Текст книги "Песня синей птицы"

Автор книги: Барбара Картленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Зрелище было столь прекрасным, что маркиз понял: оно навечно запечатлеется в его памяти.

Сильвина улыбнулась ему и сказала приветливо:

– Ну же, скажите мне, что вы делаете каждый день в этом чудесном лесу? Когда я уеду, я хочу представлять себе, как вы идете по солнцу с непокрытой головой, скачете по полям, смотрите, как зреет ваш урожай, возвращаетесь домой, где вас радостно встречают ваши собаки.

– Такая жизнь нравится мне больше всего, – подтвердил маркиз и сам удивился, поняв, что сказал скрытую до тех пор от него самого правду.

– Я так и знала! – торжествующе вскричала Сильвина. – Я была уверена, что именно это вы и любите!

Они шли обратно через рододендроны, но теперь маркиз вел ее более коротким путем, чем та тропинка, по которой они пришли к храму. Очень скоро они оказались на опушке леса.

Между рядами молодых сосен шла аллея, и в конце нее, у дороги, Сильвина увидела карету. Она инстинктивно остановилась, и маркиз остановился рядом с нею.

– Там вас ждет Колумб, – сказал он. – Пес хорошо укутан и перебинтован, постарайтесь не тревожить его. Осторожно занесите его в дом, а завтра я зайду посмотреть, как он поживает и не нуждается ли в дальнейшем лечении.

– Благодарю вас, благодарю! – воскликнула девушка. – Если бы не вы, его лапка осталась бы покалеченной на всю жизнь. Мне страшно подумать, что могло бы случиться, если бы вас не оказалось поблизости.

– Но я там оказался, – улыбнулся маркиз, – и Колумб будет в полном порядке…

Подняв голову, Сильвина встретила его полный доброты взгляд.

– А вы тоже… будете помнить… сегодняшний день? – спросила она чуть слышно.

– Конечно, буду, – ответил он. – Или вы думаете, что для меня этот день не был, как и для вас, днем чудес?

– Я надеюсь, – отозвалась она чуть прерывающимся голосом.

Опять казалось, что между ними возникла какая-то странная связь. Маркиз стоял неподвижно до тех пор, пока она с явным, почти физическим, усилием не отодвинулась от него.

– Мне пора… – тихо проговорила она.

– Я подумал – вам может не захотеться, чтобы я провожал вас до кареты, – сказал маркиз. – Так будет разумнее, иначе кто-нибудь может увидеть нас вместе, и местные сплетники возьмутся за дело.

– Да, конечно, – согласилась Сильвина. – Вы очень добры, что заботитесь о моем… о моей репутации.

– Я буду думать о вас все время до нашей завтрашней встречи, – твердо сказал маркиз.

Сильвина вложила свои пальчики в его руку.

– До свидания, сэр Юстин, – прошептала она. – Прощайте. Еще раз от всего сердца благодарю вас.

– Это я должен благодарить вас, лесную нимфу, которая так неожиданно принесла мне столько радости, – ответил маркиз.

Удержав ее руку в своей, он склонил голову и поцеловал ее пальцы.

Мгновение она не двигалась, потом выдернула руку и бросилась бежать по аллее. Шляпка, подвешенная за ленты, болталась у нее на руке, волосы, как расплавленное золото, переливались в лучах солнца, пронизывающих кроны деревьев.

Алтон смотрел ей вслед, видел, как девушка добежала до кареты, как с запяток спрыгнул лакей и открыл перед ней дверцу. Она впорхнула в карету, и дверца захлопнулась.

Маркиз ожидал, что Сильвина выглянет из окна, но она не сделала этого; кучер хлестнул лошадей, и карета скрылась из вида.

Еще долго стоял маркиз, глядя на опустевшую аллею. Он испытывал смущение, смятение и был бесконечно заинтригован.

Кем была эта девушка? Кто так запугал ее? И почему ее так расстроила мысль о том, что Алтон пытается поймать кого-то?

Постепенно маркиз пришел в себя. Ему казалось, что он три часа провел во сне, – но никогда еще его сны не были такими захватывающими.

Медленно он возвращался через сады домой, чувствуя, что гнев, с утра обуревавший его душу, бесследно прошел. Его сменило любопытство – любопытство, которое рано или поздно должно было быть удовлетворено.

Глава 4

– Если ты еще раз потянешь мне волосы, безрукая деревенщина, я дам тебе оплеуху, – в ярости сказала леди Леона.

Ее горничная, только что привезенная из деревни и не привыкшая к истерикам знати, затрепетала от страха.

В дверь постучали и, – не дожидаясь разрешения, открыли ее. В комнату вошел виконт Тэтфорд.

– А, это ты, Перегрин! – проговорила леди Леона. – Не то, что тебе нужно в такую рань. Мало мне того, что приходится терпеть этих безмозглых дурех, потому что папа не может или не хочет найти денег, чтобы нанять мне приличную камеристку. Посмотри, как эта идиотка укладывает мне волосы!

С этими словами леди Леона поднялась и в ярости растрепала причудливо улавшие пряди волос, которые ее горничная закалывала уже не менее получаса.

– Оставь их! – завопила она. – Убирайся, оставь меня в покое! Я не намерена больше терпеть твое неуклюжее ковыряние!

Молоденькая горничная, еще почти девочка, разрыдалась и выбежала из комнаты.

Виконт устроился в кресле, скрестив вытянутые ноги, и с довольным видом смотрел, как в его начищенных до блеска сапогах, над которыми долгие часы колдовал его камердинер, отражаются элегантные занавеси и полированная мебель.

– Что тебе от меня нужно? – неприятным тоном осведомилась сестра, приближая лицо к зеркалу, чтобы убедиться, что ее нежная кожа лишена каких бы то ни было изъянов.

– От дурного нрава у тебя будут морщины, – объявил ее брат.

– Морщины у меня появятся не от дурного нрава, а от отчаяния, – резко отвечала леди Леона. – Я догадываюсь, о чем ты собираешься вести речь.

– Надо полагать, это нечто чертовски более весомое, чем просто догадка, – отозвался виконт. – Прошло уже четыре дня с тех пор, как ты сообщила нам, что Алтон собирается сделать тебе предложение. Вот отец в ожидании его безвылазно и сидит в библиотеке, не осмеливаясь выйти из дома из-за опасения, что маркиз его не застанет, а мама считает и пересчитывает счета от модистки, закатывая истерики, а слуги стоят с протянутыми ладонями, ожидая жалованье, которое мы давно им задолжали. Что до меня, то если ты не окрутишь его, то меня засадят в долговую тюрьму.

– Ты думаешь, я этого не знаю? – взорвалась леди Леона. – Это целиком твоя вина, что мы с Алтоном до сих пор официально не помолвлены!

– Моя вина! – в изумлении еле выговорил виконт.

– Конечно! – подтвердила леди Леона. – Если бы ты в тот вечер, когда его светлость был со мной, не вломился в холл с шумом и топаньем, как застоявшийся жеребец, он тогда же сделал бы мне предложение стать его женой. Эти слова уже были готовы сорваться с его губ, я это чувствовала, но ты нам помешал, и мне не оставалось ничего, кроме как сказать ему, чтобы он на следующий день переговорил с папа.

– Так что же помешало ему это сделать? – спросил виконт.

– На следующий день его не было в Лондоне, – ответила его сестра. – Я послала одного из слуг справиться о нем и смогла только узнать, что он отбыл в свое поместье Алтон-Парк на почтовых.

Виконт поднялся с кресла и прошелся по комнате.

– Если ты спугнула его, Леона, то мы идем ко дну, все наше распроклятое семейство.

– Перегрин, что мне делать? – с отчаянием в голосе спросила леди Леона.

– Я уверен, что у тебя хватит женских чар, чтобы заставить его сделать тебе предложение, – отвечал ее братец. – Видит Бог, весь свет только и твердит о твоей привлекательности.

– Может, в этом и дело, – негромко проговорила леди Леона. – С Юстином никогда ничего нельзя знать заранее. Его сердечные дела уже много лет служат предметом сплетен и пересудов всего Лондона. Не найдется ни одной красавицы, чье имя не связывали бы с его.

– Это верно, – признал виконт, – но в то же время все они замужние дамы. Я никогда не слышал, чтобы имя Алтона называли одновременно с именем девушки вроде тебя, Леона.

– Если говорить честно, то нельзя сказать, чтобы он за мной настоятельно ухаживал, – сказала ему сестра. – Он говорил комплименты, на людях демонстрировал свою привязанность, но я всегда чувствовала, что он делает это только для того, чтобы не отстать от друзей. Сейчас модно мною восхищаться, но Юстин всегда делал моду сам.

– Тем более ему следовало бы на тебе жениться, – резко заметил виконт. – Ты не хуже меня знаешь, что все были бы готовы к такому повороту дел, еще когда вы были детьми.

– В тот вечер я была почти уверена в победе, – тихо проговорила леди Леона. – Он поцеловал меня, и я почувствовала, что возбуждаю его. Впервые я была почти уверена, что он мой.

– Так, значит, он поцеловал тебя? – переспросил виконт. – Это его уже достаточно компрометирует, и я могу вызвать его на дуэль, если он не сделает тебе предложение.

Леди Леона только рассмеялась, но звучал этот смех отнюдь не весело.

– У тебя точно не все дома, если ты готовишься вызвать Юстина на дуэль, – издевательски сказала она. – Он же стреляет без промаха, милый братец, чего ты никогда не мог добиться при твоей разгульной жизни. Если у тебя рука будет настолько тверда, что ты сможешь удержать в ней пистолет, – уже это будет чудом.

– Хорошо, будь по-твоему, – обиделся виконт. – Я не сошел с ума, чтобы думать, что смогу одолеть это воплощение мужских добродетелей, – но ведь кому-то надо защитить твою честь.

Леди Леона встала из-за туалетного столика и подошла к камину.

– Я все дело испортила, правда? – спросила она. – Мне следовало выйти замуж два или три года назад. Ты помнишь, что в этот день рождения мне исполнится двадцать пять? Кто еще с моей внешностью засиживался так долго?

– Так почему ты не приняла предложения одного из других твоих обожателей, которые пьют за твои прекрасные глаза, пока не надерутся до того, что даже встать не могут? – непочтительно осведомился виконт.

– Потому, мой тупоголовый игрок, – ответила леди Леона, – что ни один из них не имел такого состояния и положения в обществе, какие я хочу получить. И тебе прекрасно известно, что Юстин баснословно богат, он мог бы всех нас вытащить из нашей нищеты и даже не заметить понесенных расходов. Кроме того, он мне нравится.

– Я подозреваю, что только тем, что ты не можешь его заловить, – с неожиданной проницательностью заметил виконт. – Тебе вечно нужно было достать луну с неба, Леона, и только из-за того, что она недосягаема.

– Юстин досягаем, – резко парировала та. – Я выйду за него замуж, должна выйти… Перегрин! У меня идея.

– Ну что там еще? – спросил виконт без особого энтузиазма.

– Мне это только что пришло в голову. Помнишь, ты сказал, что его поцелуй – достаточно компрометирующий факт.

– И ты меня за это высмеяла, если я не ошибаюсь.

– Да, конечно, – подтвердила леди Леона. – Вряд ли можно считать, что его компрометирует визит в дом, когда там были и папа, и мама. Они, правда, уже спали, но когда я пригласила Юстина выпить на дорогу, я уверена – он думал, что они еще не легли.

– А если он тебя не скомпрометировал, то к чему весь этот разговор?

– Только к тому, что если бы я была скомпрометирована, – медленно проговорила леди Леона, – если бы ты действительно застал меня в достаточно пикантном положении, ты был бы в полном праве защищать мою честь, требуя, чтобы маркиз Алтон сделал мне, твоей сестре, предложение по всей форме.

В глазах виконта зажглось понимание.

– Звучит интересно, – сказал он. – И что же ты предлагаешь?

Леди Леона уселась в кресло и с коварной усмешкой, искривившей ее прекрасные губы, поведала брату свой план.

В тот же день, чуть позже, леди Леона, одетая по последней моде, выехала в открытом экипаже с Гровнор-сквер, где жил ее отец, граф Арлингтон, в сторону Бонд-стрит.

Ее сопровождала камеристка матери, женщина средних лет с резкими чертами лица, респектабельность которой была безупречна. Она покорно сидела напротив леди Леоны, спиной к лошадям.

Экипаж выехал на Бонд-стрит, и леди Леона приветственно помахала рукой многочисленным знакомым, прогуливающимся на утреннем солнышке.

Выглядела леди Леона прекрасно: ее темные волосы обрамляла шляпка с высокой тульей, украшенная кроваво-красными страусовыми перьями и завязанная под остреньким подбородком лентами в тон перьям.

– Я зайду к мадам Зазет, – сказала она камеристке. Та неодобрительно фыркнула.

– Вы дважды были у этой шарлатанки на прошлой неделе, миледи. Казалось бы, можно было найти лучшее применение вашим гинеям.

– Я не позволю тебе критиковать мое поведение, Марта, – резко ответила леди Леона. – Больше того, если ты дома скажешь кому-нибудь, где я бываю, то обещаю добиться, чтобы тебя уволили, хоть ты и служишь в нашей семье почти сорок лет.

– Я не боюсь ваших угроз, миледи, – заявила Марта. – Я вижу, что вижу, и слышу, что слышу, но, на счастье вашей милости, я держу свои мысли при себе.

– Именно этого мне от тебя и надо, – выговорила ей леди Леона, сменив угрожающее выражение на своем лице ослепительной улыбкой, предназначенной для седоков проехавшей мимо кареты.

– Правда ли, – продолжала Марта с фамильярностью старой служанки дома, – что вы выходите замуж за маркиза Алтона?

Помолчав несколько секунд, леди Леона ответила:

– Да, Марта. Я намерена выйти за него.

– Тогда вам следовало бы быть осмотрительнее, сударыня. Когда дело касается знатных леди, даже у стен бывают уши. А кругом всегда есть слуги и подчиненные, которые разносят сплетни. Я ни на грош не доверяю этой хитрой гадалке.

– Мадам Зазет достаточно надежна, – сказала леди Леона. – Если бы прошел хоть малейший слушок относительно того, что она болтлива, она лишилась бы посетителей и ее делу пришел конец.

– И тем не менее эта женщина опасна, – тихо проговорила Марта.

Леди Леона насмешливо улыбнулась камеристке:

– Милая Марта, ты все время обо мне беспокоишься, да? Я помню, когда я была ребенком, ты вечно кудахтала от страха, что я упаду и ушибусь. Когда я ездила охотиться, ты всегда дрожала, что я вернусь домой с переломанными костями. Что ж, иногда твое беспокойство было не лишено оснований.

Последовала пауза, после чего леди Леона добавила:

– С того момента, как маркиз наденет мне на палец кольцо, я обещаю тебе, что буду вести себя как святая.

– Конечно, будете, сомневаться не приходится, если судить по тому, что я знаю о его светлости, – отрезала Марта. – Он рос у меня на глазах, так же, как и ваша милость: и я знаю, что он не тот человек, который стал бы терпеть всякие глупости или ваше легкомыслие.

– Я надеюсь, ты и ему скажешь то же самое, – заметила леди Леона.

Марта фьгркнула.

– Его светлость – мужчина, а вы знаете не хуже меня, миледи, что джентльмены могут позволить себе все, что им заблагорассудится. Но это недопустимо для женщины, тем более для женщины с вашим положением в обществе, ваша милость.

– Что ты каркаешь, как ворона какая-то! – капризно воскликнула леди Леона. – Ты вечно все портишь, Марта. Если бы я тебя слушалась, то сидела бы дома, не зная никаких радостей, и мне нечем было бы развлечься, кроме банальностей нескольких безмозглых ухажеров, не имеющих намерения связать себя узами брака.

– Пора вам выйти замуж, миледи, – мрачно констатировала Марта, – а при вашем поведении этого не добьешься.

Леди Леона пожала плечами.

– Ты пытаешься напугать меня, Марта. Ты всегда это делала: старалась подчинить меня при помощи страха. Ну, да я не из пугливых. Я уже обещала тебе, что если маркиз сделает решительный шаг, то все мои похождения останутся в прошлом.

– Молю Бога, чтобы это было правдой, миледи.

Леди Леона беззаботно рассмеялась.

– Ты молишься за меня. Марта? Ой, кажется, это действительно так! Одно это должно заставить меня начать новую жизнь.

– Хотелось бы мне верить в это, ваша милость, – отозвалась Марта.

– Ну, если бы кто и мог помешать мне развлекаться, так это ты, – парировала леди Леона. – Поезжай в карете к магазину Пантеон Базар и не смей возвращаться раньше, чем через час. Я не хочу, чтобы мой экипаж видели перед домом мадам Зазет.

– Мне надо купить кое-какие мелочи, миледи, – кисло проговорила камеристка.

– Ну, так отдай приказание кучеру, – сказала леди Леона, – и пусть они звучат убедительно. Ты же знаешь, что он болтун, каких мало.

Карета остановилась у магазинчика на Меддокс-стрит.

В маленьком окне были выставлены лосьоны для лица, помады для губ, фиалковая пудра и другая косметика, которой пользуются знатные дамы.

Все эти образцы имели несвежий, пыльный вид, как будто витрину давно не обновляли. Леди Леона огляделась кругом, но было очевидно, что модных леди и денди, прогуливавшихся по Бонд-стрит, этот боковой переулок не интересует; на всем его протяжении были видны только два оборвыша, копающихся в сточной канаве, да несколько респектабельных покупателей-буржуа, торопившихся по своим делам.

Леди Леона грациозно поднялась по трем ступенькам, ведущим в магазин, и скрылась внутри.

Как только дверь за ней изнутри закрылась, неприметная немолодая продавщица поспешно вскочила. Не говоря ни слова, леди Леона прошла мимо нее и, раздвинув занавески в дальнем конце помещения, очутилась в полутьме задней комнаты, убранной в виде шатра.

Стены были затянуты темно-красными занавесями, ниспадавшими с центра потолка, а на низкой кушетке за столиком сидела мадам Зазет.

В ней явно чувствовалась цыганская кровь: у нее были характерные для представителей этого племени черные волосы, выдающиеся скулы и темные глаза. На ней был совершенно фантастический наряд, который можно было бы описать как турецкий с примесью испанского и не без влияния древнеегипетского стилей.

Она была увешана дешевыми побрякушками, а в ушах ее были огромные золотые кольца, свисавшие из-под платка с красными кистями, который закрывал ее темные волосы.

При появлении леди Леоны мадам Зазет развела свои смуглые руки в преувеличенном приветственном жесте. Пальцы ее, не слишком чистые, были унизаны всевозможными перстнями и кольцами, на худых запястьях звенели браслеты.

– Вы опаздываете, миледи, – произнесла она с сильным акцентом.

– Он уже здесь?

– И с нетерпением ждет, – закудахтала мадам Зазет. – У них от вас горячка, прелесть моя. Уже больше чем полчаса он пускает слюнки и дрожит от страха: вдруг вы ему откажете.

– Довольно, – резко оборвала ее леди Леона. – Вот ваши деньги.

Она положила перед цыганкой две гинеи. Мадам Зазет подняла на нее дерзкие глаза.

– Я предупредила вас прошлый раз, миледи, что буду брать больше. Три гинеи, будьте добры.

– Три! – проговорила леди Леона. – Это слишком много, и вы это прекрасно знаете.

– Вы можете обратиться к кому-нибудь другому, миледи, – ответила цыганка, пожимая плечами.

Леди Леона досадливым движением вынула из ридикюля еще одну гинею и бросила ее на стол.

– Пожалуй, я больше не приду. Мадам Зазет захихикала.

– Все так говорят, но все возвращаются. Никто не может устроить их с такими удобствами и в такой тайне, как Зазет. Вы вернетесь, миледи, если не для него, то для кого-нибудь еще.

– Не смейте разговаривать со мной в таком тоне, – приказала леди Леона.

Она направилась к двери в дальнем конце комнаты-шатра. Только хорошее знание этого помещения позволило ей безошибочно найти этот ход. Но уже дойдя до двери, Леона вернулась.

– Раз вы столько берете, – сказала она, – можете для разнообразия по-настоящему погадать. Ответьте мне на один вопрос: я получу, что хочу?

Откинув голову, цыганка захохотала:

– Все вы, знатные дамы, одинаковы: всегда хотите получить за свои деньги что-то лишнее! – не переставая смеяться, заявила она. – Ну что же, вы ведь клиентка хорошая, я сделаю это для вас. Я уже говорила: вы получите от жизни то, что хотите – деньги, ведь вы жаждете их, так ведь? – и высокое положение. Чего еще желать такой женщине, как ваша милость?

– Вы уверены, что я получу и то, и другое? – настоятельно переспросила та.

– С вашей внешностью это совсем нетрудно, – ответила цыганка. – Но, может, ваше тело требует чего-то другого?

Опять зазвучал ее насмешливый хохот, но на этот раз леди Леона с гневом отвернулась и, выйдя через потайную дверь, с шумом захлопнула ее за собой.

Теперь она очутилась перед узенькой винтовой лестницей, ведущей на второй этаж. Приподняв подол платья, она быстро поднялась наверх и открыла дверь.

Когда она вошла, со стула у камина поднялся мужчина.

– Ты опоздала, – непримиримо сказал он.

– Мне очень жаль, но я ничего не могла поделать, – ответила леди Леона.

Она остановилась на пороге переполненной безделушками комнаты с розовыми занавесками и взглянула на того, кто ее дожидался.

Это был великолепный мужчина. Его почти двухметровое, широкоплечее, мускулистое тело как нельзя более выигрышно смотрелось в мундире драгуна гвардии Ее Величества.

Он был красив чуть грубоватой мужской красотой, и в нем ощущалась какая-то животная, плотская сила, которая была как вызов для любой женщины, видевшей его.

– Иди сюда, – приказал он остановившейся у дверей леди Леоне.

– Ты просишь или приказываешь? – осведомилась она с улыбкой.

– Ответ тебе известен, – грубо сказал он. – Ты заставила меня ждать.

– Но ты пришел слишком рано! – возмутилась она.

– Эта старая ведьма внизу сказала тебе, ведь так? Ну что же, я хотел видеть тебя и не сомневаюсь, что тебе не терпелось попасть сюда не меньше, чем мне.

– Ты невыносимо самоуверен, Джервис, – пожаловалась леди Леона.

– Ничуть: ведь стоит мне только поманить пальцем, и чистокровные кобылки вроде тебя так и бегут ко мне.

– Боже, как я ненавижу, когда ты так разговариваешь! Я не знаю, следует ли мне оставаться.

Он не ответил, а только взглянул на нее, как будто что-то прикидывал в уме, и выражение его глаз заставило ее броситься к нему.

– Джервис, Джервис, мы теряем время! – вскричала она. – Поцелуй меня! Ты же знаешь, как я мечтала быть с тобой!

Леона подняла к нему лицо, а он протянул руки и сжал ее плечи с такой силой, что она невольно чуть поморщилась.

– Это правда? – спросил он низким голосом.

– Ты же знаешь, что да, – ответила она, и губы ее полуоткрылись.

Он притянул ее к себе, и их уста слились. Он целовал ее грубо, властно, но через мгновение отпустил, резко проговорив:

– Сними эту проклятую шляпку и дай мне посмотреть на тебя. Ты волнуешь меня, Леона, но я тебе не доверяю. Ты встречаешься со мной здесь – тайно, вдали от всех – но не позволяешь мне приходить к вам в дом.

– А какой в этом был бы смысл? – спросила леди Леона, повинуясь его приказу и снимая шляпку.

Отбросив ее на стул, она протянула к Джервису руки.

– Не надо разговоров, – прошептала она. – Целуй меня, люби меня – зажги во мне пожар!

Вот чего я от тебя хочу.

– Это все, чего ты от меня хочешь, – сказал он сурово. – Ты околдовала меня, Леона: когда я с тобой, мысли мои теряют связь. А когда тебя рядом нет, я понимаю, что ты просто используешь меня. Я нужен тебе в качестве любовника, но не гожусь в качестве мужа. Это правда, не так ли?

– Перестань мудрствовать, Джервис, – устало проговорила леди Леона. – Тебе прекрасно известно, что мы ведем разную жизнь. Я никогда не скрывала от тебя, что должна выйти замуж за человека богатого. Мы бедны. А, ты улыбаешься! Мой отец, может, не кажется тебе нищим, но на твой жалкий доход и уличная кошка не проживет, не говоря уже обо мне. Ты же знаешь, что я не смогу жить в бедности, забытая всеми.

– Ты не раз мне об этом говорила, – с горечью отозвался драгун.

– Я должна стать богатой! – объявила леди Леона. – По-настоящему богатой! Мне нужны драгоценности, многочисленная прислуга, я должна бывать в обществе принца, вызывать всеобщее восхищение и поклонение, иметь вес в свете.

– А тот, кто даст тебе все это – сможет ли он дать и то, что даю тебе я?

Она взглянула на него, и лицо ее смягчилось.

– Ах, Джервис, ты же знаешь, что никто не может разбудить во мне такое необузданное волнение любви, трепет от того, что мы вместе, близко-близко.

– Это не любовь, – ответил ей Джервис. – Может, ты и думаешь, что это любовь, Леона, потому что ты испорчена светом, которому важен не сам человек, а то, чем он владеет.

– А я тебе важна?

– Тебе прекрасно известно, будь ты проклята, как ты мне важна, – хрипловато проговорил тот. – Но даже когда я обнимаю тебя, я знаю, что сколько бы я ни давал тебе себя, как бы я тебя ни волновал и какое наслаждение ни дарил тебе, тебе этого мало. Ты алчная, Леона, алчная, и эти твои цепкие ручки могут насухо выжать сердце человека и не дать взамен ничего.

В ответ леди Леона обвила руками его шею и притянула к себе его лицо.

– А разве это ничего? – спросила она, и он ощутил ее губы: голодные, властные, страстные и покоряющие.

Он прижал ее к себе, осыпая грубыми, жестокими поцелуями, заставляющими ее прижиматься к нему все теснее и теснее, пока наконец, тихо вскрикнув, она не откинула назад голову.

– Люби меня, Джервис, о, люби меня! – простонала она. – Я хочу тебя, ты сводишь меня с ума… Я хочу тебя!

И тут, не в силах больше противостоять ей, драгун подхватил ее на руки и понес к алькову, где стоял мягкий низенький диван.

В это время маркиз расхаживал по библиотеке Алтон-Хауса, держа в руках письмо от своего управляющего из Алтон-Парка. Письмо только что доставил верховой грум.

Маркиз уже дважды прочел письмо, и теперь читал его в третий раз. Оно было адресовано «Благородному маркизу Алтону», а на бумаге было тиснение «Контора поместья Алтон-Парк, Хартфордшир».

«Милорд,

К моему глубокому сожалению, я не могу сообщить Вашей светлости каких-либо новых сведений относительно посетителей Дрок-Коттеджа, места жительства мисс Розы Трэнт, скончавшейся в прошлом месяце в возрасте семидесяти одного года.

Вышеупомянутая женщина в течение двадцати лет была арендатором Вашей Светлости. Я удостоверился, что ее сестра, по имени Бесси, не посещала ее до ее последней болезни.

Местные жители считают, что Бесси Трэнт находится в услужении. К сожалению, мисс Роза Трэнт, как все говорят (прошу прощения у Вашей Светлости за подобное выражение), » ни с кем знаться не желала «, и никто не знает, у кого служит ее сестра.

Несколько человек утверждают, что в прошлую среду видели у коттеджа юную леди, но, насколько мне удалось узнать, она пробыла там не больше суток и в четверг рано утром уехала с Бесси Трэнт почтовой каретой, по-видимому, направляясь в Лондон.

Я глубоко сожалею, что не смог быть в этом деле более полезен Вашей Светлости, но если в дальнейшем мне что-то станет известно о Бесси Трэнт или ее гостье, я незамедлительно сообщу об этом Вашей Светлости.

Остаюсь Вашей Светлости недостойный и покорный слуга,

Дж. Робертс».

«Невероятно, – думал маркиз, – как это можно было так быстро и бесследно исчезнуть»

На следующее после встречи с Сильвиной утро, узнав от кучера, где тот высадил молодую леди с раненой собачкой, маркиз пришел к Дрок-Коттеджу.

К его глубокому изумлению, он увидел, что ставни домика закрыты, а двери заперты.

Поскольку коттедж стоял на отшибе, немного в стороне от деревни, не у кого было узнать, куда делись его обитатели.

Маркиз оказался в довольно затруднительном положении: пришлось объяснять управляющему, что ему нужны сведения не только о владелице коттеджа, но и о молодой леди, которая там гостила.

Сильвина сказала, что они больше не увидятся, но он ни на минуту не поверил, что это действительно так.

Маркизу еще не случалось проявлять интерес к женщине без того, чтобы она не показала ему совершенно недвусмысленно, что ей приятно его внимание, а уж чтобы она исчезла…

Возможно, впервые в своей жизни записного сердцееда, чья притягательность для женщин была столь знаменита, что он почти поверил в нее сам, маркиз столкнулся с женщиной, которая исчезла, не поддавшись его чарам.

Цинизм, овладевавший им все сильнее с того случая в его жизни, когда его постигло жестокое разочарование, стал настолько привычным, что он уже сомневался, существуют ли в действительности невинность и безыскусность.

Он смотрел на Сильвину в тот день в лесу и потом, когда они сидели в маленьком греческом храме, заинтригованный ее красотой, но в то же время в каком-то дальнем уголке его мозга сохранилось сомнение, была ли она действительно совершенно и абсолютно естественной.

«Может ли женщина, – спрашивал он себя, – быть такой безыскусной, неиспорченной, нетронутой светом, какой представляется Сильвина».

Маркиз привык к женщинам, которые уверяли его в своей безусловной любви и преданности, но душами они были вполне земными и никогда не забывали о светском обществе.

Они постоянно были начеку: никто не должен был видеть, что они нарушают приличия, и, как ни раскованны они были, находясь наедине, всегда тщательно следили за тем, чтобы в глазах общества их репутация оставалась незапятнанной.

«Я люблю тебя! Люблю тебя!»

Как часто приходилось ему слышать эти слова из уст женщин и знать, что вся их страсть мгновенно погаснет при скрипе ступеньки.

Маркиз был не таким человеком, чтобы отказываться от благосклонности женщины, но нередко думал про себя: кто он – охотник или добыча? В его жизни еще не было такого преследования женщины, чтобы он не предвидел его результата: он всегда знал, что получит то, чего добивается.

– Ты невероятно, просто дьявольски популярен у представительниц прекрасного пола, – сказал ему как-то один из друзей. – Ты для них – просто Казанова, и при первой же встрече они принимают решение отдаться тебе. Нам всем приходится бороться за то, что само падает тебе в руки как переспелый персик.

Тогда маркиз посмеялся зависти, звучавшей в словах товарища, но потом подумал про себя, что именно в этом и заключается недостаток его отношений с прелестными, желанными женщинами, украшавшими то общество, в котором он вращался.

Они были как переспелые персики! Ему даже не надо было протягивать руку: они были уже у его ног, ожидая, что их проглотят, предваряя его желание, прежде чем оно успевало зародиться.

И вот впервые он встретил совершенно иную девушку… Иную ли? – спрашивал он себя, зная, что во что бы то ни стало должен снова найти Сильвину и выяснить правду.

Она сказала ему, что его – маркиза Алтона – считают упорным. Что ж, в этом она была несомненно права!

Если он хотел чего-то, – а ему так редко действительно хотелось чего-то, что нелегко было получить! – никакие трудности и препятствия не останавливали его в его стремлении добиться желаемого.

Но в этом случае он словно натолкнулся на каменную стену.

Как, скажите на милость, в этом кишащем людьми лабиринте – Лондоне – начать поиски девушки по имени Сильвина в сопровождении прислуги, которую зовут Бесси Трэнт?

Как мог он быть так глуп, спрашивал он себя, что не заставил ее назвать свою фамилию?

Но, ругая себя, он все же чувствовал, что, как бы настойчив он тогда ни был, ему бы не удалось узнать большего, чем он узнал.

Что так пугало ее? Какой человек заставлял мрачнеть ее лицо, а глаза наполняться страхом, подобного которому он еще не видел на лице женщины?

Это должен быть мужчина – но кто он? Где его можно отыскать? Где можно попытаться навести справки?