Текст книги "Загадка XIV века"

Автор книги: Барбара Такман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 51 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

 
Если прислушается к добрым советам,
То не преминет повести Жака Простака
В своем великом воинстве.
Уж тот-то не побежит с поля боя.
Чтобы спасти свою шкуру.
 

После того как жители Пуатье похоронили убитых в битве, мэр города повелел оплакивать плененного короля и запретил все развлечения. В Лангедоке местные власти запретили носить в течение года праздничные одежды и украшения, а также наложили запрет на выступления менестрелей. Действия Карла и двух его братьев – в отличие от действий Филиппа – в народе оценили нелестно, но их и не клеймили, как поступки других высокородных людей, которых посчитали виновными в поражении. Когда Карл вернулся в Париж, его встретили уважительно. По словам Жана де Венета, люди считали, что Карл добьется освобождения короля и тогда вся Франция будет освобождена от захватчиков.

В Европе в поражение французов верили с трудом. В Италии Виллани назвал это событие «неправдоподобным». Петрарка, узнав об этом в Милане, был до крайности удивлен. Сами англичане свою победу считали чудом. Французская армия, намного превосходившая численностью войско англичан, потерпела поражение из-за грубых ошибок командования. По некоторым данным, две тысячи генуэзских арбалетчиков вообще не вступали в бой. Да и в самой Франции готовили лучников, а лучники провинции Бовези, граничившей с Пикардией, считались лучшими в мире. Но лучников не привлекали к взаимодействию с рыцарями, ибо французское рыцарство полагало, что непристойно сражаться в одних рядах с людьми из народа.

Основными причинами разгрома французской армии в битве при Пуатье стали сепаратизм Нормандии и Бретани, слабое сопротивление Черному принцу во время его агрессивных рейдов, а также интриги и предательство Карла Наваррского. Кроме того, к запрету на самовольный выход из боя, установленному уставом ордена Звезды и королевским указом 1351 года, французские сеньоры, пекшиеся о своей независимости, относились пренебрежительно. Поражение в битве при Пуатье стало пирровой победой независимости баронов.

В отличие от французов, англичане в битве при Пуатье действовали организованно, слаженно. Черный принц отдавал приказы, неукоснительно выполнявшиеся, а командиры его отрядов, на которых он вполне мог положиться, успешно контролировали ход боя. Принц руководил боем с возвышенности и хорошо видел, что происходит. У него были прекрасно обученные, опытные солдаты, сражавшиеся не щадя своих сил, ибо они знали, что им некуда отступать. Да и сам Черный принц, по словам Фруассара, походил на «храброго и жестокого льва».

После битвы при Пуатье Черный принц даже не предпринял попытки соединиться с английскими экспедиционными силами, которыми командовал герцог Ланкастерский, и направился с войском в Бордо, чтобы сохранить награбленное имущество и не позволить французам освободить своего короля. Впрочем, французы об освобождении Иоанна даже не помышляли, ибо сразу после битвы при Пуатье оставшиеся в живых французские феодалы отправились защищать собственные владения. Кардиналы последовали за Черным принцем в Бордо, чтобы вновь попытаться склонить к миру французов и англичан, в то время как сами англичане вместе со своими союзниками-гасконцами занялись дележом военной добычи. Этот дележ сопровождался бесконечными спорами: кто именно пленил того или иного французского рыцаря. Когда Черный принц предложил отправить Иоанна II в Англию, гасконцы потребовали свою долю от суммы вероятного выкупа – сто тысяч флоринов.

Однако в то время вернувшийся в Париж Карл, сын Иоанна, был озабочен сложившимся в городе непростым внутренним положением, а французы не торопились выкупать своего короля на неприемлемых, как им казалось, условиях. В мае 1357 года, спустя семь месяцев после битвы при Пуатье, Черный принц доставил короля Иоанна, его младшего сына и других знатных пленников в Лондон, в то время как в Париже третье сословие пыталось установить контроль над управлением государством.

ГЛАВА 7
ОБЕЗГЛАВЛЕННАЯ ФРАНЦИЯ: ПОДЪЕМ БУРЖУАЗИИ И ЖАКЕРИЯ

Раздраженное вечной анархией в государственном казначействе и продажностью королевских министров, третье сословие, воспользовавшись тем, что Франция осталась без короля, решило установить свой контроль над государственными делами. Тому представилась и возможность, когда 13 октября 1357 года в Париже были созваны Генеральные Штаты, с помощью которых Карл, сын Иоанна, надеялся раздобыть средства для защиты страны. Униженный и напуганный поражением в битве при Пуатье, дофин Карл, обращаясь к восьмистам делегатам, сообщил о позорном исходе битвы и попросил Генеральные Штаты выделить необходимые средства для отпора захватчикам. Но и Карла и выступавшего вслед за ним канцлера Пьера де ла Форе буржуа, главные кредиторы государственных нужд, выслушали прохладно. В результате, после избрания Комитета восьми, члены этого комитета попросили принца поговорить с ними приватно, полагая, что без советников Карл пойдет на уступки и согласится принять условия, на которых Генеральные Штаты готовы выделить деньги.

Главной фигурой в Комитете восьми являлся Этьен Марсель, выборный старшина парижских купцов, богатый торговец мануфактурой. Еще в 1355 году Этьен Марсель принимал самое деятельное участие в работе Генеральных Штатов, когда это сословно-представительное собрание выразило недоверие правительству Франции. Марсель был представителем торговых магнатов третьего сословия, крупных предпринимателей, которые за последние двести лет добились такого же влияния в обществе, как аристократия и высшее духовенство, хотя и уступали им в статусе.

От лица Генеральных Штатов Этьен Марсель потребовал сместить семерых наиболее известных своей продажностью королевских министров, конфисковать их имущество и запретить им пожизненно заниматься государственными делами. Вместо королевских министров Марсель предложил учредить Комитет двадцати восьми, состоящий из двенадцати высокородных людей, двенадцати буржуа и четырех лиц духовного звания. После избрания этого комитета Генеральными Штатами полагалось, что представительное собрание согласится на предоставление денег для защиты страны. Последним условием, которое вообще-то не стоило бы выдвигать, стало освобождение из тюрьмы Карла Наваррского.

Это требование имело свою подоплеку: получив свободу, Карл Наваррский превратился бы в постоянный источник опасности для дофина, и, кроме того, среди лиц, выступавших за немедленные реформы, у него был сторонник, такой же заговорщик и интриган, как и он сам. Этим человеком являлся Робер Лекок, епископ Лана, церковник из буржуазии и превосходный оратор, вошедший при Иоанне в Королевский совет. Для XIV столетия у него была большая библиотека из семидесяти шести книг, включая восемь томов по каноническому и гражданскому праву и семь сборников проповедей, помогавших ему оттачивать ораторское искусство. Став епископом Лана, он помог Иоанну примириться с Карлом Наваррским, которому нисколько не уступал в тщеславии. Лекок намеревался стать канцлером и питал ненависть к королю, не предоставлявшему ему эту должность, да и к самому канцлеру, занимавшему, как он полагал, его место.

Дофин Карл, хотя и хилый на вид, имел твердый характер и недюжинный ум, который помогал ему в трудные времена. Он вел довольно скромную личную жизнь, хотя современники приписывали ему отцовство двух сыновей, рожденных вне брака в годы юности Карла. По слухам, он и сам был внебрачным ребенком. На Иоанна Карл внешне не походил. Вынужденный принять на себя управление государством после пленения короля, Карл, по рекомендации королевских советников, отклонил требования Комитета восьми и повелел тому распуститься, после чего из предосторожности покинул Париж. Отказавшись прекратить свою деятельность, Комитет восьми собрался на следующий день после отъезда Карла и выслушал пламенную речь Робера Лекока, который осудил дурное управление государством и высказался за проведение необходимых реформ. В частности, он сказал: «Позор тому, кто не задумывается о будущем государства. Сейчас самое время о нем подумать». В то время ограничение прав французской монархии было вполне возможным. Если бы сторонники подобной реформы сплотились так же, как английские бароны в 1215 году, мог бы случиться французский Раннимид и французская Хартия вольностей, – но они разделились на группировки.

Верхушка третьего сословия – промышленники, купцы, юристы, чиновники – не имела ничего общего с рабочими и ремесленниками, кроме незнатного происхождения. Вместе с тем представители верхов третьего сословия старались влиться в ряды дворянства. Они одевались на манер знатных людей, перенимали их обычаи и привычки, а добившись цели, получали и завидную привилегию: переставали платить налоги. У Этьена Марселя был дядя, который платил в Париже самые большие налоги, а вот его сын, взвесив все «за и против», купил дворянство за пятьсот ливров. Тесть и шурин Марселя, Пьер и Мартин Дезессары, обогатились и получили дворянство на службе у Филиппа Красивого и Филиппа VI. Как поставщики французской короны, они и подобные им люди поставляли короне продовольственные и промышленные товары, драгоценности, книги, предметы искусства, неизменно наживаясь на этом. Когда дочь Пьера сочеталась браком с Марселем, отец дал за ней сказочное приданое – три тысячи экю.

Дворяне и духовенство возмущались королевским благорасположением к состоятельным буржуа и завидовали богатству людей из чуждой, «посторонней» среды. Знать особенно ненавидела финансовых чиновников, занимавшихся сбором налогов: «они разъезжали по Франции с показной пышностью, на глазах богатели, выдавали своих дочерей за дворян, скупали земли бедных рыцарей за бесценок… и зачисляли на свою доходную службу родственников, число которых росло день ото дня».

Знатные люди и буржуа относились с неприязнью друг к другу, хотя те и другие занимались предпринимательством. Но когда капитализм поднялся благодаря банковскому и кредитному делу, он стал более респектабельным. Бытовавшая теория не склонного к стяжательству общества прекратила существование, а накопление избыточного богатства перестало считаться постыдным явлением, превратившись в благое дело. В новой версии «Романа о Лисе», именовавшейся «Переделанный Ренар», богатые буржуа «живут на манер знатных людей, носят изысканные одежды, держат чистокровных верховых лошадей, занимаются соколиной и ястребиной охотой. Когда вассалы того или иного сеньора присоединяются к войску, буржуа нежатся в своих постелях; когда вассалы, рискуя жизнью, сражаются с неприятелем, буржуа устраивают увеселительные прогулки».

Этьен Марсель, выборный старшина парижских купцов, был наделен в Париже административными, фискальными, полицейскими и судебными полномочиями. В его ведении находились некоторые судебные разбирательства, надзор за городскими мостами и улицами, городская полиция, сбор налогов и снабжение города продовольствием. Все эти функции он выполнял при содействии четырех заместителей и совета из двадцати четырех церковников и мирян. Он занимал служебное помещение в здании парижской тюрьмы Шатле, на правом берегу Сены, у Большого моста, ведущего на остров Ситэ. Поблизости от Шатле, на Гревской площади, находилась ратуша, место скопления безработных, приходивших туда в надежде найти работу.

Город, находившийся под управлением Этьена Марселя, занимал пространство (согласно современным ориентирам) от Больших бульваров до Люксембургского сада и от Бастилии до дворца Тюильри. На острове Ситэ, помимо собора Парижской Богоматери, находились лечебница Отель-Дье и королевский дворец, построенный Людовиком IX Святым. На правом берегу Сены располагались дома состоятельных парижан, базар, различные лавки и магазины, а на левом берегу Сены доминировал Парижский университет.

В 1292 году в Париже насчитывалось 352 улицы, 10 площадей и 15 церквей. В середине XIV столетия Париж населяли 75 000 жителей. Главные улицы города имели булыжную мостовую и были довольно широкими: по ним могли двигаться два экипажа в ряд. Другие улицы были узкими, грязными и зловонными, со сточной канавой посередине. Мусор выносили на улицу и сваливали кучами у дверей, пока не вывозили на городскую помойку. На узких улицах при встречном движении вьючных животных с корзинами по бокам или торговцев с тележками возникали заторы, которым способствовали столбы с рекламными вывесками. Реклама в Париже местами имела внушительные размеры. Зубодеры представляли свое искусство огромным зубом размером с кресло, а перчаточники – перчаткой, в каждом пальце которой мог разместиться младенец.

Днем на парижских улицах было шумно: торговцы превозносили свои товары, погонщики мулов требовали, чтобы им освободили дорогу, лошади ржали, общественные глашатаи знакомили парижан с последними новостями. В Париже под началом Марселя состоял целый штат красноречивых глашатаев, которые на перекрестках улиц и площадях зачитывали городские постановления, оповещали о ярмарках, о выставленных на продажу домах, о потерявшихся детях, о свадьбах и похоронах. Когда распродавался винный погреб французского короля, глашатаи в течение двух дней оповещали народ о распродаже. Когда кто-нибудь из значительных лиц умирал, глашатаи, звеня в колокольчики, ходили по улицам и вещали: «Проснитесь, спящие. Помолитесь Господу, чтобы Он простил вам ваши грехи. Мертвые не имеют возможности говорить. Помолитесь за упокоение души умершего».

Парижские торговцы, мастеровые, ремесленники трудились в определенных кварталах: мясники и дубильщики в Шатле, менялы, ювелиры и торговцы мануфактурой на Большом мосту, писцы и торговцы пергаментом и чернилами – на левом берегу Сены вблизи университета. В открытых лавках и мастерских работали пекари, мыловары, торговцы рыбой, шляпники, столяры-краснодеревщики, гончары, прачки, цирюльники, вышивальщицы, скорняки. Ниже мастеровых и ремесленников по своему положению в обществе стояли поденщики, носильщики и прислуга. Простолюдинов называли, исходя из их личных качеств или места происхождения: Робер Ле Гро (толстяк), Рауль Ле Пикар (пикардиец), Изабод’Отр-мер (заморская), Готье Ор-дю-Сан (сумасброд).

В каждом квартале города имелась общественная баня с горячей или теплой водой. В 1292 году в Париже насчитывалось двадцать шесть бань. В них не пускали проституток, бродяг и больных проказой. Ночью бани были закрыты, а с рассветом слышались громкие голоса зазывал:

 
Эй, народ, бегом к нам в баню!
У нас каждый чистым станет.
У нас горячая вода.
Я не вру. Скорей сюда!
 

В Парижский университет стекались студенты со всей Европы. Студенты имели ряд привилегий и, согласно одной из них, были подсудны лишь королю, в результате чего их проступки и преступления оставались, как правило, безнаказанными. Жили студенты скудно, снимая жилье в бедных домах на окраине города. Занимались они в холодных аудиториях, освещенных всего двумя свечами. Их вечно обвиняли в дебоширстве, кражах, изнасилованиях и «во всех других богопротивных поступках».

Парижский университет обладал превосходной библиотекой, насчитывавшей около тысячи книг. Хорошей библиотекой мог похвастаться и собор Парижской Богоматери, а в самом Париже было около тридцати книжных лавок. «В Париже великое обилие книг на любой, даже исключительный вкус, – восторженно писал англичанин, путешествовавший по Франции. – Сколь могучий поток удовольствия застилает твое сердце, когда ты посещаешь Париж, земной рай».

Вода поступала в город с холмов на северо-востоке Парижа, подаваясь по каналам в общественные источники. Продовольствие привозили в Париж большей частью на лодках и продавали на базаре или с прилавков на улицах. На папертях неизменно сидели нищие в ожидании подаяния. По городу бродили нищенствующие монахи, прося хлеб для своего ордена и для бедняков, попавших в тюрьму. На площадях менестрели выступали с сатирическими рассказами или исполняли баллады.

В дневное время в Париже царствовала великая разноцветность одежд; особое внимание привлекали темно-красные, зеленые и пестрые одеяния знати, священнослужителей и состоятельных буржуа. При заходе солнца раздавался вечерний звон, работа заканчивалась, лавки закрывались. В восемь часов вечера звучал колокол Ангелус, и город погружался во тьму. Лампами освещались лишь перекрестки улиц, да еще в церквях и соборах ниши со статуями святых. По воскресеньям парижане не работали, все посещали церковь, потом простолюдины веселились в тавернах, а богатые буржуа проводили время в своих усадьбах. По праздникам парижане устраивали застолья на воздухе, у дверей своих домов. Дома, узкие и высокие, наполовину деревянные, наполовину каменные, стояли рядом друг с другом. Некоторые дома знатных людей и состоятельных буржуа – с высокими стенами, бельведерами и башенками – напоминали небольшие укрепленные замки. Имена владельцев некоторых домов можно было узнать по гербу, красовавшемуся на входной двери. Улицы не имели названий, и искать нужный дом можно было часами.

Интерьеры домов знатных людей украшались фресками, гобеленами и коврами, а вот мебели было мало. На кроватях не только спали, но и сидели. Даже короли принимали послов, восседая на застланной покрывалом кровати. Простые люди пользовались скамейками. Комнаты в богатых домах освещали свечи в настенных подсвечниках и камины. В домах людей со средним достатком камин считался великой роскошью. Помимо камина, дома отапливались кухонными печами, а ложась спать в холодное время года, люди обкладывались грелками с теплой водой. В XIV веке, пожалуй, имелись уже технические возможности улучшить домашнее отопление, но человек нередко пренебрегает комфортом.

Летом полы в жилых помещениях устилали ароматными травами, а в другие времена года – тростником и соломой. Такие покрытия загрязнялись, в них порой заводились блохи, так что в богатых домах их меняли четыре раза в году, а в бедных – раз в год. Зажиточные купцы перед званым обедом устилали полы фиалками и другими цветами, а стены и стол украшали зеленью, купленной на базаре. Комнат в домах было мало; слуги проводили ночь, где придется. Даже в больших домах гости нередко спали в той же комнате, что и хозяева. В «Рассказе священника» Чосера два студента из Кембриджа, устроившись на ночлег в доме мельника и оказавшись с его домашними в одной комнате, воспользовались благосклонностью жены и дочери хозяина дома.

Этьен Марсель старался поднять третье сословие – от поденщика до богатого предпринимателя и купца – на борьбу с дофином. Чтобы заставить того пойти на уступки, Марсель стал активно подбивать народ на возмущение. Когда Карл попытался провести новую девальвацию денег, вызвав негодование парижан, Марсель призвал все гильдии города прекратить работу и вооружиться. Вынужденный пойти на попятный и оставшийся без средств, Карл вернулся в Париж и снова созвал Генеральные Штаты.

На сессии этого собрания, состоявшейся в феврале-марте 1357 года, все ранее предлагавшиеся реформы были включены в Великий ордонанс, законодательный акт, выработанный под руководством Марселя и ставший «хартией вольностей» французского третьего сословия. В этом документе, к слову сказать, воплотились в жизнь чаяния Амброджо Лоренцетти, художника из Сиены, за несколько лет до того создавшего фреску «Плоды доброго управления», в которую он вложил свои представления о мирной счастливой жизни: в изображенном им городе жители старательно и плодотворно трудятся, а военные (на фреске вооруженные всадники) мирно уживаются с ними.

Великий ордонанс не предусматривал учреждения нового государственного устройства, а преследовал гораздо более узкие цели: ограничить королевскую власть, расширить права Генеральных Штатов (в частности, предоставив этому собранию право периодически собираться по собственному почину) и образовать Большой правительственный совет в составе тридцати шести членов с одинаковым представительством всех сословий.

Великий ордонанс, в частности, предписывал отстранить от должности королевских советников, а от членов нового Большого совета требовал «отказаться от привычек своих предшественников поздно приходить на работу и трудиться с прохладцей». Согласно предписанию Великого ордонанса, рабочий день всех должностных лиц должен был начинаться «с восходом солнца», им следовало платить высокое жалование, но штрафовать за недосмотры в работе и нерадивость. В других статьях Великого ордонанса говорилось о возможности девальвации денег лишь после согласования этого непростого вопроса с Генеральными Штатами, об уменьшении расходов на содержание королевской семьи, о необходимости ускорить судебные разбирательства, о запрещении заниматься предпринимательством провинциальным судебным приставам, о призыве на военную службу лишь при определенных условиях, о запрещении знатным людям покидать страну без специального разрешения, о запрете внутренних войн, о невозможности конфискации земель бедняков без денежной компенсации и о праве жителей деревень иметь оружие для защиты от грабителей и разбойников. Наконец, Генеральные Штаты постановили увеличить налоги, чтобы содержать в течение года тридцатитысячную боеспособную армию, однако контроль за расходованием будущих денежных поступлений собрание оставило за собой.

Дофин долго отказывался подписать принятый Генеральными Штатами документ, и тогда Марсель вывел на улицу парижан, число которых ежедневно росло; уличное бурление проходило под возгласы «К оружию!». Встревоженный создавшимся положением, дофин скрепил Великий ордонанс своей подписью, подписавшись как регент, на чем настояли Генеральные Штаты, чтобы придать документу бесспорную легитимность. После этого был сформирован Большой совет, а королевские министры, оказавшиеся, к своему неудовольствию, не у дел, отправились в Бордо, чтобы уведомить короля о сложившейся обстановке. Находившийся в плену Иоанн дезавуировал подпись своего сына под ордонансом, а сам документ признал вредным и незаконным.

Летом 1357 года ни дофин, ни Генеральные Штаты не могли эффективно управлять государством. В Генеральных Штатах начались разногласия между представителями сословий, и на сессию очередного созыва многие депутаты от знати и духовенства попросту не явились. Стало ясно, что привилегированные сословия Великий ордонанс не поддерживают. Тем временем обстановка во французской провинции до крайности накалилась.

После битвы при Пуатье Черный принц распустил наемников, и эти люди, оставшись без официального заработка, стали заниматься разбоем и грабежом – тем, чему они научились во время военных действий. Англичане, валлийцы, гасконцы и немцы, собравшись в отряды по двадцать-пятьдесят человек, двинулись на север и стали действовать между Луарой и Сеной, а также между Парижем и Английским каналом. На севере к ним присоединились солдаты из армии Филиппа Наваррского, оставшиеся во Франции англичане из войска Ланкастера, да и бретонцы, местные жители, решившие обогатиться в смутные времена.

Действия разбойничьих отрядов облегчали два обстоятельства – отсутствие у страны короля и потеря во время войны большого количества боеспособных знатных людей. Постепенно эти отряды увеличивались в числе, объединялись, организовывались и начинали действовать с еще большим размахом. Захватив какой-нибудь замок, они использовали его в качестве опорного пункта, откуда совершали нападения на окрестности. Страдали от этих отрядов и города. Выбрав город, находившийся неподалеку от их опорного пункта, бандиты добирались до него по скрытым от глаз дорогам и поджигали несколько домов на окраине. Местные жители полагали, что в их город пришла война, и в спешке бежали, после чего бандиты грабили город и исчезали. Отряды разбойников вымогательствами получали выкуп с богатых деревень, бедные деревни сжигали, грабили монастыри и аббатства, убивали и мучили тех, кто прятал свое добро, не щадили даже стариков и священников, насиловали женщин, угоняли крестьян: женщин для дальнейшего надругательства, мужчин – для подневольной работы. Уводя пленников, разбойники сжигали фермы, опустошали поля, вырубали фруктовые деревья и виноградники.

Отряды такого рода существовали еще в XII веке и наиболее быстро плодились в Италии, где знать, в большинстве своем населявшая города, привлекала к военной службе преимущественно наемников. Потеряв службу, эти наемники объединялись в отряды, в которые вливались изгнанники, разорившиеся и обедневшие люди и просто искатели приключений. Эти отряды, состоявшие из немцев, бургундцев, итальянцев, венгров, каталонцев, провансальцев, фламандцев, французов, швейцарцев, обладали превосходным вооружением и подчинялись опытным командирам.

В середине XIV столетия одним из наиболее известных предводителей таких отрядов был бывший иоаннит Фра Монреале. Собрав под своим началом большие силы, он потребовал от Венеции 15 000 золотых флоринов, чтобы бороться с Миланом. В 1353 году он вымогательством и угрозами получил 50 000 флоринов от Римини, 25 000 флоринов от Флоренции и по 16 000 от Сиены и Пизы. Конец его деятельности положил Кола ди Риенци, итальянский политик, мечтавший о создании независимой Римской республики. Прельстившись богатством Фра Монреале, ди Риенци пригласил его в Рим на переговоры о возможном сотрудничестве. Фра Монреале приехал в Рим тайно, один, но был схвачен, предан суду как закоренелый разбойник и приговорен к смертной казни. Нераскаявшийся в своих преступлениях, он заявил перед казнью: «В этом лживом и жалком мире я был вынужден прокладывать себе дорогу мечом».

Существованию подобных отрядов способствовало отсутствие организованных государственных армий. Филипп VI, узнав, как легко некий Бэкон захватил со своим отрядом хорошо укрепленный замок, переманил его в свое войско за 20 000 английских крон. Другой главарь такого отряда, Крокар, начинавший службу «бедным оруженосцем» в бретонских войсках, стяжал себе столько славы своей выдающейся доблестью, что англичане ему доверили выступить на их стороне в сражении Тридцати. После этого король Иоанн, пожелавший нанять Крокара на службу, пообещал ему рыцарство, невесту знатного рода и две тысячи ливров. Крокар отказался, предпочтя независимость.

Отряды разбойников действовали и на территории Франции. Основу их составляли оставшиеся в стране англичане, но в отрядах было достаточно и французов, а французские рыцари, обедневшие после выплаты выкупа англичанам, а также младшие и незаконнорожденные сыновья знатных людей иногда даже возглавляли эти отряды.

Наиболее известным из них был Арно де Серволь, дворянин из Перигора, прозванный Протоиереем, ибо он был одно время священнослужителем. Попав в плен к англичанам во время битвы при Пуатье, он получил свободу за выкуп, после чего вернулся во Францию и в 1357 году возглавил разбойничий отряд, дав ему, не таясь, говорящее название «Доходное общество», «Societa dell’ acquisito». Пополнив ряды за счет людей прованского дворянина Раймона де Бо, Серволь возглавил отряд в две тысячи человек и превратился в наиболее дерзкого и решительного разбойника своего времени. Он держал в страхе Прованс, и папа, находившийся в Авиньоне, обеспокоившись за свою безопасность, решил вступить с Серволем в переговоры. Серволя пригласили в папский дворец, где приняли с высочайшими почестями. Серволь обедал несколько раз с папой и кардиналами и наконец получил отпущение всех своих немалых грехов и сорок тысяч экю за то, чтобы уйти из Прованса.

Из англичан наиболее известным предводителем разбойничьего отряда был сэр Роберт Ноллис – по словам Фруассара, «доблестный и искуснейший воин». Он стяжал себе первую славу в бретонских войнах, затем участвовал в сражении Тридцати и был возведен в рыцарское достоинство. После службы под началом Ланкастера он остался в Нормандии и, возглавив большой отряд, занялся грабежами. Благодаря своему воинскому искусству и беспощадности, он сколотил огромное состояние в размере ста тысяч крон. В конце пятидесятых годов XIV столетия он орудовал в долине Луары между Орлеаном и Везле и захватил сорок замков. След из множества сожженных им дотла городков и деревень долго именовали «хвостом Ноллиса». После того как Ноллис известил короля Эдуарда, что все захваченные им земли находятся в распоряжении английской короны, Эдуард благосклонно простил его за нарушение достигнутого с французами перемирия. Своими военными достижениями, сочетавшимися с разбоем, Ноллис так же известен, как Чандос и Черный принц. В годы войны он находился на службе у короля, а в мирное время обирал население. В конце жизни сэр Роберт Ноллис занялся благотворительностью, щедро жертвовал церкви и построил несколько богаделен. Французы называли его Робером Канолем и считали «мерзостным человеком, всю свою жизнь приносившим вред Франции».

Анархия, установившаяся во Франции после битвы при Пуатье, привела к ненависти простого народа к людям, поправлявшим свои дела силой оружия, и в народе одинаково поносили как безродных разбойников, так и промышлявших разбоем рыцарей; а вот в великосветской среде к таким людям относились по-разному, и не все их осуждали. «Молодой, храбрый и привлекательный» Эсташ д’Обресикур, рыцарь из Эно, участвовавший на стороне англичан в битве при Пуатье, с установлением перемирия превратился в разбойника и добился таких успехов, что завоевал любовь Изабеллы, овдовевшей графини Кентской, племянницы английской королевы и уроженки Эно, как и он сам. Она засыпала Эсташа подарками и любовными письмами, вдохновлявшими его на новые «подвиги». Он захватил Шампань и часть Пикардии, но затем его взяли в плен французские рыцари, сумевшие наконец-то объединиться, чтобы дать отпор дерзостному разбойнику. Заплатив огромный выкуп в двадцать две тысячи франков, д’Обресикур, чтобы поправить пошатнувшееся положение, вернулся к прежним занятиям, возглавил отряд в две тысячи человек, а затем принялся продавать захваченные им замки прежним владельцам. Эти действия отнюдь не уронили его в глазах прекрасной графини, и он женился на Изабелле.

В ответ на недовольство французов, непрерывно жаловавшихся на то, что английские отряды разбойников нарушают перемирие между странами, король Эдуард приказал расформировать эти отряды, но его указ ситуацию не исправил, да и сам король полагал, что пока с французами обсуждаются условия мирного договора, эти отряды оказывают на Францию благоприятное для переговоров давление. Кром того, Эдуард не хотел ссориться с Карлом Наваррским. Хотя тот все еще находился в тюрьме, его сторонники, включая брата Филиппа, действовали в интересах английской короны.