Текст книги "Гордиев узел"

Автор книги: Бернхард Шлинк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

15

Франсуаза уже все знала:

– Я была в офисе, когда эти два типа вернулись. Булнаков, правда, сразу же меня отослал, но я еще успела все услышать. Бедный ты мой!

– Ты их не любила.

– Неправда. Я их не любила так, как ты, но все же любила.

Она стояла, прислонившись к двери, и гладила его волосы.

– У Жерара свежий лосось, но мне, честно говоря, не до еды. А ты хочешь есть?

Она прижалась к нему и обняла его:

– Пойдем в постель.

Но ему было и не до секса. Они лежали в постели, Франсуаза сначала просто держала его в объятиях и все повторяла: «Милый, милый». Потом стала целовать его, пытаясь возбудить. Но ему впервые были неприятны ее прикосновения. Она отстранилась от него, легла на живот, скомкав подушку, подложила ее под голову и посмотрела на него сбоку:

– У нас в холодильнике еще есть шампанское. Хочешь?

– И что ты собираешься праздновать?

– Я не собираюсь ничего праздновать. Но может, тебе станет немного легче. К тому же все теперь позади… Я так рада, что все уже позади.

– Что позади?

– Вся эта чушь. Эта твоя глупая борьба с ними. Я так за тебя боялась.

Георг сел:

– Они что, признают, что проиграли? Они уезжают? Что тебе известно?

– Они?.. Ничего подобного! Это ты должен был признать свое поражение… Я думала, ты теперь… Я надеюсь, ты не собираешься… – Она тоже села и изумленно уставилась на него. – Неужели ты до сих пор так ничего и не понял? Они тебя уничтожат. Они тебя раздавят, как… Они угробили человека ради этих дурацких чертежей, и сейчас речь не о кошках, а о тебе!

Глядя сквозь нее, он медленно, упрямо, с отчаянием в голосе произнес:

– Я не могу дать им чертежи.

– Ты что, спятил? Тебе что, жить надоело? Тебе все равно – живой ты или мертвый? Вот это все – жизнь! – Она схватила его руки и стала прикладывать их к своим ляжкам, бедрам, грудям, к животу. – Вот это, это, это!.. – Она заплакала. – Я думала, ты любишь все это. Я думала, ты меня любишь!

– Ты же знаешь, что люблю.

Он и сам почувствовал всю неубедительность своих слов, и она тоже с разочарованием смотрела на него сквозь слезы. Так, словно у нее на глазах разбилась какая-то дорогая красивая вещь, рассыпавшись на множество осколков.

Больше она не заговаривала об этом, не пыталась уговорить его отдать Булнакову чертежи. Она принесла шампанское, и после третьего бокала они занялись любовью. Рано утром она тихонько выскользнула из постели, и, когда в семь часов он проснулся, ни ее, ни зеленой малолитражки уже не было.

Георг не придал этому значения. Он принялся за перевод и лишь после обеда отправился за покупками в Кюкюрон. После магазинов он выпил бокал пива в баре «У пруда», поболтал с Жераром, и, поскольку тому как раз надо было ехать в Лурмарен за вином – а ему вино тоже не помешало бы, – он составил Жерару компанию. Домой он вернулся в сумерках.

Выйдя из машины, он достал из кармана ключ, но, подойдя к дому, увидел, что дверь открыта. Взломана. Внутри царил хаос: содержимое шкафов, полок и ящиков валялось на полу, мягкая мебель была изрезана ножом, пол на кухне усеян целой и битой посудой, банками, овсяными хлопьями, спагетти, печеньем, кофейными зернами, пакетиками с чаем, помидорами, яйцами, – они все перевернули вверх дном. Георг прошел по комнатам, сначала осторожно, стараясь не наступать на одежду, книги, пластинки, вазы, пепельницы, бумаги, потом махнул рукой и перестал обращать на это внимание. Теперь это уже не имело значения. Время от времени он ногой переворачивал или отодвигал что-нибудь в сторону. «Смотри-ка, – удивился он, – телеобъектив, который я давно уже ищу! И даже не разбился. А вот и пепельница с логотипом „Гиннес“, которую я сто лет не видел и уже решил, что ее прихватил с собой кто-нибудь из гостей».

Чертежи лежали в водосточном желобе. Георг отыскал в этом хаосе словарь, линейку и ручку, расчистил место на письменном столе, придвинул стул и принялся за работу. Перевод надо было закончить к завтрашнему утру. С уборкой ему поможет Франсуаза. Он удивился, насколько равнодушным его оставил этот обыск и разгром.

Франсуаза не приехала. В полночь Георг отправился в Кадене. Окна ее квартиры были темными, малолитражка перед домом не стояла. «Значит, она уже у меня», – подумал он. Но когда он вернулся домой, ее машины там тоже не оказалось.

Ночь была светлой, и, когда Георг погасил свет и лег в постель – на свежую простыню поверх распоротого матраца, – ему хорошо был виден беспорядок в комнате. Он не узнавал силуэтов и очертаний интерьера, которые привык видеть с кровати. Слева они опрокинули маленький шкаф, а справа сбросили со стены картину. Кровать возвышалась, как остров, посреди разбросанных по полу брюк, рубашек, курток, пуловеров и носков. В гуще этих тряпок что-то поблескивало. Георг не выдержал, встал и посмотрел – это оказалась пряжка от ремня.

Уснуть ему никак не удавалось. Так же как он хотел, но не мог закрыть глаза и не видеть этого хаоса – так же тщетно он пытался не видеть всего, что с ним уже произошло и что ему еще предстояло. Хотя видеть, в сущности, было нечего. Вернее, если он что-то и видел, то сделать все равно ничего не мог. Устранить последствия разгрома в доме означало закатать рукава и навести порядок. А что означало устранить последствия той ситуации, в которой он оказался по милости Булнакова? Взять кольт и перестрелять всю эту банду? Георг натянул одеяло на голову. «Единственное, что я могу, – это натянуть одеяло на голову и надеяться на то, что когда-нибудь они от меня отстанут и смоются, – подумал он. – Какой им смысл меня убивать? Зачем им моя жизнь? Какая им от этого польза?»

В конце концов он опять встал, включил свет, спустился вниз и, порывшись там, где нашел телеобъектив, откопал и фотоаппарат – тоже целый, а потом и новую пленку. «Они оставили упорядоченный хаос, – подумал он. – Если мне что-то понадобится, надо просто искать на полу перед соответствующими шкафами и ящиками». Он зарядил фотоаппарат и поставил будильник на шесть часов.

«Перестрелять эту банду» он не мог, но мог сфотографировать. На тот случай, если ему все же придется иметь дело с полицией или если он захочет все это кому-нибудь более или менее убедительно рассказать. Но он понимал, что на самом деле эта «фотосессия» нужна ему именно как своеобразный суррогат расстрела.

В половине восьмого он уже сидел в засаде в Кадене. Поскольку одновременно держать под «прицелом» вход в офис в маленьком переулке и стоянку у памятника барабанщику он не мог, он решил наблюдать за стоянкой. «Если удастся щелкнуть их вместе с машинами, да так, чтобы были видны номера, – это уже будет неплохая зацепка для полиции», – думал он.

Он приехал в Кадене в семь часов, припарковал машину как можно дальше, у церкви, и стал выбирать наблюдательный пункт на площади с «Барабанщиком». Углы улиц, подъезды домов, выступы стен – везде, где у него был хороший обзор, он и сам оказывался на виду. В конце концов он направился в дом напротив стоянки и позвонил в квартиру на втором этаже. Семья сидела за завтраком. Ах, репортер газеты? Надо же, как интересно! Значит, он хочет снять площадь в утреннем свете? Статья о Кадене в «Пари-матч»? Но их-то дом он, конечно, тоже снимет? Георг охотно дал обещание увековечить и их дом, получил чашку кофе, повозился на подоконнике с объективами, изо всех сил изображая репортера. Машины Франсуазы не оказалось перед ее домом и утром.

В восемь часов зеленая малолитражка въехала на площадь. Из нее вылезли двое мужчин. Георгу были знакомы их лица: он видел их в булнаковском офисе. Его охватил панический страх. Что они сделали с Франсуазой? Сначала кошки, потом обыск… Неужели… Нет, только не это! Только не Франсуаза!.. Эти двое еще стояли у машины, когда приехал на своей «ланче» Булнаков. Он остановился, но из машины не вышел, те двое сами подошли к нему. Георг делал снимок за снимком: Булнаков лицом к объективу, сидит в машине, положив руку на открытое окно, Булнаков вместе с двумя типами рядом с его машиной, потом рядом с «ситроеном» Франсуазы, потом один на площади, глядя вслед уезжающей малолитражке. Если снимки получились, то лица и номера машин будут хорошо видны.

Георг поехал в Марсель и прослушал сообщения на автоответчике. От Франсуазы никаких вестей. Вечером тоже – ни Франсуазы, ни записки на двери. Уезжая, Георг закрыл взломанную дверь в кухню изнутри на засов, а дверь каминной решил пока использовать как входную. Ключа от нее у Франсуазы не было. Может быть, она приезжала, не смогла попасть в дом и обиделась? Но в любом случае она, скорее всего, оставила бы записку. Несколько раз он звонил ей на работу, но она не снимала трубку. Ее машины опять не было перед ее домом, на звонок никто не открыл, а шторы на окнах были задернуты.

Так прошло несколько дней. Никаких следов Франсуазы. Ни Булнаков, ни его люди тоже больше не напоминали о себе. Никаких актов вандализма в отношении дома, сада или машины. Георг еще одно утро провел в засаде в Кадене. На этот раз он поджидал их в переулке, ведущем к офису Булнакова, и сфотографировал их входящими в подъезд дома: самого Булнакова, тех двоих и какую-то молодую блондинку, которую он до этого никогда не видел. Франсуаза не появлялась. Не приезжала к нему, не возвращалась к себе домой и не отвечала на звонки, когда он звонил ей в офис.

В конце концов это ожидание и страх за нее так измучили Георга, что он уже готов был позвонить Булнакову и объявить о своей капитуляции: мол, бери все, что хочешь, я все тебе принесу, достану, украду, скопирую, сфотографирую – только верни Франсуазу!

16

Утром он приехал в свой офис и открыл сейф, в котором хранил оригиналы чертежей. Он хотел перенести перевод с копий в оригиналы.

Сигарет не было. Пачки «Голуаз», которую он позавчера положил в сейф на оригиналы, – он это хорошо помнил. Он всегда так делал. Для него, как и для любого заядлого курильщика, не было ничего страшнее, чем оказаться ночью без сигарет. Время от времени он оставался в конторе допоздна и знал, что бар внизу в это время закрыт.

Дело было не в сигаретах. Сигареты у него были. К тому же исчезнувшую пачку, которая лежала на оригиналах, он нашел – в нижнем отделении. Кто-то открывал сейф.

Секретарша, Крис, Моник, Изабель – вряд ли это был кто-то из них; они все давно знали друг друга. Они, еще до Георга и на более выгодных условиях работавшие на Морена, искали в Провансе спокойной жизни, нашли ее в качестве переводчиков и были рады, что после смерти Морена могут продолжить эту работу под началом Георга. Они не завидовали ему и даже иногда, щеголяя своим статусом молодых пенсионеров, добродушно поддразнивали его, своего ровесника, иронизируя по поводу его руководящей должности и связанного с ней перманентного состояния загнанной лошади. Так что они вряд ли могли пойти на такую подлость.

Разве что Булнаков подкупил или шантажировал кого-нибудь из них. «Мы ведь все продаемся, – подумал Георг. – Это лишь вопрос цены. И удивительно не то, сколько людей продается и какие мерзости совершаются ради денег, а то, как дешево продает себя большинство людей. Мысль о соотношении цены и нравственности напрашивается сама собой: крупные взятки делают успех подкупа настолько гарантированным, что продажность уже не кажется безнравственной. Безнравственно лишь продавать себя слишком дешево». Георг не испытывал злости при мысли о том, что его сотрудники могли продаться Булнакову. Его злило другое – необходимость менять замок сейфа и впредь быть постоянно начеку. Положительный момент данной ситуации заключался в том, что они с Франсуазой, по идее, должны были быть вне опасности. Но тогда тем более было непонятно, куда она могла пропасть и что с ней могло произойти. Может, она в Марселе и ее объект теперь – Крис?

Он выглянул в окно. Задний двор, белье на веревке между окнами, свежевыкрашенный дом на фоне обшарпанных стен, высокие кирпичные трубы на крышах, крики играющих детей. Дальше, за крышами, – высотные дома, церковная башня. Неужели где-то здесь, в этом городе, Франсуаза сидит и поджидает Криса или, чего доброго, готовится провести с ним ночь? «Не сходи с ума! – одернул он сам себя. – У тебя уже паранойя на почве ревности. Ты еще ни разу не видел Криса ни с одной женщиной и не раз спрашивал себя, не гомик ли он».

Все было гораздо проще. Во время обыска у него в доме они сделали слепки с его ключей. Он держал их в папке, в которой возил с собой чертежи и тексты для перевода. И которую он, конечно же, оставлял дома, отправляясь за покупками в Кюкюрон.

«Ну, погоди, Булнаков! – подумал он. – Так просто, голыми руками, ты меня не возьмешь!» Он позвонил в мастерскую и заказал новый замок для входной двери в офис и для сейфа. К вечеру заказ был выполнен. В обед он был по делам в городе и в каком-то магазине случайно нашел открытку, на которой был изображен высунутый язык. Уходя на ужин и закрывая офис, он повесил ее на дверь.

На ночь он остался в Марселе. Мермоз не успел получить новые чертежи и обещал прислать их завтра с курьером. Крупный заказ, последний из текущей серии. Георгу срочная работа была более чем кстати. Ему предстояло пережить выходные. Первые выходные без Франсуазы. Он уже не верил в то, что она объявится. Как и в то, что ей грозила опасность или что с ней что-то случилось. Какой им был смысл убивать ее, после того как они без проблем получили все чертежи? Нет, просто Франсуаза бросила его как ненужную вещь. Он утратил свою актуальность для Булнакова и, следовательно, для нее.

Он переночевал в офисе на тахте. Вечером он много выпил и не слышал, пытались ли люди Булнакова проникнуть внутрь или нет. Открытки с высунутым языком на дверях не было. Но ее мог взять кто угодно.

Курьер от Мермоза приехал только к вечеру. Он привез два толстых рулона с чертежами и целую стопку инструкций и пояснений. Пока Георг все это отксерокопировал, за окнами стемнело. Он так хорошо знал дорогу домой, так часто ездил по этому маршруту и днем и ночью в час пик, в любую погоду – один раз даже в снегопад, – что ехал как на автопилоте. Пока не обратил внимания на машину, которая следовала за ним как привязанная. Он заметил ее на автомагистрали, на последнем отрезке пути от Экса до Пертюи. В Пертюи он попытался оторваться от нее. На одном из перекрестков ему удалось проскочить на красный свет перед грузовиком, потом он какое-то время петлял по узким улочкам. Но когда он за городом выехал на дорогу в Кюкюрон, они уже ждали его и опять сели ему на хвост. Теперь у него не оставалось сомнений: им был нужен именно он.

На подъеме он выжал из старенького «пежо» все, что мог. Но выжимать было почти нечего, и они легко держали нужную дистанцию. Несколько обгонов ему тоже не помогли: они тут же вновь оказывались за ним.

За Ансуи дорога опустела. Георг все еще гнал изо всех сил. Он решил ехать не домой, а прямо к «Старым временам» и там как следует посигналить, чтобы привлечь внимание посетителей ресторана и бара напротив, где играли в карты и бильярд. Страха он не испытывал. Почти не испытывал. Все внимание его было сосредоточено на дороге и на управлении. Он уже не сомневался в том, что они едут за ним не случайно, и, конечно же, не мог не думать о Булнакове и его людях, о материалах на заднем сиденье и об открытке с высунутым языком, которая, возможно, их разозлила. Но что особенного они могли сделать ему на этой дороге, по которой он ездил уже тысячу раз, между Ансуи и Кюкюроном, где его все знали? И потом, может быть, это вовсе и не они, а просто какие-нибудь пижоны, которые смеха ради решили поездить с ним наперегонки.

Это были не пижоны. Перед самым поворотом на грунтовую дорогу, ведущую к его дому, они догнали его и, поравнявшись с ним, стали резко выдавливать его на обочину. Георг затормозил, «пежо» соскочил на откос и уткнулся в кювет. Георг ударился головой о рулевое колесо.

Они вытащили его из машины. Он еще ничего не соображал, одна бровь у него была разбита. Он поднял руку, чтобы потрогать рану, и в ту же секунду получил сильный удар в живот, потом еще и еще один. Он был не в состоянии даже попытаться защищаться; удары сыпались на него градом, он не мог предвидеть, откуда будет следующий удар и как от него защититься. Каждый удар – новая боль и новая порция страха.

Наконец он обмяк и потерял сознание. Его нашел сосед в тот момент, когда он, придя в себя, выпрямился и заглянул в машину, чтобы убедиться в том, в чем почти не сомневался: мермозовских материалов на заднем сиденье не было. Без сознания он пролежал недолго. У Ансуи он взглянул на часы – было без четверти десять, теперь часы показывали ровно десять.

Ему не удалось отговорить соседа не вызывать полицию и «скорую помощь».

– Вы посмотрите на себя! Вы только посмотрите на себя! – причитал тот.

В боковом зеркале Георг увидел свое залитое кровью лицо. У него все болело так, что он едва держался на ногах.

– Переломов нет, – сказал врач, осмотрев его и зашив бровь. – Внутренних повреждений я тоже не нахожу. Можете ехать домой. Постарайтесь несколько дней поменьше двигаться, соблюдайте щадящий режим.

17

Рассеченная бровь заживает, а ушибы хотя и болят на следующий день сильнее, но на третий уже меньше, чем в первый, а начиная с четвертого напоминают постепенно слабеющую мышечную боль. Еще ночью, после того как его допросили в полиции и привезли домой, Георг принял горячую ванну, в субботу больше лежал на кровати или в гамаке, а в воскресенье, получив из мастерской машину, уже поехал в «Старые времена» ужинать. «Все могло быть гораздо хуже, – утешал он себя, – скоро полегчает, скоро все пройдет». Но по мере того как ослабевала физическая боль, крепло чувство беспомощности. Он никогда так конкретно не думал об этом, но, как он сейчас заметил, всегда это чувствовал. «Мое тело, здоровое или больное, – это мой дом, подобно тому дому, в котором я живу, более того – оно есть выражение моей целостности. Без него моя целостность не более чем иллюзия. То, что оно есть, что я обитаю в нем, что только я один имею на него права, было важной составляющей моего мироощущения. Такой же важной, как твердость земли под ногами».

В детстве, во время отпуска в Италии, Георг стал очевидцем землетрясения, и то, что земля, по которой люди так уверенно ходят, оказалась настолько ненадежной и способной качаться и дрожать, как палуба корабля, глубоко потрясло его. Теперь же ужас сознания собственной беспомощности, когда его вытащили из машины и избили, ужас сознания того, что его тело можно так же легко взломать и разгромить, как и его дом, оказался гораздо страшнее физической боли.

Наконец, когда остро-болезненное состояние, при котором каждое движение причиняет боль, прошло, когда он снова мог нормально ходить, сгибаться, распрямляться, все чувства в нем заглушили злость и ненависть. «Они отняли у меня Франсуазу, избили меня, убили моих кошек, проникли в мой дом, в мой офис. Они воспользовались мной как предметом, как отмычкой и получили все, что им было от меня нужно и что я отказывался им дать.

Если я позволяю проделывать со мной такое, то цена мне не больше, чем вот этому камню, или садовому шлангу, или окурку. И пусть это будет последнее, что я успею сделать в жизни, но я сделаю из Булнакова отбивную или взорву его вместе с машиной, а еще лучше – вместе с этими скотами, которые чуть не убили меня».

Он мысленно рисовал себе картины мести, одну страшнее другой. Эти картины не отличались оригинальностью, он оперировал образами знакомых по многочисленным фильмам героев и мстителей. Когда его фантазия иссякла и он попытался строить конкретные планы, то сразу же заметил, как мало знает о своих врагах. Сколько людей у Булнакова? Где он живет? Что он делает целый день?

В понедельник ему нужно было в Марсель, и он поехал через Кадене. Это был приличный крюк, но можно было проехать мимо квартиры Франсуазы. Движимый надеждой, которую он якобы уже похоронил, Георг высматривал Франсуазу. Входить в дом он не хотел.

Зеленая малолитражка стояла на месте. Припаркованная, как обычно, на другой стороне узкой дороги, на обочине, левые колеса на асфальте, правые – вплотную к живой изгороди. Георг остановился у ворот, в несколько прыжков преодолел ступеньки, пробежал по усыпанному галькой дворику и остановился перед входом. Франсуаза никогда не запирала входную дверь, когда была дома. Но сегодня дверь была заперта. Отступив на несколько шагов и посмотрев наверх, Георг с удивлением увидел, что шторы на окнах по-прежнему задернуты. Он постучал в дверь, подождал, постучал еще раз.

На дороге посигналил грузовик, который медленно и осторожно пытался протиснуться мимо машины Георга. Одно из верхних окон виллы открылось, и Георга окликнули. Он поднял голову.

– Кого вы ищете?

– Мадам Крамски. Я видел ее машину у ворот.

– Мадемуазель Крамски? Она съехала с квартиры еще неделю назад. А машина… Это не ее, а моя машина. Она брала ее у меня напрокат. И срок аренды истекает только сегодня.

– Но вы же сказали, что она еще неделю назад…

– Подождите, я сейчас спущусь.

Георг ждал, стоя у ворот виллы. Через две-три минуты вышел пожилой мужчина в халате:

– Доброе утро. Вы, кажется, друг мадемуазель? Я уже видел вас здесь. Она снимала у меня квартиру и брала напрокат машину. Машину она пока оставила за собой, сказала, что она ей еще понадобится на пару дней.

– А у вас нет ее нового адреса?

– Нет.

– А что вы будете делать с ее почтой?

– С почтой? Мадемуазель никогда не получала ни писем, ни газет.

– Послушайте, это очень важно. Вы ведь не дали бы ей напрокат машину, не зная даже ее нового адреса?

– Спокойно, спокойно! Мадемуазель снимала у меня жилье не первый месяц, я уж знаю, кому верить, а кому нет. Вы же сами говорите: машина стоит у ворот. До свидания.

Георг медленно спустился по ступенькам и, остановившись перед воротами, глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Его опять переполняла злость. Сейчас он поедет к Булнакову и заставит его говорить.

Он припарковался у памятника маленькому барабанщику и пошел по рю Д’Амазон. Медной таблички над кнопкой звонка уже не было. Георг еще раз проверил номер дома и убедился, что не ошибся: дом был тот самый, но табличка исчезла. К двери подошел какой-то молодой парень в белом халате, сказал Георгу: «Открыто» – и вошел в подъезд. Георг поднялся вслед за ним на второй этаж. Дверь в контору стояла настежь, таблички на ней тоже не было, а в помещении работали маляры.

– Что здесь происходит? – обратился Георг к белому халату, вместе с которым поднимался по лестнице.

– Сами видите – ремонт, – ответил тот. Это был веселый парень с нагловатым лицом. На лестнице он всю дорогу насвистывал.

– А куда девался старый съемщик?

– Мсье Булнаков? Он-то и дал нам заказ. – Парень рассмеялся. – И уже выплатил денежки.

– А кто владелец дома? Вы его знаете?

– А, вы интересуетесь квартирой. Мсье Плакар живет на первом этаже.

Георг уже заранее знал, что ему скажет мсье Плакар. Мсье Булнаков не оставил своего нового адреса. В субботу после обеда он со своими сотрудниками забрал из офиса вещи.

– А всю мебель он подарил мне. Мы с сыном вчера перенесли ее в подвал. Вас не интересует офисная мебель?

– Офисная мебель? Нет, спасибо.

Георг пошел к выходу. «Наваждение какое-то! – подумал он. – Все исчезло, испарилось, как наваждение».