Текст книги "Прекрасная монашка"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Я не поддамся соблазну, – ответила девушка, – а если они осмелятся доставить мне хлопоты, можете не сомневаться, я к этому подготовилась.
– Подготовились? – изумился он.
– Да! Чувствуете?
Герцог ощутил прикосновение к своей руке и ощутил укол острым предметом через бархат своего камзола.
– Что это?
– Кинжал, – ответила девушка. – И я всегда буду носить его с собой на тот случай, если кто-нибудь вздумает поступить со мной не должным образом. Этот кинжал принадлежал одной девушке, приехавшей в монастырь из Италии. Она сказала мне, что это старинная вещь, она принадлежала ее роду в течение многих лет, и что этим кинжалом уже убивали людей. Сначала я даже не хотела брать его, но потом решила, что он может пригодиться мне для вышивки, а сейчас я очень довольна, что у меня есть эта вещица. Так что, монсеньор, можете сами убедиться в том, что я вооружена, разве не так?
– Да, определенно, вы можете при случае постоять за тебя, – серьезно подтвердил герцог.
– Уверена, что смогу сделать это, – ответила Аме. – Меня в данный момент беспокоит только одно обстоятельство – у меня нет никакой одежды.
– Как так?
– Разумеется, кроме той, которая на мне и которая в конце концов может выдать меня. Я одета в белую рясу послушницы и черный плащ, который мы в монастыре обычно носим, когда должны петь на хорах в холодную погоду. К большому сожалению, я не взяла с собой ничего из одежды, так как окончательно не знала, что решусь на побег.
– Вы хотите сказать, что решились на этот отчаянный шаг только в тот момент, когда увидели мой экипаж? – спросил у девушки герцог.
– Именно так, хотя вам, может быть, трудно в это поверить, – ответила Аме. – Представьте себе, монсеньор, что в монастырском саду у ограды растет грушевое дерево. Иногда, развлекаясь в свободное время, мы забирались на него и смотрели, что делается в миру за монастырской стеной. В этот вечер я должна была уже находиться в своей келье и спать. Но я так разволновалась, что после сигнала отхода ко сну выскользнула из кельи и направилась в сад погулять.
В этот час в саду никого не было, – продолжала свой рассказ девушка, – я уже говорила вам, что очень нервничала: говорят, рыжеволосые очень темпераментны и нервны, и, чтобы как-то вывести себя из этого состояния, забралась на грушевое дерево и посмотрела на дорогу за монастырской стеной, тогда-то я и увидела вашу карету, монсеньор, которая в этот момент подъезжала к нашей обители. Сейчас я и сама не могу понять, что заставило меня поступить именно таким образом, :
– то ли;. злость, то ли нечистый попугал, – но я спустилась по стене и подобралась, насколько могла, поближе к карете, чтобы постараться выяснить, о чем будут говорить стоявшие вокруг нее люди.
Я увидела, как вы, монсеньор, вышли из экипажа и направились к обочине, чтобы побродить в лесу, – рассказывала девушка. – Потом я заметила, что ваши люди начали выпрягать захромавшую лошадь. Никто из слуг особо не следил, дверца кареты все время оставалась открытой. Я не могла поверить в то, что мои действия могут увенчаться успехом, до тех пор, пока не оказалась на полу вашего экипажа, накрывшись для безопасности пледами.
– Совершенно очевидно, что вы, мадемуазель, весьма импульсивная особа, – проговорил герцог. – Мне даже трудно представить себе, что может случиться с вами теперь, когда вы оказались в миру, вне монастырских стен.
– Я только об этом и думала все время, пока мы разговаривали с вами, монсеньор. И считаю, что все достаточно просто.
– Что именно? Каковы дальнейшие ваши действия? – поинтересовался у девушки герцог.
– Я собираюсь отправиться с вами независимо от того, куда вы направляетесь. Думаю, что в этом случае мне ничто не будет угрожать.
– Это невозможно.
– Почему же?
– Это невозможно ни при каких обстоятельствах, – резко ответил герцог. – Я еду в Париж.
– А мне как раз очень хотелось бы посмотреть этот город. Сколько помню себя, всегда мечтала побывать когда-нибудь в столице. И могу обещать, что не доставлю вам абсолютно никаких хлопот.
– А теперь послушайте меня, – строго заметил ей герцог. – Я готов довезти вас до Шантильи и там высадить, думаю, в этом не будет ничего дурного. А если вы, мадемуазель, исчезнете из моей кареты сразу, как только мы доберемся туда, я могу поклясться, что на все вопросы о вас буду отвечать всем, что ничего не видел и ничего не знаю.
– Но ведь это будет ложью, – с упреком возразила ему девушка.
– Не думаю, что нам с вами при сложившихся обстоятельствах следует беспокоиться по поводу того, где правда, а где ложь, – ответил герцог. – Кроме того, я дам вам немного денег, чтобы приобрести себе что-нибудь подходящее из одежды. После этого вы сможете какое-то время – думаю, очень короткое, мадемуазель, – наслаждаться свободой, пока вас не вернут назад, в монастырь.
Поймите, что рано или поздно они все равно вас отыщут, а может статься, вы сами решите, что наилучшим выходом из создавшегося положения для вас будет возвращение в обитель; но дальнейшее меня уже не интересует.
Как только доберемся до Шантильи, мы с вами расстанемся. Вполне возможно, что когда-нибудь, вспомнив, я буду сожалеть о том, что так и не узнаю, чем же в конце концов закончилось ваше приключение.
– Для меня лучше всего было бы добраться до Парижа в вашем обществе, – настаивала на своем Аме.
– Никак не могу согласиться с вами, что все это так просто, – ответил герцог. – Едва ли мне было бы прилично въехать в Париж в обществе монахини, сбежавшей из монастыря. Пожалуй, они там еще решат, что это я увез вас из монастыря, да еще против вашей воли. Это вызвало бы скандал и ни для кого из нас добром не кончилось.
– Но ведь я еще не монахиня – в настоящее время я являюсь только послушницей; а, кроме того, кто может обвинить вас в насильственном похищении человека, которого вы до этого дня не видели в глаза, – возразила герцогу девушка. – К тому же кто вдруг узнает обо всем? Ведь я, монсеньор, без особого труда могла бы сойти за вашу служанку или еще за кого-нибудь.
– В мои привычки, мадемуазель, не входят путешествия в сопровождении служанок, – возразил девушке герцог. – Все слуги, которые сопровождают меня в поездках, – исключительно мужчины, а женщины, необходимые для ведения хозяйства, будут наняты мной на месте, в Париже.
– В таком случае есть еще один выход: я переоденусь в мужское платье. Какую роль мне лучше исполнять?
– Вы говорите глупости.
– Право, это не глупости. Я могла бы сойти за вашего пажа. Ну конечно же, я могу быть вашим пажом! Одна из новых послушниц в нашем монастыре как-то рассказывала мне о том, что ее брат был пажом у короля. Ему не исполнилось тогда еще и пятнадцати лет, а он уже три месяца находился при королевском дворе в Версале. Если могут быть пажи у короля, то может быть паж и у вас – вы ведь герцог, а герцогу по титулу допускается иметь пажей?
– У меня уже есть паж, – резко ответил герцог.
– А где же он?
– Он сейчас находится в другой карете, которая едет следом за нами. И когда мы доберемся до Шантильи, он через некоторое время появится там. Этот паж – мой кузен; он хрупкий мальчик и всю дорогу, пока мы пересекали Ла-Манш, страдал от морской болезни; он до сих пор жалуется на недомогание, вызванное морским путешествием.
– В таком случае он совершенно непригоден для выполнения обязанностей пажа, – решительно заявила девушка. – И его следует незамедлительно отправить обратно домой, а его обязанности могла бы выполнять я.
Герцог приложил руку ко лбу – терпение его иссякло.
– Послушайте, дитя мое, предложенная вами идея совершенно нелепа. У меня не осталось ни малейших сомнений относительно того, что ваше богатое воображение совершенно несовместимо с пребыванием в монастыре, но все это меня, простите, совсем не касается. Я помогу вам, я уже говорил, но ни при каких обстоятельствах не возьму вас с собой в Париж. Ну что, мадемуазель, надеюсь, теперь вам все ясно?
– Но, монсеньор, как вы можете быть таким жестоким!
Вырвавшиеся у девушки слова прозвучали с оттенком возмущения, даже укоризненно, и вдруг герцог почувствовал, как на его руку легла маленькая теплая ладошка Аме.
– Прошу вас, помогите мне, – взмолилась девушка. – Пожалуйста! Прошу вас!
– Не могу, – ответил герцог. – Вы сами должны понимать, что это выше моих возможностей.
– Но почему? Обещаю, что не доставлю вам за все время пути абсолютно никаких хлопот. Я буду выполнять все, о чем бы вы ни попросили, буду подчиняться во всем, не приказывайте покинуть вас в Шантильи. Прошу вас, монсеньор, разрешите мне остаться. Пожалуйста!
Наступила непродолжительная пауза, и, прежде чем герцог успел вымолвить хоть слово в ответ, девушка вновь заговорила:
– Никогда бы не подумала, что люди могут быть такими непреклонными и жестокими. Сначала кардинал, затем святые отцы, сообщившие его распоряжение в таких выражениях, что заставили меня буквально возненавидеть их, а сейчас…теперь… вы! Когда я увидела вас впервые, не могла и подумать, что вы окажетесь таким.
– А чего вы, собственно говоря, ожидали от меня, мадемуазель? – спросил герцог, удивляясь тому, что он все еще сохраняет спокойствие.
– Вы мне показались таким сильным, как… ну, как человек, способный отомстить за любую несправедливость, который… как бы это поточнее сказать… который всегда защищает слабых. И еще мне показалось, когда я рассматривала вас, что вы очень красивы.
И тут совершенно неожиданно герцог расхохотался.
Это несчастное дитя, дрожащее от страха и умоляющее его о милости, накрепко вцепившееся в его руку с самого начала их совместного путешествия, естественно, вызывало в нем жалость, но ситуация казалось ему забавной.
Он смеялся, но чувствовал, что ее пальцы все крепче сжимают его руку, как будто она в отчаянии цепляется за нее, как за последнюю надежду.
Герцог вспомнил свое первое впечатление об этой девушке, когда она поднялась с пола кареты, стоявшие в ее глазах слезы, ее прекрасные волосы в свете фонаря, а вместе с мыслями о девушке ему вспомнилась последняя встреча с кардиналом де Роганом.
Принц был в Опере и сидел в ложе напротив той, которую занимал герцог. Величественность фигуры кардинала, одного из самых могущественных людей Франции, выгодно подчеркивало его одеяние. Но его фривольные речи, морщинки вокруг плутовских глаз, все свидетельствовало о разгульном образе жизни, не чувствовалось и следа святости.
В тот вечер принц де Роган был окружен несколькими привлекательными женщинами, еще тогда герцог вспомнил, что кто-то рассказывал ему, как о широко известном факте, что любовница кардинала разъезжает с ним повсюду под видом аббатисы. Герцогу кардинал де Роган не понравился. Было в его облике что-то порочное, от чего приличных людей должно коробить, даже если на нем и была мантия.
Но без малейшего сомнения, этот человек обладал огромным влиянием, с которым приходилось всем считаться, а тут еще Аме против принца Людовика де Рогана эта девчонка без имени, которая решилась потягаться с ним.
Герцог усмехнулся. Создавшаяся ситуация показалась ему комической. Он выглянул в окошко кареты. Они подъезжали к Шантильи. Вдали показались первые домики городской окраины, стали слышны удары лошадиных копыт о булыжники, которыми были вымощены улицы городка.
Если герцог и собирался принимать какое-либо решение, это следовало делать немедленно.
– Пожалуйста, помогите мне, прошу вас, возьмите меня с собой! Только вы можете спасти меня, – снова взмолилась Аме, ее лицо было обращено к нему, губы дрожали.
Карета поехала медленнее. Прямо перед ними показался постоялый двор. В десятках окон ярко горели огни, а из двери поспешил навстречу хозяин, чтобы приветствовать знатных гостей.
И в это мгновение герцог принял окончательное решение.
– Хорошо, – коротко бросил он, – я беру вас с собой.
Глава 2
Герцог заканчивал свой завтрак в отдельной комнате гостиницы при почтовом дворе в Шантильи, находясь в самом лучшем расположении духа.
Сама гостиница не отличалась изысканностью, но блюда здесь готовили отменные. Герцог начал свою трапезу с омлета, он был необыкновенно вкусным, а поданные затем отбивные приготовлены из молодого, только что забитого ягненка. К блюдам были поданы вина из местных погребов.
Герцог позавтракал с большим аппетитом. Он не принадлежал к тому типу аристократов, которые едва притрагиваются к пище или вообще не завтракают. Излишества присутствовали в его жизни – их, надо сказать, было не так уж и мало, но существовали твердые правила, которые неукоснительно соблюдались.
Одному из них он всегда следовал: находясь в Англии, он уделял много времени физическим упражнениям и сохранил отменное здоровье, многие из его сверстников, которые не могли этим похвастаться, прозвали его «железным».
Возможно, поэтому же он сохранил и свою мужскую силу, что делало его чрезвычайно привлекательным для женщин. Немало было пролито слез в ночь накануне отъезда герцога из Англии, но в характере этого человека была одна черта: он никогда не сожалел о тех очаровательных подругах, которых покидал.
Герцог поставил бокал на стол. Наступило время трогаться в путь, он был очень озабочен тем, чтобы как можно скорее добраться до Парижа и немедленно взяться за выполнение порученного ему задания, он отодвинул стул и встал из-за стола. В дверь раздался стук.
– Войдите, – отрывисто бросил герцог.
Дверь медленно открылась, и, пока его светлость решал, кто же может входить к нему так неуверенно, из-за двери показалось лицо, и веселый голос воскликнул:
– Так вы один, монсеньор! Это просто замечательно! Мне очень хотелось, чтобы первым на меня взглянули вы и убедились, что все сделано правильно.
Произнося эти слова, Аме вошла в гостиную и закрыла за собой дверь. Герцог бросил на нее взгляд и сразу понял, что не ошибся прошлой ночью, когда посчитал ее красавицей. Если она показалась ему очень привлекательной ночью в карете, а потом в гостинице, когда он поспешно вел ее, завернувшуюся в темный плащ, вверх по лестнице, стремясь поскорее скрыть девушку от любопытных глаз тех, кто видел, как они приехали, то теперь, в лучах солнца, пробивавшихся сквозь забранное частым переплетом окно, она, без сомнения, предстала перед герцогом в своей подлинной красоте.
Когда он впервые увидел ее в карете при свете фонаря, его поразила красота ее волос: они были огненно-рыжего цвета. Некоторые художники очень удачно сумели передать этот цвет на своих бессмертных полотнах.
Глаза были голубыми – такими светлыми и прозрачными, каким бывает летом небо над Англией. Темные ресницы обрамляли огромные глаза, крошечный прямой носик как бы терялся между ними на этом милом лице.
Губы были полными и сильно изогнутыми, отчего улыбка казалась очень нежной, немного застенчивой и очень радостной.
Аме была невысокого роста: она едва доставала герцогу до плеча, но фигура ее была вполне зрелой, так что любой, увидевший эту девушку, понимал, что перед ним уже не ребенок.
И вот теперь, когда она стояла перед его светлостью, устремив на него взгляд, с полуоткрытыми губами и ждала его мнения, тот наконец понял, что должен что-то сказать.
Когда герцог видел ее прошлой ночью, волосы у девушки свободно ниспадали на плечи, поверх прямой, грубовато сшитой белой рясы послушницы был надет темный плащ. Сейчас лицо Аме было полностью открыто, а волосы собраны в пучок на затылке. На шею девушка повязала кружевной шарф, а вместо рясы на ней была одежда пажа из черного бархата: расклешенный камзол, украшенный серебряными пуговицами, и облегающие фигуру панталоны из черного шелка, схваченные у колен блестящими пряжками, которые удивительно гармонировали с такими же пряжками, какими были застегнуты ее лакированные туфли.
Герцог поднял свой монокль и еще раз внимательно осмотрел девушку. Но поскольку он так и не проронил ни единого слова, Аме, не в силах далее хранить молчание, заговорила сама.
– И как вы думаете, монсеньор, похожа я на пажа? – спросила она с волнением в голосе. – Правда, это не самая лучшая одежда из гардероба Адриана. Я решила сохранить его лучшие наряды к тому времени, когда мы с вами прибудем в Париж. Но из его повседневной одежды я выбрала наилучшую, должна признаться, что эта одежда подходит мне гораздо больше, чем его наряды для торжественных случаев.
– А что, разве Адриан уже уехал? – спросил герцог.
– Да, можете не сомневаться, он уехал примерно час назад. И, по словам вашего лакея, он был рад тому, что возвращается назад, домой.
– А вас он не видел?
– Ну разумеется, нет, – ответила девушка. – За исключением вашего лакея меня не видел здесь ни один человек; между прочим, ваш лакей мне понравился. У меня создалось впечатление, что ему можно доверить любую тайну.
– Видите ли, Дальтон служит мне уже многие годы, – проговорил его светлость. – И вы можете целиком положиться на его порядочность.
– Мне тоже показалось, что этот человек никогда не выдаст меня. Но вы, монсеньор, еще не сказали, насколько хорошо я перевоплотилась в пажа.
Герцог улыбнулся:
– И все-таки женщина всегда остается женщиной!
Конечно, вы – настоящий паж, и при этом очень красивый. Ну что, я сказал именно то, что вы хотели услышать?
– Да нет, что вы! – возразила ему девушка. – Простоя хотела узнать ваше мнение, удалась ли мне роль. Как вы считаете, монсеньор, в этом костюме можно меня узнать? Может ли кто-нибудь, увидев меня, усомниться в том, что я действительно молодой человек, пятнадцати лет от роду, в общем, ваш кузен Адриан… простите, а каково полное имя юноши?
– Корт, – проговорил герцог.
– Благодарю вас. Адриан Корт, не слишком красиво.
– Простите, если это имя не очень радует ваш слух, мадемуазель, – сухо отреагировал его светлость. – Так уж случилось, что моя семья носит фамилию Корт.
– Мне больше нравится Мелинкорт, – возразила ему девушка, – и эта фамилия подходит вам гораздо больше.
Именно такую фамилию должны носить люди, подобные вам.
– Большое спасибо. Я рад, что вам понравилась моя фамилия.
– Вы опять смеетесь надо мной, монсеньор, – быстро проговорила девушка. – Неужели я сказала какую-нибудь глупость? Никак не могу понять вашего отношения к своей особе.
– Нет, в том, что вы сказали, не было ничего смешного, – ответил герцог. – Просто женщины, как правило, не льстят мужчинам так открыто., Глаза у Аме широко раскрылись.
– Но у меня и в мыслях не было льстить вам. Лесть, я полагаю, означает, что вы говорите человеку вещи, которые, по вашему представлению, должны понравиться ему, но в то же время не вполне правдивы. Неужели у вас могла возникнуть мысль, что я льстила, когда говорила о том, что у вас благородная внешность и вы замечательная личность?
– Да могла, потому что это не так, – резко ответил он девушке. – Давайте-ка лучше поговорим о вас. Вы, мадемуазель, заняли место моего пажа и обязательно должны играть свою роль полностью, так как в противном случае не пройдет и недели, как мы оба окажемся в весьма затруднительном положении.
– То есть вы хотите сказать, что я должна в точности выполнять все обязанности пажа?
– Именно это я и имею в виду.
– Тогда не могли бы вы сообщить мне, что именно входит в обязанности пажа?
Пока они разговаривали, девушка постепенно приближалась к столу, пока наконец не расположилась на одном из кресел рядом с его светлостью.
– Прежде всего, – довольно резко заметил герцог, – вы никогда не должны без специального разрешения сидеть в моем присутствии, не должны ни в коем случае говорить до тех пор, пока я не разрешу вам этого. Если же я обращаюсь к вам с каким-либо вопросом, вы, отвечая, обязательно должны добавлять обращение ко мне в соответствии с титулом – «ваша светлость».
– Хорошо, я запомнила все, что вы мне сказали.
– Далее. Вы обязательно должны всегда помнить о том, что являетесь англичанкой, и соблюдать особую осторожность в своей речи. Мне кажется, что француз вряд ли обратит внимание на те небольшие погрешности, которые вы допускаете, разговаривая по-английски.
Но если вас услышит англичанин, он непременно сразу все поймет.
– Боже мой! – воскликнула девушка, затем посмотрела герцогу в лицо и рассмеялась. – Простите, я уже обо всем забыла. Прошу вас, поправляйте меня, пожалуйста, так как иначе я могу допустить – как это лучше сказать? – ошибку, которая откроет все карты.
Девушка весело рассмеялась собственной шутке, и очень трудно было бы не поддаться очарованию блеска ее глаз и жизнерадостности ее голоса. Тем не менее герцог слегка нахмурил брови.
– Кроме того, я полагаю, – сказал герцог, – что вам не помешало бы припудрить свои волосы. Любой, кому бы ни поручили ваш розыск, прежде всего обратит внимание на то, что ему известно: рыжие волосы и голубые глаза. Это редкое сочетание привлечет к себе внимание.
– Разумеется! – воскликнула девушка, сложив руки. – Я должна была обязательно додуматься до этого сама.
Я незамедлительно поднимусь наверх и попрошу Дальтона припудрить мне волосы. Это не отнимет у нас много времени.
Герцог извлек золотые часы из жилетного кармана.
– У вас примерно четверть часа, – проговорил он. – Чем раньше мы уедем отсюда, тем лучше.
Девушка даже подпрыгнула от радости. Но потом лицо ее вдруг омрачилось.
– Монсеньор, вы ведь не уедете отсюда без меня, правда? Обещайте мне это, ваша светлость!
В этих словах было что-то трогательное, как будто на какое-то мгновение она усомнилась не только в герцоге, но и во всем, что окружало ее, во всей той хрупкой конструкции, на которой покоилась ее вера.
– Насколько помню, я уже дал слово, что возьму вас с собой в Париж, – заверил девушку герцог.
Беспокойство в ту же секунду бесследно исчезло яз глаз девушки.
– Простите меня, монсеньор, – проговорила она мягко, – даже не знаю, как я могла сказать такую глупость, прошу понять меня, иногда у меня появляется ощущение, как будто все происходящее мне снится. Ведь еще вчера я находилась в монастыре – подавленная, трепещущая перед тем, что ожидало меня в будущем, а сегодня я уже с вами. Все так резко изменилось.
– Я думаю, что вчера вы находились в лучшем положении для себя, – сухо заметил герцог.
– Да нет же, уверяю вас! – пылко возразила ему девушка. – Я сейчас не касаюсь причин, по которым некто может распоряжаться судьбой другого человека. Но тогда святые отцы распоряжались мною, они разговаривали со мной в таком тоне, будто я их служанка, которая обязана беспрекословно исполнять их прихоти, невзирая на мое к ним отношение.
Говоря это, она вздернула подбородок. И столько было у этой девушки уверенности, столько неподдельной наивности в ее словах, грации в повороте ее маленькой «Головки, что герцог не удержался от улыбки. Если эту девушку зовут Аме, то он не сомневается, что она происходит из хорошей семьи, что в ее жилах течет кровь аристократов.
Затем, осознав, что отпущенное ей время истекает, а она все еще не готова, девушка тихо ахнула, бросилась к двери и мгновенно ускользнула, словно капля ртути. Но еще в течение некоторого времени после ее исчезновения все мысли его светлости были прикованы к этой юной особе.
На лице его сохранилось мрачное выражение; лишь иногда, когда он улыбался, что случалось очень редко, . присущее его лицу суровое выражение смягчалось юношеской одухотворенностью. Годы, проведенные герцогом в поисках постоянных удовольствий, взяли свое – нет тело его осталось таким же сильным и здоровым, но на лице были заметны следы праздной жизни.
Красивое лицо, чувственный рот, но – темные круги под глазами, жесткие складки около губ, а главное – суровое, стальное выражение глаз. Это было лицо человека, которого воспитали в духе познания сущности жизни, но который в процессе этого воспитания открыл для себя, что в этой жизни нельзя доверять и еще меньше – полагаться.
Спустя несколько минут герцог встал из-за стола, но в этот момент вновь раздался стук в дверь.
– Войдите!
В дверях стоял толстый и добродушный владелец здешней гостиницы.
– Разрешите, ваша светлость? Я пришел к вам с известием чрезвычайной важности.
Прикрыв за собой дверь, толстяк пересек гостиную и подошел к нему вплотную.
Это был пожилой человек, голова его почти полностью облысела, если не считать нескольких седых прядей около ушей. Он был достаточно честен, насколько наличие этой черты характера можно было вообще предполагать в людях его профессии, гостиница его была гораздо чище и отличалась большим гостеприимством, чем подавляющее большинство подобных заведений на всем побережье до Парижа. Он умел зарабатывать деньги и беречь их, в его положении любой француз не испытывал бы ничего, кроме радости. Сейчас хозяин гостиницы был чем-то обеспокоен. Заложив толстые пальцы за передник, он приблизился к герцогу настолько близко, чтобы можно было разговаривать только шепотом.
– Тут прибыли два господина, которые хотят видеть вашу светлость. Они решительно настаивают на аудиенции, я сообщил им, что вы готовитесь с минуты на минуту покинуть гостиницу.
– Кто они? – спросил герцог.
– Один из них – священник, ваша светлость, другой одет в ливрею слуг кардинала.
– А что им могло понадобиться от меня? – поинтересовался герцог.
– У них, ваша светлость, имеется несколько вопросов к вам относительно некоего лица, которое исчезло из монастыря де ла Круа в Сен-Бени. Он располагается приблизительно в пяти милях отсюда, как раз по той дороге, по которой вы прибыли в Шантильи.
– А с чего бы вдруг эти люди вообразили себе, что у меня должны быть какие-либо сведения о событиях, которые произошли в том монастыре?
Хозяин гостиницы вновь тревожно оглянулся.
– В настоящее время они уже почти закончили опрос всех тех, кто прибыл в Шантильи прошлой ночью вместе с вашей светлостью. Я сообщил им, что ваша светлость приехали один, а слуги прибыли позже – примерно через час.
– Очень хорошо, что вы сообщили им об этом, – похвалил его герцог. – Можно ли доверять вашим людям?
– Без сомнения, ваша светлость. Все слуги в моей гостинице – это, к счастью, члены моей семьи: две дочери, племянница моей жены и жена моего старшего сына, который в настоящее время призван на службу в армии.
– А что вы могли бы сказать относительно других слуг? – спросил герцог.
– Я могу поклясться вам в том, что они, ваша светлость, абсолютно ничего не видели. Все остальные слуги – это лишь два конюха; они – из местных деревенских ребят и глазели только на лошадей вашей светлости. Я мог бы поклясться вам в этом даже спасением собственной души.
– Ну хорошо, хорошо; а известно ли этим господам, что один из моих экипажей отбыл отсюда этим утром?
– Да, известно. Они, ваша светлость, видели, как он уезжал. Эти господа находились как раз во дворе, когда та карета выезжала из ворот.
– Ну вот, пожалуй, и все, что я хотел узнать у вас, – проговорил герцог. – Вы можете ввести их.
В течение некоторого времени хозяин гостиницы стоял перед герцогом, устремив свой взор поверх его головы, в глазах его при этом застыла тревога, а пальцы нервно перебирали край передника, обшитый грубой холстиной.
– Ваша светлость, а вы уверены в том, что я ни при каких обстоятельствах не пострадаю? Вам ведь известно, что я бедный человек, а у кардинала в руках такая власть.
– До тех пор, пока вы будете держать свой рот на замке, неприятности вам не грозят, – заверил его герцог. – Вы уже сообщили двум незнакомцам, что я прибыл вчера в вашу гостиницу один, и со своей стороны обязательно заверю их в том, что вы сказали им истинную правду. Ну а теперь пусть войдут.
– Да, ваша светлость, будет исполнено.
Хозяин поспешил к двери, он открыл ее и что-то крикнул, герцог понял, что те двое, о которых они с хозяином говорили минуту назад, ожидали в коридоре. Он посмотрел на дверь. Она показалась ему достаточно прочной, чтобы кто-либо сумел подслушать их разговор с хозяином гостиницы, если, конечно, не предполагать человека с чрезвычайно чутким слухом, приложившим ухо к замочной скважине.
– Ваша светлость, вас желают видеть двое господ, – объявил хозяин гостиницы, но до герцога донеслось несколько фраз, которыми гости и хозяин обменялись шепотом.
Первым в гостиную вошел священник. Это был высокий, худой, аскетичного вида человек, чей взгляд, казалось, пронизывал насквозь всех, на кого был направлен.
За ним проследовал мужчина помоложе, одетый в изысканную ливрею слуг кардинала де Рогана.
Перед тем как уделить внимание своим визитерам, герцог извлек из кармана табакерку и взял щепотку табака; затем, слегка наклонив голову, дал понять, что гости могут обратиться к нему по своему делу.
– Вы хотели видеть меня, господа?
– Вы герцог Мелинкортский? – спросил священник.
– Да.
– Я – отец Андре, а этот господин – капитан стражи его преосвященства кардинала де Рогана.
– Какое у вас может быть дело ко мне, господа? – поинтересовался герцог. – Прошу вас, не сочтите за невежливость с моей стороны, но мне хотелось бы, чтобы вы изложили свое дело очень кратко, я собираюсь отправиться в Париж, и если что и могло бы в эту минуту вызывать мое неудовольствие, так это любая непредвиденная задержка.
– Мы не отнимем у вашей светлости много времени.
Ведь вы прибыли сюда прошлой ночью?
– Именно так.
– Примерно за пять миль до этой деревушки вы проследовали мимо монастыря де ла Круа. Он располагается приблизительно в двух километрах от Сен-Бени.
– В самом деле? – удивился герцог. – Очень сожалеют но я вряд ли достаточно хорошо разбираюсь в названиях маленьких придорожных деревень; боюсь, что так же, наверное, обстоят дела и с названиями монастырей.
– А когда вы, ваша светлость, прошлой ночью проезжали мимо того монастыря, ничего необычного на дороге не заметили? Вы нигде не останавливались поблизости от него? Или, может быть, кто-то попросил вас подвезти его?
– Нет, ничего похожего со мной прошлой ночью не происходило, хотя, если что-нибудь подобное и случилось бы, скажите, с какой стати я должен отчитываться перед вами, господа?
Вопрос герцога прозвучал довольно строго.
– Нет-нет, что вы, ваша светлость, – забеспокоились визитеры. – Мы нуждаемся в вашей помощи и собирались попросить вас о содействии.
– В самом деле? До последнего момента вы даже не сказали о том, что вам необходимо содействие с моей стороны. У меня возникло ощущение, что я в мягкой форме подвергаюсь допросу папской инквизиции.
– Ваша светлость, ни о каком допросе не может быть и речи. У нас даже в мыслях не было ничего подобного, – заверил герцога священник. – Прошлой ночью вы проезжали по той дороге, и некто, кого в данное время мы разыскиваем, вполне мог обратиться к вам за помощью либо справиться у вас о пути до определенного места.
– Должен заметить, что карета, в которой я путешествую, – проговорил герцог, – как правило, передвигается с большой скоростью и остановить ее на пути следования не так просто, тем более по сигналу первого встречного, махнувшего рукой с обочины.
