Текст книги "Дик-умник"

Автор книги: Барбара Пикард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Пикард Барбара
Дик-умник

Барбара Пикард

Дик-умник

перевод Светлана Лихачева

Жили некогда селянин и его жена, и был у них единственный сын. Звали его Ричард, но в деревне дали ему прозвище Дик-Простак. Честный паренек от работы не отлынивал, охотно приходил на помощь любому, только попроси, для всякого у него находилась в запасе веселая улыбка, только вот честолюбия у него не было, ни чтобы в люди выйти, ни чтобы денег побольше заработать, а в глазах его отца то было недостатком весьма серьезным. А голова Дика была настолько забита фантазиями, что места для здравого смысла в ней оставалось немного, и за это мать отчитывала его по сто раз на дню.

– Горюшко ты мое! – вздыхала она. – Неужели ты не можешь хоть чуть-чуть подумать? – Что с ее стороны было крайне несправедливо, потому что Дик думал постоянно, хотя, может статься, не о разумных, практичных вещах, что имели вес в глазах его матери.

– Не пропусти выгодной сделки. Начни с малого, и вскорости разбогатеешь, – говаривал отец, когда они вместе отправлялись на ярмарку, а затем злился, когда Дик не проявлял ни малейшего интереса к тому, чтобы купить подешевле, а продать подороже.

– Простоват мальчик. Хочет как лучше, да только простак простаком, жаловался отец Дика своим друзьям, так, словно смекалка ценнее благих намерений.

– Да, ума ему природа не дала, зато сердце доброе, – оправдывалась мать перед соседями, так, словно ум важнее доброго сердца.

Дик охотно работал в поле и на скотном дворе, обожал всякую животину; а больше всего на свете любил наигрывать на свистульке ценой в пенни. Ни одной мелодии сыграть толком он не умел, и мать вечно жаловалась на шум и при первой же возможности свистульки выбрасывала. Но Дик не возражал; он тут же принимался копить деньги, и, насобирав пенни, покупал себе новую.

Однажды отец его не смог поехать на ярмарку сам, а нужно было продать откормленную свинью; так что он отослал со свиньей Дика, надавав ему наставлений, дабы не продешевил.

– Меньше чем за два золотых не продавай, – говорил он. – Свинья почти столько и стоит.

– Да, папа, – отвечал Дик.

– И сразу же возвращайся домой, да смотри, не потеряй деньги по дороге, – говорила мать.

– Да, мама, – отвечал Дик.

– Завяжи деньги в платок, – наставлял отец.

– Да, папа, – отвечал Дик.

– И спрячь платок поглубже в карман, – упреждала мать.

– Да, мама, – отвечал Дик.

– И не вздумай позабыть о том, что мы тебе говорили, – хором воскликнули оба родителя.

– Да, мама. Да, папа. Не забуду, – подтвердил Дик и зашагал по дороге, ведя за собой свинью.

Мальчуган не спешил – ведь свинья не проявляла ни малейшего желания пуститься бегом. Кроме того, ему нравилось идти в рассветном зареве, размышляя о чем-нибудь приятном, – о том, о чем грезил всегда. Например, об эльфах, высоких и стройных, живущих в заколдованном холме, – там он давно мечтал побывать, да только пути не знал, – об эльфах в зеленых одеждах, с волосами цвета спелого ореха, что поют серебристыми голосами и на пирах своих угощаются медвяной росой да желудевыми хлебцами.

Так, грезя наяву, Дик добрался-таки благополучно до ярмарки вместе со свиньей; и поскольку свинья и впрямь была отменная, очень скоро фермеры принялись набивать цену. Кто-то предлагал пятнадцать серебряных монет, а кто-то – десять; а кто-то – один золотой. Но, памятуя об отцовских наказах, Дик вежливо отвечал:

– Нет, благодарю вас. Цена этой свинье – два золотых.

Так же он ответил и фермеру, предложившему два золотых и еще два серебряных шиллинга в придачу. Фермер рассмеялся.

– Бывают же на свете честные торговцы! – похвалил он. – Вот твои два золотых. А теперь давай свинью.

Дик тщательно завязал две золотые монеты в красный носовой платок и убрал его поглубже в карман, как наказывали родители. А затем собрался было в обратную дорогу. Да только уходить с ярмарки он не спешил: разглядывал по пути выставленный на продажу скот, то и дело останавливался, чтобы потрепать по холке лошадку, или погладить корову по носу, или полюбоваться на пушистое руно овечек и потолковать с лохматой сторожевой собакой, охранявшей загон.

Тут-то он и увидел жеребенка. Торговец с лисьим взглядом, больше похожий на проходимца и вора, нежели на честного фермера, держал его за веревку. Маленькое длинноногое существо, от природы, верно, белое, было с ног до головы покрыто пылью и грязью. Дик подошел к жеребенку и погладил его; жеребенок умоляюще вскинул глаза.

– Жаль, нет у меня морковки или сахара, – прошептал Дик.

– Он твой за три золотых, – предложил торговец с лисьим взглядом.

– Трех золотых у меня отродясь не водилось, – отвечал Дик, – да вряд ли когда и заведется.

Жеребенок был на удивление тощ. Похоже, он умирал от голода и жажды и едва не валился с ног от усталости.

– До чего худой! – заметил Дик. – Вы бы его подкормили.

– Да будь у меня чем кормить его, я бы такую ценную скотину ни за что бы продавать не стал, – отозвался торговец. – Так и быть, забирай за два золотых.

– Жаль, своих двух золотых у меня нет. Я бы непременно купил его.

Дик постоял с жеребенком еще немного, но, наконец, заставил себя уйти.

– Прощай, маленький, – сказал он тихо и зашагал прочь.

Но и оказавшись за городом, на дороге к дому, Дик не мог забыть умоляющие глаза жеребенка и исхудавшее тельце. Мальчуган остановился. "В конце концов, в хозяйстве пригодится", – подумал он, и, развернувшись, побежал на ярмарку со всех ног, панически боясь, что жеребенок и хитроглазый торговец уже исчезли.

Но они оказались на месте: жеребенок понурил голову с видом еще более несчастным, чем прежде; торговец с каждой минутой все больше злился, что покупателя так и не находится. Дик извлек из платка два золотых.

– Вот, держите, – сказал он. – Я его покупаю.

Торговец жадно схватил деньги, сунул веревку Дику и исчез прежде, чем кто-либо успел обозвать его мошенником или вором.

Дик оглядел жеребенка, гадая, что скажет на это отец и что прикажете отвечать отцу. А затем улыбнулся. По крайней мере, жеребенок спасен.

– Пойдем, Доббин, – позвал он и снова зашагал в обратный путь.

При виде покупки отец Дика разозлился не на шутку.

– Лошадей у нас и без того достаточно, – возмущался он. – А на этого только посмотри! Кожа да кости. Когда это я на твоей памяти покупал таких жалких заморышей? Если тебе уж так понадобилось потратить мои два золотых, мог бы по крайней мере привести домой скотину, по виду которой не скажешь, будто сдохнет на следующее утро!

Но Дик молчал.

– До чего безобразный доходяга! – возмущалась мать. – Право слово, Дик, ты глупеешь с каждым днем. И чем мы заслужили такого сына?

Но Дик по-прежнему молчал.

– Отведи его в стойло. Чтобы глаза мои его не видели! – объявил фермер под конец. И Дик отвел жеребенка в конюшню, и накормил его, и напоил, и принес свежей соломы для подстилки.

На следующее утро Дик встал на полчаса раньше, чем обычно, и отправился в конюшню – поглядеть, не умер ли жеребенок за ночь, как предсказывал отец. Но жеребенок выглядел гораздо лучше, чем накануне, и, задав малышу корма, Дик отмыл от грязи его длинные ноги и хорошенько его вычистил. С той поры Дик все свободное время проводил со своим жеребенком, а тот выровнялся, обрел былую белизну и сделался куда краше, так что даже отец юноши заметил:

– Может статься, из него еще выйдет отличная верховая лошадь, и мы станем сдавать его знатным людям. Дворяне ценят белых лошадей.

Но однажды утром Дик заметил на лбу у жеребенка крохотный бугорок. Сперва мальчик не придал этому значения, тем более что жеребенка вроде бы ничего не беспокоило; но бугорок увеличивался с каждым днем, так что Дик встревожился и попросил совета у отца.

– Похоже, как если бы у теленка резались рожки, – объявил тот, но совета никакого не дал. Да и что он мог присоветовать, если за всю свою фермерскую жизнь ничего подобного не видел?

Но, сам того не зная, отец Дика попал в самую точку: спустя несколько дней на свет показался кончик рога, и, убедившись в этом наверняка, Дик от души пожалел жеребенка.

– Бедняга Доббин, – вздохнул Дик, – ну и нелепо же ты будешь выглядеть с этим рогом! Тебя просто засмеют. Но не переживай, мы с тобой все равно останемся друзьями. – И мальчик потрепал жеребенка по холке.

Однако здесь Дик ошибся: ничего нелепого в облике жеребенка не было, несмотря на рог. По мере того как Доббин подрастал, подрастал и витой серебряный рог во лбу, и примерно в это же самое время Дик заметил, что и копытца у Доббина тоже цвета весьма странного: сверкают серебром под стать рогу. И вот, наконец, настал день, когда всем обитателям фермы стало ясно: тощенький Диков жеребенок вырос в великолепного единорога.

– С виду-то он, может, и раскрасавец, – ворчал отец Дика, – да только нам что с того пользы? Я ни пахать на нем не могу, ни в телегу запрячь: ноги-то у него – для верховой езды. Но кто захочет ездить верхом на единороге? Никто такого скакуна не наймет.

Но Дик все холил своего единорога до снежной белизны, и расчесывал шелковистую гриву и хвост, и начищал серебряный рог и копыта, так, чтобы слепили глаз. А однажды, когда поблизости никого не случилось, а у юноши выдалась свободная минутка, Дик вывел единорога в поле – поглядеть, не удастся ли его объездить. И поскольку единорог знал, что Дик ему друг, он позволил мальчику усесться к себе на спину, и очень скоро, вознаграждая его терпение, рысью понесся в обход поля. С той поры Дик выезжал в поля верхом на единороге при любой возможности; после игры на свистульке, эти прогулки стали любимым его развлечением.

Каждый день, закончив работу, Дик, ежели уж не играл на свистульке, то катался на единороге, а ежели не катался на единороге, уж непременно играл на свистульке. А иногда он умудрялся делать и то, и другое одновременно, и единорог, в отличие от всех прочих обитателей фермы, нимало не возражал против немелодичных рулад Дика.

Дик нарадоваться не мог на единорога, а вот отец и мать его ворчали с утра до ночи.

– Он зря занимает место в стойле, – говорил отец.

– На что он годен? – спрашивала мать.

– Он ест хороший овес, – жаловался отец.

– От него никакого прока, – говорила мать.

А Дик молчал. Но про себя думал: "Доббин красив. Зачем ему еще и пользу приносить?"

И вот, как-то раз, летним утром спозаранку, когда оба родителя одновременно разозлились на сына, отец объявил:

– Надоел ты мне со своим единорогом. Забирай-ка эту скотину и продай ее. Я не намерен больше тратить тяжким трудом заработанные деньги на то, чтобы кормить бесполезную животину.

– Уведи его и продай, – подхватила мать, – а пока не купят, домой не приходи!

– И смотри, возьми хорошую цену, – предупредил отец. – Вечно ты по своей бестолковости разбазариваешь добро: так вот на сей раз не вздумай!

– И принеси деньги домой: уж больно мы на его содержание потратились! – потребовала мать.

– Изволь продать его за десять золотых, – заявил отец.

– Десять золотых, или домой можешь не возвращаться, – подхватила мать.

Дик не отозвался ни словом, но отправился в конюшню и вычистил единорога.

– Пойдем, Доббин, – печально проговорил мальчик и повел его на ярмарку.

На ярмарке Дик и единорог тут же привлекли к себе внимание. Весь день вокруг них толпились люди: переговаривались, восхищались, задавали вопросы. Но никому и в голову не приходило купить единорога, хотя Дик предлагал его всем и каждому за каких-то десять золотых. По чести говоря, его бы и за меньшую цену не купили. Все говорили Дику:

– На что годен единорог? На такой скотине верхом не поездишь.

Так что на закате дня, когда покупатели и торговцы разошлись, Дик с единорогом остались на ярмарке одни.

– Пойдем, Доббин, – вздохнул мальчик. – Домой нам нельзя, потому отправимся-ка мы прочь из города в другую сторону.

В закатных сумерках Дик проехал верхом на единороге вниз по улице, удрученно размышляя, что же теперь делать, как вдруг единорог вскинул голову и принюхался. И уверенно пошел рысью, поглядывая туда и сюда, словно что-то искал; и со временем в отдалении показался невысокий зеленый холм. И сей же миг, восторженно заржав, – ничего подобного Дику еще не доводилось слышать, – Доббин перешел на галоп и понесся сломя голову, – так быстро Дику еще не приходилось ездить.

Единорог мчался как ветер, а вечерний ветерок трепал всаднику волосы. Одной рукой Дик крепко-накрепко обхватил скакуна за шею, а другой вцепился в серебряный рог. "Тпру, Доббин, тпру!" – выкрикивал он снова и снова. Но единорог словно не слышал: он скакал все быстрее и быстрее, потому что узнал свой дом.

Как только Доббин завидел вдали невысокий зеленый холм, он тут же вспомнил, откуда родом. Ибо в этом холме жили эльфы, высокие и стройные, в зеленых одеждах и с волосами цвета спелого ореха; эльфы, что поют серебристыми голосами и ездят верхом на снежно-белых единорогах. А Доббин был жеребенком любимой кобылки самой королевы эльфийского народа. Любопытный, как все малыши, однажды он выбрался из холма и заплутал. Мошенник с лисьим взглядом нашел его на дороге, принял за обыкновенного жеребенка и решил подзаработать на ярмарке.

Дик и единорог добрались до холма в тот самый миг, когда последние лучи заходящего солнца увенчали его гребень, и в пологом зеленом склоне для них открылся вход, и они вошли внутрь. И оказались в ином мире, весьма похожем на наш, только вот Дику никогда еще не приходилось видеть такой зеленой травы, и таких высоких цветов, и таких ярких, чистых красок. Единорог отвез его на прекрасный, усыпанный луноцветами луг перед мерцающим белизною дворцом с башнями и шпилями. И, не успел Дик толком оглядеться по сторонам, как ворота дворца распахнулись и навстречу пришлецам выехали эльфы верхом на единорогах, а возглавляли процессию король с королевой. Они приветливо поздоровались с гостем, порадовались, что потерявшийся единорог наконец-то вернулся домой, и сама королева поблагодарила Дика за то, что тот заботился о жеребенке в незнакомом запредельном мире.

– Мы воистину в долгу перед тобою, – промолвила она голосом мелодичным, словно серебряная флейта.

– Проси любую награду, – проговорил король.

– Мне не нужна награда, – изумленно воскликнул Дик. – Я и без того доволен и счастлив, что Доббин нашел родню.

В ту ночь Дик остался с эльфами и пировал вместе с ними. Он восседал за столом по правую руку от короля, пил медвяную росу из серебряной чаши, ел желудевые хлебцы и много других невиданных яств с серебряных блюд. А после он танцевал с эльфами среди высоких луноцветов в траве. Цвета спелого ореха волосы развевались по ветру, точно туманная завеса; зеленые шелка трепетали, словно листва под ветром, при каждом движении. И сама королева эльфов танцевала с Диком при мягком свете безлунного мира внутри холма.

Притомившись после танцев, Дик прилег на траву и заснул под переливы серебристых эльфийских голосов.

Проснувшись, он обнаружил, что лежит на траве у подножия холма, и солнце вовсю потешается над ним: дескать, заспался до полудня! Мальчуган сел, протер глаза и со всех сторон обдумал случившееся.

– Это было прекрасно, – сказал он себе, – прекрасно и удивительно. Сколько буду жить, никогда этого не забуду. – Дик вздохнул. – А теперь, наверное, придется вернуться домой и объяснить родителям, куда делся Доббин.

Паренек вскочил на ноги – и одежда показалась ему непривычно тяжелой. Он засунул руки в карманы куртки – и нашел по десять золотых монет в каждом, крупнее которых он отродясь не видывал. А на шее у него, подвешенный на тонкую цепочку, качался крохотный серебряный свисток. Дик поднес его к губам и обнаружил, что стоит только подуть, пусть даже совсем слабо, – и свисток заиграет чудеснейшие напевы.

Дик вернулся домой с монетами и свистком, вручил двадцать золотых отцу с матерью, – и те себя не помнили от радости и нахвалиться не могли на сына за то, что тот продал единорога так выгодно. А мальчуган молчал себе, не мешая родителям тараторить да рассуждать, да превозносить его до небес; ведь, расскажи он правду, его бы все равно не поняли.

А когда соседи прослышали, что Дик продал ни на что не годного единорога за двадцать золотых, они раз и навсегда перестали называть его Диком-Простаком. Теперь по всей округе мальчика величали Дик-Умник. А когда он принимался наигрывать на серебряной свистульке, и в тишине раздавались прекраснейшие напевы, люди больше не жаловались на шум, но улыбались, и от эльфийской музыки на сердце у них становилось легче.