Текст книги "Женщина в мире мужчин. Курс выживания"

Автор книги: Барбара Картленд

В XIV веке откровенная сексуальность проявлялась в одежде. Женщины носили платья с низким вырезом и подтягивали свои груди настолько высоко, что говорили, будто «на них можно было поставить свечу». Мужчины носили короткие куртки, выставляя напоказ предметы мужской гордости, которые были прикрыты капсюлем.

Страны, в которые Реформация принесла социальную и политическую революцию, по-разному отреагировали на нее изменением женского костюма. Женщины Англии стали носить одежду из специальных материалов, назначением которых было не подчеркивать женскую сексуальность.

Воротник из накрахмаленного кружева, собранный в складки вокруг шеи в форме мельничного жернова, обрамлял накрашенное лицо, как бы отделяя голову от тела. Лиф становится узким и затейливо расшивается кружевом и драгоценными камнями, предназначенными привлекать внимание к груди, откуда взгляд скользит к осиной талии, а потом вниз к сборкам на животе.

Огромные рукава, пышные юбки и показные украшения – все это помогало подчеркнуть сексуальность обладательницы наряда.

Смена стиля в одежде сопровождалась несколько большей сексуальной свободой женщин. Несмотря на возможное наказание, женщины проявляли свою благосклонность гораздо свободнее, чем в прошедших веках, и дурная слава приносила такую же известность, как прежде приносило богатство или высокое социальное положение.

Это был период, когда женщины расцветали во всей красе своего пола, – великолепие женщин елизаветинской эпохи и их более скромное очарование с восшествием на трон Чарльза I.

Сочетание женственности и чувственности помогло восстановить некоторым женщинам влиятельное положение.

Духи, всегда считавшиеся вызывающими сексуальное желание, нашли широкое применение в годы правления Елизаветы.

«Королева обычно носила с собой ароматический шарик, приготовленный из серой амбры, бензоина2222
  Бензоин – ароматический кетоноспирт.


[Закрыть] и других ароматических веществ».

Елизавета также «носила надушенные перчатки, плащ из ароматизированной испанской кожи, а ее туфли тоже пахли сладкими эссенциями». Ее собственный особый аромат приготавливался следующим образом:

«Возьмите восемь гран мускуса и добавьте восемь ложек розовой воды с тремя ложками воды, настоянной на дамасской розе, и четверть унции сахара. Кипятите пять часов и профильтруйте».

Не удивительно, что, когда монархия пала, пуритане выступили против сексуальности в женской моде и принялись вводить мужеподобные и лишенные женственности платья и одежду, бытовавшую в странах Содружества2323
  Содружество – объединение Великобритании и ее бывших колоний.


[Закрыть].

С возвратом к черным юбкам и прямым черным волосам, вернулись и наказания за то, что ты женщина – клеймение каленым железом, публичные исповеди, страх перед Адом и подавление всех женских чар. Пьер Ами, помогавший Кальвину стать диктатором Женевы, был посажен в тюрьму за то, что танцевал с женой на помолвке, а ей позднее пришлось уехать из страны.

С Реставрацией любовь к пышным нарядам распространилась во всех сословиях, и одежда продавщицы апельсинов была сравнима, по крайней мере по покрою и цвету, с нарядами придворных дам. Это была эпоха женственных женщин и мужественных мужчин.

Одежда акцентировала сексуальную принадлежность и тех и других: бриджи мужчин были узкими, а лифы женских платьев – с глубокими вырезами, обнажающими пышные груди. И женщины ради славы довольно охотно представали обнаженными.

Для красавиц времен Реставрации было нормальным позировать для портрета в полный рост полностью обнаженной или для портрета более скромных размеров – с обнаженной грудью.

Небезынтересно узнать, каков был эталон красоты в то время. Грамон так описывал миссис Хайд, одну из любовниц короля Чарльза II:

«Она была среднего роста, имела кожу ослепительной белизны, точеные руки и на удивление красивые ступни, даже для Англии; долгая тренировка придала ее взгляду такую томную нежность, что она никогда не открывала широко своих очей, словно китаянка; а когда она строила глазки, трудно было понять, что она делает».

Бедная спокойная королева Анна ввела нижние юбки с фижмами, которые ненавидел Аддисон, говоря:

«Я считаю женщину красивым, романтичным животным, которое может быть украшено мехами и перьями, жемчугами и бриллиантами, и шелками; рысь должна бросить свою шкуру к ее ногам, чтобы та сделала палантин; павлин, попугай и лебедь пожертвуют своими перьями для ее муфты, моря будут обысканы в поисках раковин с жемчугом, а горы – в поисках драгоценных камней… но что касается нижних юбок с фижмами или кринолина, о котором я говорю, я не могу и никогда не смирюсь с ним».

О вреде тугой шнуровки предупреждали женщин писатели и медики, но те, конечно, не обращали на это никакого внимания. Эпитафия, написанная медицинским чиновником английского графства Йоркшир на могильном камне одной юной леди, которая не слушала слов предупреждения, такова:

 
У Мэри тонкая талия.
Чтоб стройней сделать тело свое,
Совсем позабыв об опасности,
Она шнуровала ее…
И вот уже похоронена,
Накрыта могильной плитой.
Стал холмик уединенный
Пристанищем девушки той.
А надпись на камне гласила:
«Надеемся, что душа
В такие края полетела,
Где ангелам вовсе нет дела,
Фигура ее хороша ль…»
 

Но несмотря на такие решительные меры, аббат Бланк писал: «Англичане много теряют, столь мало общаясь с полом, который природа наградила всеми привлекательными качествами… Мужчины пьют за здоровье женщин в тавернах, но редко разговаривают с ними в узком кругу».

В течение XVIII столетия идет нескончаемая борьба Евы за «разработку новых месторождений» сексуальных удовольствий, начиная от обильной полунаготы красавиц Чарльза II, кончая образом «маленькой девочки».

Тела заключались в строгие корсеты, чтобы достичь девичьей стройности. Грудь едва намечена с помощью открытой шеи и оборок лифа. На арену стали выступать ступня и мельком показанная ножка. Никогда прежде женщины не использовали столько тривиальных и в то же время экстравагантных аксессуаров для того, чтобы украсить себя.

Это была эпоха лент и изысканных ювелирных украшений, кружева и пастельных тонов, бессмысленных тюрбанов и затейливых причесок. И женщины этой эпохи сделали вывод, что их место – в гостиной и будуаре.

Сознательно или неосознанно они все состязались с королевами того времени – возлюбленными короля, которые обладали реальной властью в Версальском дворце. Женщины вынуждены были стать игрушками, оставив борьбу за то, чтобы их считали равноправными партнерами.

«Зачем винить мужчин, если женщины невежественны? – вопрошал Ла Бруэр. – Разве изданы законы, запрещающие им открыть глаза, читать и запоминать то, что они прочли? Разве не они сами взяли себе за привычку не интересоваться ничем, кроме собственной персоны, – либо из-за своей лени, недоразвитого ума, отсутствия любопытства, излишней приверженности к веяниям моды и так далее и тому подобное? Но мужчины довольны тем, что женщины, превосходящие их во множестве других аспектов, не воспользуются еще и этим дополнительными преимуществом над ними».

Мужчины хотели хорошеньких, а не умных игрушек, которые не могли бы оспаривать их превосходство. Но кажущаяся поверхностность жизни женщин, отразившаяся в их нарядах, была предательской.

В своей борьбе за то, чтобы стать крайне женственной и исключительно привлекательной, женщина XVIII столетия не только сделала жизнь очень приятной и удобной для себя, но добилась лучшей из всех ролей – убедительной, притворно-ласковой силой, стоящей за влиятельным мужчиной высокого социального ранга.

Одежда, конечно, оказывала влияние на моральные принципы. Замужние, достойные дамы, которые играли в азартные игры и не могли оплачивать наряды из сатина и бархата, не колеблясь, конкурировали на рынке куртизанок, где сами назначали за себя цену.

Она зависела от их положения при дворе, воспитания и даже от влиятельности их мужей. Мадам де Монбазон оценила себя в пятьсот крон, и тут же стали распевать частушку следующего содержания:

«Пять тысяч буржуазных крон поднимут любой даме подол».

После Французской революции «наряды дам подверглись очень заметным изменениям… груди, вместо того чтобы быть как можно сильнее прикрытыми, вываливаются из выреза платья, которое стало очень легким и свободно спадает от груди, а под ним – лишь узкая нижняя юбка».

Сразу же после революции парижские модницы подхватили самый экстравагантный стиль, названный «Merveilleuses», – женщины оставили кринолины и выставляли напоказ свои прелести, смачивая свои муслиновые юбки. В 1802 году мадам Рекамье появилась в Кенсингтонских садах в этом доселе невиданном в Англии наряде.

В первый раз за почти две тысячи лет в ход пошла сексуальная привлекательность бедер и икр.

Как только такие наряды стали распространяться повсюду, приверженцы этой моды, которые были и лидерами движения за новую эмансипацию женщин, обнажили руки и углубили вырезы платьев, чтобы была видна грудь. А груди приподнимали вверх, чтобы показать как можно больше.

Даже когда актриса прохаживалась по парижским улицам с полностью обнаженной грудью, как у современных купальников «topless» (без верха), особых протестов это не вызывало.

Новое наполеоновское высшее общество выставляло себя напоказ. Юзанн так описывает его представительниц: «…до такой степени увешанными драгоценностями, что походили на ювелирный магазин.

На каждом пальце было несколько колец с бриллиантами, которые сверкали один над другим. Золотые цепочки обвивали шеи не меньше восьми раз. Уши оттягивали массивные серьги, руки обвивали гравированные браслеты удивительной работы. Жемчужные ожерелья и ленты, отделанные по краям жемчужинами, украшали прически и зачастую спадали на плечи. Длинные золотые шпильки иногда скалывали волосы, а золотые гребешки с бриллиантами и жемчугами стоили целое состояние».

Классические наряды времен Первой империи, заимствованные у греков, были привлекательны, и женщины использовали свои прелести с особым усердием.

Полин Боргез, сестра императора, каждый день принимала ванну из молока, а молодой негр обязан был вносить и выносить ее из ванны, чтобы она могла видеть контраст своей белой, словно лилия, кожи на его фоне.

В 1808 году мы читаем: «Дамы отбросили прочь ненавистные попытки возместить то, что недодано природой, – подкладные груди и турнюры исчезли».

Около 1818 года возникла внезапная волна напускной скромности. Страсти, которые прежде были грубы и отвратительны, стали романтичными и поэтичными, а наряды – простыми. Украшения состояли из простого ожерелья из бусин или одной броши.

Романтизм породил новую странную болезнь. Тугая шнуровка заставляла женщин страдать от частых мигреней, и они, бледные и изнуренные, подолгу лежали на диванах. Быть полной считалось чуть ли не преступлением, а хороший аппетит был знаком вульгарности.

Однажды Байрон приговорил себя к диете, состоящей из картофеля, сбрызнутого уксусом, и его примеру последовали модницы и девочки, проходившие обучение в монастырях. Чтобы выглядеть бледными, как мужчины, так и женщины пользовались желтым красителем; поразительное число молодых девушек «чувствовали постоянный упадок сил» и умирали от истощения.

Мужчины старались изо всех сил выглядеть, словно их снедала тайная печаль, женщины с лицами цвета алебастра желали выглядеть, словно только что восстали из могилы и готовы в любую минуту туда вернуться.

Но к 1845 году Лола Монтез, искательница приключений, которая стала любовницей короля Баварии и причиной того, что он лишился трона, положила начало новой моде. Ее яркая ирландская красота, которая заставила короля воскликнуть: «Я околдован!», произвела сенсацию среди представителей высших кругов Европы. «Варшавский курьер» писал:

«Из девяти трехкратных достоинств, которые один испанский поэт считает необходимыми составляющими женской красоты, Лола Монтез обладает двадцатью шестикратными».

Тот самый испанский поэт перечисляет следующие двадцать семь составляющих:

 
«Три белых: кожа, зубы и руки;
три черных: глаза, ресницы и брови;
три красных: губы, щеки и ногти;
три длинных: стан, волосы и руки;
три коротких: зубы, уши и ноги;
три больших: груди, лоб
и расстояние между бровями;
три узких: талия, ладони и ступни;
три пышных: плечи, бедра и ягодицы;
три тонких: пальцы, волосы и губы».
 

Лола написала автобиографию, в которой сказала, что «секрет сохранения красоты очень прост – умеренность, физические упражнения и чистота».

И добавила в качестве занятного факта, что молоко, в котором принимали ванну все женщины высшего общества Парижа, их слуги перепродавали потом молочникам.

Об испанских женщинах она писала, что «они истязают себя тем, что не снимают тугих повязок с ног даже в постели и спят всю ночь с привязанными к шкиву руками, чтобы сделать их бескровными и белыми».

Императрица Евгения, одна из прекраснейших женщин своего времени, ввела в моду носовые платки. На представлении «Золушки» она так сильно плакала, и все модницы Парижа поняли, что это делалось лишь для того, чтобы продемонстрировать роскошные носовые платки.

Считалось, что кринолин впервые надели парижские проститутки, чтобы возбудить своих клиентов, но императрица носила его во время беременности, и он стал повальным увлечением. Викторианки восприняли его как сдержанный и скромный, однако Флоренс Найтингейл с ехидством говорила о его неуместности, когда сиделкам нужно наклониться над пациентом!

Нововведением Второй империи было появление новых диктаторов моды – мужчин. До этого времени лучшими создательницами одежды всегда были женщины.

В La Vie Parisienne один историк дает такое описание кутюрье:

«Женщины готовы пойти на все, лишь бы одеваться у него. Это низенькое, сухое, темнокожее, нервное существо принимает их в бархатном камзоле, беспечно развалившись на диване с сигарой в зубах. Он командует им: «Пройдитесь! Повернитесь!

Хорошо! Приходите через недельку, и я составлю вам туалет, который вам пойдет». Видите, не они выбирают наряд, а он. Они лишь с радостью позволяют ему делать это, но и для этого ему нужны рекомендации. Мадам Б., особа из высшего света, элегантная до кончиков ногтей, заходила к нему в прошлом месяце заказать платье.

«Мадам, – спросил он, – кто вас рекомендовал?»

«Не понимаю».

«Боюсь, вам потребуются рекомендации, чтобы одеваться у меня».

Она удалилась, задыхаясь от ярости. Но другие остались, говоря: «Я не обращаю внимания на его грубость, пока он меня одевает. В конце концов, побеждает элегантность».

Некоторые дамы, его фаворитки, стали заходить к нему перед балом, чтобы он критически осмотрел их туалет. В десять часов вечера он дает скромные вечеринки с чаем. Тем, кто этому удивляется, он отвечает: «Я – великий художник: я беру краски Делакруа и творю».

Тем, кого раздражает его вид, он отвечает: «Сэр, в каждом художнике есть что-то от Наполеона».

Мысль о том, что, когда кринолин стал терять свою популярность, империя стала катиться к закату, может показаться странной. Но к 1863 году империи пришел конец, и кринолину тоже, его место занял турнюр.

Сначала, несмотря на выпуклость сзади, платья были свободными спереди, но инстинкт к соблазнению вскоре подсказал женщинам, что такое сооружение сзади дает возможность сильнее натянуть материю на бедрах спереди, подчеркивая тем самым фигуру. Тугая шнуровка позволяла добиться окружности талии в восемнадцать дюймов.

С момента появления велосипедов мода начала меняться. Пока он оставался мужским, женщины не могли на нем ездить, но в 1890 году, несмотря на толстые шины и отсутствие зубчатой передачи, на велосипеде стало можно ездить представителям обоего пола.

Каким же тогда должен был быть костюм для дамы-велосипедистки? Она была вынуждена носить либо более короткую юбку, либо бриджи, которые носили велосипедисты-мужчины, – и женщины надели бриджи!

Необходимость иметь подходящий костюм для езды на велосипеде оказалась запоздалым триумфом для миссис Блумер, активной участницы движения за права женщин Америки, которая приобрела известность в 40-е годы XIX века из-за того, что члены этого движения носили одежду, делавшую женщин похожими на мужчин.

Миссис Блумер сшила себе костюм, состоящий из короткого жакета, короткой, чуть ниже колен, юбки и брюк, сшитых на манер турецких шаровар, которые впоследствии стали называться «блумерами». Немногие участницы движения за права женщин имели достаточно храбрости, чтобы носить такой костюм, и прошло сорок лет, прежде чем «блумеры» стали «респектабельными».

Вращающееся колесо велосипеда стало символом перемен. Если у барышни есть велосипед, как же быть сопровождающей ее компаньонке? Как уберечь ее от поездки на велосипеде в компании молодого человека? Родительский контроль стал весьма затруднительным, что означало открытую дорогу и спасение от строгой дисциплины похожих на тюрьмы родительских домов.

Жесткие социальные правила разрушались. Были ли фантастически богатые дочери добившихся успеха собственными силами американских промышленников более вульгарны, чем молодые жены английских королей торговли? Может ли актриса, вышедшая замуж за графа, быть принятой в обществе с той же легкостью, с какой принимали женщину темного, но высокого происхождения, которая состояла в близких отношениях с королевской семьей?

На такие вопросы не найдешь однозначного ответа, особенно когда все дамы стали следовать моде, ослепляя окружающих элегантными и очень женственными нарядами.

Женщины стали роскошными цветками; они носили огромные шляпы, выставляли напоказ восхитительные плечи, будоражили чувства изящными щиколотками, соблазняли тонкой талией и пышной юбкой, под которой было тело величественной красоты Юноны.

Это был победный финал для женской моды, возвещающей: «Я – женщина! Я – особенная».

В первые десять лет XX столетия популярность театра в Англии и во Франции была как никогда высока. Стремлением каждой хористочки было выйти замуж за пэра, и многие преуспели в соблазнении самых красивых девушек, выступавших на сцене.

Возможно, именно театр ввел удивительное новшество в конце 1913 года – V-образный вырез. Впоследствии возбуждение публики казалось невероятным.

Была развернута отчаянная кампания против женщин, отказавшихся от блузок с закрытым воротом, которые носили до сих пор. Церковники объявили новый вырез неприличным, а врачи предрекали всяческие болезни груди.

Но эта мода совпадала со стремлением женщин к свободе, и открытые шеи стали знаком времени.

Войны всегда оказывали серьезное влияние на женскую одежду и внешность, и война в Европе 1914-1918 годов привнесла в женскую одежду рациональность и целесообразность.

Когда противостояние закончилось, женщины больше не хотели быть особенными, они хотели иметь те же права, что и мужчины. И не важно, если эти права заключались в работе в конторах и на заводах или в возможности наслаждаться плодами политического равноправия.

Приз казался слишком соблазнительным, чтобы его игнорировать.

Итак, Ева, которая веками боролась за то, чтобы быть желанной, делает плоской свою грудь, обрезает волосы, выбрасывает корсеты, освобождает талию и почти умирает с голоду, чтобы сделать стройными свои обнаженные ноги и руки.

Она была не слишком привлекательна, эта мужеподобная женщина, и быстро поняла, что товарищество – это одно, а сексуальная привлекательность – совершенно другое.

Отказавшись почти от всех нарядов, которые сулили тайные наслаждения женскими прелестями, ничего не оставалось, как развивать культ обнаженной фигуры.

Появилось увлечение танцами, которое, как известно из истории, возникает после великих катастроф. Такое же сумасшествие было после массовых эпидемий и Французской революции. Танцзалы и ночные клубы появлялись повсюду, люди Танцевали в завтрак, обед и ужин. Открытием века стал саксофон.

С распространением автомобилей родительский контроль стал труднее, чем прежде: дочери представителей среднего класса исчезали в двухместных авто, дочери рабочих – на задних сиденьях мотоциклов. Ритм жизни в двадцатых годах убыстрялся, а юбки укорачивались.

Женщина теперь уже не могла сесть, не продемонстрировав всем своих колен. Дорогие телесного цвета чулки, появившиеся в США в 1923 году, впервые в истории создавали впечатление голых ног.

«Никогда прежде, – говорил Джеймс Лавер, – не было таких затрат на то, чтобы прикрыть женские ноги; возникла новая, эротичная эстетика, основанная на заново открытой соблазнительности женских ножек».

Короткая стрижка, стрижка под «фокстрот», стрижка под мальчика лишили модниц великолепия прически; женские шляпки, по форме напоминающие горшки, и вовсе закрывали волосы, делая всех похожими друг на друга.

Модные танцы, когда партнерша была в крепких объятиях партнера так, что была видна лишь ее спина, породили новую моду. Впервые в истории женщины стали появляться в нарядах с обнаженной до талии спиной.

Вторая мировая война с миллионами бессмысленно погибших и с угрозой еще более масштабной катастрофы из-за создания ядерного оружия породила в женских умах инстинктивное решение.

В течение двадцати лет после Второй мировой войны их одежда стала очень женственной. Критическое положение человеческого рода стимулировало некоторые ухищрения. Мужчин необходимо было срочно соблазнять.

Воображению было оставлено мало – а ведь воображению не было необходимости длиться долго: реальность была рядом.

Артистки стриптиза представляли собой коммерциализированную версию этого отчаянного сексуального возбуждения женщин. Интуиция подсказывала девушкам из стриптиза, что нагота – вовсе не то, что привлекает мужчин. Их привлекает сам процесс раздевания – медленное разоблачение из одежды.

Тем не менее, очень немногие женщины были далеки от рассуждений стриптизерш. Новые ткани, созданные мужчинами, позволяли делать облегающую или почти прозрачную одежду.

Кроме мистификации окружающих фальшивой грудью, так широко разрекламированной, что мужчины стали считать ее такой же обычной вещью, как пояс с подтяжками, женская мода середины XX века мало что оставляла воображению.

Грудь обтянута, талия на своем месте, ягодицы несколько испорчены тем, что вместо двух отдельных половинки сливаются в одно целое с помощью утягивающих поясов.

Таким образом, оставался непродемонстрированным лишь единственный физический сексуально привлекательный фактор. Но и он периодически выставлялся на публику в бикини на пляже и у плавательных бассейнов.

Очень быстро женщины отыскали способ демонстрации своих самых интимных частей тела дома, на работе, отдыхе и даже во время хождения по магазинам.

Этим способом оказались обтягивающие слаксы или джинсы, очень тесные в промежности и чрезвычайно женственные по сравнению с мужским вариантом из-за плоского переда и округлых очертаний женских ягодиц.

На фоне этой моды кукольные ночные рубашки, прячущие лишь несколько дюймов тела под грудью, не прикрывая гениталий, были почти безобидными. Ведь их носили только перед мужем или любовником – мужчинами, уже попавшими под женские чары.

Действительно ли женщина проявила сообразительность в провозглашении почти полной наготы, пока не ясно. Хотя такие тенденции вызывают опасения. Поколение подростков быстро движется к состоянию идентичной одежды для обоих полов.

Джинсы часто одинаковы как для юношей, так и для девушек. И те и другие носят свитера, сходные и по размеру, и по покрою. Это делает одежду еще более нейтральной, потому что свободные свитера не обтягивают девичью грудь.

Мужчинам неизменно нравится подавлять женскую свободу, ограничивая их в одежде, которую они могут носить. Ограничения «смелых» купальных костюмов, возражения против сексуально привлекательной верхней одежды, предупреждения о склонности женщин к аморальности неизбежно исходят от мужчин.

Мотивы несомненно заключаются во враждебности полов и ревности к более удачливым и более молодым мужчинам, которые могут возбудиться и, возможно, преуспеть.

Крайности, до которых могут дойти подобного рода ограничения женской индивидуальности, достигли своего пика в пуританский период XVII столетия. Дневники Адама Мартиндейла, ланкаширского священника, содержат некоторые правила, касающиеся женского платья:

«Дочери свободных землевладельцев ограничивались платьями из грубой материи, нижними юбками и корсажами, ткаными шейными платками и тканым белым бельем с черной отделкой из шерсти или шелка… Самым гордым из них, но не дворянского рода, не позволялось носить ни чепца, ни шарфа, ничего, кроме платья, до дня ее свадьбы».

Женщинам следует остерегаться этих предупреждений! Чрезмерная обнаженность легко может повлечь за собой создание мужчинами правил, запрещающих женщинам показывать свою женственность.