Текст книги "Невинная обманщица"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Барбара Картленд
Невинная обманщица
Глава 1
1819 год
– Я продал этого пса, – объявил граф. На несколько мгновений Манелла лишилась дара речи. Она лишь смотрела на своего дядю, графа Герберта, в совершенном изумлении.
Наконец девушка спросила ослабевшим от волнения голосом:
– Что вы сказали, дядя? Не могли же вы и правда его продать! Такого просто быть не может!
– Видите ли, моя дорогая, в прошлом году ваш батюшка брал Флэша с собой на охоту к лорду Ламберну. Пес привел его милость в восторг. Лорд Ламберн, говорят, все восхищался, какой он быстрый да послушный. Теперь, когда ваш отец, а мой брат, умер, наш богатый сосед готов приобрести сеттера за приличные деньги, – невозмутимо пояснил граф Герберт.
– Папа очень любил Флэша, – заметила Манелла. По наивности девушка, вероятно, хотела пробудить добрые чувства в душе дяди, назначенного ей в опекуны после смерти отца – мать Манеллы скончалась несколькими годами раньше, – и пыталась объяснить, что такую собаку просто невозможно не любить.
С другой стороны, дядя Герберт, который наведывался в их имение всякий раз, когда ему нужны были деньги, а следовательно, весьма часто, ни разу на ее памяти не выказал интереса к какому-либо домашнему животному – в имении, помимо собак, держали лошадей и, разумеется, кошек.
Поэтому вполне возможно, что Манелла, несмотря на свой юный возраст, не обольщалась насчет дядиной чуткости и высказала ему свое презрение от беспомощности. В таком случае ее фраза означала, что привязанность доступна всем, за исключением такого истукана, как ее дядя.
– Это моя собака. Флэш принадлежит мне! – решительно добавила девушка.
Прежде чем возразить, граф Герберт смерил племянницу испытующим взглядом.
– У вас на то имеется соответствующий документ? – уточнил он.
– Разумеется, нет, – отмахнулась Манелла, которой такая постановка вопроса показалась до невозможности вздорной. – Неужели папа должен был оформлять дарственную на все, что я от него получала? Просто я всегда была хозяйкой Флэша.
– В Лондоне он вам все равно не понадобится, – возразил граф Герберт. – Так что завтра пополудни лорд Ламберн приедет забрать собаку.
– Вы не можете… Вы не смеете так поступить со мной! – в негодовании воскликнула Манелла, не в первый раз опуская обращение «дядя Герберт», как того требовали хорошие манеры. – Я отказываюсь подчиняться и ни за что не расстанусь с Флэшем!
Граф нелепым «ходульным» шагом направился через комнату к камину.
– Ваш отец, милочка, оставил после себя очень мало денег, и на мне лежит обязанность опекать вас, – многозначительно сказал он. – На вашем месте я бы больше ценил то, что для вас делается.
Граф выдержал паузу. Так и не услышав от упрямой племянницы слов признательности, на которые, по-видимому, рассчитывал, он продолжал:
– Мне стоило немало труда устроить вас в Лондон на весь сезон. Более того, вас там будет опекать сама герцогиня Вестмур!
Больше он ничего не добавил. Вероятно, подразумевалось, что само это имя являлось символом его чрезвычайно чуткой заботы о Манелле, которую кончина отца в одночасье превратила в бедную родственницу.
Что касается герцогини, звучная фамилия вызвала в памяти Манеллы кое-какие сведения. По словам отца, она была знаменитой красавицей. Кроме того, покойный граф не раз за глаза посмеивался над братом, выставлявшим себя шутом перед этой дамой.
Но вслух Манелла ничего не сказала, и дядя был вынужден продолжать свой монолог:
– Любая девушка прыгала бы от радости при мысли о столь близком знакомстве с герцогиней. Но у вас есть и другой повод для радости. Я приискал вам мужа.
Манелла сделала глубокий вздох, готовясь ответить дяде. Дольше сдерживаться не было никаких сил.
– Не хочу показаться невежливой, дядя Герберт, но мне не нужен никакой муж. Вернее, меня устроит только тот муж, которого я найду, а не «приищу», себе сама. Я намерена выйти замуж по любви.
Граф расхохотался, однако в его смехе не слышалось веселья.
– В вашем ли положении выбирать, дорогая моя племянница? – заметил он. – На прошлой неделе, когда я был в «Уайте-клубе», туда зашел герцог Данстер.
– Герцог Данстер был папиным другом, – задумчиво произнесла Манелла.
– Знаю, – нетерпеливо перебил ее граф. – Я также знаю, что он готов на все, лишь бы обзавестись сыном. В его возрасте пора подумать о наследнике.
– Ему следовало думать о наследнике лет тридцать назад, – сказала Манелла. – В его возрасте люди нянчат правнуков.
Подобная кандидатура показалась ей настолько абсурдной, что она не смогла даже как следует возмутиться.
– Верить ли мне своим ушам! – воскликнула Манелла, заметив ироничную улыбку дяди. – Он же очень стар! Совсем старик!
– А возраст-то здесь при чем? – вышел из себя граф Герберт. – Ваш жених – герцог – богат, как Крез, и если у вас хватит ума выйти за него замуж, ваше будущее обеспечено.
– Должно быть, вы сошли с ума, если полагаете, что я могу выйти замуж за человека, который годится мне… в деды!
– Я знаю, что герцогу больше не до охоты, а вот его сын мог бы это делать, если бы у него был таковой, – заметил граф. – И прежде, чем вы произнесете очередную дерзость в мой адрес, позвольте напомнить вам, Манелла, что я являюсь вашим официальным опекуном. И если я прикажу вам выйти замуж за герцога, значит, вы так и сделаете.
– В таком случае вам придется тащить меня к алтарю за волосы. Но и тогда я откажусь венчаться! – не помня себя от гнева, воскликнула Манелла. – И не забудьте! Священник спрашивает у невесты, готова ли она взять жениха в мужья. Никакая сила в мире не заставит меня сказать «да»!
В глазах графа Герберта сверкнул зловещий огонек.
– Ваша беда в том, что вас слишком избаловали. Спору нет, вы хороши собой. Но, начиная с этой самой минуты, вам придется в точности следовать моим распоряжениям. В противном случае вам останется одно: в буквальном смысле слова голодать, не имея ни пенни на жизнь.
Он решительно направился к двери.
– Пойду скажу Главеру, что завтра пополудни жду лорда Ламберна, который приедет забрать Флэша. Надеюсь, мне удастся продать и лошадей, хотя бы пару из них. Остальными может соблазниться только хозяин живодерни.
Он вышел из комнаты и закончил последнюю фразу, уже прикрывая за собой дверь.
С минуту Манелла лишь молча смотрела ему вслед.
То, что она услышала, было немыслимо, невероятно. Подобная сцена могла привидеться лишь в кошмарном сне.
Возможно ли, чтобы дядя, родной брат ее отца, вел себя так бессердечно, так жестоко?
Как он мог отобрать у нее Флэша, неизменно бывшего при ней со щенячьего возраста?
Это был великолепный сеттер, удивительным образом сочетающий в себе мощь и элегантность. А какая у него была чудесная шкура! Белоснежная с черными подпалинами.
Манелла потрепала по морде пса, который, не сознавая опасности, приплясывал, по-видимому, радуясь, что неприятный тип, который с недавних пор стал расхаживать по их дому с хозяйским видом, убрался из комнаты.
Ощутив под пальцами шелковистую, волнистую шерстку, девушка немного успокоилась. Так бывало всегда. Стоило ей погладить Флэша, и боль, которую Манелла так часто испытывала в последнее время, становилась слабее, трагические события минувших месяцев словно затягивались мглой.
Флэш ходил за ней по пятам, спал у нее в спальне, они почти не расставались.
Когда дядя объявил о предстоящем переезде в Лондон, Манелле и в голову не пришло, что ей придется разлучиться с любимым псом.
И вот теперь выясняется, что ее лишают не только дома, где она родилась и прожила безвыездно всю свою жизнь. Дядя требовал, чтобы, отправляясь в столицу, она оставила и Флэша, и Герона, четырехлетнего каурого жеребца, на котором скакала верхом чуть не каждый день, естественно, считая его своей собственностью.
Манелла не оставила без внимания то, что дядя мельком сказал о продаже лошадей. Она слишком хорошо знала, кто из животных в их конюшне мог заинтересовать лорда Ламберна.
Любой знаток верховых лошадей ни за что не упустит возможности купить Герона!
Но как бы ни велико было потрясение от предстоящей разлуки с четвероногими друзьями, им неприятности не ограничивались.
Помимо всего прочего, заботливый дядюшка говорил о браке своей подопечной. Чтобы она, Манелла, вышла замуж за человека, которого не любила и вряд ли могла бы полюбить? Никогда!
Что за дикая мысль! В этом седовласом – как принято говорить, – а точнее, преимущественно лысом, старце она никак не могла видеть мужчину, тем более жениха!
Дряхлый калека, лет на двадцать – двадцать пять старше покойного отца Манеллы, надумал жениться, чтобы завести наследника.
Если бы герцог женился не на старости лет, а вовремя, возможно, он имел бы теперь взрослого сына и не наводил ужас на девушек, содрогавшихся от одной мысли о подобном браке, – от негодования Манелла стала думать о себе во множественном числе.
Гнев застилал ей глаза или они затуманились от слез? Манелла задыхалась, ее сердце билось так, словно приготовилось выскочить из груди…
– Нет, так дело не пойдет, – одернула себя девушка, глядя на портрет отца.
Портрет принадлежал кисти одного знаменитого в те годы художника, писавшего и принца Уэльского Георга еще до того, как тот стал принцем-регентом при своем безумном отце Его Величестве Георге П.
Никто и никогда не видел, чтобы покойный граф Эйвонсдейл вышел из себя, хотя, разумеется, в его жизни были и печальные, и досадные, и опасные моменты.
Все, кто хорошо его знал, ценили в нем бесконечное самообладание, позволявшее принимать правильные решения в самых отчаянных ситуациях.
Отец всегда говорил, что из любого несчастья можно найти выход, стоит только взглянуть на него трезво.
У шестого графа Эйвонсдейла был вид истинного джентльмена. Его взор был полон величественного спокойствия, неотъемлемого качества подлинного аристократа.
Дядя Манеллы, безусловно, был начисто лишен всех этих достоинств.
Еще давно, будучи ребенком, Манелла поражалась, насколько разными были родные братья, ее отец и дядя Герберт.
Манелле вспомнилось, как отцу предъявили крупный счет, по которому не смог расплатиться его злополучный младший братец.
– В каждой семье есть своя паршивая овца, но барана паршивее, чем Герберт, еще надо поискать! – с досадой сказал тогда граф.
Тем не менее он всю жизнь исправно платил за брата долги, и этот счет был не первым и, разумеется, не последним.
По сути, именно из-за безрассудной расточительности Герберта Эйвонсдейла семья его старшего брата постоянно пребывала в стесненных обстоятельствах.
Война с Наполеоном резко осложнила дела многих английских аристократов. Те, кто снимал просторные особняки, вынуждены были отказаться от подобной роскоши и завести себе жилье поскромнее.
Это сильно отразилось на доходах графа Эйвонсдейла, которыми он был в значительной части обязан именно ренте от сдачи в наем нескольких особняков.
Были и такие жильцы, которые, не думая съезжать, просто задерживали оплату, хотя покойный отец Манеллы – как было всем известно – никогда не запрашивал лишнего.
Выручали имения в сельской местности. Из-за континентальной блокады, объявленной Наполеоном, как никогда хорошо продавались сельскохозяйственные товары. Импорт полностью прекратился, и стране приходилось довольствоваться собственными ресурсами.
Однако стоило окончиться войне, как фермеров прижали. Многие банки даже закрыли им кредиты.
– Если бы отец был жив! – в который раз в отчаянии воскликнула Манелла.
Граф Эйвонсдейл скоропостижно скончался от сердечного приступа в начале прошлой осени. Титул перешел к «паршивой овце», Герберту, вечно доставлявшему семье одни огорчения.
Поскольку смерть старшего брата и наследование титула оказались для Герберта совершенной неожиданностью, а если быть совсем откровенным – нечаянной радостью, на похоронах он с трудом заставлял себя сохранять скорбный вид.
Впрочем, его можно было понять. Нельзя было исключать возможность, что его старший брат, женившись повторно, обзаведется наследником. В этом случае младшему было бы вовсе не суждено стать графом. И вдруг – такое везение!
Лишь только разъехались гости, провожавшие в последний путь покойного графа, Герберт стал оглядывать дом, выискивая, что бы поскорее продать.
К сожалению, большая часть мебели и картин, согласно установленному порядку, являлась фамильным достоянием Эйвонсдейлов, и никакой из графов, сменяющих друг друга в связи со смертью предшественника, не имел на них личного права.
Поэтому Герберту удалось поживиться лишь небольшим количеством весьма малоценных вещей.
– Зато теперь я смогу найти себе богатую невесту, – не скрывая торжества в голосе, заявил новоявленный граф Герберт своей племяннице, собираясь вернуться в столицу.
Манелла ничего не отвечала. Дядя насмешливо взглянул на нее:
– Ох, какие мы гордые! Вы и сами знаете, что ваш отец давным-давно жил бобылем. Да и я тоже. Но граф, богат он или беден, – совсем другое, нежели младший сын с туманными видами на наследование титула.
– Что ж, – отвечала Манелла, которая, без памяти от горя, не могла сосредоточиться на разговоре, – остается надеяться, что вы найдете себе жену, которая составит ваше счастье.
– Я буду счастлив с любой женой, лишь бы была побогаче, – небрежно возразил граф.
На следующий день он уехал в Лондон, прихватив с собой кое-какие наиболее ценные вещи, отобранные для продажи.
Первым ему попался под руку сервиз из севрского фарфора, которым так дорожила покойная графиня, мать Манеллы.
Напрасно девушка пыталась уговорить дядю отказаться от своей затеи.
– Не будьте дурочкой, – довольно грубо ответил он ей. – Вам известно, что я нуждаюсь в деньгах, которые по большей части будут истрачены на вас.
Ведь ради вас я собираюсь открыть Эйвонсдейл-хауз на Беркли-сквер в Лондоне.
Манелла взглянула на дядю с неподдельным изумлением.
– Это же вам не по средствам! – воскликнула она. – Папа всегда говорил, что содержание этого особняка очень дорого. В Эйвонсдейл-хаузе должно работать не менее дюжины слуг!
– Я знаю это не хуже вас, милочка, – процедил сквозь зубы граф Герберт, – но я закрою это имение, оставив здесь самый маленький штат – на случай, если надумаю как-нибудь летом приехать сюда с гостями.
Заметив, как окаменело лицо Манеллы, он примирительным тоном добавил:
– Вы же понимаете, что я должен произвести впечатление на будущую невесту, показав ей фамильное гнездо графов Эйвонсдейлов!
Дядя Герберт пробыл в Лондоне долго. У Манеллы даже забрезжила надежда, что ее взбалмошный опекун отказался от своей нелепой затеи и все может остаться по-прежнему.
С другой стороны, Герберт, возможно, обнаружил, что найти богатую невесту при его сомнительных достоинствах труднее, нежели он рассчитывал.
И вдруг вчера, без предупреждения, будто снег на голову, граф Герберт приехал.
Лишь только он объявился в сельском особняке, Манелле захотелось стать маленькой и незаметной и спрятаться подальше от своего «благодетеля», которого она ни капли не любила и искренне презирала.
Девушка привыкла считать Герберта, как мысленно называла его по примеру отца, ничтожным и отталкивающим. Эти качества были тем более заметны, поскольку у нее перед глазами был пример отца.
Едва поздоровавшись с ненавистным опекуном, Манелла заметила, что тот одет необыкновенно дорого и модно. Он прибыл в новеньком фаэтоне, запряженном парой отменных, прекрасно подобранных лошадей. По-видимому, ему все-таки удалось заполучить в невесты какую-нибудь особу с богатым приданым.
Для всех обитателей дома это было бы облегчением, ведь, поправив свое состояние, Герберт Эйвонсдейл забыл бы об их существовании и едва ли стал бы часто наведываться в сельский особняк.
Известие, сообщенное столичным гостем – вопреки здравому смыслу Манелла все никак не могла признать в нем хозяина, – будто пушечным залпом развеяло остатки ее спокойствия.
Манелла понимала, что должна срочно принять какое-то решение, но никак не могла собраться с мыслями.
Флэш разлегся на полу у ее ног.
Чтобы успокоиться, девушка опустилась на колени подле своего любимца и обняла его за шею. Пес радостно прильнул к ней, с готовностью отзываясь на ласку.
– Я не могу расстаться с тобой! Не могу… – повторила Манелла прерывающимся от горя голосом. – Все говорят, что лорд Ламберн жестоко обращается со своими собаками и лошадьми. Ох, Флэш, мой Флэш! Как же я буду спать по ночам, зная, что ты сидишь в холодной псарне, скулишь, не понимая, почему тебя бросила хозяйка.
В тот же момент слезы навернулись ей на глаза, но она решительно их смахнула.
– Я должна что-то придумать, найти какой-то выход. Помнишь, как всегда говорил папа? Флэш, миленький, ну, пожалуйста, подскажи, что мне с тобой делать, – жалобно, как маленькая девочка, попросила она.
Умный пес, заметив, как грустна хозяйка, постарался утешить ее как мог и нежно лизнул в нос, а когда Манелла невольно отстранила голову, стал тыкаться мордой в руку, обнимавшую его за шею.
Крепко прижимая к себе пса, Манелла проговорила сквозь слезы:
– Я не могу, не могу потерять тебя! И не желаю выходить замуж за мерзкого старика. Если меня вынудят поехать в Лондон и обвенчаться с герцогом, я, я… умру!
Однако она и сама заметила, что ее патетическая фраза словно нарочно взята из безвкусного любовного романа. Тем не менее девушка была убеждена, что так все и случится, если…
Нет, ничего подобного не случится! Она не расстанется с Флэшем и Героном. Достаточно, что смерть разлучила ее с родителями.
Когда умер отец, Манелле показалось, будто жизнь остановилась. Будущее рисовалось ей в мрачных тонах. Но даже предаваясь страхам, она не могла вообразить для себя столь печальной перспективы.
Кто бы мог предположить, что алчность побудит ее дядю отобрать у нее любимых животных?
Манелла также не допускала мысли, что ее повезут в Лондон, не спрашивая согласия, и заставят выходить замуж по чужому выбору.
– Нет, я ни за что на это не пойду! – воскликнула девушка, резко выпрямляясь. – Не пойду, и все тут, – повторила она уже веселее.
Юность брала свое. В восемнадцать лет невозможно долго предаваться беспросветной тоске. При своей независимой натуре Манелла просто обязана была найти выход.
По тону хозяйки и по тому, что она разомкнула объятия, Флэш пришел к выводу, что его поведут на прогулку, и, радостно залаяв, ринулся к двери.
Глядя на него, Манелла задумчиво произнесла:
– Ну вот, ты сам показываешь мне, что нам делать. Ох, Флэш, какой же ты у меня умница! И как я сама до этого не додумалась?
Она вскочила на ноги и отворила дверь кабинета.
Флэш выскочил первым, Теперь Манелла полностью сосредоточилась на плане побега.
Стараясь держаться спокойно и отмести все сомнения и страхи, она раздумывала над осуществлением своего замысла.
Вполне очевидно, что ей нелегко будет зарабатывать на пропитание.
Кроме того, ей понадобится найти такое пристанище, в котором дядя Герберт ни за что не сможет ее отыскать.
Манелла направилась к себе в спальню. Устроившись перед туалетным столиком, она обратила вопрошающий взгляд к зеркалу, словно ожидая совета от собственного отражения.
Она всю жизнь прожила в сельской местности, в тишине и уединении.
Во время войны соседи почти не общались друг с другом и балов почти не устраивали. Манелла не имела подруг, не общалась с молодыми людьми и никогда не задумывалась о своей внешности, а она расцвела в настоящую красавицу.
Вскоре после того, как похоронили ее отца, Манелла поймала на себе критический взгляд графа Герберта.
– Дядя, мне неловко, что вы так на меня смотрите, – решилась заметить она. – Я что, перепачкала лицо?
– Нет, я просто гляжу и думаю, что из вас выросла красивая молодая женщина, – ответил седьмой граф Эйвонсдейл. – По правде говоря, вы выгодно отличаетесь от других графинь Эйвонсдейл, во всяком случае, как о них можно судить по их портретам. А эти дамы всегда слыли красавицами – каждая в свое время.
Манелла, удивившись, смущенно сказала:
– Благодарю вас, дядя Герберт. Мне кажется, это первый комплимент, который я услышала от вас за всю свою жизнь.
Граф Эйвонсдейл не отвечал. Его взгляд блеснул хитрецой, и у девушки почему-то похолодело внутри.
Ей пришло в голову, что ее дядя, который успел обнаружить свою готовность продать все, что только можно, каким-то образом и в ней увидел весьма ценное достояние.
Будь Манелла более искушенной в делах света, она поняла бы, что, подобрав ей подходящего, по его меркам, жениха, Герберт Эйвонсдейл таким образом обеспечивал определенный доход и себе.
Кроме того, престижный брак племянницы укрепил бы и его положение в обществе.
Манелла прекрасно помнила, что ее отец часто говорил:
– И почему мой братец так любит жить в Лондоне? Мне это совсем непонятно. Впрочем, он смолоду был таким: не любил деревню, не питал интереса к сельской жизни и скверно стрелял.
В устах отца Манеллы подобная характеристика звучала совершенно убийственно. По его мнению, любому английскому джентльмену надлежало любить деревенскую жизнь и сельские занятия.
Истинный джентльмен, по общим понятиям того времени, должен был более всего желать скакать на самых резвых лошадях и охотиться на птиц самого высокого полета.
Иногда, когда в Эйвонсдейл приезжали погостить родственники, Манелле доводилось слышать, как они приглушенными голосами обсуждали дяди Герберта.
Не то чтобы ее интересовала тема разговора. Просто взрослые собирались в гостиной, а она сидела поблизости, в небольшой комнате, откуда было просто невозможно не слышать их разговоры. Кто-нибудь неизменно упоминал очередную экстравагантную выходку непутевого родственника.
Кроме того, для обсуждения всегда имелась и другая тема – его бесконечные романы, нелепые, скандальные, всегда связанные с большими расходами для семьи старшего брата.
Если остальных родственников, особенно дам, прежде всего волновала неискоренимая безнравственность молодого человека, отец Манеллы более огорчался из-за его вечных, ни с чем не сообразных долгов.
Когда Герберт был не в состоянии расплатиться по векселям – а на самом деле это было всегда, – кредиторы обращались к его старшему брату.
В таких случаях шестой граф Эйвонсдейл оказывался перед дилеммой: либо заплатить, либо предоставить Герберту гнить в долговой тюрьме.
Манелла знала, как сильно отец страдал от того, что состояние семьи, и без того весьма скромное, растрачивается на его взрослого брата, прожигающего жизнь.
Ведь это означало, что сам он, шестой граф Эйвонсдейл, не мог купить понравившуюся лошадь или бывал вынужден уволить одного из егерей, хотя тот был совершенно незаменим. Из-за этих посторонних расходов дом не ремонтировался, хотя в ливень в некоторых комнатах слуги не успевали менять тазы, подставляемые там, где протекала крыша. Однажды Манелла решилась спросить отца:
– Ну почему вы все время платите за дядю Герберта? Ведь он совершеннолетний, и вы не несете за него никакой ответственности.
Отец, сухо улыбнувшись, ответил:
– Знаешь, как говорят в наших местах крестьяне? Кровь людская – не водица. Это значит, что при всех своих недостатках Герберт остается мне братом. Кроме того, я обязан блюсти честь семьи.
Короче говоря, граф Эйвонсдейл не мог допустить, чтобы его брат попал в тюрьму.
Герберт превосходно понимал принципы, двигавшие его братом, и ничуть не боялся позорного заключения.
– Ненавижу его! Как я его ненавижу! – повторяла Манелла.
Она рассеянно смотрела в зеркало, которое в последнее время стало особенно занимать ее.
Недавно молоденькая горничная сказала Манелле, что ее лицо имеет форму сердечка. Поглядевшись в зеркало, девушка решила, что это правда. При этом она заметила, что, пожалуй, выглядит совсем неплохо.
Волосы Манеллы были того бледно-золотистого цвета, каким в погожее утро окрашивает небо восходящее солнце, а глаза – не голубые, как можно было ожидать, учитывая, что Манелла англичанка, а зеленые, словно лесное озеро, в котором отражаются кроны деревьев. При некоторых поворотах в них поблескивали золотые искорки, словно сквозь густую листву деревьев на водную гладь изредка попадали солнечные лучи. А ресницы, как ни странно, были совсем темные. Этим, как всегда говорил отец, Манелла была обязана одной из своих прапрабабок, испанке, жене первого графа Эйвонсдейла.
К сожалению, в фамильной коллекции картин не было портрета этой дамы, возможно, потому, что в свое время против нее ополчилась вся родня – из-за ее национальности.
В семье была еще одна иностранка, украсившая генеалогическое дерево Эйвонсдейлов в более позднее время, – бабушка Манеллы, француженка.
Традиционно считается, что француженки – брюнетки, но у графини Катрин из Нормандии волосы были светлые. Только глаза выдавали в ней чужеземное происхождение.
Думая о бабушке, пережившей сноху и скончавшейся за полгода до сына, Манелла пыталась представить, как горько ей было сознавать, что ее родина воюет со страной, где она прожила всю свою взрослую жизнь.
Однако, судя по записям, сохранившимся в дневнике этой дамы, она была на редкость счастлива.
Бабушка научила Манеллу говорить по-французски не хуже, чем по-английски.
Под впечатлением рассказов о злодеяниях наполеоновских войск, свирепствовавших в Европе, Манелла как-то объявила, что откажется говорить по-французски, если войска «антихриста» вторгнутся в Англию.
– Не буду же я разговаривать на языке врагов! – пояснила она.
– По моему мнению, англичане делают непоправимую ошибку, не желая изучать никакие языки, кроме родного. В конце концов, Англии ведь приходится общаться с другими странами Европы, – возразила бабушка. – Кроме того, у нас во Франции говорят:
«Никакое умение на вороту не виснет». Это означает, что все, что ты знаешь, в какой-то момент может вдруг пригодиться. Вот ты, например, научилась готовить французские блюда. Вдруг жизнь повернется так, что тебе придется обходиться без кухарки или, боже сохрани, зарабатывать себе на жизнь. Тогда-то ты и вспомнишь наши рецепты.
Манелле оставалось лишь признать справедливость этих доводов.
Поэтому она продолжала разговаривать с бабушкой по-французски и читать французские романы, которыми старая дама снабжала внучку.
– Интересно, – спросила себя Манелла, – что бы бабушка предприняла в подобных обстоятельствах?
Не зная точного ответа на этот вопрос, впрочем, совершенно умозрительный, Манелла была совершенно уверена в одном: бабушка ни за что не дала бы силой выдать себя замуж за нелюбимого человека.
– Флэш прав, – сказала себе Манелла. – Мне придется бежать.
Оставалось продумать детали. Ей, разумеется, придется зарабатывать себе на жизнь, и Манелла прикидывала, какое из ее не столь многочисленных умений может принести ей деньги. В конце концов она пришла к выводу:
– Буду поступать сообразно обстоятельствам. Что толку строить планы, пока ничего не известно. С божьей помощью все как-нибудь устроится.
Остаток дня Манелла провела в сборах. Она прикидывала, что следует взять с собой, но важнее было другое: где раздобыть хоть немного денег, чтобы в первое время иметь средства на пропитание.
По крайней мере, ей надо продержаться до: тех пор, пока она не найдет себе какое-нибудь место, а в том, что работа у нее будет, Манелла не сомневалась.
Она, разумеется, понимала, что ей придется нелегко. Помимо отсутствия связей, необходимости соблюдать строгую тайну и, что греха таить, скудости навыков, у нее была еще одна, пожалуй, самая серьезная трудность. В ее положении собака и лошадь становились обузой.
Она воображала, как бы отнеслись горничные в Эйвонсдейле, если бы туда вдруг явилась девица верхом на великолепной лошади, в сопровождении высокопородного сеттера и попыталась наняться в услужение.
– Все равно мне что-нибудь подвернется, – упрямо повторяла Манелла, усилием воли отгоняя сомнения.
Тем не менее в глубине души она была смертельно напугана.
Ее побег вызовет ужасный переполох в доме. Что, если ее поймают на полпути и вернут? Вот уж поиздевается над ней дядя Герберт! С каким удовольствием он приберет ее к рукам и запрет, если ее попытка обрести независимость закончится провалом! Ей придется во всем его слушаться.
В мыслях Манеллы, естественно, вновь замаячил предполагаемый «очень выгодный брак», заставляя девушку содрогнуться от отвращения.
Отец когда-то рассказывал, что герцог Данстер давно уже перестал ездить на охоту, так как его здоровье пошатнулось и он уже не может стрелять. Если он был так дряхл, когда Манелла была ребенком, что говорить о нем теперь!
Как можно, чтобы ее целовал убеленный сединами старик?
С тех пор, как умерла мать Манеллы, она жила с отцом и была очень невинна и не знала точно, что подразумевают супружеские отношения.
Разумеется, она догадывалась, что в них есть нечто интимное, а также что муж и жена спят в одной постели.
Мать Манеллы страстно любила своего мужа, а он отвечал ей не менее сильной и искренней привязанностью. Всякий раз, когда мужу случалось оставлять дом хотя бы на сутки, графиня выбегала ему навстречу в холл и целовала его, не стесняясь слуг.
Правда, те не смущались столь вольным поведением хозяйки – это были почтенные люди, всю жизнь проработавшие в семье и весьма преданные господам.
Манелла росла в атмосфере любви. Когда она думала о браке – а подобные мысли приходили ей в голову нечасто, – она воображала, что будущий супруг будет высоким и красивым – вроде ее отца. Она будет смотреть на мужа, и ее лицо будет светиться, как у матери, которая, глядя на своего супруга, становилась еще прекраснее, чем всегда.
Однажды Манелла слышала, как отец сказал, обращаясь к матери:
– Я скучаю по тебе, милая. Если мне приходится разлучиться с тобой хоть на день, этот день тянется невыносимо долго.
– А я всякий раз считаю часы до твоего возвращения, – отозвалась мать Манеллы.
Манелла замечала, что, когда родители смотрели друг на друга, от них буквально веяло счастьем. Казалось, сила их любви заставляла вибрировать воздух.
– Я тоже хочу испытать такое чувство. И выйду замуж только по любви, – произнеся вслух эти слова, Манелла словно дала обет самой себе.
Девушка стала паковать вещи. Она знала, что всю поклажу придется приторочить к седлу Герона. А под седлом можно будет спрятать домашние туфли, если взять достаточно мягкие.
Она задалась целью как можно разумнее использовать маленькое пространство, отведенное для багажа.
Во-первых, ей понадобится одежда, в которой можно будет работать, не испытывая неудобств.
Правда, она пока еще не знала, в чем может заключаться ее работа.
Манелла спустилась к обеду. – как она надеялась, последнему, который ей предстояло провести в обществе ненавистного дяди. Она знала: даже если ей придется скрести некрашеные дощатые полы и спать в чулане, это будет куда лучше, нежели жить с нелюбимым мужем.
