

Кати. Это правда? Тогда беру свои слова обратно. У нас есть еще чуточку времени, Анна. (Идет к скамейке, впереди всех.)

Все трое усаживаются рядом с Балоуном.

Что же вы такое сказали?

Швейк (дает понять, что при постороннем он не может говорить на эту тему. Потом нарочито беспечным тоном). Нравится ли вам в Праге?

Анна. Нравится, но только мужчинам здесь нельзя верить.

Швейк. Да-да, это чистая правда, и я рад, что бы это знаете. В деревне народ куда честней, не правда ли? (Балоуну.) Прекрасный вид, верно, пан сосед?

Балоун. Ничего.

Швейк. Фотографу такой вид может пригодиться.

Балоун. В качестве фона.

Швейк. Ну, фотограф уж сделал бы из этого нечто великолепное!

Балоун. Я фотограф. У нас в ателье, где я работаю, есть задник с видом Влтавы, там она куда живописней. Мы снимаем на этом фоне немцев, эсэсовцев главным образом, они потом снимки домой посылают; на случай, если придется уйти, а вернуться нельзя будет. А это разве Влтава? Так какая-то завалящая речушка.

Девушки одобрительно смеются.

Швейк. То, что вы рассказываете, страшно интересно. Не могли бы вы сфотографировать барышень, снять их бюсты, простите, но так это называется.

Балоун. Пожалуй, мог бы.

Анна. Вот это чудесно. Но, конечно, не перед вашей Влтавой.

Все громко смеются. Затем наступает пауза.

Швейк. Знаете последний анекдот? С Карлова моста один чех услышал, как кто-то кричит по-немецки: "Спасите, тону!" Чех перегнулся через перила и отвечает: "Не ори так, лучше бы ты плавать учился, а не по-немецки болтать!"

Девушки смеются.

Да, Влтава... Знаете, время военное, тут в кустах немало безнравственностей творится.

Кати. В мирное время тоже.

Балоун. Особенно в мае.

Швейк. До дня всех святых на свежем воздухе.

Кати. А в закрытых помещениях так-таки ничего и не творится?

Балоун. Творится и немало.

Анна. И в кино тоже.

Все опять громко смеются.

Швейк. Да, такова Влтава. Знаете песню "Генрих спал со своей новобрачной"? Ее часто поют в Моравии.

Анна. Вы об этой песне, где дальше поется: "С милой девой с рейнских берегов"?

Швейк. Именно об этой. (Балоуну.) Вам что-то попало в глаз? Не трите. Барышня, вы не посмотрите, что там с глазом. Может, удастся вынуть, лучше всего кончиком носового платочка.

Анна (Швейку). Вы не подержите собачку? В Праге нужно быть осторожным. Здесь в воздухе столько копоти.

Швейк (слабо, без узла, привязывает шпица к фонарному столбу у скамейки). Простите, но я должен теперь сходить на улицу Палацкого, по делу. Я охотно бы допел с вами эту песенку, но, увы, занят. Добрый вечер. (Уходит.)

Кати (в то время как Анна кончиком носового платка старается что-то выудить в глазу у Балоуна). Пан что-то очень торопится.

Анна. Я ничего не могу найти.

Балоун. Не надо, мне уже лучше. Что это за песня такая?

Анна. Хотите, мы вам ее споем, прежде чем уйти отсюда? Сиди спокойно, Люксик. Глаза бы мои не глядели ни на тебя, ни на хозяина твоего! (Балоуну.) Мой хозяин путается с немцами. Я начинаю.

Обе девушки с большим чувством поют "Генрих спал со своей новобрачной". Во время пения Швейк из-за куста крохотной колбаской приманивает к себе шпица и

удаляется с ним.

Балоун (когда песня отзвучала). Как вы замечательно спели!

Кати. А теперь мы пойдем. Господи боже, где же собака?

Анна. Иисусе Христе! Она ж от меня никогда не убегала. Что скажет пан советник!

Балоун. Он позвонит немцам, они ведь его друзья, только и всего. Не волнуйтесь, вы тут ни при чем, наш сосед, видимо, слишком слабо привязал ее. Мне показалось, что какая-то тень мелькнула вон там, пока вы пели.

Кати. Скорей идем в полицию, в бюро пропаж!

Балоун. Приходите как-нибудь в субботу вечерком в трактир "У чаши", Гусова, семь.

Анна и Кати кивают Балоуну и быстро уходят. Балоун снова любуется видом. Прежняя парочка возвращается, они уже больше не прижимаются друг к другу.

Затем появляется Швейк со шпицем на поводке.

Швейк. Вот пес, достойный квислинговца, – кусается, как только отвернешься. По дороге он вытворял чудовищные номера. Когда мы переходили через рельсы, он вдруг улегся, и ни с места. Наверно, он хотел, чтобы трамвай переехал его, прохвоста. А теперь идем.

Балоун. Значит, он побежал за конской колбаской? А я-то думал, что он только телятину жрет.

Швейк. Воевать – не мед лизать. Голод не тетка. К породистым собакам это тоже относится. Но я отдам его Буллингеру только тогда, когда этот тип выложит деньги на бочку, не то он меня надует. Не быть же коллаборационистом бесплатно.

Долговязый субъект мрачного вида появляется на заднем плане. Он

внимательно наблюдает за приятелями, потом приближается к ним.

Субъект. Господа, вы здесь на прогулке?

Швейк. Ну да, а вам какое дело? Субъект. Предъявите, пожалуйста, ваши документы. (Показывает им служебный жетон.)

Швейк. У меня нет их при себе, а у тебя?

Балоун (качает головой). Мы ведь ничего не сделали.

Субъект. Я задерживаю вас не потому, что вы что-нибудь сделали, а потому, что у меня создалось впечатление, что вы бездельничаете. Я из управления добровольной трудовой повинности.

Швейк. Значит, вы один из тех господ, которые толкутся перед кино и перед пивными и хватают людей, чтобы послать их на заводы?

Субъект. Что у вас за профессия?

Швейк. У меня небольшое предприятие, по собачьей части.

Субъект. Есть ли у вас свидетельство, что ваше предприятие имеет военное значение?

Швейк. Ваше высокоблагородие, чего нет – того нет. Тем не менее мое дело для войны очень важно, ведь и в военное время людям иногда хочется завести собачку, чтобы в тяжелые дни иметь хоть одного друга, верно я говорю, шпиц? Люди ведут себя гораздо спокойней во время бомбежки, когда на них смотрят преданные собачьи глаза, будто спрашивают: так и должно быть? А этот господин – фотограф, это, наверно, еще важнее для войны, он ведь снимает солдат, чтобы их домашним остался хотя бы снимок, все-таки снимок это лучше, чем ничего, ведь правда?

Субъект. Думается мне, лучше будет захватить вас с собой в управление, только я дам вам добрый совет – бросьте болтать глупости.

Балоун. Но ведь мы изловили собаку по приказу свыше, расскажи ему об этом.

Швейк. Не стоит труда. Этот пан тоже действует по приказу свыше.

Они идут с ним.

Значит, ваша профессия – людей ловить?

V

Обеденный перерыв на пражской товарной станции. На рельсах сидят Швейк и Балоун, ныне сцепщики вагонов на гитлеровской службе, охраняемые

вооруженным до зубов немецким солдатом.

Балоун. Хотел бы я знать, куда это запропастилась пани Копецка с обедом. Надеюсь, с ней ничего не стряслось.

Лейтенант (проходя мимо, солдату). Часовой! Если у вас спросят, который из вагонов пойдет в Нижнюю Баварию, запомните – вот этот – номер четыре тысячи двести шестьдесят восемь!

Солдат (стоя навытяжку). Слушаюсь.

Швейк. У немцев все зиждется на организации. Такой организации, как у них, свет еще не видал. Стоит Гитлеру кнопку нажать – и Китая как не бывало. Между прочим, они и на папу римского завели досье, и в нем все, что он о них говорил когда бы то ни было, – словом, его можно уже считать покойником. А возьмем пониже, какого-нибудь эсэсовского начальника – ты еще видишь, как он нажимает кнопку, а вдова твоя в этот самый миг уже получает урну с твоим прахом. Это, я тебе скажу, счастье еще, что мы находимся здесь и что нас охраняет сильно вооруженная стража, – она уж проследит, чтобы мы не занялись саботажем и не угодили под расстрел.

Торопливо входит пани Копецка с эмалированными судками. Солдат рассеянно