Текст книги "Для диких животных места нет"

Автор книги: Бернхард Гржимек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

«Все, на что я способен сейчас в моем одиночестве, это сказать вам, что я заклинаю небеса ниспослать благословение на голову того американца, англичанина или турка, который сумеет залечить эту открытую рану на теле человечества…» Эти слова и сегодня можно прочесть на надгробном камне, установленном на могиле Ливингстона в Вестминстерском аббатстве в Лондоне.

Этому человеку, взывавшему к совести мировой общественности, удалось заставить ее заговорить. Благодаря Ливингстону многие сотни тысяч людей (и неважно, что это были только «черные люди») спаслись от унижения, издевательств и мучений.

Камерону ^{21} , посланному в 1873 году Лондонским географическим обществом на повторные поиски Ливингстона, удалось обнаружить уже только его труп. Он отправил останки знаменитого путешественника на восточное побережье.

После смерти Ливингстона довести до конца дело его жизни и окончательно разгадать тайну Конго взял на себя Генри Мортон Стэнли. Настоящее его имя – Джеймс Роулэндс, и был он урожденным англичанином, но в ранней молодости перебрался в Америку. Редакция газеты «Нью-Йорк геральд», сотрудником которой он являлся, направила его в качестве репортера сначала в Европу, а оттуда на поиски Ливингстона в Центральную Африку. После смерти великого миссионера для завершения его планов была снаряжена новая экспедиция во главе со Стэнли на совместные средства американской газеты и лондонской «Дейли телеграф».

Экспедиция отправилась в путь из Занзибара в конце 1874 года. Стэнли сопровождали три европейских спутника и триста африканских проводников и помощников. Снаряжена экспедиция была по самому последнему слову техники – у нее имелось с собой даже разборное речное судно «Леди Алис». Таким образом Стэнли добрался до озера Виктория, оттуда до озера Альберт и наконец до озера Танганьика, хотя потерял двух из своих белых спутников и половину африканцев, не выдержавших трудностей пути.

Оттуда он направился прямым ходом к Ньягве – арабскому городу работорговли на берегу реки Конго, где уговорил молодого богатого арабского купца Хамеда бен Мохамеда [14]14
  Более известен под именем Типпо Тип. – Ред.


[Закрыть]принять участие в своем, полном всяческих приключений путешествии, и тот за 5 тысяч долларов согласился сопровождать экспедицию в течение 60 дней.

Но настал ноябрь, и его новые спутники побоялись идти дальше. Тогда Стэнли предложил им продолжить путешествие уже по воде, на что они в конце концов согласились. Он купил 20 кану, и весь отряд отправился дальше на север по большой широкой реке, которую они приняли за Нил.

Шестого января они подошли к первым водопадам. Три недели понадобились экспедиции на то, чтобы преодолеть это препятствие – проложить по берегу пешеходную тропу и перетащить по ней всю свою кладь вниз по реке, к основанию водопадов.

Дальше они плыли уже по большой спокойной реке, которая постепенно становилась все шире, но вскоре повернула на запад, а затем даже несколько к югу, вместо того чтобы направиться к северу, как они ожидали. Вскоре Стэнли стало ясно, что то, что он все время принимал за Нил, на самом деле было не чем иным, как рекой Конго.

В марте 1877 года экспедиция наконец форсировала быстрины водопадов, носящих ныне название Стэнли, проплыв 1450 километров по величественной реке.

Обитавшее ниже водопадов местное население отнеслось к пришельцам приветливо, они заявили, что уже знают таких же вот белых людей, живущих на побережье океана. Но, несмотря на это, оставалось еще несметное число препятствий, которые предстояло преодолеть: прежде всего усталость, изнеможение, голод и болезни, неумолимо сокращающие число участников экспедиции. Так, один из спутников Стэнли – Франк Покок исчез в бурлящем водовороте у самых водопадов.

Стэнли вознамерился было продолжить свое путешествие пешком, но был вынужден запросить помощи у европейцев, живущих в Бома, так как силы его были на исходе. Спустя два дня эта помощь действительно прибыла, и 9 августа 1877 года Стэнли удалось достичь Бома – города, расположенного вблизи западного побережья Африки.

Да, эта огромная, неисследованная страна потребовала от него горького и тяжелого выкупа: за время пути он потерял всех трех своих европейских спутников и двести африканцев. Но бассейн Конго, а это значит вся Африка, впервые за всю свою историю был теперь пересечен поперек.

Очень скоро это должно было привести к весьма важным последствиям. Дело в том, что за год до этого бельгийский король Леопольд II вернулся из поездки по Индии и Египту в совершеннейшем восторге от дальних заморских стран. Полный энтузиазма, он созвал в Брюсселе Международную географическую конференцию, на которой основал Географическое общество, ставящее себе задачей исследование Африки и борьбу с работорговлей.

Это Географическое общество с 1877 по 1884 год организовало пять экспедиций, отправлявшихся от Занзибара и восточного побережья Африки, в Конго. Однако ни одной из этих экспедиций не удалось пробраться дальше озера Танганьика.

Когда мир облетела весть о прибытии Стэнли в Бома, Леопольду II сейчас же стало ясно, что в реку Конго надо проникать со стороны ее устья на западном побережье, а не с севера, юга или востока, что до сих пор успеха не приносило. Когда Стэнли в январе 1878 года прибыл в Марсель, его там уже ожидал посланец бельгийского короля, который настойчиво приглашал его немедленно поехать с ним в Брюссель. Однако встреча короля со Стэнли состоялась только в июне.

Во время этой беседы Стэнли заявил, что всему огромному бассейну Конго грош цена, если не построить линию железной дороги, соединяющую нижнее, судоходное, течение реки, минуя быстрины и водопады, со средним течением – снова спокойным и легкопроходимым. Ему удалось убедить Леопольда II основать Комитет по изучению верхнего Конго, а сам Стэнли согласился возглавить новую большую экспедицию. Он снова завербовал на восточном побережье Занзибара африканских помощников и 4 августа 1879 года проник со своей экспедицией в составе 14 европейцев и 140 африканцев в устье реки Конго.

Уже в начале октября он основал напротив нынешнего портового города Матади станцию Виви, ставшую первой столицей Бельгийского Конго, и приступил к строительству дорог. К 1880 году они уже были готовы: первый отрезок дороги длиной 83 километра вел от устья до судоходной части реки, а там, где эта часть кончалась, начинался следующий отрезок дороги, уже в 152 километра длиной, идущий до самого Леопольдвиля – столицы всей этой огромной области. Как только дороги стали проезжими, по ним последовал один транспортный караван за другим, пока все необходимые для строительства материалы не были доставлены в Леопольдвиль. А уже оттуда река Конго вновь становилась судоходной и уходила далеко, за тысячи километров, во внутренние земли этой необозримо огромной области Африки. Даже пароход, носящий название «Вперед», уже стоял на якоре недалеко от берега! Он был доставлен частями посуху и затем уже собран здесь, на месте.

Число людей, принимавших участие в этом небывалом строительстве, постоянно росло, однако их нещадно косили свирепствовавшие здесь болезни. (Между прочим, статистика показывает, что даже еще в 1911 году 44,5 процента вновь прибывших в Конго европейцев умирало в первые три года после прибытия. И только после появления в 1953 году современных методов борьбы с тропическими болезнями смертность среди европейцев снизилась до 5,3 процента.)

В последующие годы Стэнли исследовал все новые и новые районы страны, создавая там опорные пункты. Самую отдаленную северо-восточную часть страны (ту, по которой мы с Михаэлем как раз едем) ему пришлось исследовать в 1887–1889 годах во время поисков Эмин-паши ^{22} .

Арабы тем временем усиливали свою работорговлю на верхнем течении Конго. Частично они сами с помощью своих африканских наемников, так называемых бангвана, захватывали и увозили ни в чем не повинных людей, но в большинстве случаев они натравливали одни племена на другие, а затем скупали пленных у обеих сторон. Несчастных рабов, закованных в цепи, длинными рядами гнали через всю Центральную Африку к побережью, вынуждая при этом еще нести на голове тюки со слоновой костью, скупаемой по дороге работорговцами. Большая часть этих несчастных погибала уже в пути от нечеловеческого напряжения и голода.

Известный в те времена кардинал Лавижери ^{23} потрясал мир своими проповедями, в которых описывал ужасы работорговли и требовал прекращения этого варварства. С 1890 по 1894 год молодое конголезское государство выслало четыре вооруженных отряда против укрепленных опорных пунктов арабов. Магометанские коменданты во главе своих африканских наемников в 30 тысяч ружей бились отчаянно и храбро, но тем не менее один арабский форт за другим пали и были уничтожены. Последняя крепость взята в конце 1894 года, власть арабов на востоке страны сломлена и с работорговлей окончательно покончено. (Вот этот каменный форт при слиянии Кибали и Дунгу, где мы сейчас находимся, был сооружен в 90-х годах прошлого века.)

Однако вскоре выяснилось, что под прикрытием борьбы с арабской работорговлей Леопольд II сам установил жестокое господство в стране и начал нещадно ее эксплуатировать. Введя принудительные работы на каучуковых плантациях, хищнически обрабатывая землю и вывозя слоновую кость, он стал получать невиданные доходы с этого дела.

Годы между двумя мировыми войнами для Конго оказались годами экономического подъема: были найдены богатые месторождения меди, золота и алмазов, повсюду разрабатывались медные рудники, золотые и алмазные копи ^{24} . И тем не менее школьное дело оставалось в руках миссий, высшее образование для африканцев продолжало считаться нежелательным.

Когда в начале 1959 года в Конго начались волнения, там поспешно стали вводить конституционные реформы, а в июне 1960 года Бельгия предоставила независимость своей бывшей колонии [15]15
  С 1971 г. Демократическая Республика Конго стала называться Республикой Заир. – Ред.


[Закрыть].

VI. Белые и черные носороги

Раскаты грома, сверкание молний, вода со всех сторон – сверху, сбоку – настоящая тропическая гроза. Мы сидим в кабине нашего грузовика, подтягивая колени как можно выше к подбородку, потому что отовсюду капает, и опасливо прислушиваемся к стуку мотора. Один цилиндр уже вышел из строя, и в гору машина тянет значительно слабее, чем ей положено. Стартер тоже не работает – сегодня утром 12 человек с огромным трудом толкали нас вручную, пока не завелся мотор. И с тех пор мы вот уже в течение восьми часов боимся его выключить. А дорога тем временем местами превратилась в огромные, длинные озера, в которые мы каждый раз въезжаем с отвагой безумцев, не зная их истинной глубины. Но замедлять ход нам тоже нельзя, потому что тогда мы можем зарыться колесами в эту красную вязкую грязь и забуксовать. Так что нам не остается ничего другого, как с размаху, не сбавляя скорости, влетать в эти огромные разводья, поднимая по обеим сторонам высоченные фонтаны воды.

Только не останавливаться! Только бы доехать до места, чтобы не заночевать прямо здесь под этим проливным дождем. Нам совершенно необходимо сегодня же попасть в Ватсу, где находится единственная на всю округу авторемонтная мастерская.

Я как раз рисую в своем воображении страшные картины нашего положения в случае, если мы опять перевернемся кверху колесами (как это с нами уже однажды случилось), и тут на самом деле нашу машину начинает заносить вправо, затем швырять из стороны в сторону, и Михаэлю только с огромным трудом в последний момент удается затормозить. Мы облегченно вздохнули, но тут я замечаю, что стало как-то подозрительно тихо, слышен лишь звук низвергающейся с небес воды: оказывается, Михаэль во время торможения выключил мотор. Теперь не остается ничего другого, как вылезти под проливной дождь и толкать машину сзади. Напрягая все свои силы, мы вдвоем с боем Хубертом напираем на кузов до тех пор, пока грузовик наконец не трогается с места, и то только по той счастливой случайности, что дорога в этом месте идет несколько под горку.

До нитки промокшие и до пояса облепленные красной глиной, но счастливые и довольные, что мотор снова затрещал, мы влезаем в кабину водителя.

Когда я дома перед этой поездкой в последний момент сунул в чемодан обыкновенный комнатный термометр, Михаэль недоуменно пожал плечами. Зато теперь я мог себя утешить хотя бы тем, что не зря его взял: с его помощью мне удалось установить, что в кабине температура воздуха держалась около 20 градусов, а ночью снизилась даже до 18. Мы дрожали, несмотря на пуловеры, которые на себя натянули. Оставалось только пожалеть о том, что мы не захватили в Африку теплых кальсон! Кстати, два дня тому назад Михаэль отказывался залезть в ванну, заявляя, что вода в ней «холодная как лед». Я нарочно смерил своим термометром температуру воды – 26 градусов по Цельсию! Почему-то именно в Африке появляется пристрастие к купанию в особенно горячей воде.

В Ватсе, как ни странно, оказался даже телеграф. Я решил дать телеграмму во Франкфурт-на-Майне. Почтовый служащий уже вывел на бланке «Франкфуримай», и я представил себе, во что превратится это непривычное для африканского слуха название по мере того, как будет передаваться по дистанции. Достигнет ли оно вообще Майна? Между прочим, достигло. Меня очень удивило, что наш африканский бой как только увидел, что я отправил телеграмму, тут же поспешил тоже отправить телеграмму своей жене, вернее, одной из своих четырех жен, в Стэнливиль. Он сообщал ей, что у нас произошла авария. Позже я заметил, что каждый раз, когда я давал куда-либо телеграмму, он делал то же самое, и ему еще не один раз пришлось сообщать о постигших нас бедах. Меня не сразу осенило, с какой стати он прибегает к столь дорогостоящему способу сообщать о себе своим домочадцам, ведь значительно дешевле отослать письмо. Но, чтобы отослать письмо, надо уметь писать, а Хуберт писать не умел. Несколько же слов, составляющих текст телеграммы, можно устно продиктовать телеграфисту, и тот сам их напишет на бланке.

Поначалу телеграфист никак не мог припомнить, не проходило ли через его руки в эти дни какое-либо телеграфное сообщение, касающееся меня. И только после того, как я ему печатными буквами нарисовал на бумажке мою совершенно необычную фамилию, на него нашло просветление: такая непроизносимая, головоломная фамилия доставляет неприятности не только африканским телеграфистам, но и немецким… Итак, он наклоняется под стол, роется в корзине для бумаг и извлекает из нее скомканную бумажку, которую кладет на стол и разглаживает своими тонкими, ловкими пальцами: да, это она. На ней он записывал текст телеграммы, принятой им из Брюсселя, которую затем переписал начисто на телеграфный бланк. Телеграмма была адресована «хозяину» совершенно особого места на Земле в самом сердце Африки. Известие, которое я так долго ожидал, разрешало смотрителю национального парка Гарамба пропустить меня в этот закрытый и строго охраняемый район, занимающий 5 тысяч квадратных километров на границе между тогдашним Бельгийским Конго и Суданом.

Это единственное место в Конго, где обитают белые носороги. Знаете ли вы, что такое белый носорог? Это второе по величине сухопутное животное после слона. Спина его может возвышаться до двух метров над землей, значит, выше человеческого роста! К тому же такая махина достигает в длину 5 метров и весит до 2 тысяч килограммов. Еще в прошлом столетии это животное обитало почти повсеместно в Южной, а также и в Центральной Африке. Эти великаны были весьма добродушными и доверчивыми, им никогда не приходилось убегать от какого-либо врага. Поэтому-то перестрелять их не стоило ни малейшего труда, и их перестреляли. В последний момент южноафриканцы все же спохватились и для нескольких уцелевших экземпляров выделили в Зулуленде, недалеко от границы с Мозамбиком, 160 квадратных километров для резервата. Там, на берегах реки Умфолози, несколько оставшихся в живых белых носорогов зажили в полной безопасности. Популяция их постепенно увеличивалась, и к 1972 году носорогов насчитывалось там уже свыше 2 тысяч. Небольшая группа белых носорогов жила также в резервате Хлухлуве, однако постепенно их становилось слишком много для такого маленького резервата, и их охотно стали отдавать в другие национальные парки и зоопарки. Позже выяснилось, что немногочисленная популяция белых носорогов уцелела также в Центральной Африке, а именно в Южном Судане, там, где он граничит с бывшей английской колонией Угандой [16]16
  Ныне Уганда самостоятельное государство. – Ред.


[Закрыть]Место срочно объявили заповедным, и 300 белых носорогов были взяты под охрану государства. В Гарамба-парке их тоже оставалось около 500 штук.

Итак, от этих миролюбивых гигантов, которые еще во времена наших дедов сотнями тысяч бродили по обширным территориям Африки, осталось на всем континенте каких-нибудь 2,5 тысячи…

Когда мы приехали, по всей округе судачили о происшествии, случившемся несколько недель назад с комендантом станции по приручению слонов господином Лефебром. Он возвращался вместе со своим помощником ночью домой в легковой машине. Внезапно в свете фар возникло два белых носорога, стоящих прямо на дороге. Комендант сейчас же затормозил, но гиганты уже воинственно опустили головы для атаки и ринулись на «противника» (поведение, отнюдь не характерное для этих флегматиков). К счастью, у машины оказались и сзади сильные фары, поэтому достаточно было включить задний ход, и машина быстро покатила назад по дороге (развернуться она бы не успела). Таким образом, коменданту удалось без особого труда со скоростью 30 километров в час улизнуть от разгневанных великанов. Правда, несколько раз расстояние между машиной и животными сокращалось до двух метров, но потом они все же отставали. Однако, когда комендант останавливался и выключал фары в надежде, что его преследователи прекратили погоню, они с новой яростью бросались догонять своего «врага». Общей сложностью носороги прогнали его назад примерно на шесть километров.

В ремонтной мастерской в Ватсе, куда мы направились, выяснилось, что в нашей машине не хватает невероятного множества деталей, о существовании и необходимости которых мы даже не подозревали. Стартер совсем вышел из строя, система зажигания не подлежала больше ремонту – ее просто следовало выбросить и заменить новой. Найти запасной цилиндр для машины этой марки здесь невозможно. Владелец мастерской показал нам еще одну машину нашего типа, которая, оказывается, уже в течение четырех месяцев стоит у него в гараже, потому что заказанные по телеграфу детали к ней так до сих пор и не прибыли. Единственное, что он может нам предложить, – это заварить наш цилиндр, но тут же заявил, что заваренное место продержится не более пяти тысяч километров, а может продержаться и всего лишь двести километров… Позже оказалось, что и то и другое не соответствовало действительности: цилиндр сломался уже на пятом километре.

Поскольку починка должна была продлиться несколько дней, хозяин мастерской предложил дать нам напрокат другую машину вместе с водителем. Несколько настораживало, что он заставил меня написать под его диктовку пространное заявление на французском языке, в котором я обязуюсь не предъявлять к нему, как к владельцу транспортного средства, никаких имущественных претензий, чем бы ни закончилась наша поездка. Кроме того, я должен был ему точно указать день и час нашего возвращения. Если нас не окажется в указанное время, он вынужден будет послать другую машину на поиски.

Разумеется, этот бравый хозяйчик всячески ругал наш «Интернасиональ» и сокрушался, что нас ловко надули, навязав такой драндулет. Однако его машина отличалась еще большими странностями. Стоило водителю повернуть руль влево, как включался сигнал и гудел до тех пор, пока машина не выходила снова на прямую. Вначале это нас забавляло, но со временем стало здорово раздражать. Старания водителя выяснить причину таинственной связи между рулевым управлением и сигналом окончились неудачей. После тщетных попыток устранить этот дефект сигнал включился уже на непрерывное гудение, и выключить его не могла никакая сила… Водителю ничего не оставалось, как напрочь оторвать провод, ведущий к гудку. Теперь сигналить было нечем. Велосипедист, к которому мы после этого подкрались сзади без гудка, до того перепугался, что сиганул вниз с откоса, совершив пятиметровый олимпийский прыжок «ласточкой» через руль своего велосипеда. Это была картина, от которой Хуберт и наш водитель прямо корчились от смеха. Что касается велосипедиста, то тому было совсем не до веселья!

У бензобака нашей теперешней машины не было крышки – вместо нее торчала затычка из оберточной бумаги. Однако это не мешало водителю курить в самой непосредственной близости от бака. А когда по дороге у нас отвалилась выхлопная труба, водитель долго искал какую-нибудь проволоку или веревку, чтобы привязать ее на место. Не найдя ничего подходящего, он открыл капот, попросил у меня перочинный ножик и, запросто вырезав один из многочисленных проводов, привязал им отвалившуюся трубу. Машине недостающей провод, по-видимому, никак не повредил, во всяком случае она бодро катила дальше по дороге. Я с самого начала подозревал, что многое в ее внутренностях было совершенно лишним…

Поворот в Гарамба-парк был ничем не примечателен: ни дорожного указателя, ни щита с названием парка – обычное ответвление от основной дороги. Это сделано специально для того, чтобы не приманивать любопытных.

Пятикилометровый путь ведет прямо к дому смотрителя парка. Это современная просторная вилла, построенная всего два года назад. Местечко на языке народности азанде называлось Нагеро, что означает «мать деревьев геро». Эти высокие с раскидистой кроной деревья создают здесь живительную тень над источником чистой ключевой воды.

В красивом строении, стоящем напротив дома смотрителя, размещается настоящий музей. В нем содержатся чучела всех видов животных, обитающих в окрестности: птицы, ящерицы, мыши, хомяки и другие. Но предназначены они отнюдь не для посетителей, а для обучения африканских обходчиков парка. Когда им поручали поймать или наблюдать то или иное животное, они зачастую не могли понять, о каком именно идет речь. Когда же им показывали чучело этого животного, то уже не оставалось никаких сомнений, и ошибки были исключены.

Смотритель находился вдали от дома, в парке, и его помощники уведомили нас, что нам нужно следовать за ним туда. На пароме нас переправили через реку Дунгу. Я обратил внимание на то, что паром был укреплен на пустых железных бочках из-под бензина.

Опять эти бочки! На что их только не используют здесь, в Африке. Они служат непременным строительным материалом: разрезанные, они употребляются для покрытия кровель и для любого другого дела, требующего листового железа; залитые цементом – исполняют роль фрагментов толстых колонн; затянутые с двух сторон кожей – превращаются в огромные барабаны, которыми сзывают на работу людей; кроме того, они же – печки, резервуары для хранения воды, цветочницы, трубы, устои мостов, ведущих через овраги и пересекающих шоссейные дороги, – словом, все на свете.

Чтобы пересечь национальный парк Гарамба в одном направлении, нужно проехать 120 километров, из них первые 40 с большим удобством по проторенной колее: смотритель парка проезжает по ней по меньшей мере раз в день.

Рядом со мной сидит африканский обходчик парка, поехавший с нами в качестве проводника. Внезапно он кладет свою руку на мою и дает мне понять, что следует остановиться. Мы осторожно притормаживаем и тут же замечаем с правой стороны четырех жирафов, которые поспешным галопом приближаются к нам и с любопытством разглядывают нашу машину. Остановились всего в каких-нибудь 80 метрах, стоят и смотрят. Нам с Михаэлем еще ни разу не приходилось тогда видеть свободно живущих жирафов: в прежние годы мы бывали только в Западной Африке – в Гвинее, на Береге Слоновой Кости, в Верхней Вольте. Там мы ничего подобного не встречали.

А через мгновение у меня и вовсе перехватило дыхание и сердце бешено заколотилось: оглянувшись назад, я увидел целую компанию коровьих антилоп, этих удивительных созданий с противоестественно длинными мордами и смешно торчащими рожками. Это наиболее любопытные из всех антилоп: по-видимому, у них повсюду расставлены дозорные, потому что они тут же прибегают, когда появляется что-либо достойное их внимания. И убегают они тоже позднее всех других, если начать к ним приближаться.

Мы очень медленно продолжаем двигаться дальше по кочковатой степи. Впереди нас бегут около 20 цесарок с их неизменной оборкой вокруг шеи; самец-бородавочник стоит на обочине дороги с высоко поднятым хвостиком и долго провожает нас глазами. Через 100 метров мы увидели и его супругу с поросятами подросткового возраста.

Бородавочники кажутся уродливыми лишь тогда, когда рассматриваешь их несуразную голову в непосредственной близи, в зоопарке. Здесь же, на воле, я подивился их стройной комплекции: издали они напоминали скорее антилоп, чем свиней. Поскольку они объявлены вредителями и на них повсюду ведется неограниченная охота (которая облегчается еще тем, что эти животные ведут дневной образ жизни), бородавочники, как правило, очень пугливы и осторожны.

Но, как выяснилось, на это далеко не всегда можно полагаться. Так, один обходчик национального парка в Уганде в прошлом году наткнулся на целую семью бородавочников. Отец и мать мгновенно исчезли в кустах, а поросята упали в траву и притворились мертвыми. Однако как только этот человек поднял одного поросеночка, тот резко заверещал и начал дрыгать всеми четырьмя ножками, стараясь вырваться. В ту же секунду мамаша, грозно сопя, выбежала из своего укрытия и направилась прямиком к обидчику. Тот с испугу выронил поросенка, после чего все семейство кинулось бежать в одну сторону, а обходчик – в другую.

Должен сказать, что бородавочники, живущие в нашем зоопарке, тоже не отличаются особой любезностью. Когда их постоянный служитель находился в отпуске, замещавшим его людям приходилось привязывать к дверям стойла длинную проволоку, чтобы иметь возможность закрывать дверцу снаружи, стоя за оградой. А для того чтобы загнать этих своенравных постояльцев на ночь из загона в стойло, пользовались деревянными щитами и метлами, с помощью которых люди совершали весьма робкие вылазки в загон бородавочников. А те неизменно оказывали самое активное сопротивление, воинственно подняв кверху свои смешные хвостики. Для меня было весьма впечатляющим наблюдать, как старый смотритель, вернувшись из отпуска, отправился к своим бородавочникам, чтобы загнать их на ночь домой. Как ни в чем не бывало, он вошел к ним в загон и, ворчливо осыпая их упреками за непослушание, тоненькой хворостинкой погнал впереди себя, при этом раздавая самым нерасторопным шлепки по заду!..

Едем дальше. Вдали стоят слоны. Через 10 километров – новый сюрприз: прямо посреди дороги сидит маленький львенок и удивленно нас разглядывает. Мы останавливаемся и замечаем в пяти метрах от него львицу с еще тремя львятами. Они тоже заинтересовались нами и подходят почти вплотную к радиатору. Я поспешно вешаю на шею свой фотоаппарат и как можно незаметнее стараюсь боком выскользнуть из машины. Но львица осторожнее меня – она тут же уходит в укрытие из низкого кустарника.

Глава семейства – роскошный лев сидит в это время в некотором отдалении и с большим интересом следит за моими манипуляциями. И только когда я уже снова сел в машину, то понял, как легкомысленно только что действовал. Происходит это с подобными мне людьми оттого, что, когда дома привыкаешь целыми днями иметь дело со всякого рода дикими кошками, которые становятся до того ручными, что их безбоязненно можно даже погладить, начинаешь воображать, что и с живущими на воле хищниками можно обращаться подобным же образом…

Смотрителя национального парка мы догнали, проехав довольно большое расстояние.

Быть директором зоопарка, на мой взгляд, профессия чрезвычайно интересная. Но ни один смотритель национального парка, я думаю, не захотел бы со мной поменяться. Здесь он один в своем огромном царстве с его пятьюстами белыми носорогами и тремя тысячами слонов. По его владениям не слоняется толпа посетителей, которые норовят каждое животное погладить или угостить кусочком сахара, засыпают вас самыми нелепыми вопросами и повсюду разбрасывают пустые коробки из-под сигарет или оберточную бумагу от бутербродов. Нет, такому смотрителю, как этому в Гарамба-парке, куда прекрасней жить! Он здесь нечто вроде архангела Гавриила, стоящего с пылающим мечом во вратах своего парка и защищающего его мирных обитателей от непрошеного вторжения.

Что касается нас, то к нам этот «архангел» проявил исключительную любезность. Прямо возле самой дороги он указал мне место, которое назвал «Cabinet de Rhino» – «кабинет, носорогов», или попросту «носорожьей уборной». Я не сразу понял, в чем дело, но потом вспомнил, что носороги всегда стараются откладывать свой помет в одно и то же место, образуя большие кучи, которые время от времени разгребают своим рогом и разбрасывают по сторонам. Делается это, несомненно, с целью пометить свой участок, чтобы каждый посторонний носорог сразу узнавал, что эта территория уже занята законным владельцем.

У африканцев бытует, правда, другое объяснение этому странному явлению. Когда бог создал животных, он второпях не успел скроить носорогу шкуру по его мерке, и она повисла на нем толстыми складками. Тогда бог дал носорогу иголку, чтобы он сам пригнал на себе кожу, как положено. Но носорог выронил иголку и потерял, так что ему пришлось воспользоваться вместо нее шипом, которым очень трудно было протыкать толстую шкуру. Мучился, мучился носорог и решил все же поискать пропавшую иголку. «Наверное, я проглотил ее, когда брал в рот во время шитья», – решил он и пошел искать ее, разгребая собственный помет и ковыряя в нем рогом. Так и ищет до сих пор…

Белые носороги здесь явно пользуются дорогой, проложенной машиной смотрителя парка. Там и сям ясно видны следы их широких ног, а между ними – дугообразные полосы. До сих пор никому не удалось выяснить, чем носороги оставляют на земле подобные царапины. Наверное, все же ногами. Но уж во всяком случае не рогом, как это часто рассказывают, потому что тогда им пришлось бы идти с противоестественно подогнутой под передние ноги головой.

Между прочим, мне здесь хочется еще раз подчеркнуть, что название, данное этим животным, совершенно не соответствует их внешнему виду: «белые» носороги такие же серые, как и «черные» носороги. Сейчас уже невозможно выяснить, за что они получили свое неподходящее название. Скорее всего бур, который им впервые приклеил этот ярлык, увидел какую-то группу носорогов, вывалявшихся в белой глине. Лучше было бы называть черных носорогов «узкорылыми», потому что голова у них кончается узким отростком, напоминающим хватательный палец, а белых в отличие от них – «широкорылыми».