Текст книги "Эддлтонское проклятие"

Автор книги: Барри Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Барри Робертс
Эддлтонское проклятие

Следует воздать должное моему другу Шерлоку Холмсу: его желание заняться тем или иным расследованием никогда не имело под собой финансовой подоплеки. Он нередко отказывался от возможности заработать немалый гонорар, если дело не возбуждало в нем интереса, и так же часто без надежды на какую-либо мзду втягивался в истории, разжигавшие его любопытство и предоставлявшие ему шанс употребить свои логические способности на то, чтобы разобраться в сложном хитросплетении событий.

Где-то я уже отмечал, что 1894 год был для Холмса весьма насыщенным [1]1
  Об этом Ватсон упоминает в «Одинокой велосипедистке» и в «Пенсне в золотой оправе».


[Закрыть]. Мои заметки о тогдашних делах составили три больших тома, однако даже в тот год он взялся за расследование, не сулившее ему никакой денежной прибыли.

В ту осень мы как-то раз сидели за завтраком, не спеша листая многочисленные ежедневные газеты, которые выписывал Холмс.

– Вы ведь мне говорили, – вдруг произнес он, – что ваш друг Стэмфорд лечил сэра Эндрю Льюиса?

– Да, – подтвердил я, – Стэмфорд рассказывал мне, что вынужден был обратиться за советом к сэру Уильяму Гридону, но даже этого выдающегося специалиста озадачили симптомы.

– Вот как! – воскликнул Холмс. – А вы не помните, каковы они?

Я восстановил в памяти беседу, которую недели две назад вел со Стэмфордом за бильярдным столом.

– По-видимому, у сэра Эндрю полное истощение организма: очаговые повреждения кожи, головные боли, обмороки, выпадение волос, приступы тошноты. Судя по всему, пострадал и рассудок бедняги. Он верит, что стал жертвой проклятия.

– А Стэмфорд тоже в это верит?

– Он признался мне, что понятия не имеет, в чем дело. Гридон решил, что это какое-то редкое тропическое заболевание, которое сэр Эндрю подхватил, работая за границей. Кажется, сын Льюиса умер в двадцать с небольшим лет от чего-то подобного, хотя смерть унесла его быстрее. Гридон считает, что они оба заразились в какой-то другой стране и что сын оказался более уязвим, так как подцепил болезнь в юном возрасте. А почему вы спрашиваете?

– Потому что соединенные усилия Стэмфорда и сэра Уильяма Гридона не помогли спасти Льюиса, – изрек Холмс. – Его некролог появился сегодня утром. – И он протянул мне газету.

В статье перечислялись научные заслуги и звания покойного, описывались самые знаменитые его археологические экспедиции, приводился перечень многочисленных музеев, где выставлены его находки. Упоминалось и о некоем конфликте, омрачившем его карьеру и побудившем его отстраниться от общественной деятельности.

– Бог ты мой! – вскричал я, дочитав до конца. – Возможно, он и впрямь пал жертвой проклятия.

– Отчего вы так думаете? – спросил Холмс, поднимая бровь.

– Потому что здесь об этом говорится. Вот послушайте.

И я прочел ему абзац из статьи:

Нападкам подверглось его поведение во время раскопок так называемого «проклятого кургана» в Эддлтоне, что явилось для покойного еще одним ударом: тогда же он потерял своего сына. Сэр Эндрю не предпринял никаких попыток защититься от обвинений, лишь заметив, что в Эддлтоне он действовал честно. Его коллеги-археологи единодушно осудили эти наветы, однако сэр Эндрю, судя по всему, принял их близко к сердцу, так как впоследствии не участвовал больше ни в каких раскопках, ограничившись работой над циклом статей и иногда выступая с лекциями. Эта история (во всяком случае, по мнению ученого) бросила тень на его профессиональную репутацию, теперь же он скончался от заболевания, которое поставило в тупик лучшие медицинские умы Великобритании и которое, быть может, укрепит жителей деревни Эддлтон в убеждении, что над их курганом и в самом деле тяготеет проклятие. У сэра Эндрю осталась незамужняя дочь.

– Что вы об этом думаете? – спросил я. – В чем его обвиняли?

– Я не ожидал найти столь низкопробную писанину на страницах этого уважаемого издания, – изрек Холмс. – Что касается обвинений против Льюиса, то их выдвинул некий Эдгар, его помощник на раскопках в Эддлтоне. Он опубликовал письмо, где заявлял о таинственном противоречии между чрезвычайно оригинальными узорами на запечатанном ларце, извлеченном из кургана, и содержимым этого ларца, которое при всей своей ценности не представляло собой ничего необычного. Эдгар не говорит об этом прямо, но хитроумно подводит читателя к мысли, что ночью, еще до того, как находку увезли с раскопок, из нее похитили некий ценный предмет… Как вы только что прочли, – продолжал он, – ученый мир возмутился и встал на защиту Льюиса. Эдгар сам поплатился за свой поступок. До эддлтонской истории он имел в своей среде вес, а теперь, насколько мне известно, читает лекции в каком-то заштатном пригородном институте.

Мы вновь обратились к своим газетам. Холмс взялся за бульварные издания, в которых он всегда внимательно изучал сообщения о преступлениях и отчеты об уголовных процессах. Разделавшись с одной из газет, он передал ее мне, и я уже собирался открыть страницу с разделом «Скачки», когда мой взгляд упал на заголовок:

Проклятие Эддлтона

Смерть выдающегося археолога

Из праздного любопытства я начал читать статью, но чем дальше, тем больше она завладевала моим вниманием.

– Стэмфорду надо бы с этим познакомиться, – произнес я, дойдя до конца.

– Вот как? – отозвался Холмс без малейшего интереса.

– Да, – настаивал я. – Вы знаете, о чем тут говорится?

Мой друг со вздохом отложил «Полицейскую газету».

– Не сомневаюсь, что вы намерены мне это пересказать, не так ли, Ватсон?

– В этой статье, – проговорил я, – утверждается, что с Эддлтонским курганом связана масса существующих издревле зловещих преданий. Он стоит на Эддлтонской вересковой пустоши в окружении небольших погребальных курганов меньшего размера. Говорят, что снег укрывает этот курган только при очень сильном снегопаде и даже в самые суровые зимы тает на нем раньше, чем везде. Местные жители прозвали его Черным курганом, ибо на нем не растет трава.

– Ватсон, – прервал меня Холмс, – могила, на которой снег не залеживается и не растет трава, – общее место деревенских легенд. При половине церквей Британии есть подобная могила. Так вам скажут.

– Знаю, – ответил я, – но это еще не самое интересное. Здесь написано, что после того, как сэр Эндрю Льюис раскопал курган, деревню Эддлтон поразил странный недуг. Симптомы похожи на те, что проявлялись у сэра Эндрю, только болезнь не всегда приводила к смерти. С тех пор в тамошнем краю стало появляться на свет много мертвых младенцев и детей с врожденными уродствами. Деревенские жители упорно объясняют это тем, что Льюис нарушил покой Черного кургана. Ну, что вы на это скажете, Холмс?

Казалось, он на какое-то время задумался.

– Увы, это не самый надежный из наших печатных органов, но если описанные в нем факты – правда, то история действительно необыкновенная. А каково ваше профессиональное мнение, Ватсон?

– Может быть, Гридон прав и сэр Эндрю в те годы, что он провел в Египте, подхватил какую-то странную болезнь, а потом заразил ею жителей Эддлтона. Возможно, она передается по наследству. От нее умер сын Льюиса. Не исключено, что отец заразился еще до рождения сына. Не исключено также, что это одно из тех неприятных заболеваний, которые могут годами пребывать как бы в спячке, а затем активизироваться.

– Возможно и так, – проговорил Холмс. – Ватсон, будьте так любезны, передайте мне мой письменный прибор.

Он принялся строчить какое-то послание, и я решил, что эддлтонская история уже не занимает его. Однако два дня спустя Холмс вернулся к ней за завтраком.

– Помните наш разговор о смерти сэра Эндрю Льюиса? – спросил он.

– Разумеется, – ответил я.

Холмс приподнял письмо, лежавшее возле его тарелки.

– Газетные сообщения об этой истории распалили мое любопытство, – признался он. – И я даже связался с начальником медицинской службы графства.

– В самом деле? И что же он говорит?

Холмс заглянул в письмо.

– Не допускает даже мысли о существовании какого-то проклятия и тем не менее подтверждает, что за год, прошедший после раскопок сэра Эндрю на Черном кургане, определенное число жителей деревни Эддлтон умерло от не совсем понятной формы анемии – так заключили врачи. А кроме того, многие младенцы рождались мертвыми или увечными. Он полагает, что между этими несчастьями и упомянутой археологической экспедицией нет никакой связи и что причина болезней может крыться в местных водных источниках.

– А ваше мнение? – осведомился я.

– Я не верю в проклятия, однако не верю и в совпадения. Те, у кого есть самые веские причины для беспокойства, то есть жители Эддлтона, приписывают свои беды раскопкам сэра Эндрю. Возможно, они и ошибаются, выводя одно из другого, однако это не значит, что между двумя явлениями нет вовсе никакой связи. Что касается источников воды, то Эддлтон располагается в долине, окруженной холмами из известняка. Вода в таких районах славится чистотой. Насколько я помню, в деревнях на юге Дербишира каждое лето устраивают праздник в честь тамошних кристально чистых, потому что они бегут по известняковым ложам, ручьев, которые когда-то уберегли местное население от Великой чумы.

– А иное объяснение у вас есть? – поинтересовался я.

– Пока еще слишком рано, – заметил мой друг. – Будет серьезной ошибкой строить гипотезы, пока у нас так мало данных. Сейчас нам следует попробовать добыть еще какие-то сведения, чтобы получить целостную картину.

На следующий день он спросил:

– Скажите, вы заняты вечером, Ватсон?

Когда я ответил отрицательно, он предложил:

– Может быть, посетим вечернюю лекцию в Олдриджском институте? Мистер Эдгар, отличившийся в Эддлтоне, сделает сообщение под названием «Камни и звезды». По-видимому, в основе его работы лежит теория сэра Нормана Локьера, согласно которой древние религиозные сооружения возводились с учетом движения небесных тел.

Институт располагался в отдаленной части Южного Лондона, и на лекцию мистера Эдгара явилось не так уж много слушателей. Однако вечер оказался весьма интересным. Сам Эдгар, человек лет сорока, с длинной гривой ученого, в круглых очках, придававших ему сходство с хищным филином, выказал в своей лекции незаурядную живость ума. С помощью волшебного фонаря он продемонстрировал нам множество сделанных им самим снимков, которые были не только весьма познавательными, но иногда и необычайно эффектными. Мне особенно врезалось в память изображение величественного дольмена Стоунхенджа, подсвеченного сзади восходящим в день зимнего солнцестояния светилом. Доводы в пользу теории Локьера, при всей их сложности, он весьма доходчиво излагал непросвещенной аудитории, и я счел их весьма убедительными.

Когда по окончании лекции скудный ручеек присутствующих слушателей начал вытекать из зала, Холмс поднялся со своего места и подошел к Эдгару, отдававшему какие-то распоряжения помощнику, который управлял проектором.

– Мы получили большое удовольствие от вашего выступления, – произнес Холмс.

– Благодарю вас, господа, – отозвался лектор. – Надеюсь, вы не репортеры.

– А почему вы ожидали увидеть тут репортеров? – осведомился Холмс.

– Потому что со времени смерти сэра Эндрю Льюиса представители этой профессии не оставляют меня своим вниманием. А мне решительно нечего сообщить прессе.

– Смею вас уверить, мы вовсе не журналисты, – проговорил мой друг. – Я Шерлок Холмс, а это мой коллега, доктор Ватсон.

Глаза лектора за стеклами круглых очков расширились.

– Так вы тот самый детектив-консультант! – воскликнул он. – Позвольте спросить, неужели вы интересуетесь археологией?

– Возможно, – заметил Холмс, – вы читали мои статьи «Дедукция на основе строения геологических пластов» и «Древнеанглийские хартии как ключ к пониманию быта кельтских княжеств», хотя я публиковал их под псевдонимом. Однако нас привело сюда не это. Я был бы вам очень признателен за помощь в моем расследовании смерти сэра Эндрю Льюиса.

– Смерти сэра Эндрю! – повторил Эдгар. – Но вы, конечно, не считаете, что…

Холмс поднял ладонь:

– Нет, мистер Эдгар. Речь не идет об убийстве. Сэр Эндрю, насколько нам известно, умер от естественных причин, однако обстоятельства его кончины имеют странное сходство со смертями и болезнями, которые обрушились на Эддлтон после вскрытия Черного кургана.

– Вы что же, верите в так называемое эддлтонское проклятие? – спросил Эдгар.

– Разумеется, нет, – ответил Холмс, – но у меня имеются достоверные сведения, что после раскопок на деревню напал какой-то странный недуг. В интересах жителей Эддлтона – отыскать его причину.

– Но я не разбираюсь в медицине, мистер Холмс. Чем же я могу вам помочь?

– Просто расскажите о том, что вы помните о раскопках на Эддлтонском холме.

Убирая картинки для волшебного фонаря в длинные деревянные пеналы, археолог стал рассказывать:

– Это был излюбленный проект сэра Эндрю. Еще студентом он побывал на Эддлтонской пустоши и сам увидел, что на Черном кургане действительно не лежит снег и не растет трава. Конечно, он не верил в проклятие, однако считал, что курган имеет какие-то уникальные особенности.

И вот летом, около десяти лет назад, мы отправились туда, чтобы посмотреть, удастся ли нам что-то найти. Погода стояла отличная, Эддлтон – очаровательная деревушка, но я должен вам признаться, мистер Холмс: мы совсем недолго там пробыли, а я уже начал верить в проклятие.

– Почему же? – задал вопрос Холмс.

Эдгар указал на свои картинки:

– На мне лежала обязанность фотографировать для сэра Эндрю. Снимки вересковой пустоши, погребальных холмиков и прочего я сделал без труда. Не удалось мне снять лишь сам Черный курган. В первый же день экспедиции я щелкнул весь наш отряд на фоне кургана. Но фотография не получилась. Я решил, что дело в некачественной пластинке, поскольку все другие снимки этого дня удались на славу. Однако впоследствии я обнаружил, что все пластинки, на которых я пытался запечатлеть курган, испорчены.

– Каким образом испорчены? – уточнил Холмс.

– На всех очень мутное изображение, мистер Холмс. На каждой. Представьте: яркий солнечный день, я рассчитываю выдержку с точностью до секунды, а фотография выходит такая, будто я сделал ее посреди лондонского смога.

– У вас есть предположения, почему так могло произойти?

– Решительно никаких. Это продолжалось довольно долго, а потом прекратилось так же загадочно, как и началось.

– Ах вот как, прекратилось! – воскликнул Холмс.

– Да-да, – подтвердил Эдгар. – Мне удалось-таки снять курган. Муть вдруг исчезла, изображение прояснилось. Я так и не понял, что ее вызывало.

– Вы намекали и на другие осложнения, – заметил Холмс.

– Да, было и кое-что другое, – признался Эдгар. – В первые дни сэр Эндрю и еще несколько членов экспедиции заболели.

– Чем? – поинтересовался я.

– Деревенский врач не сумел поставить точный диагноз. Они страдали от тошноты и зуда. Поначалу мы списывали все на белье и еду в сельских гостиницах, хотя и жили на противоположных концах Эддлтона. Затем пополз слух, будто хворь распространяют здешние коровы или овцы, но это был плод раздраженного воображения наших занемогших товарищей. Однако болезнь внезапно прошла – как и мои фотографические злоключения.

– Что-нибудь еще? – спросил Холмс.

– У сэра Эндрю начались личные неприятности. Из Лондона приехал его сын. Понимаете, этого юного идиота выгнали из армии за долги. Позорная история привела отца в ярость, к тому же сын еще и выпрашивал у него деньги, все время досаждал ему, вертелся возле гостиницы, где тот жил. Сэр Эндрю не уделял ему внимания, и тогда он являлся на раскопки и продолжал изводить его просьбами. Сэра Эндрю это очень отвлекало от работы.

Рассказчик ненадолго умолк.

– А потом молодой человек заболел. Не как остальные, а очень серьезно. Мы как раз заканчивали раскопки, и сэру Эндрю пришлось вернуться в Лондон, оставив больного сына в Эддлтоне. Из столицы он прислал к нему лучших врачей, но они не помогли. В считаные недели парень сгорел. Легко было поверить в проклятие, не так ли?

– Согласен, – подтвердил Холмс. – А когда вы вернулись, в газетах уже поднялась шумиха.

– Надеюсь, меня вы не обвиняете, – резко заметил Эдгар. – Хотя я сам себя виню в том, что неверно выбрал время. Впрочем, я очень долго размышлял, прежде чем написал письмо. Я сомневался в своих догадках, но в конце концов решил: я должен честно высказать, что думаю. Письмо напечатали сразу после смерти сына сэра Эндрю. Я чувствовал себя негодяем: нападать в такие дни на человека, которым я восхищался, которого считал для себя образцом… В любом случае мое письмо ни к чему не привело. Поднялась волна сочувствия к нему, коллеги сомкнули ряды, и никто не придал особого значения моим словам. Говорили, что я очернил его имя. – Он безрадостно рассмеялся и повел рукой. – Так или иначе, свое имя я тоже не прославил, сами видите.

– А о чем было ваше письмо? – поинтересовался я, ибо не совсем понимал суть дела.

– Вы видели Эддлтонский ларец? – спросил Эдгар. – Он хранится в Музее Барнарда, хотя его убрали из общей экспозиции, когда разгорелся этот скандал. Чтобы не привлекать охотников за дешевыми сенсациями.

Я покачал головой, и он продолжал:

– Ларец лежал в самом центре кургана, на уровне земли. Обычно в таких курганах находят или небольшой каменный склеп с останками, или горшки с прахом, кусочками обожженных костей, некоторыми сопутствующими погребальными предметами. Все в таком духе. Но когда мы добрались до нижнего слоя и увидели крышку ларца, то пришли в восторг. Мы сразу поняли, что откопали нечто совершенно уникальное. Вначале мы наткнулись на обычный каменный саркофаг, а когда отодвинули верхнюю плиту, нашим взглядам открылось это необыкновенное изделие. Овальное, из бронзы, все расписанное серебряными и эмалевыми узорами. Никогда не видел столь изящной работы такого рода.

На мгновение умолкнув, он посмотрел на нас.

– В тот вечер в раскопе находились только мы с сэром Эндрю. Болезнь была в самом разгаре, и все остальные ушли отдыхать часов в пять, но никакие недомогания не могли отвлечь сэра Эндрю от работы. Я остался с ним, потому что мне, честно говоря, не хотелось бросать его на вересковой пустоши одного. Жутковатое место. Было уже почти темно, когда мы обнаружили ларец. Мы попытались поднять его, но он оказался дьявольски тяжелым, и в конце концов сэр Эндрю решил опять закрыть его плитой и оставить так до утра: мол, пускай все наши увидят эту штуку in situ [2]2
  На месте, как есть (лат.).


[Закрыть]. Помню, прежде чем мы положили плиту на место, я склонился над ларцом с фонарем, стараясь понять, что означают покрывающие эту чудную вещь узоры. Всмотревшись в них, я содрогнулся.

При этом воспоминании он опять вздрогнул.

– Отчего же? – спросил Холмс.

– Смерть, – произнес археолог. – Этот прекрасный ларец был испещрен символами смерти. Я никогда ничего подобного не видел, мистер Холмс. Древние народы походили на нас, они верили в возрождение. Если их гробницы и украшены какими-то рисунками, то это всегда олицетворения жизни – солнечные диски, спирали, растения, животные… Но здесь – нечто совершенно иное. Ларец покрывали изображения черепов и костей.

– И что вы предположили? – осведомился Холмс.

– Я очень воодушевился. Решил, что внутри может находиться нечто совершенно необычайное, нечто такое, чему создатели ларца приписывали огромную важность. Мы с сэром Эндрю закрыли находку плитой и ушли. Мы знали, что никакой деревенский житель не отважится забраться на Эддлтонскую пустошь после того, как сгустились сумерки. В гостиницу мы вернулись уже в темноте. Все ребята давно храпели, а я почти не смыкал глаз, ломая голову над тем, что же может содержаться в этом бронзовом хранилище.

На другое утро мы вернулись на место раскопок, осторожно подняли ларец и открыли его. Сняв крышку, мы сразу поняли, отчего он такой тяжелый. Я же заметил, что после нашего ухода к нему кто-то прикасался. Ларец был выкован из очень толстой бронзы и вдобавок выстлан изнутри слоем свинца. Возможно, вам известно, что свинец со временем может обращаться в порошок, сходный с пеплом. С частью свинцового слоя именно это и произошло. Когда мы подняли ларец, то оказалось, что свинец в нескольких местах обсыпался. Все затаив дыхание смотрели на содержимое ларца, и только мне бросилось в глаза, что свинцовая пыль была потревожена прикосновением человеческих пальцев. Да, отпечатки были вполне отчетливые.

Я не мог понять, в чем дело. Судя по всему, мы первыми заглянули в ларец с тех пор, как наши далекие предки поместили его в глубину кургана. Но потом я стал рассматривать то, что хранилось в ларце.

– И что же в нем хранилось? – спросил я.

– Возможно, эти предметы вы тоже видели в Музее Барнарда, – ответил он. – Два бронзовых зеркальца тонкой работы, броши, бисер, ножи, кубки, странный кварцевый шарик на бронзовой ручке. А также обычные фрагменты костей и прах в двух очень красивых керамических урнах. Замечательная находка – по крайней мере, так решили мои коллеги. Но они ошибались.

– Почему вы так считаете? – спросил Холмс.

– Потому что внутри не оказалось ничего такого, чего не находили и при других раскопках. Ничего такого, что объясняло бы зловещие узоры на внешней стороне ларца. Я заключил: из него успели что-то вынуть. – Он глубоко вздохнул. – До утра о существовании ларца знали только я и сэр Эндрю. Но кто-то открыл его и что-то извлек. Кто мог это сделать? Только сэр Эндрю.

Он со щелчком закрыл пенал с картинками.

– Как я уже говорил, потом мы уехали: сэр Эндрю – удрученный болезнью сына и необходимостью оставить его в Эддлтоне, а я – потрясенный тем, что захоронение разграбил человек, который был моим другом и наставником. Дальнейшее вы знаете.

– И последний вопрос, – проговорил Холмс. – В какой из гостиниц Эддлтона останавливался сэр Эндрю?

Несколько мгновений Эдгар непонимающе смотрел на нас.

– В «Козле и сапогах», – бросил он и отвернулся.

На следующее утро мы с Холмсом уже стояли на пороге дома покойного сэра Эндрю. Подобно Эдгару, дворецкий сначала счел нас репортерами и хотел прогнать, но визитная карточка моего друга позволила нам познакомиться с дочерью сэра Эндрю.

Она приняла нас в маленькой столовой, примыкающей к кухне. Леди Синтия оказалась высокой светловолосой девушкой, которой был очень к лицу траур.

– Мистер Холмс, доктор, – проговорила она. – Мой отец с радостью воспользовался бы возможностью с вами познакомиться. Он всегда с огромным удовольствием читал ваши рассказы о делах мистера Холмса, доктор, и очень хвалил вас, мистер Холмс, за великолепное применение логики.

– Очень любезно с вашей стороны об этом вспомнить, – отозвался Холмс. – Жаль, что мы не встретились при более приятных обстоятельствах. Но мы пришли побеседовать именно о вашем отце.

– О моем отце? – переспросила она. – Но вы ведь не считаете, что в его смерти есть что-то подозрительное? Сэр Уильям Гридон полагает, что ее причина – застарелая инфекция, которую он подхватил в своих египетских экспедициях. Что-то подобное унесло и жизнь моего бедного брата.

– Не следует думать, что моя заинтересованность делом непременно подразумевает какое-то преступление, леди Синтия. В печати смерть сэра Эндрю связывали с так называемым эддлтонским проклятием…

– Они просто гонятся за сенсациями, – прервала она. – Когда скончался Энтони, на нас обрушился поток таких же нелепиц.

Холмс сочувственно кивнул.

– Тем не менее, – произнес он, – у меня есть достоверные сведения, что, после того как сэр Эндрю раскопал Черный курган, Эддлтон поразила какая-то странная эпидемия.

– Но вы же не верите в проклятие, мистер Холмс!

– Нет, мадам, нисколько не верю. Однако мне часто случалось замечать, что события, которые люди суеверные и не привыкшие размышлять называют «чудесным совпадением», просто имеют общую причину или же каким-то иным образом связаны между собой. Не исключено, что здесь как раз такой случай.

– Если это поможет предотвратить дальнейшие смерти, подобные тем, которые постигли моего брата и отца, – произнесла леди Синтия, – то я, конечно, буду содействовать вашим расследованиям. Чем я могу вам помочь?

– Вы не могли бы рассказать, что занимало мысли сэра Эндрю в его последние дни, леди Синтия?

Ее лицо болезненно передернулось.

– После того как он заболел, – начала она, – ему очень захотелось написать статью об Эддлтоне. Он так ее и не опубликовал – из-за ссоры с Эдгаром, вы понимаете. Более того, он даже не закончил ее, потому что на него начали накатывать странные приступы возбуждения, им овладевали навязчивые идеи.

– Какую форму они принимали? – осведомился Холмс.

– Он обвинял себя в смерти моего брата. Его собственное здоровье уже сильно пошатнулось, но он настаивал на том, чтобы в одиночку поехать в Эддлтон. Он говорил, что обязан попросить у Тони прощения. Я умоляла его взять меня с собой, если уж он чувствует необходимость туда отправиться, но он сказал, что должен ехать один. Так он и поступил.

Она взглянула на изящный портрет отца, висевший над камином.

– А потом он стал быстро чахнуть. Он часами просиживал у себя в мастерской и что-то быстро царапал на бумаге, до тех пор пока ему не пришлось навсегда перебраться в постель.

– У вас сохранилось что-то из этих его писаний? – спросил Холмс.

– Нет, мистер Холмс. Я просмотрела их после его смерти. Оказалось, что это какая-то бессвязная чепуха. Я их уничтожила.

– Можно ли нам взглянуть на его мастерскую? – попросил мой друг.

– Конечно.

Леди Синтия поднялась с кресла, и мы проследовали за ней в заднюю часть дома. Она провела нас в длинную комнату, освещаемую тремя высокими окнами, за которыми виднелся ухоженный сад. Стены были уставлены книжными шкафами, а посреди помещения тянулся стол, заваленный всевозможными инструментами и кусками различных материалов. В углу стояла конторка.

– Отец всегда работал здесь, – пояснила леди Синтия. – Пожалуйста, не стесняйтесь, осматривайте все, что вам нужно. Когда закончите, можете присоединиться ко мне в маленькой столовой, я попрошу, чтобы принесли чай.

С этими словами она удалилась.

Шерлок Холмс огляделся.

– Думаю, вам стоило бы взять на себя книги, – проговорил он.

– Что вы имеете в виду? – не понял я.

– Осмотрите-ка полки, Ватсон. Может быть, вам что-то покажется необычным.

– Но я не уверен, что представляю себе обычный круг чтения выдающихся археологов, – возразил я.

Он не удостоил меня ответом и принялся расхаживать вокруг длинного стола. Я обратился к книжным полкам и попытался выполнить задачу, возложенную на меня Холмсом. Они сверху донизу были забиты археологическими журналами, в том числе на иностранных языках, а также трудами по истории, мифологии и фольклору. Ничего из ряда вон выходящего я не обнаружил. В конце концов я подошел к Холмсу, который осматривал какие-то предметы в углу рабочего стола.

– Похоже, у него здесь только профессиональная литература, – заметил я.

– Отлично, – произнес Холмс. – Значит, мы должны извлечь все возможное из осмотра его рабочего стола. – И он протянул мне какой-то темный комок.

– Молескин, – определил я, едва пощупав этот предмет. – Кусочек кротового меха, сложенный и пришитый к… к подушечке для иголок?

– Кротовый мех, – подтвердил мой друг, – но не с подушечкой для иголок. Понюхайте, Ватсон.

Я поднес комок к носу и поморщился.

– Фу! – воскликнул я. – Пахнет протухшим салом.

– Именно, – согласился Холмс. – А как насчет этого?

Он взял со стола странный деревянный предмет и передал мне. Эта вещь имела в длину дюймов восемнадцать, ее гладко обточенный конец напоминал ручку инструмента, которая переходила в довольно толстый брусок, с одной стороны плоский, а с другой скругленный. Противоположный ручке конец был резко обрублен. Предмет явно принадлежал к творениям рук человеческих, дерево было мореным, а на плоской и скругленной сторонах виднелись следы ударов.

– Никогда не видел ничего подобного, – заявил я. – Вы уверены, что это цельный предмет, а не какая-то его часть?

– О, вполне цельный, – отозвался Холмс. – Именно это я и ожидал увидеть. А теперь, полагаю, осталось обследовать лишь конторку.

Но ее осмотр нам мало что дал. В ящичках для бумаг было пусто. На конторке лежали два блокнота с вырванными верхними страницами.

– Ничего нет, Холмс, – заключил я.

– Не знаю, не знаю, – откликнулся он, вынул из кармана лупу и принялся изучать чистые страницы блокнотов. – Есть у вас папироса, Ватсон?

Я достал портсигар и открыл его.

– Вижу, «Белая лошадь» не оправдала ваших ожиданий, – заметил Холмс. – И вы вернулись к более дешевому сорту виргинского табака. Что ж, сгодится и этот.

Он извлек папиросу и закурил.

Сделав несколько мощных затяжек, он стряхнул пепел на один из блокнотов и втер в бумагу указательным пальцем. Спустя несколько секунд мой друг улыбнулся.

– Видите? – Он приподнял блокнот. – От пепла бумага потемнела везде, кроме тех мест, где она промялась под нажатием карандаша на лежавший сверху листок. Ну-с, что мы имеем?

Он поднес страничку поближе к свету.

– Мы имеем вполне читаемые слова, Ватсон. Кажется, «смерть бедного Тони». А что нам откроет второй блокнот?

Проделав такую же операцию с другим блокнотом, он прочел:

– «Свинец? Свинец? Свинец?» И каждый раз – с вопросительным знаком. Видимо, это все.

Скомкав обе странички, испачканные пеплом, он сунул их в карман пиджака и выпрямился.

– Думаю, мы должны зайти попрощаться с леди Синтией, – произнес он.

Во время последовавшего чаепития Холмс заверил ее, что предполагает распутать загадку смерти ее отца и свяжется с ней, как только изыскания завершатся. Однако меня все больше озадачивали действия моего друга. В кэбе, по пути на Бейкер-стрит, я открыто высказал ему это.

– Ватсон, Ватсон, – произнес он, качая головой. – К этой маленькой задачке привлекли мое внимание именно вы. Затем я всего лишь провел чисто логическое исследование этой тайны и сумел раздобыть кое-какие сведения, которые, я убежден, в конечном счете позволят мне успешно завершить дело. Вы же успели изучить мои методы. Наверняка у вас уже появились кое-какие зацепки, не так ли?

Я покачал головой.

– Тогда рассмотрите имеющиеся у нас важные факты. – Он стал загибать пальцы: – Во-первых, жители Эддлтона считают Черный курган проклятым местом, ибо на нем никогда не растет трава и не залеживается снег. Во-вторых, начальник медицинской службы графства подтверждает: после раскопок кургана в деревне вспыхнуло странное заболевание. В-третьих, мистер Эдгар полагает, и не без оснований, что из кургана что-то незаконным образом извлекли. Неужели ни одно из этих обстоятельств не служит вам подсказкой?

Мне пришлось сознаться, что нет. Он снова удивленно покачал головой, но не стал вдаваться в дальнейшие объяснения.

– Что мы теперь будем делать? – спросил я, ища хоть какой-то подсказки.