Текст книги "Нежеланная женитьба"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
Глава 1
1845 год
Мерцание свечей в гостиной Букингемского дворца казалось тусклым по сравнению с ослепительным блеском бриллиантов танцующих дам. Тиары, ожерелья, браслеты и серьги так и сверкали, когда те кружились под чарующие звуки венского вальса.
Королева – мать уже троих детей – с упоением отдавалась танцу. Глаза ее при этом так и искрились счастьем. С тех пор как она вышла замуж за степенного, серьезного и медлительного принца Альберта, который без труда завоевал ее сердце, ей еще ни разу не удавалось потанцевать всласть.
Но сегодня, похоже, и принца не оставила равнодушным пленительная музыка, заглушаемая, впрочем, время от времени оживленным гомоном гостей.
Только один человек, казалось, скучал на этом празднике жизни, и тем не менее почти каждая из присутствующих на балу дам неизменно обращала к нему свой взор.
Этим человеком был герцог Тайнмаут, высокий – настолько, что не заметить его в толпе было невозможно, – темноволосый красавец, неотразимо обаятельный. Где бы он ни появлялся, за ним тут же начинал тянуться длинный шлейф разбитых сердец.
Сегодня герцог стоял за троном его королевского величества. С голубым орденом Подвязки на груди и другими наградами, многие из которых вручаются за непревзойденную храбрость, он выглядел настолько импозантно, что его можно было принять если не за самого короля, то за принца уж точно.
Ни для кого не было секретом, что королева благосклонно относилась к интересным мужчинам.
Поговаривали, что незадолго до своего вступления на престол она была увлечена обаятельным лордом Мельбурном. Ходили также слухи, что, несмотря на искреннюю привязанность к принцу Альберту, ей доставляло удовольствие видеть герцога в числе сопровождавших ее лиц.
Сегодня на балу она даже соблаговолила подарить ему танец – честь, не оставшаяся незамеченной другими придворными, хотя большинство из них отнесли бы вальсирование с герцогом в разряд сомнительных удовольствий.
Танцевать он не любил, и дамы, которым посчастливилось очаровать его – герцог был из тех мужчин, что быстро воспламеняются и быстро остывают, – с трудом могли уговорить его пригласить их на тур вальса.
После того, как окончился танец, он отошел в угол танцевальной залы. Здесь его атаковал один из генералов, который по обыкновению принялся обстоятельно разглагольствовать на излюбленную тему – о сокращении расходов на нужды армии.
Герцог вздохнул с облегчением, когда увидел, что К ним приближается графиня Лэнгстоун.
Одна из красивейших женщин Англии, она сегодня, по мнению герцога, превзошла саму себя, поскольку выглядела еще очаровательнее, чем обычно.
Пышная юбка подчеркивала ее осиную талию, а смелый глубокий вырез, украшенный кружевным воротником с крошечными бриллиантиками, открывал взору точеные белоснежные плечи. Ожерелье из огромных изумрудов, не заметить которые было просто невозможно, сверкало так же таинственно и заманчиво, как и ее глаза.
Она остановилась рядом, и герцог вспомнил, как несколько дней назад он назвал ее «тигрицей ночи», и теперь отметил, насколько точным оказалось это сравнение. Графиня была безудержна в любви и охотилась за ним без устали, с поистине тигриной неукротимостью.
Некоторое время он намеренно избегал ее, но не потому что не замечал ее привлекательности – этого невозможно было не заметить, – просто герцог решил не вступать в близкие отношения с женой человека, с которым в последнее время почти ежедневно сталкивался нос к носу в Букингемском дворце.
Граф Лэнгстоун, лорд Стюард, казался герцогу таким же нудным и властным, как принц Альберт, и ему не хотелось настраивать его против себя.
Но графиня оказалась женщиной упрямой. Если уж она «положила глаз» на мужчину, то тому оставалось лишь одно – сдаться на милость победителя, что в конце концов пришлось сделать и герцогу.
Естественно, жалеть о содеянном ему пока что не пришлось, но он постоянно внушал Элин Лэнгстоун, что они должны быть предельно осторожны: с его репутацией и ее красотой невозможно избежать сплетен.
– Ради Бога, Элин, – предупреждал он ее на прошлой неделе, – не заговаривай со мной в обществе. А если тебе все-таки необходимо обратиться ко мне, придерживайся строго официального тона. Эти сплетницы ничего не пропускают.
– Да знаю я! – раздраженно бросила Элин Лэнгстоун. – Они меня терпеть не могут, но если и заподозрят, что мы значим друг для друга, то не по моей вине.
– По чьей бы то ни было, – заметил герцог, – результат будет один: они не преминут просветить королеву, а уж что она думает по этому поводу, не мне тебе рассказывать.
– Я и сама это прекрасно знаю, – отрезала Элин. – Да и на Джорджа временами находят приступы ревности.
У герцога промелькнула мысль – как, впрочем, неоднократно мелькала и раньше, – что он совершил большую ошибку, связавшись с графиней Лэнгстоун. Однако было уже слишком поздно. Назад повернуть он не мог и, если уж быть откровенным с собой, не хотел.
У него еще никогда не было женщины, настолько ненасытной и изобретательной в любовных утехах.
Эта новая Цирцея сначала лишь забавляла его, но потом по-настоящему увлекла, хотя до знакомства с Элин герцог был глубоко убежден в том, что все женщины одинаковы.
Однако если его новой пассии удалось лишь увлечь герцога, то сама она, к своему ужасу, влюбилась в него без памяти.
Никогда еще ей не встречался столь страстный любовник, а поскольку Элин Лэнгстоун обладала довольно солидным опытом в амурных делах, герцог мог бы считать ее мнение несомненным комплиментом.
Впрочем, оно не было бы для него полным откровением. Он и сам считал себя большим знатоком в вопросах любви. Ему частенько приходилось отмечать, что другие мужчины или совсем бесчувственны, или чересчур эгоистичны, когда оказывалось, что их жены до своего знакомства с герцогом и не подозревали о том, что любовь – настоящее искусство.
Он не любил заниматься самоанализом, но, когда все же ему нужно было разобраться с собой, приходил к выводу, что прослыл страстным любовником по одной простой причине – он прекрасно умел обращаться с женщинами, равно как и с лошадьми.
Герцог никогда не садился на лошадь, не узнав всей ее подноготной: каких она кровей, что ей нравится, а что нет и какие она может выкинуть штучки.
С женщинами он поступал точно так же. Каждая была особенной, необыкновенной, неповторимой, и он никогда не ленился в поисках пути, способного разбудить ее чувственность, сделать ее счастливой и доставить ей наивысшее наслаждение.
– Я люблю тебя! Я люблю тебя! – миллион раз говорили ему женщины.
И он знал, что если бы не слышал этих слов признания, то чувствовал бы себя обделенным.
Сейчас он нахмурился, так как Элин неосмотрительно собиралась заговорить с ним на виду у всех в танцевальной зале.
Она делала вид, что внимательно слушает взволнованную речь генерала, но герцог понимал – графиня всем своим существом ощущает его присутствие, равно как он ее.
Наконец к ним подошла пожилая дама и, сама того не подозревая, выступила в роли ангела-избавителя, переключив внимание генерала на себя.
– Сэр Александр, я вас повсюду ищу, – укоризненно произнесла она. – Вы обещали сопровождать меня вниз, к ужину, и если мы не отправимся тотчас же, нам наверняка не хватит места за столом.
– Приношу свои извинения, моя дорогая, что заставил вас так долго ждать, – галантно отозвался генерал.
Он предложил даме руку, и как только они отошли, графиня поспешно сказала герцогу:
– Ульрих, нам необходимо встретиться.
Он собрался было выговорить ей за то, что она обратилась к нему на виду у всех, но что-то в ее голосе остановило его.
– Что случилось?
– Я не могу сказать тебе этого здесь. Приходи ко мне завтра к пяти часам. Поверь, это очень важно.
Герцог сурово сдвинул брови.
Он взял себе за правило не переступать порога дома графа в Лондоне, впрочем, это правило распространялось на всех его любовниц.
Это избавляло от всяческих неприятностей, поскольку слуги имели обыкновение шпионить в пользу своего хозяина.
– По-моему, это неразумно, – тихо заметил он.
– Это единственный способ, а дело очень срочное! Мне необходимо сказать тебе кое-что, касающееся только тебя.
Герцог с удивлением воззрился на нее.
Графиня, приняв его молчание за знак согласия, отошла поздороваться со своими подругами, которые только что вошли в танцевальную залу.
Некоторое время герцог с недоумением размышлял, о чем она собирается ему сообщить и почему ее голос звучал так драматично.
Но потом решил, что лучше не ходить в дом Лэнгстоунов на Гросвенор-сквер, а подождать; то важное, что собиралась сказать ему графиня, можно узнать как-нибудь в другой раз.
Он отлично помнил – впрочем, как и графиня, – что они увидятся вскоре в загородном доме, куда обоих пригласили на субботу и воскресенье. Проявив некоторую ловкость, они смогут улучить там минутку, чтобы побыть наедине, пошептаться друг с другом и поцеловаться.
Герцог привык, что женщины и дня не мыслят прожить без его общества. Им постоянно нужно было видеть его рядом.
– Как смогу я прожить без тебя целую неделю? – обычно жалобно вопрошали они, и герцогу нечего было им ответить.
Но Элин вплоть до сегодняшнего дня вела себя более или менее разумно и осмотрительно. Должно быть, сведения, которые она собралась ему сообщить, и впрямь важного свойства, решил герцог, направляясь на другой конец танцевальной залы.
Однако он тут же цинично усмехнулся, вспомнив, сколько раз эти «важные» сведения оборачивались не чем иным, как желанием женщины ощутить себя в его объятиях.
Он, конечно, отдает должное красоте графини Лэнгстоун, но у него нет ни малейшего желания быть замешанным в скандале.
Королева требует от своих придворных соблюдения высоких моральных норм.
Герцог частенько с усмешкой думал, что родился не в ту эпоху – гораздо приятнее было бы жить при дворе его величества короля Георга IV.
В то время во дворце царили вольные нравы, и те, кто вел себя прилично, вызывали всеобщее недоумение.
Нынешняя же королева, взойдя на престол молоденькой, невинной девушкой, строго следила за тем, чтобы придворные вели себя достойно.
Да и ярый лютеранин принц Альберт, неукоснительно следовавший церковным догмам, делал жизнь таким красавцам, как герцог Тайнмаут и ему подобным, и вовсе невыносимой.
– Черт подери! – горячился недавно один из друзей герцога. – Лучше уж прямиком отправляться в монастырь, чем терпеть такое!
– Не думаю, что это решит твои проблемы, Чарльз, – насмешливо ответил ему герцог.
– По крайней мере тогда мне не придется выслушивать разглагольствования принца Чарльза на тему морали в этой стране и о недостойном поведении ее граждан, а если точнее, меня.
– Может, ты преувеличиваешь? – усомнился Ульрих.
– Чепуха! – отрезал друг. – Ты не хуже меня знаешь, насколько эти немцы нетерпимы к морально неустойчивым гражданам, и принц не является исключением.
Герцог понимал, что приятель его более или менее прав.
Принц был в глубине души истинным немецким бюргером. Независимо от того, бывал ли он сдержанным или раскованным, он неизменно держался с исключительным достоинством.
Все его прекрасные качества перечеркивались одним недостатком – отсутствием чувства юмора. И именно из-за этой исключительной серьезности и респектабельности беспечные аристократы не любили принца Альберта и считали, что при дворе царит скука смертная.
Герцог оглядел собравшихся – красивых женщин в шикарных туалетах и элегантных мужчин при орденах. Пожалуй, здесь собрались самые сливки английского общества.
Понятно, почему принц постоянно чувствовал себя здесь в напряжении – это он выглядел посторонним в своем собственном дворце, а не гости, которых он развлекал.
Однако пора отправляться домой, хорошего понемножку, подумал герцог. Хотя временами он находил общение с коронованной особой вполне приемлемым и даже приятным, но всегда помнил, что смех принца, каким бы веселым он ни был, может в любую минуту оборваться.
Пожалуй, сегодня не тот вечер, который хотелось бы повторить, решил про себя герцог.
Мимо проплыла в танце Элин Лэнгстоун, одарив его из-под длинных ресниц взглядом, значение которого невозможно было не понять.
Ему даже показалось, что графиня смотрит на него уж чересчур откровенно. Но когда она повернула смеющееся лицо к партнеру, герцог понял, что никто, кроме него, ничего не заметил, а если и заметил, то вряд ли о чем-нибудь догадался.
Графиня была необыкновенно привлекательна, и герцог, как и незадолго до этого, подумал, что скорее бы уж наступили суббота с воскресеньем, когда они останутся наконец вдвоем.
Он не сомневался, что хозяйка загородного дома придумает что-нибудь, чтобы они могли побыть наедине как можно дольше.
Но внезапно герцог вернулся к мысли, что можно и не дожидаться конца недели, ведь Элин Лэнгстоун недвусмысленно дала понять, что желает видеть его завтра.
Конечно, не следует приходить к ним в дом, когда граф находится в Лондоне, однако графиня приглашала так настойчиво, что ему было бы любопытно послушать, что она собирается сказать.
Кроме того, взгляд, которым она только что одарила его, явственно дал понять, как страстно она его желает и что огонь, который ему удалось в ней зажечь, не только не потух, но и разгорелся с новой силой.
«Сделаю, как она просит», – решил герцог.
Он вышел из танцевальной залы с улыбкой на губах.
На следующий день Элин дожидалась герцога в просторной гостиной Лэнгстоун-Хауса, расположенного на Гросвенор-сквер.
Здание это не отличалось особой привлекательностью – на протяжении почти пятидесяти лет никто из обитателей не удосужился перестроить его на современный лад.
Однако апартаменты для приемов отличались изысканностью и были со вкусом украшены цветами.
Графиня прекрасно сознавала, что высокие окна, задрапированные бархатными шторами с кистями, и мебель французской работы с позолоченной отделкой великолепно подчеркивают ее красоту.
Ее облик был запечатлен на нескольких портретах, выполненных кистью выдающихся художников. Портреты эти висели и в лондонском доме ее мужа, и в его загородном особняке, а один украшал его спальню. Но живопись не могла в полной мере воздать должное ее красоте.
Художники очень точно передали белизну ее кожи, безупречные черты лица, темные, как вороново крыло, волосы, отливающие голубизной. Однако ни одному из них не удалось изобразить неповторимое очарование ее губ, непреодолимый зов ее глаз.
Сейчас графиня прохаживалась по гостиной, отражаясь то в одном, то в другом зеркале с позолоченными рамками. И одного взгляда на свое отражение ей было достаточно, чтобы успокоиться – все ее движения отличались изысканной грацией.
Длинная шея, тонкая талия, точеная фигура в те времена считались у представительниц слабого пола эталоном красоты. Королева не обладала ни одним из этих достоинств, а графиня была наделена всеми. Во всяком случае, герцог неоднократно уверял ее в этом.
– Неужели я его потеряю? – спрашивала себя Элин Лэнгстоун, дожидаясь его прихода.
С тех пор как она впервые появилась в светском обществе под руку с графом Лэнгстоуном, который был заметной фигурой при дворе, ею не переставали восхищаться, воздавая должное ее красоте. От подобного | обожания у любой молоденькой девушки голова пошла бы кругом.
И Элин не составила исключения.
Она, конечно, флиртовала с мужчинами, которые без устали расточали ей витиеватые комплименты, но была верна своему мужу – до тех пор, пока не осчастливила его двумя сыновьями.
Потом она, посчитав свою миссию выполненной, принялась переходить из рук в руки, умудряясь оставлять графа в заблуждении, что его жена – холодная женщина.
Ему было не под силу разжечь в ней огонь, который без труда разжигали ее многочисленные любовники и который вспыхнул особенно ярким пламенем после знакомства с герцогом.
С самой первой минуты, когда, она увидела его, красивого, элегантного, выделяющегося даже среди других таких же импозантных мужчин, графиня преисполнилась решимости завладеть им.
Она, правда, не ожидала, что эта задача будет настолько трудной, однако не сомневалась, что в конце концов добьется своего.
Когда герцог наконец оказался в ее сетях, графиня поняла, что предчувствия не обманули ее – он и в самом деле был не таким, как другие.
Многие женщины до нее считали точно так же, но для Элин подобная острота чувств оказалась настоящим откровением.
Только огромным усилием воли ей удалось не влюбиться в герцога без памяти и не отдаться своему чувству целиком, наплевав на мужа и детей.
– Ах, Ульрих, – грустно сказала она ему во время последнего свидания. – Ну почему мы не встретились, когда я была еще молода, до того, как вышла замуж за Джорджа?
– Если бы это случилось, я бы наверняка не обратил на тебя ни малейшего внимания, – ответил герцог. – Молоденькие девушки нагоняют на меня тоску, и я предпочитаю не иметь с ними дела.
– Ну как ты можешь такое говорить! – запричитала Элин. – Я, конечно, не была настолько хороша собой, как сейчас, и тем не менее Джордж до сих пор уверяет, что в ту минуту, как он увидел меня, он поклялся, что я стану его женой.
Герцог не стал спорить. Как и сотни раз до того, он подумал, что никогда не станет связывать себя женитьбой, если можно обойтись без нее.
Правда, увлекшись очередной замужней женщиной, он чувствовал легкие угрызения совести из-за того, что наставлял рога ее мужу, однако знал, что будет поступать так и впредь.
Знал он также и то, что, если бы оказался на месте такого мужа, никогда бы не простил и, без сомнения, защищал бы свою честь и свое имя, вызвав опозорившего его соперника на дуэль, хотя дуэли были строжайше запрещены королевой и законом. Те, кто считал себя не вправе нарушать их и стреляться на рассвете в Гайд-парке, спокойно переплывали пролив и отстаивали свою честь где-нибудь в Кале или Булони.
Но как бы там ни было, герцог не приветствовал дуэли, считая их грязным делом, и полагал, что наипростейший способ избежать их – это не жениться.
Он был отличным стрелком, пистолетом владел отменно и знал, что любой муж, заподозривший его в совращении своей жены, десять раз подумает, прежде чем вызвать его на дуэль. Если бы это случилось, он, ни секунды не колеблясь, принял бы вызов и наверняка вышел бы победителем. И все же жаль бедняг мужей!
– Я никогда не женюсь, – частенько говорил он своим друзьям.
– Да брось ты! – обычно следовал ответ. – Ты ведь знаешь, что должен произвести на свет наследника.
– Ну это еще успеется, – отвечал герцог.
Сейчас, в тридцать три года, ему все еще удавалось оставаться холостяком, хотя некоторые тщеславные родители, имевшие дочерей на выданье, прямо-таки забрасывали его приглашениями.
Сами девушки не сводили с него обожающего взгляда, отдавая, впрочем, себе отчет в том, что герцог их и не замечает.
Женщины, с которыми он любил проводить время и которым удавалось вызвать в нем ответный интерес, были умудренные опытом, остроумные и в то же время необычайно женственные.
Герцог любил женщин с вкрадчивым голосом и роскошным телом и оставался совершенно равнодушен к особам острым на язычок. А поскольку являл собой средоточие мужественности и силы, то отдавал предпочтение маленьким, хрупким женщинам.
– Наверное, с такими ты ощущаешь себя настоящим мужчиной, всегда готовым их защитить, – сказал ему как-то раз его приятель.
Герцог лишь насмешливо улыбнулся. Он отлично знал, что большинству из тех женщин, с которыми он имел дело, никакая защита не требовалась, они вполне были в состоянии позаботиться о себе сами.
И все же им было приятно постоянно ощущать его власть над собой.
На следующее утро после бала в Букингемском дворце герцог поднялся по обыкновению рано и отправился на конную прогулку в парк.
Там уже было довольно много наездников и несколько наездниц. Герцог подумал, что было бы лучше, если бы Элин здесь поделилась с ним своим секретом, если таковой, конечно, имеется. Правда, появляться в парке одной, без сопровождения мужа или конюха, ей было бы неприлично.
Герцог позавтракал у себя дома на Парк-лейн, а затем просмотрел целую кипу бумаг, которые ему принес на подпись секретарь.
Потом он посетил собрание владельцев английских гончих, которое проходило в доме герцога Бьюфорта.
Так прошло время до обеда. Герцог не стал возвращаться домой, а пообедал в Уайтс-клубе, выслушав заодно последние сплетни, которыми только рады были поделиться с ним члены клуба. Здесь он получил также несколько приглашений, но поскольку знал, что в половине пятого должен быть в Лэнгстоун-Хаусе, отмел их все и поехал скоротать время в павильон, где светские щеголи играли в крикет. Понаблюдав немного за игрой, герцог наконец отправился на Гросвенор-сквер.
Прибыл он в Лэнгстоун-Хаус с опозданием.
Десять минут после назначенного срока графиня металась по гостиной из угла в угол вне себя от ярости. Она никак не могла понять – то ли приехать к ней домой герцогу не позволяют какие-то принципы, ей неведомые, то ли он ее уже бросил.
У герцога была одна особенность, неизменно выводившая его любовниц из себя, – они никогда не были уверены в том, что он поступит именно так, как они от него ждут.
Когда дело касалось его интересов, он обычно руководствовался только ими.
Элин Лэнгстоун отлично знала – если ему взбредет в голову, что ей не следовало приглашать его к себе домой на чашку чая, он, не колеблясь ни минуты, займется другими делами и без всякого угрызения совести оставит ее тщетно дожидаться своей особы.
Она ненавидела эту его черту, ведь другие мужчины из кожи вон лезли, чтобы обратить на себя хоть мимолетное ее внимание.
Ненавидела, однако, несмотря на это, любила его, к сожалению, еще сильнее.
Как бы она на него ни сердилась, стоило ему лишь прикоснуться к ней, как ее сердце начинало биться с удесятеренной силой, и через секунду она уже горела огнем желания и мечтала лишь об одном: чтобы он поскорее заключил ее в свои объятия.
– Ну почему он не такой, как все остальные, хотела бы я знать! – в сердцах воскликнула графиня, останавливаясь перед зеркалом.
Взглянув на свое отражение, она с облегчением вздохнула – беспокоиться нечего, она, несомненно, самая красивая женщина в Лондоне.
Ее внешность была даром Божьим, и Элин всегда была благодарна Господу. Красота вселяла в нее уверенность в том, что она сможет удержать любого мужчину столько, сколько ей заблагорассудится.
За исключением, естественно, герцога.
Когда он уходил от нее после нескольких часов страстных любовных утех, у графини возникало недоброе чувство, что, возможно, она никогда больше его не увидит.
Ей хотелось вцепиться в него и заставить поклясться, что он любит ее горячо, пылко и что любовь эта никогда не угаснет. Но она тут же одумывалась, понимая, что этим герцога не удержишь. Наоборот, она сможет привязать его к себе, только если он будет считать себя свободным и вольным уйти, когда заблагорассудится.
Длительный опыт общения с мужчинами правильно подсказывал ей линию поведения с герцогом. По крайней мере так она считала. Однако герцог разительно отличался от остальных любовников, которые у нее когда-либо имелись, и графиня понимала – стоит ему захотеть бросить ее, как он это сделает, и никакие слезы и мольбы его не удержат.
– Но ведь он любит меня, конечно, любит, – проговорила графиня, глядя в зеркало.
В своих глазах она увидела вопрос, на который не знала ответа.
Внезапно за спиной у нее распахнулась дверь, и послышался голос дворецкого:
– Его сиятельство герцог Тайнмаут, миледи.
– Какой приятный сюрприз! – обернувшись, воскликнула графиня деланным тоном и устремилась навстречу герцогу, протягивая руку.
– Мы не будем дожидаться остальных гостей, Дэльтон, – сказала она дворецкому. – Они что-то запаздывают. Несите чай.
– Слушаюсь, миледи.
Как только за дворецким закрылась дверь, герцог, поднеся к губам руку графини, спросил:
– Ты еще кого-то ждешь?
В глазах его появились веселые искорки.
– Да так, должны еще подойти гости, – беспечно отозвалась она.
– Ах ты моя очаровательная лгунья, – улыбнулся герцог. – Однако жду от тебя объяснений. Почему ты решила, что мне так необходимо прийти сегодня к тебе?
– Прошу тебя, садись.
Элин уселась на обитую парчой софу, позади которой стояли букеты живых цветов, выгодно оттенявшие ее ослепительную красоту. Герцог расположился напротив.
Они подождали, пока слуги накроют на стол, и как только за ними закрылась дверь, Элин, не дотронувшись до своей чашки, наклонилась к герцогу и тихим голосом сказала:
– Мне необходимо было с тобой встретиться, а другого способа я не знаю.
– К чему такая спешка? Мы ведь собирались увидеться в конце недели.
– Я помню, – ответила Элин, – и ты не представляешь, как я жду этой встречи. Но, любимый мой, случилось нечто ужасное, и ты должен узнать об этом как можно скорее!
Голос ее звучал настолько взволнованно, что герцог насторожился:
– Так говори же!
Графиня, на секунду задержав дыхание, выпалила:
– Королева вбила себе в голову женить тебя на Софи, принцессе Саксонской и Готской.
Герцог похолодел.
Он во все глаза смотрел на графиню, не веря своим ушам.
– Откуда тебе это известно? – наконец спросил он.
– Принц сказал об этом Джорджу вчера утром и добавил, что он не возражает, поскольку девица его кузина.
– Ты уверена?
– Ты же знаешь, Джордж никогда ничего не придумывает, да к тому же он просто счастлив от этого. Как я тебе уже говорила, он считает, что мы с тобой слишком много времени проводим друг с другом.
Герцог поднялся и, опершись рукой о каминную плиту, взглянул на огонь. Но не трепещущие язычки пламени стояли у него перед глазами, а круглое, ничем не примечательное лицо принцессы Софи, с которой он познакомился месяц назад в Букингемском дворце.
Она приехала в Англию по приглашению принца, и королева в угоду своему обожаемому супругу принялась кудахтать над ней, как наседка.
Герцог встречался с принцессой несколько раз и составил о ней невысокое мнение – типичная нудная, безвкусно одетая фрейлейн, которая со временем превратится в еще более нудную и уродливую фрау.
Она уже сейчас была слишком толстой, цвет ее лица оставлял желать много лучшего. Одевалась она так, что одежда не подчеркивала достоинств ее фигуры, а наоборот, скрывала их, а прическу носила такую, которая ей абсолютно не шла.
Худшего, чем быть женатым на принцессе, герцог представить себе не мог. Немецкие семьи цепко, как пиявки, держались друг друга, его ждала невеселая перспектива время от времени развлекать своих скучных и не блещущих красотой иноземных родственников.
Он так долго молчал, что Элин наконец решилась прервать его мысли и шепотом спросила:
– Что ты будешь делать?
Герцог обернулся.
– Как раз об этом я и размышляю. Что, черт подери, мне еще остается, как не решительно отказаться от жизни, которая обещает быть не хуже ада кромешного?
– Я не сомневалась, что ты так к этому отнесешься. Понимаю, каково тебе сейчас, но, Ульрих, нужно вести себя по-умному.
Секунду помолчав, она добавила:
– Вот почему я и решила, что ты должен узнать обо всем до того, как принц или королева скажут тебе, что у них на уме.
– Но как им вообще пришла в голову эта бредовая мысль?
– По словам Джорджа, – ответила графиня, – после своего визита в Англию принцесса – или ее отец – написала письмо принцу Альберту, в котором сообщалось, как ей понравилось в Англии, и намекалось, что принцесса не прочь выйти замуж за англичанина.
Графиня внимательно взглянула на хмурое лицо герцога и добавила:
– А еще принц Альберт сказал, что в качестве мужа она предпочла бы видеть тебя. Во всяком случае, Джордж так его понял.
– Она может сколько угодно хотеть выйти за меня замуж! – с негодованием воскликнул герцог. – Но будь я проклят, если женюсь на ней!
– Дорогой, если королева прикажет, ты обязан будешь это сделать.
– А я-то считал, что мы живем в свободной демократической стране.
– Только тогда, когда это не затрагивает интересов королевы. Да и принц, если что-то вобьет себе в голову, может быть упрямым, как осел. Не забывай, что он немец.
Герцог знал, что это правда.
К тому же королева при желании умела настоять на своем и заставить мужа, которого обожала, сделать так, как она того хочет.
Она всегда поступала по-своему. Поговаривали, что, когда принц Альберт стал ее мужем, он не сомневался в том, что сам, в соответствии со своим желанием и вкусом, составит свое окружение.
Но не тут-то было!
Королева выбрала принцу приближенных по своему усмотрению, а когда он возжелал, чтобы его личным секретарем стал немец, королева решительно воспротивилась. Дело кончилось тем, что она назначила на этот пост некоего мистера Энсона, а то, что вскоре они с принцем стали близкими друзьями, можно отнести в разряд удачного стечения обстоятельств.
Ни для кого в Букингемском дворце не было секретом, что королева, взойдя на престол, готова была не просто править страной, но править жестко, а время от времени и деспотично.
У герцога, несмотря на то, что в некоторых кругах он пользовался безраздельным влиянием, было нехорошее чувство, что если он попытается противиться королеве, то неминуемо проиграет.
Но перспектива женитьбы на принцессе Софи казалась настолько невероятной, что герцог даже решил, что Элин все это придумала. Однако, немного поразмыслив, он пришел к неутешительному выводу – хотя к подобному развитию событий он готов не был, матримониальные притязания принцессы имеют под собой почву.
Начать с того, что он был единственным сыном своего отца, а значит, считался одним из наиболее влиятельных и могущественных герцогов Соединенного Королевства. Кроме того, его бабушка по материнской линии состояла в родстве с королевской фамилией. Таким образом, он является вполне подходящей партией для принцессы, в которой течет королевская кровь и которая является родственницей мужа самой королевы Англии.
Герцог, в очередной раз представив себе тусклое лицо принцессы и вспомнив ее жалкий лепет в ответ на его учтивые речи, бессильно опустился на стул и в отчаянии проговорил:
– Есть ли у тебя какие-нибудь соображения, как мне избежать ужасы, которые ты мне тут только что изобразила?
И, не дожидаясь ответа, добавил:
– Кроме бегства за границу?
Графиня жалобно вскрикнула:
– Нет, Ульрих, ты не сделаешь этого! Я не хочу тебя терять! Кажется, есть только один выход из создавшейся ситуации.
– Жажду о нем услышать.
– Может, тебе он покажется диким, – продолжала она, – но я столько передумала. И единственный способ избежать ужасной женитьбы на принцессе Софи, это жениться на ком-нибудь другом.
Герцог одарил графиню таким взглядом, словно она внезапно потеряла рассудок.
– Ты говоришь «жениться»?
