Текст книги "В объятиях любви"

Автор книги: Барбара Картленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Доброй? – сказал Джерри. – Что ты говоришь? Мы же знаем, какова она на самом деле. Вспомни об Альберте Ньюлендзе.

Аспазия пожала плечами.

– Мы не уверены, что это сделала герцогиня.

– Но, несомненно, это было сделано по ее указанию.

– Откуда нам знать? Так сказал Боллард, он должен был так сказать, но она, возможно, и представления не имеет о том, что он сделал. Я не верю, что какая-либо женщина может быть столь жестокой, – Я запрещаю тебе идти к ней, – настаивал Джерри.

– Нам нечего терять, – убеждала Аспазия. – Дяде Теофилу приказали уходить, а это значит, что мы должны искать, где нам жить, а тебе придется оставить Оксфорд. По сути дела, если ты не найдешь какую-либо работу, мы, несомненно, будем голодать. Лично я предпочитаю встать на колени и призывать к милосердию.

– Если ты сделаешь это, она просто пнет тебя.

– Мы слышали все эти истории о ней с самого детства, – рассуждала Аспазия. – Но мы никогда не видели ее, ты же знаешь, что деревенские жители все преувеличивают, потому что им больше не о чем говорить.

– Я слышал многое, о чем не слышала ты, – сказал Джерри.

– О чем именно?

– О вечеринках, которые она устраивает у себя.

– Я тоже слышала о них, но ты же знаешь, что люди в нашей деревне считают пиром Сатаны любую вечеринку, где пьют и танцуют. Они очень наивны и необразованны. Большинство из них не умеют читать и поэтому слушают сплетни, которые затем преувеличивают и преувеличивают, как это делали рассказчики с самых древних времен.

Джерри рассмеялся.

– Ты хорошо умеешь убеждать, Аспазия, но я все равно не позволю тебе идти туда.

– Одно я знаю точно, – сказала Аспазия. – Тебе самому нельзя показываться ей.

– Конечно, нельзя.

– Так что же, ты предпочтешь, чтобы нас выбросили на улицу без единого пенни, без возможности выразить хоть какой-то протест?

Ее брат в волнении мерил шагами комнату.

– Я уверен, что Гримстоун-хауз не место для тебя.

– Откуда ты знаешь? Ты ведь никогда там не был.

– Конечно, нет. Но то, что я слышал…

– То, что ты слышал! – насмешливо повторила Аспазия. – Люди здесь, в Малом Медлоке, сделали из герцогини прямо-таки дьявола в женском обличье просто потому, что им не о чем больше говорить. Если она устраивает вакханальные оргии, хотела бы я знать, кто принимает участие в них. В округе немного народа, кто хотя бы понаслышке знает, что это такое.

«Действительно, – признал про себя Джерри, – у нас мало соседей».

Когда они с Аспазией ездили по округе на лошадях, которых они сами объезжали и которые были единственным их транспортом, они часто гуляли по два или три часа, не встречая ни души.

Они держались вдали от Гримстоун-хауз и от земель, которые обрабатывались людьми герцогини. Однако в поместье были леса и широкие открытые пространства, поросшие лишь папоротником и кустами утесника, где не было и признаков человеческого обитания. Там они чувствовали себя, как часто говорила Аспазия, словно на Луне.

– Не по душе мне твоя затея, – не унимался Джерри. – Я чувствую, что этого не надо делать, я должен остановить тебя.

– Я поеду! – твердо сказала Аспазия. – Если она откажет мне, что ж, нам не будет хуже. Но вдруг я смогу как-то повлиять на нее. В конце концов она ведь женщина. Должна же она понимать, что такому пожилому человеку, как дядя Теофил, невозможно начинать новую жизнь в другом месте.

Она увидела выражение лица ее брата и добавила:

– Ты понимаешь, милый братец, что тебе придется прекратить обучение, и ты знаешь, что маме больше всего хотелось дать нам хорошее образование. Она постоянно говорила об этом, и когда умирала, она сказала мне; «Ты и Джерри должны учиться, дорогая, использовать свои умственные способности. Тогда, я уверена, как бы трудно вам ни было теперь, в дальнейшем найдется место под солнцем, где вы оба будете счастливы».

– Место под солнцем! – тихо повторил Джерри. – Если бы у меня был университетский диплом, мне легче было бы найти работу.

– Ты должен вернуться в Оксфорд, – заключила Аспазия. – Ты должен! И никто и ничто не остановит тебя! Я заставлю герцогиню прислушаться к голосу разума!

Говоря так, как будто она обрела откровение свыше, она продолжала:

– Мы всегда верили в истину и добро, и теперь, я уверена, Бог поможет нам. Когда-нибудь ты получишь все, что является твоим по праву.

– Ты видишь сон наяву! – ухмыльнулся Джерри.

– Нет, я просто говорю то, что заключено в моем сердце, – воскликнула Аспазия, – более того, я чувствую, что мною будто кто-то руководит, может быть, мама. И первый шаг, который я должна сделать, – это поехать в Гримстоун-хауз. Что бы ты ни говорил или делал, ты не остановишь меня!

– Хорошо, – согласился Джерри, – но ты понимаешь, что мне нельзя показываться вблизи того дома.

– Конечно, нельзя, – подтвердила Аспазия. – Мы отправимся нашим обычным путем, восточным краем леса, пока не окажемся вровень с домом, но в стороне от него, и дальше я поеду одна. Тебе не нужно дожидаться меня там. Я возвращусь домой сама.

– Я хотел бы подождать тебя.

– Нежелательно, чтобы тебя увидели там, – рассудила Аспазия. – И кроме того, вдруг она подумает, что мне не следует возвращаться одной и пошлет со мной грума?

– Я уверен, этого не случится.

– Я лишь говорю о возможности этого.

– Хорошо, – уступил Джерри. – Я оставлю тебя как можно ближе от ее дома, затем вернусь сюда и стану ждать с нетерпением твоего возвращения. Но знай, я буду в крайнем беспокойстве и тревоге. Я боюсь за тебя.

– Я и сама не очень-то жажду этой встречи, – тихо промолвила Аспазия, – но я ощущаю в глубине моего сердца, что должна сделать это. Я должна знать, что пыталась, как только могла, спасти дядю Теофила.

– И меня! – так же тихо сказал Джерри.

Глава 2

Оставив сопровождавшего ее Джерри и продвигаясь верхом через лес одна, Аспазия начала ощущать беспокойство.

Желая непременно исполнить свое намерение просить герцогиню проявить милосердие, она до сих пор ничего не говорила брату о своих страхах и пыталась скрыть от него, что на самом деле очень сильно напугана.

Однако близнецы всегда чувствительны к переживаниям друг друга, и Джерри – в других отношениях не столь восприимчивый – сказал, когда они остановили своих лошадей на опушке леса:

– Измени свое решение, милая. Я думаю, тебе не стоит входить в эту пещеру со львом. Мы попытаемся справиться.

– Как? – спросила Аспазия.

Наступило молчание, и она поняла, что даже Джерри, такой беззаботный и оптимистичный, думает теперь о том, что очень мало денег у них осталось и что без жалованья их дяди они не смогут жить, не имея других источников дохода.

– Ну что ж, поступай, как решила, – согласился он, – но обещай мне, что после разговора с герцогиней ты сразу же возвратишься домой.

– Я так и сделаю, – пообещала Аспазия, – но не жди меня здесь. Вдруг она решит послать со мной грума, – Я отправляюсь домой. Но ты помни – я буду беспокоиться о тебе, – Сомневаюсь в этом, – улыбнулась Аспазия. – Я никогда не видела, чтобы ты о чем-либо особенно беспокоился.

Они оба рассмеялись.

Аспазия была права; Джерри никогда напрасно не тревожился. Он воспринимал жизнь такой, какова она есть в данный момент, и старался наилучшим способом использовать положение, в котором оказывался.

Аспазия хотела бы так же относиться к жизни, но подобно своей матушке, она о многом беспокоилась, особенно в последнее время, когда стали кончаться деньги, на которые они жили и которые они платили за учебу Джерри в Оксфорде.

Аспазия знала, что в другое время, если бы у нее не было таких тревожных предчувствий, она радовалась бы прогулке по незнакомому лесу, в котором солнце, льющееся между соснами, падало на поросшую мхом землю, образуя на ней прекрасный золотой узор.

Она ехала по узкой извилистой тропинке между деревьями, пока внезапно лес не кончился и перед нею не явился Гримстоун-хауз.

Она никогда не видела его раньше. По описаниям тех, кто видел его, она составила о доме какое-то представление, но он оказался значительно более величественным и внушительным, чем она ожидала.

Дом был очень старым, возведенный предками герцогини задолго до того, как они стали герцогами. Каждое следующее поколение дополняло и достраивало его.

Перед Аспазией расстилались зеленые парки и виднелись стада пятнистых оленей. Усадьба казалась девушке видением из ее снов.

Она медленно двинулась к ней, думая о том, что, живя в таком прекрасном месте, невозможно быть порочным и злобным, и пытаясь убедить себя, что страшные и ужасные истории о герцогине ни на чем не основаны, Аспазия была уверена, что жестокости, совершавшиеся в поместье от имени герцогини, происходили без ее ведома и что ответственность за них несет ее агент, человек по имени Боллард.

Она выехала на главную подъездную дорогу, прорезавшую весь парк и ведущую прямо к дому, и, проезжая по ней, ощущала, как колотится ее сердце. Она понимала, что их будущее полностью зависит от результатов ее визита к герцогине.

«Может быть, она не захочет принять меня», – подумала она.

Аспазия вдруг почувствовала себя бессильной сделать что-либо и стала молиться Богу, думая, что ее дядя тоже молился бы, если бы знал о ее намерении.

Затем она обратилась к своей матушке.

«Помоги мне, мама! Помоги мне! – повторяла она про себя. – Где бы ты сейчас ни была, я знаю, что ты любишь Джерри и меня. В этот момент мы отчаянно нуждаемся в твоей помощи».

Она все еще молилась, когда подъехала к парадному входу, к которому вел ряд массивных ступеней из серого камня. Аспазия продолжала сидеть, беспомощно оглядываясь, не зная, где ей следует оставить лошадь и как подняться к двери.

В этот момент показался грум, выбежавший из бокового флигеля, и, когда он подбежал к ее лошади, она улыбнулась ему и сказала:

– Благодарю вас, но не подождете ли вы немного, прежде чем отвести мою лошадь в конюшню? Мне не назначали Встречи, и, быть может, ее светлость не примет меня.

Грум был очень молод и, взглянув с восхищением на Аспазию, он поднес руку ко лбу:

– Я подожду, мэм.

Она соскользнула с седла на землю и пошла вверх по ступеням, но не успела найти колокольчик или сигнальный молоток, как дверь открылась.

Она сразу же увидела трех лакеев, дежуривших в огромном холле с мраморным полом, ионическими колоннами и изысканными картинами на стенах.

Аспазия шагнула вперед, не зная, обратиться ли ей к лакеям, когда в холле появился пожилой дворецкий и направился к ней.

– Доброе утро, мадам, – сказал он голосом полным уважения, в котором слышался, однако, вопрос.

– Если возможно, – начала Аспазия с похвальным спокойствием, – я хотела бы видеть ее светлость герцогиню.

– Ее светлость ожидает вас, мадам?

– Нет, но не сообщите ли вы ее светлости о чрезвычайной важности моего визита.

– Если вы пройдете сюда, мадам, – пригласил дворецкий, – я осведомлюсь, сможет ли ее светлость принять вас.

Он пошел вперед, и Аспазия последовала за ним через холл. В конце просторного холла он открыл дверь, проведя девушку в комнату, которая, по ее мнению, была передней.

Она показалась ей огромной, но она подумала, что главные комнаты в доме, очевидно, еще больше.

– Могу я узнать ваше имя, мадам? – спросил дворецкий.

– Мисс Аспазия Стэнтон.

Он поклонился и вышел из комнаты, и Аспазия осталась стоять.

Она никогда еще не видела столь внушительного убранства и таких великолепных картин. Она с интересом разглядывала их, угадывая многих художников, знакомых ей по урокам искусства, которые устраивала для нее когда-то матушка, говоря Аспазии, что каждый образованный человек должен обладать познаниями в этой области.

– Я никогда не увижу эти прекрасные картины сама, – сказала однажды Аспазия, – но по крайней мере я смогу мечтать о них и представлять себе, как они выглядят.

– Никто не в силах помешать нам мечтать, – ответила ее матушка. Ее губы улыбались, а в глазах таилась невысказанная боль, которую Аспазия хорошо понимала.

Она думала, что обязательно расскажет Джерри о подлинном Рубенсе.

На другой стене комнаты она увидела Пуссена и поняла, что не сможет объяснить истинной красоты его картины, поскольку невозможно вообразить то, что необходимо видеть самому.

Она успела рассмотреть еще лишь две картины, когда дверь открылась и вошел дворецкий.

На какой-то момент Аспазии показалось, что сердце ее перестало биться.

Если бы он сказал, что герцогиня не примет ее, ей осталось бы только отправиться обратно.

– Пройдите, пожалуйста, сюда, мисс, – пригласил он. – Ее светлость уделит вам несколько минут своего времени, но вы должны понимать, что вам очень повезло удостоиться аудиенции без предварительной просьбы.

– Да, конечно, я очень благодарна, – робко произнесла Аспазия.

Она догадалась, что дворецкий повторил сказанную ему фразу, но девушка была слишком благодарна, чтобы придавать этому значение.

По крайней мере она получила возможность все изложить герцогине. Теперь необходимо сосредоточиться на дяде и на том, что означает для него увольнение из прихода.

Дворецкий повел ее по широкому коридору, который также был увешан великолепными картинами и в котором стояла шикарная мебель, очевидно, французская, изготовленная еще при Людовике XIV.

Перед ними оказалась другая дверь, где дежурили два лакея. Когда они распахнули ее, дворецкий провозгласил голосом, прозвучавшим, как звук трубных фанфар:

– Мисс Аспазия Стэнтон, ваша светлость!

Аспазия была столь взволнована, что в какой-то момент, казалось, все поплыло у нее перед глазами.

Лишь спустя мгновение она разглядела, что находится в большой комнате и солнце вливается в высокие, чуть не до потолка, окна с косыми ромбическими переплетами рам.

В голове у нее пронеслась мысль, что комната эта, очевидно, расположена в очень старой части дома.

Но вскоре все ее мысли совершенно заполнила женщина, которую она пришла увидеть.

Герцогиня стояла перед богато украшенным камином с витиеватой резьбой. Она оказалась выше, чем ожидала Аспазия, и ее внешность шокировала.

Одетая по последней моде с такой элегантностью, которую не смогли бы даже вообразить себе жители Малого Медлока, она была украшена нитями огромных жемчужин, бриллиантами в ушах и на запястьях, кольцами и перстнями на длинных тонких пальцах.

Затем Аспазия взглянула на ее лицо и почувствовала, что не может отвести от него глаз, Никогда ранее она и не представляла себе, чтобы женщина выглядела столь прекрасно и в то же время столь зловеще.

Она не могла бы объяснить себе, почему она поняла, что эта женщина была действительно такой порочной и злой, какой ее описывали.

Но вибрации, исходившие от нее, были столь определенными, что Аспазия ощутила, как внутри нее все сжалось от ужаса, будто от сильного удара.

Затем, медленно двигаясь к герцогине, она не могла не признать, что, несмотря на возраст, она все-таки была прекрасной.

Ее волосы, когда-то светлые, теперь были окрашены в рыжий, ненатуральный, но притягательно красивый цвет, от которого ее кожа выглядела еще белее.

Черты ее лица были классическими почти до совершенства, ее глаза, от природы большие, увеличивались подкрашенными тушью ресницами, а веки были оттенены зеленым.

Она производила фантастическое, неотразимое впечатление, и Аспазия не отрывала взгляда от лица герцогини по мере того, как она приближалась к ней все ближе и ближе.

– Вы хотели видеть меня? – резко спросила герцогиня, и голос ее прозвучал очень жестко.

Смущенная и ошеломленная, Аспазия с опозданием присела в реверансе.

– Я очень благодарна вашей светлости, – начала она, – за то.., что вы позволили мне…

Ее голос дрожал, но она поднялась и высоко вскинула голову.

«Я не должна бояться, – думала она, – слишком многое поставлено на карту».

– Кто вы и чего вы хотите?

– Я – племянница преподобного Теофила Стэнтона, ваша светлость, который получил письмо, от секретаря вашей светлости с уведомлением, что, поскольку ему исполнилось шестьдесят пять лет, он должен оставить приход в Малом Медлоке.

– Да, это так, – сказала герцогиня. – Мне не нужны старики в поместье. Я избавляюсь от всех них. Я хочу видеть вокруг себя молодых людей с идеями. Людей с энергией.

Старость – это болезнь, и она заразна!

Аспазии показалось сначала, что она неверно поняла герцогиню, но затем она сказала:

– Я подумала, что ваша светлость, может быть, не знает, как моего дядю любят в Малом Медлоке и как много он сделал для людей в деревне. Ему будет трудно найти другой приход. Не только ему будет тяжело без них, но и они будут несчастливы без него.

Голос Аспазии звучал очень тихо и жалобно.

– Меня не интересует, что чувствуют люди в Малом Медлоке, – резко возразила герцогиня. – Они будут поступать, как я скажу им. Ваш дядя слишком стар, я найду молодого человека на замену ему.

Аспазия с отчаянием вскрикнула.

– Пожалуйста.., пожалуйста.., ваша светлость… – взмолилась она.

Ее мольбы были прерваны неожиданным происшествием: внезапно открылась дверь, и в комнату торопливо вошла какая-то женщина.

По виду она показалась Аспазии похожей на домоправительницу.

Она была просто одета, однако то, как она подошла к герцогине и как разговаривала с ней, говорило о ее некоторой власти, несовместимой с положением простой служанки.

Она подошла к герцогине сбоку и обратилась к ней тихим голосом, как будто не желая, чтобы Аспазия услышала сказанное, хотя каждое ее слово было произнесено довольно отчетливо.

– Бесполезно, ваша светлость. У нее высокая температура, и она никак не сможет спуститься сегодня к ужину.

– Чертова дурочка! Нашла время болеть! – гневно сказала герцогиня.

Аспазия была поражена.

Она никогда не думала, что герцогини могут выражаться столь грубо.

– Я ничего не могу поделать, ваша светлость, – продолжала женщина. – Если я и подниму ее на ноги, она окажется более чем бесполезной в таком состоянии.

– Тогда что же, дьявол ее возьми, нам делать? – спросила герцогиня. – Мы не можем никем ее заменить. Ты не хуже меня знаешь, что лорд Дагенхэм всегда хочет быть с Грэси, а лорд Уилбрэхем не будет смотреть ни на кого, кроме Нины.

– Я знаю, я знаю! – суетилась женщина. – Но у нас нет времени вызывать другую девочку из Лондона.

– Я думаю, на худой конец сойдет Луиза.

– О нет, ваша светлость! Луиза хороша для невежественного молодого мальчика, который нуждается в ободрении, но для опытного мужчины она слишком вульгарна.

– Я говорила тебе, что нынешний вечер очень важен, – раздраженно сказала герцогиня, – и ничто не выводит меня из себя так, как нарушение моих планов.

– Я знаю, ваша светлость, но невозможно предвидеть болезнь, а я уверяю вас, девочка серьезно больна.

– Она будет больна еще сильнее, когда я разберусь с ней по-своему! – сказала герцогиня.

Она произнесла это таким зловещим голосом, что Аспазия невольно ахнула, чем привлекла к себе внимание герцогини.

Она повернулась, чтобы взглянуть на девушку, и сказала голосом, в котором все еще отзывался ее гнев:

– Что же касается тебя, ты можешь отправляться назад и сказать…

Она неожиданно замолчала и прищурилась, отчего ее зеленые глаза придали ей почти тигриное выражение.

Аспазия подумала, что ее миссия окончилась жалкой неудачей. Джерри был прав. Безнадежно было приходить сюда, и с ее стороны глупо было ожидать милости от женщины, которая так безобразно ругается.

Она решила про себя, что по крайней мере уйдет с достоинством: поблагодарит герцогиню за то, что та приняла ее, сделает реверанс и покинет комнату.

– Сними свою шляпку!

Это был приказ, который ошеломил и сбил с толку Аспазию.

– Ты слышала, что я сказала, – спросила герцогиня, увидев, что девушка не двигается. – Сними свою шляпку, мы посмотрим на твои волосы, Все происходившее здесь было совершенно невероятно.

Аспазия развязала голубые ленты своей простенькой шляпки.

Поскольку она собиралась на встречу с герцогиней, она не надела костюм для верховой езды, отправляясь в Гримстоун-хауз, но облачилась в хорошенькое платьице с длинной юбкой, которое носила по воскресеньям и поверх которого надевала маленький облегающий жакетик.

Одежду ей всегда шила Марфа, мастерица по шитью, и сейчас она пришла бы в ужас, если бы узнала, что Аспазия ездит верхом в одном из ее лучших платьев, предназначенных совершенно для других случаев.

Аспазия, однако, хотела выглядеть лучшим образом на встрече с герцогиней, хотя теперь, увидев все собственными глазами, она поняла, что любое из ее платьев смотрелось бы неуместным в такой роскоши.

Она сняла свою шляпку, и солнце, льющееся в окна, подхватило пламенное золото ее волос, сотворив из него многочисленные огоньки, заплясавшие на ее голове.

Аспазия пыталась аккуратно пригладить их, но когда она подняла свои темно-синие глаза, то увидела, что обе женщины неотрывно глядят на нее каким-то странным взглядом.

– Ты сказала, что живешь с дядей, – начала герцогиня. – Где же твои родители?

– Мои папа и мама умерли.

Герцогиня взглянула на женщину, стоявшую рядом с ней, и они как будто поняли друг друга без слов.

Наступила тишина. Затем герцогиня медленно продолжала:

– Ты пришла сюда просить за дядю. Ходатайствовать о том, чтобы ему позволили остаться в своем приходе.

– Это так.., ваша светлость.

В сердце Аспазии зародился проблеск надежды.

Она не понимала, что произошло, но чувствовала, что атмосфера вокруг изменилась. Герцогиня больше не гневалась, и она подумала, что, может быть, в последнюю минуту дядя Теофил окажется спасен.

– У меня есть предложение для тебя, – сказала герцогиня. – Если ты останешься здесь на ночь и будешь делать то, что тебе говорят, не возражая и не жалуясь, я позволю твоему дяде остаться на своем месте.

Аспазия задохнулась от радости, и вся комната, казалось, внезапно наполнилась солнечным светом.

– Вы действительно согласитесь.., ваша светлость? Конечно, я останусь! Я сделаю все.., что вы мне скажете, если дядя Теофил сможет остаться в Малом Медлоке.

– Сможет, – согласилась герцогиня, – но ты должна поклясться мне всем святым для тебя. Ты будешь делать точно то, что тебе велят.

– Я клянусь, – выпалила Аспазия.

Герцогиня посмотрела на женщину, стоявшую рядом с нею.

– У тебя немного времени, чтобы все объяснить ей.

Она вновь говорила тихим голосом, хотя Аспазии казалось, что в этом нет необходимости, поскольку ей было хорошо слышно, о чем идет беседа.

– Я справлюсь с этим, ваша светлость.

– Она наденет платье с подснежниками, – сказала герцогиня. – Чем изощреннее платье, тем лучше.

Женщина улыбнулась.

– Предоставьте все мне, ваша светлость, Я вас еще не подводила.

– Как не подводила меня и моя удача, – ухмыльнулась герцогиня. – Кто бы мог подумать, что на помощь мне придет священник из Малого Медлока?

Она засмеялась, но смех этот не показался Аспазии приятным. Однако она была слишком счастлива, чтобы критиковать сейчас кого-либо.

Она победила! Она победила! Ее беспокоил лишь Джерри.

Что он подумает, когда она не возвратится домой вовремя.

– Ну что ж, пойдем со мной, – позвала женщина.

Аспазия, однако, не забыла о манерах.

– Благодарю вас, ваша светлость, – сказала она. – Я невыразимо благодарна вам, и знаю, что будут благодарны мой дядя и все люди в деревне.

– Хорошо, прояви свою благодарность, поступая так, как тебе скажут, – ответила герцогиня.

Когда она взглянула на Аспазию, выражение ее лица как будто переменилось, и Аспазия поняла, хотя и сама не могла бы объяснить себе причину, что герцогиня почему-то ненавидит ее.

В первый момент она удивилась этой мысли, но затем, как будто ей объяснили, она осознала, что причина – старость герцогини и ее молодость.

Вновь почувствовав испуг, она сделала книксен и поспешила за женщиной, которая уже почти дошла до двери.

Когда они вышли из салона в коридор, женщина сказала:

– У нас много дел, так что предлагаю, если ты голодна, сначала поешь, а затем приступим к работе.

Аспазия взглянула на нее, как будто ожидая объяснения, и она сказала:

– Я расскажу все по ходу дела. Надеюсь, ты хорошо воспитана и знаешь, как обращаться с ножом и вилкой и как вести себя за столом, чтобы мне не пришлось учить тебя этому, Аспазия, полная изумления, взглянула на нее, воскликнув:

– Надеюсь, что знаю!

Женщина рассмеялась.

– Ты бы поразилась, насколько невежественны большинстве девушек, никогда ранее не бывавших в таком месте.

– Я тоже впервые вижу такой дом, – сказала Аспазия. – Он прекрасен и величественен. Когда у меня будет время, я хотела бы взглянуть на картины.

– Картины? У тебя не будет времени для них.

Они дошли до холла и направились к лестницам.

По пути Аспазия сказала:

– Мою лошадь отвели в конюшню. Надо бы предупредить конюха, что она мне не понадобится до завтрашнего утра.

– Да, конечно, – согласилась женщина.

В этот момент у Аспазии возникла идея.

– Я подумала, – начала она неуверенно, – нельзя ли было бы отправить грума в дом священника и передать, что я останусь здесь на ночь. Мой дядя будет беспокоиться, если я не вернусь сегодня.

Аспазия знала, что беспокоиться будет не дядя, а Джерри, но о нем она не могла упоминать.

– Да, я думаю, это можно устроить, – сказала женщина.

Она повернулась к дворецкому:

– Мистер Ньюлэндз, распорядитесь, чтобы лошадь мисс Стэнтон отправили в дом священника и сказали там, что она не вернется до завтрашнего утра. Завтра мы пошлем ее домой в нашем экипаже.

– Да, конечно, миссис Филдинг, – ответил дворецкий. – Я позабочусь об этом.

– Благодарю вас, – сказала Аспазия. – Большое спасибо.

Миссис Филдинг пошла вверх по лестнице, и Аспазия последовала за нею.

Поднимаясь наверх, она думала, что должна была дать знать Джерри, что не вернется сегодня, а иначе, с его обычной импульсивностью, он мог приехать в поисках ее, а это было бы катастрофой.

«К тому времени, когда грум доедет до их дома, – думала она, – Марфа уже вернется с похорон».

И все-таки она ощущала беспокойство, когда шла по лестнице и затем по коридору, казавшемуся бесконечным. Но какие бы трудности ни ожидали ее здесь, единственное, что имело значение, – это спасение дяди Теофила и Джерри.

Ее молитвы были услышаны, и брат мог теперь возвратиться в Оксфорд.

«Спасибо тебе, мама, спасибо тебе!» – повторяла она про себя.

* * *

Маркиз подъезжал к Гримстоун-хауз и, как и Аспазия, подумал, что этот дом намного более внушителен, чем он ожидал.

Он послал своего камердинера вперед в открытом экипаже, в котором расположился его багаж, а сам отправился верхом, не только потому, что предпочитал верховую езду, но также и для того, чтобы испытать его новое приобретение для своей конюшни.

Это был превосходный жеребец, достаточно норовистый, чтобы его хозяин не потерял интереса, управляя им, и необычайно быстрый, по мнению маркиза.

Он купил его недавно на аукционе. В тот момент, когда его вывели на круг, он понял, что должен купить его, какова бы ни была цена.

Жеребец пронес его от Ньюмаркета до Гримстоун-хауз за рекордное время, в этом маркиз не сомневался, и поэтому он пребывал в очень хорошем настроении, когда остановил жеребца перед парадной дверью.

Поскольку его ожидали, к нему сразу же подбежал грум, работавший на площадке вместе с другими грумами, из чего маркиз заключил, что будет не единственным гостем.

Он вступил в холл, вручил свою высокую шляпу, перчатки и хлыст лакею, и дворецкий провел его в просторную комнату, которая, очевидно, была одним из парадных салонов, внушительная как и сам дом.

Был еще ранний вечер, но свечи в огромных хрустальных люстрах были уже зажжены, и, блистая своими драгою ценностями, герцогиня приблизилась к нему.

Увидев ее, он подумал, как и Аспазия, что никогда прежде не видел такой необычайной женщины.

Чарли определенно не преувеличивал, рассказывая, что она прекрасна, но маркиз отметил, что в сорок пять лет никакие ухищрения, как бы искусно они ни использовались, не могли скрыть приближающейся старости.

Ее фигура, однако, была стройной и гибкой. Ему показалось, что в ней есть нечто змееподобное, а когда он дотронулся до ее руки, протянутой к нему с наигранной пылкостью, она оказалась холодной.

– Милорд, я в восторге от того, что вы приняли мое приглашение!

– С вашей стороны было чрезвычайно любезно, ваша светлость, пригласить меня, – в свою очередь сказал маркиз.

Ее глаза с зелеными веками вспыхивали мерцающим светом из-под зачерненных ресниц.

– Серьезные дела становятся слишком скучны, если нам не удается разбавить их развлечениями, – проговорила она тихим соблазнительным голосом, – я надеюсь, что это удастся нам сегодня вечером.

– Я тоже надеюсь на это, – подхватил маркиз.

Сбоку от него вынырнул слуга с бокалом шампанского, и, пригубив его, маркиз подумал, что Чарли был не прав, утверждая, будто женщины не способны выбирать вина. Шампанское оказалось превосходным.

«По крайне мере, – сказал он себе, – начинается этот вечер неплохо».

– Я собираю гостей сегодня, – продолжала герцогиня, – но некоторые из них еще не прибыли. Однако я хотела бы, чтобы вы познакомились с теми, кто уже здесь.

Герцогиня представила его двум джентльменам с громкими иностранными титулами, а также одному пэру с довольно рассеянным отсутствующим взглядом. Маркиз смутно припомнил, что слышал когда-то о том, как он безрассудно играет в Лондоне, проигрывая в карты астрономические суммы.

Герцогиня, однако, не оставила его скучать с незнакомыми людьми.

Она увела маркиза через комнату к софе, где их никто не мог услышать, и начала льстить ему, довольно тонко и умно.

Герцогиня явно знала о нем больше, чем он о ней, ц разговор показался маркизу занятным. Развлекая его, герцогиня даже заставила его рассмеяться.

Наконец, вдоволь обменявшись любезностями, никак не касаясь причины, по которой маркиз оказался в Гримстоун-хауз, она сказала:

– Поскольку впереди у вас целый вечер, я думаю, вы не отказались бы посмотреть вашу комнату. Я не хочу, чтобы вы переодевались в спешке.

Маркиз согласился. Он не собирался брать на себя инициативу в обсуждении их недоразумений до тех пор, пока не разузнает положение дел и не поймет, чего ему следует ожидать от герцогини.

Он убедился, что герцогиня определенно необычная женщина, и понял, что ее внешность безусловно заставляет злословить всех ее соседей.

Там, где в центре внимания оказывается женщина, следует ожидать сплетен и всевозможных обвинений, порождаемых уже одной завистью.

В то же время маркиз не забыл о том, на что жаловался Джексон, и решил быть осторожным за ужином и не позволить вину – если оно окажется столь же хорошим, как и шампанское, которое он пил теперь, – помешать ему в принятии верного решения.

Его провели наверх в комнату, он был уверен – одну из лучших в доме. Судя по всему, герцогиня намеревалась произвести на него благоприятное впечатление.

Он размышлял, обеспокоена ли она его письмом, в котором он просил объяснения недоразумений, происшедших на границе их имений. Если она озабочена им, то это – к лучшему.