Текст книги "Скверный маркиз"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
«Я завещаю также моей дочери леди Кэролайн опекунство над моей племянницей Орелией Стэнион, чьи добрые заботы и общество во все эти годы были для меня большим счастьем. Я повелеваю моей дочери разрешить ее кузине Орелии сделать сей дом ее местом жительства и прошу Орелию, в ее очередь, помогать моей дочери Кэролайн и поступать так, как она поступала в прошлом, сообразуясь со своим пониманием Добра и Совести».
Пока адвокат зачитывал эту странную просьбу, Орелия чувствовала, как краска заливает ее лицо. Она заметила, как присутствующие на погребении родственники, почти сплошь пожилые, быстро взглянули на нее – с любопытством и одновременно с чувством безмерного облегчения, явно отразившимся на их лицах: значит, об этой девушке уже позаботились! Им не придется предлагать ей свое гостеприимство! Как это мило и как облегчает им жизнь! Когда они, сделав благочестивые лица, отбыли восвояси и Орелия осталась в доме одна, ее охватили мрачные предчувствия. Ей хотелось во всем разобраться, но спросить совета было не у кого – единственным ее собеседником, кому она могла доверить свое самое сокровенное, был дядя Артур, а теперь она должна сообразовывать всю свою жизнь с его просьбой… На душе ее было смутно и тягостно. Как воспримет Кэролайн не совсем внятное поручение отца и согласится ли она быть опекуншей той, с кем выросла под одной крышей, но с кем у нее сейчас так мало общего? Одно дело – хорошее отношение к кузине в годы детства, когда она позволяла Орелии всегда быть при ней, обслуживать ее как старшую, подчиняться ей, любить ее – и когда делилась с нею своими секретами. Орелия вспомнила, как часто она сидела на кровати старшей двоюродной сестры, слушая рассказы о ее беспримерных успехах у мужской половины человечества. Кэролайн с тринадцати лет поощряла молодых людей бегать за ней, и ничего удивительного: на свете не было никого восхитительней, очаровательней Кэролайн Стэнион, любительницы пофлиртовать. С ее темными пышными локонами, милым улыбчивым личиком, веселыми карими глазками, сиявшими жаждой нового, и пухлыми алыми губками – она была острой приманкой для всех молодых людей, живших в радиусе двадцати миль от ее дома: могли ли они устоять, если она их так и манила к себе? Повзрослев, она стала частенько гостить у своей крестной и к тому же дальней родственницы в ее имении и всегда возвращалась домой в восторженном состоянии от светских успехов. Отец пытался наставить ее на путь истинный, но куда там… Его дочь была непокорной и очень при том обаятельной, так что его сердце смягчалось, к тому же отговорка у Кэролайн была всегда одна и та же, весьма убедительная: крестная говорит с ней о религии и правильном поведении, и она, Кэролайн, все уже знает сама, и не надо ее все время воспитывать… Но с утра и до поздней ночи она готова была рассказывать о поклонниках, которые повергали свои сердца к ее изящным стопам, сочиняли пылкие оды, воспевающие нежные линии ее дивных бровей и длину пушистых ресниц и возглашали в ее честь пространные тосты во всех ресторанах на всем протяжении Сент-Джеймс-стрит…
Но в семнадцать лет Кэролайн, как и следовало того ожидать, влюбилась. Можно сказать, потеряла голову… Вот тогда Орелия стала ей просто необходима: Кэролайн постоянно хотелось говорить и говорить о своих чувствах, сердечных волнениях и планах на будущее, а Орелия была счастлива от того, что ей поверяют сердечные тайны – это так неописуемо восхитительно, так притягательно! Между ними было три года разницы, но иногда четырнадцатилетней Орелии казалось, что она старше Кэролайн: та была такой порывистой, безответственной, так легко впадала в экстаз, так бурно переживала волнение минуты, что у нее никогда не хватало времени поразмыслить над своими поступками. Она сначала действовала, потом думала.
– Кэролайн, ну пожалуйста, не делай этого! – иногда умоляла ее Орелия, но в ответ слышала всегда одно:
– А почему нет? Для чего я живу на свете? Вот это и есть жизнь… Я хочу наслаждаться каждым ее мгновением, Орелия! Так легко что-нибудь упустить, а я, будь уверена, ничего не желаю упускать!
И Кэролайн в самом деле не упускала ни единой возможности. Бесконечно своенравная, она вышла замуж за дальнего родственника, тоже Стэниона, мота, игрока, никчемного, ничтожного красавца, когда ей исполнилось восемнадцать лет. Как было известно Орелии, этот шаг был продиктован разочарованием в первой любви. Это был жест отчаяния – таким образом Кэролайн хотела уберечь себя от боли, от уязвленного самолюбия. Она притворилась, что не испытывает никаких сердечных мук, что не тоскует по любимому человеку, который покинул ее, потому что любил. После смерти отца он унаследовал только множество долгов и обедневшее поместье, и ничто впереди ему не светило.
«Да, я лорд Фарингэм, – с горечью говорил он, – дворянин с дырявой крышей над головой и пустыми карманами! А в таких обстоятельствах чего же стоит мое сердце?»
Кэролайн разразилась потоком слез в ответ на сбивчивые, бессвязные речи этого человека. А ведь он обожал ее с самого ее детства!
А на следующее утро он исчез. «Любимая, я сделаю себе состояние, – гласило его письмо. – Дождись меня – я тебя люблю, я люблю тебя…»
Кэролайн, однако, ждать не захотела. Она бросила вызов несчастливой любви, отвергла собственное чувство и позволила молодому, но опытному искусителю совлечь себя с пути верности. То был нелепый брак, с самого начала обреченный на неудачу, но Орелия поняла, что нет такой силы, которая бы остановила Кэролайн и помешала бы ей выйти замуж за Гарри Стэниона. А через полгода после свадьбы Гарри умер, и умер он тем же самым глупым образом, как и жил, – с завязанными глазами приняв участие в лошадиных скачках по ухабистой сельской местности; в той же скачке двое других участников получили тяжкие увечья, а трех лошадей пришлось пристрелить. Эта ничем не оправданная, ненужная трагедия заставила общество говорить, что бесчинства эпохи Регентства, по времени совпадающей с временем наполеоновских войн, зашли чересчур далеко, что сам принц-регент Георг подает дурной пример пылким, не умеющим владеть собой молодым вертопрахам из своего окружения и что высшее общество должно вести себя, соблюдая хоть какие-то приличия, а вообще – надо принимать серьезные и взвешенные меры для исправления нравов. Экстравагантная жизнь принца Георга, его разгульный и веселый образ жизни, азартные игры, любовницы – все это сделалось предметами горячего обсуждения в английском обществе. Это было время появления денди, высоко ценилось остроумие и элегантность, а кипящая энергия выплеснулась на искусство, так что даже континент заболел англоманией как в политике, так и в образе жизни. Царящие на континенте в это время стили ампир и рококо были отмечены английскими особенностями в стране туманного Альбиона, и всякий понимал их на свой британский манер.
Девять-десять дней событие, связанное с именем трагической карикатуры на денди Гарри Стэниона и его горе-приятелей, громко и взахлеб обсуждали, в гостиных судачили практически только о нем, в газетах появились рисунки и соответствующие статьи, но вскоре общество обо всем забыло, остался лишь непреложный факт: Гарри Стэнион погиб, а Кэролайн стала вдовой, когда ей не исполнилось еще и девятнадцати лет. И тогда она впервые в жизни немного поутихла и стала питать страх перед будущим, но на помощь ей, к большому облегчению ее отца, все это время мучительно переживавшего события в жизни дочери, явилась крестная мать. Однако прежде чем в Мордене полностью осознали, что же произошло, и граф стал отдавать себе отчет, с какой беспутной частью высшего общества свела тесное знакомство его дочь, Кэролайн уже отправилась в большое путешествие по Европе, лишь в редких, случайных письмах извещая отца и кузину о месте своего пребывания и о том, что с ней происходит. Даже несколько торопливо набросанных строк свидетельствовали – и очень ясно – о том, что Кэролайн не только полностью оправилась от потрясения, но и что она беспорядочно и неумеренно наслаждается жизнью, и теперь, думая о сестре, которую она любила и о которой тревожилась, Орелия тихо вздыхала. Если Кэролайн снова не выйдет за это время замуж, что она станет делать, вернувшись домой? Понятное дело, что жизнь в сельском захолустье покажется ей невыносимо скучной, но ведь Морден расположен недалеко от Лондона, значит, можно будет приглашать друзей погостить, а у Кэролайн снова будет возможность насладиться светской жизнью, без которой она не мыслит себя… Да, но откуда на это взять деньги? Принимать гостей и ездить в гости стоит немалых средств… Вот проблема – настоящая, реальная, главная проблема, от которой зависит все, – деньги!
Орелии уже надоело постоянно слышать о деньгах: деньги нужны, чтобы возделывать усадебные земли, для содержания дома, на жалованья слугам, и было очевидно только одно – хоть она и не жаловалась: у нее никогда не будет денег на собственные нужды! Мысли эти невольно терзали Орелию, благо что времени на это у нее было более чем достаточно – на Рождество их надолго завалило снегом, и они стали вынужденными домашними пленниками. По счастью, у них оказалось и достаточно дров, чтобы топились все печи, и старая кухарка, работающая в Мордене уже больше полувека, насолила много дичи и рыбы, так что о голоде речи не шло, а еще есть окорока, свисающие с кухонных балок, а в голубятне достаточно голубей – хотя, надо заметить, Орелия не слишком заботилась о том, что она ест.
Однажды, когда она разбирала бумаги в дядином кабинете, приводя их в порядок, ее осенила мысль. Она много помогала ему, переписывая его трудночитаемые рукописи своим прекрасным, отчетливым почерком или поудобнее расставляя разложенные по всему кабинету справочники, чтобы они были у него под рукой. Бессчетно переписывая его многочисленные заметки на отдельных листках и столь же бессчетные дополнения к ним, она постепенно начала проникаться пониманием темы, над которой он работал, и сама стала разбираться в ней едва ли не так же хорошо, как и он. Как правило, когда из Лондона приходили бумаги, она нередко первой читала их, а потом пересказывала дяде сведения, необходимые ему для работы над книгой. А писал он о войнах Античности в сравнении с действиями Наполеона, предпринятыми им против стран в Европе. Регулярно прибывали копии официальных ежедневных парламентских речей из обеих палат, и Орелия их просматривала, чтобы понять, нужны ли они или не имеют касательства к интересующим дядю проблемам.
Дядя Артур умер, а книга осталась незаконченной, она была написана лишь на две трети, если не наполовину, и Орелия отдавала себе отчет, что ей не удастся дописать ее до конца с той же глубиной охвата проблем, как сделал бы это дядя, но… Попытаться все-таки стоит, решила она. Ради памяти дяди Артура… Весь декабрь, до Рождества и после него, Орелия просидела в дядином кабинете, работая за его столом, пользуясь его справочниками и всеми печатными изданиями, выходившими в последние годы и в последние месяцы. В конце января она отослала в Лондон аккуратно упакованный, не очень большой по размерам пакет. Отослав его, она ощутила полнейшее внутреннее опустошение: она отдала всю себя без остатка, но все равно необходимо было и дальше нести бремя жизни в Мордене. В середине мая неожиданно, без предупреждения, вернулась Кэролайн. Казалось, лишь минуту назад кругом было тихо, темно, но вдруг все очнулось, зашумело, заискрилось и просияло – это Кэролайн вернулась домой! Она вышла из дорогой кареты, запряженной четверкой взмыленных лошадей, и Орелия не сразу узнала кузину: никогда еще не выглядела она такой красивой и элегантной. На ней был дорожный плащ из красного бархата, украшенного миниатюрными бантиками из горностая, под стать капору с красными страусовыми перьями, завязанному шелковыми лентами под подбородком.
– Орелия, Орелия! Вот я и дома! Милая Орелия, как это чудесно – видеть тебя! Мне столько нужно тебе рассказать! – Да, это была все та же неугомонная Кэролайн, сомневаться не приходилось. Это ее щебет, ее смех и ее заразительное оживление.
Она вихрем пронеслась в холл, смеясь, болтая, одаривая улыбками старых слуг, и, швырнув горностаевую муфту на один стул, капор – на другой, потребовала чего-нибудь для подкрепления сил. А у Орелии появилось такое чувство, словно в дом снова вошла жизнь, и что-то стронулось в ее душе при виде сестры.
– Миленькая, что ты с собой сделала? – вскричала Кэролайн. – Да нет, молчи, молчи, не говори ничего, я поняла, что это! Ты повзрослела… Ты выросла, а я все еще представляла тебя маленькой девочкой, которая когда-то сидела у меня на постели и внимала моим пламенным любовным историям…
– Мы взрослеем, ничего не поделаешь, – рассмеялась в ответ Орелия и развела руками. – Мне уже восемнадцать, Кэролайн, а тебе в июле будет двадцать два.
– Ох, нет! Нет! Не напоминай мне об этом, негодная и бессердечная! – драматически взмолилась Кэролайн и делано возмущенно замахала руками. – Но ты, ты прекрасна, Орелия, вот не думала, что ты станешь такой красавицей!
– Ну, на твоем фоне я бледное пятнышко, – спокойно возразила Орелия, разглядывая кузину и ее новый наряд.
– Вот чепуха… И мы составляем замечательный контраст, как всегда. Ты светлый, добрый ангел, а я скверный черный дьяволенок – да? Помнишь?
– Я помню, что ты всегда была прекрасной и самой обаятельной из всех знакомых мне девушек.
Кэролайн рассмеялась: комплимент ей явно пришелся по вкусу.
– Ой, мне так много надо тебе рассказать! – Но, оглянувшись вокруг, Кэролайн добавила с легкой горечью: – Боже, как все здесь бедно и неказисто!
Сказав так, она немедленно оживилась:
– Слава небесам, мы можем отсюда уехать! Мы поедем с тобой в Лондон, Орелия, ты поедешь со мной. Я собиралась пригласить тебя для компании, но теперь поняла, что вообще нельзя хоронить такую красоту в этой мрачной, невыносимо скучной дыре! – И она крепко сжала руку Орелии. – Вместе мы устроим в Лондоне грандиозный пожар! Интересно, как нас прозовут? Ведь в свете все имеют свои прозвища, как тебе известно.
– Я слышала, что тебя называют Несравненной Из Всех Несравненных.
– Но это лишь одно из таких прозвищ… Ну как же мы с тобой повеселимся! Мы взорвем все общество нашей красотой и блеском, ты и я! И как смешно, что папа назначил меня твоей опекуншей! Я, конечно, не гожусь на эту роль – и это ты, надеюсь, станешь меня опекать.
– А ты уже знаешь о том, что случилось? – тихо спросила Орелия, глядя на сестру исподлобья.
– Да, я получила в Лондоне письмо от адвокатов… Оно пришло на адрес крестной. Я очень страдала в душе, я ведь любила отца, несмотря на все наши размолвки… Но я не могла сидеть здесь рядом с ним, я, наверное, уродилась в свою мать, мне папа и сам так не раз говорил, когда между нами возникало какое-то понимание… Но я примирилась с тем, что он умер… И мне очень, очень жаль, что все так случилось. Что меня не было рядом с ним…
– А я писала тебе в Рим.
– Но тогда я уже оттуда уехала, и приятельница привезла мне твое письмо в Париж. Но в том письме ты только извещала о смерти папы. А на прошлой неделе я вернулась и получила копию завещания.
– Боюсь, Кэролайн, что ты унаследуешь очень мало денег, – словно извиняясь, ответила Орелия, – и когда ты говоришь о нашей поездке в Лондон, я не могу не спросить: по средствам ли нам такая поездка?
Кэролайн откинулась на спинку кресла и рассмеялась. И такой она была сейчас хорошенькой, что Орелия невольно подумала: «Наверное, такие же веселые птички живут в раю, и невозможно объяснить этому блистательному, роскошному созданию, как бедственно наше материальное положение».
– Я не успела сообщить тебе новость, – отвечала Кэролайн. – Ну, Орелия, замри и приготовься, потому что новость сногсшибательная… Скоро я выйду замуж!
– Замуж? За кого же?
– Никогда и ни за что не догадаешься, даже за тысячу лет! Все так чудесно, так замечательно, так невероятно и восхитительно! Орелия, мне сделал предложение маркиз Райд!
– Маркиз Райд? – ровным голосом без всякого энтузиазма переспросила Орелия. – Но я никогда не слышала о таком, кто это?
– Ты не слышала о маркизе Райде? – снова вскричала Кэролайн, всполошившись. – Фи, Орелия, ты действительно не от мира сего, если никогда не слышала о Скверном Маркизе!
– Скверном Маркизе? – эхом отозвалась Орелия все тем же бесцветным голосом. – Но если он таков, как его называют, то почему ты хочешь выйти за него замуж?
– Почему я хочу выйти за маркиза Райда?! – снова вскричала Кэролайн. – Да ты ничего не смыслишь, если не понимаешь, что я поймала самую неуловимую, самую желанную, самую дорогую в матримониальном отношении добычу во всей Великобритании!
И она глубоко вздохнула.
– Его сиятельство жутко богат, чертовски влиятелен, и у него такое количество поместий, что, наверное, он и сам не знает, сколько их всего; наконец, он просто красив, дьявольски привлекателен, ну и, конечно же, чудовищно избалован! Так что сама видишь – устоять перед ним невозможно!
– И он тебя любит? – недоверчиво улыбнулась Орелия.
– Не верю, что маркиз любит хоть кого-нибудь, кроме себя самого, думаю также, что он никогда никого не любил, но ему нужен наследник и нужна жена, которая украшала бы его застолье, блистала бы в его бриллиантах и соответствовала бы его положению в обществе… Ну, а кто больше меня подходит для этой роли? Что скажешь?..
Говорила Кэролайн очень весело, хотя и не очень последовательно, но вдруг, прервав себя, продолжила доверительным тоном:
– Никогда не думала, Орелия, что на мою долю выпадет такой приз. Мы с ним познакомились в Париже, и он сказал, что восхищается мной, но с маркизом никогда не чувствуешь себя в уверенности, действительно ли он так думает или его слова – простой долг вежливости, а на самом деле ничего подобного нет и в помине. И потом, мне показалось, что он в то время был в некоем затруднительном положении…
– Такой – и в затруднительном положении? Трудно в это поверить! Что ты хочешь этим сказать?
– Ну, видишь ли… до меня доходили слухи, очень смутные и неясные, поскольку маркиз очень ловко умеет заметать следы… так вот, поговаривают, что у него тайная связь с одной очень влиятельной дамой, и ее власть над ним может вызвать ни больше ни меньше, а политический скандал!
И Кэролайн негромко рассмеялась.
– Тем не менее совсем неожиданно, будучи просто очень приятным знакомым, не более того, он вдруг сделал мне предложение. Можешь ты это представить, Орелия? И теперь мне предстоит стать маркизой – маркизой Райд, самой знатной дамой в стране, если не считать дам из королевской семьи.
Орелия невольно отодвинулась от кузины, словно испугавшись ее победительных планов.
– А как же Джордж? – тихо спросила она, старательно пряча недоумение. Ей очень не хотелось вступать с сестрой в конфронтацию в первый же день – в первые же минуты! – ее приезда, и она хотела сначала во всем разобраться. Она помнила про обещание, данное дяде Артуру, но и понять Кэролайн, разобраться в ее намерениях она тоже считала необходимым, прежде чем давать ей советы, на которые так уповал ее бедный отец, что даже оговорил это в особом пункте своего завещания…
На минуту в комнате воцарилась гнетущая тишина, а потом, совсем изменившимся тоном, Кэролайн проговорила:
– Джордж? А что Джордж?.. Не знаю… Наверное, он погиб… Вот уже больше года прошло, а я ничего о нем не слыхала. Он был не то в Индии, не то еще в каком-то далеком отсюда и недосягаемом месте. Ах, что пользы думать о Джордже, Орелия! Ну а кроме того, как же можно сравнивать Джорджа с маркизом Райдом!
– Но ты же любила Джорджа! Ты же за Гарри вышла замуж лишь потому, что чувствовала себя такой несчастной, и я думала, что теперь, когда Гарри погиб, ты будешь ждать возвращения Джорджа…
– Но он не вернется! Он никогда не вернется! – быстро и как-то отчаянно ответила Кэролайн и сверкнула глазами – азарт ли был в них, или то были слезы, сказать это Орелия затруднилась бы, не исключалось ни то, ни другое. – Да и если даже представить, что он вернется, то, думаю, наши чувства друг к другу уже изменились. Что-то безвозвратно утрачено, мы не соединимся с ним после всех этих лет, ты понимаешь? Мы разошлись друг от друга в разные стороны, а помним друг друга прежних, иных, чем мы есть сейчас… Орелия, мне же было только семнадцать! Что знала я о любви, что знал о ней Джордж, если уж на то пошло?..
– Но ведь он потому и уехал, что очень тебя любил, он же так любил тебя, Кэролайн, но не смог просить тебя разделить с ним бедность и неудобства жизни! И он так просил тебя подождать его, пока он не создаст себе, не достигнет обеспеченного положения, чтобы просить тебя стать его женой! Он просто не хотел обрекать тебя на несчастную бедную жизнь…
– И как долго его отсутствие продолжалось бы? Ну не будь ты такой неразумной и непрактичной, Орелия! Такой наивной! Я получила самое завидное, самое блестящее предложение, о котором может только мечтать любая женщина, – от самого маркиза Райда! И я должна стать его женой! Никто, ни один мужчина в мире не мог бы мне предложить столь высокое и столь уважаемое положение в обществе.
– Скверный Маркиз, – раздумчиво произнесла Орелия. – Но почему все-таки скверный?
Кэролайн пожала плечами:
– Наверное, его так прозвали потому, что он невероятно красив, а любая женщина, стоит ему только щелкнуть пальцами, будет у его ног бегать как собачонка, моля о благосклонности.
И Кэролайн засмеялась, но Орелия даже не улыбнулась.
– Все мужья к нему ревнуют, – продолжала Кэролайн. – К тому же, будучи таким богачом, его сиятельство каждый вечер выигрывает целое состояние в карты, а его лошади побеждают на скачках. И сам регент Георг советуется с ним по всем вопросам, поэтому есть люди, которые из зависти могут обвинить его в любом преступлении или ином злодеянии, стоит лишь им захотеть. Почва для этого будет у них самая благодатная…
– Это все его недостатки? Или имеется что-то еще? А то, что с ним советуется регент Георг, обстоятельство, как я понимаю, весьма сомнительного достоинства, – вздохнула Орелия.
– Ну, конечно, в недостстках у него нет недостатка, – скаламбурила в ответ Кэролайн, видимо, довольная, что недостатков действительно много и это делает честь маркизу. – В Риме он устраивал такие безумные оргии, что сам Папа пригрозил отлучением от церкви всем участникам! А в Венеции одна принцесса перерезала себе горло, когда маркиз от нее устал.
– И умерла?.. – Орелию передернуло. Она повела плечами и прошлась, сделав несколько шагов в одну и в другую сторону.
– Нет, ее удалось спасти. Или она сделала это всем напоказ, продемонстрировать, как она страдает. Сейчас это модно… Чтобы о тебе говорили в гостиных и писали в газетах. На континенте об Англии пишут много, о всех выходках наших денди – истинных и подражающих им. А в Париже его лордство устроил такой переполох в игровых залах Пале-Ройяля, что сам заявил, мол, пора ему возвращаться домой! Да, он вполне заслужил свое прозвище, уж тут будь спокойна!
– Послушай… Ты уверена, что он такой скверный на самом деле? – Орелия остановилась и посмотрела в лицо Кэролайн.
Беспечно пожав плечами, Кэролайн ответила ей со всей откровенностью:
– Надеюсь, что нет, но, по крайней мере, он, наверное, не такой смертельно скучный и надоедливый, что слушать и смотреть скулы сводит, если взять для сравнения очень и очень многих мужчин…
– И ты думаешь, что со временем полюбишь его? – упорствовала Орелия, силясь понять до конца кузину, но ей это никак не удавалось. Ну не укладывалось у нее в голове, как же можно любить такого циничного и безнравственного человека, забыв при этом другого, верного и добродетельного, каким в ее сознании оставался Джордж.
– Полюблю? – певуче воскликнула Кэролайн. – О чем ты, душа моя? Полюблю… Ха-ха-ха… и еще раз ха-ха-ха… Но ведь маркизу любовь не нужна, ты пойми! Сентиментальная, повсюду за ним следующая жена наскучила бы маркизу до умопомрачения. Милая, глупенькая Орелия, надо бы, надо научить тебя правилам бонтона! Мы с его сиятельством хорошо подходим друг другу. Я подарю ему наследника, а он мне все, чего я ни пожелаю.
– Все ли? – искренне, но с недоверием полюбопытствовала Орелия.
Наступило короткое молчание, и Орелии показалось, что взгляд Кэролайн стал каким-то отсутствующим, но потом кузина вызывающе, почти воинственно заявила:
– Да, Орелия, все, чего бы я могла пожелать! Ты мне не веришь? Ну что я могу сделать? Доказать это я тебе не могу, пока я еще не жена маркиза… Но едва ею стану, ты и сама поймешь, как я права.
