Текст книги "Время Тьмы"

Автор книги: Барбара Джоан Хэмбли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

«Почему такие вещи вечно происходят со мной?»

Вопрос был ответом: «Потому что ты этого хочешь».

Он с трудом сглотнул и почувствовал, что горло у него болит от напряжения.

– О'кей, – слабо сказал он. – Я буду делать это. В смысле, я сделаю все, что смогу.

Вокруг сгустилась ночь. Ингольд согнул руки, тусклая тень в плаще на фоне далекого блеска огней в лагере. От земли поднималась полупрозрачная дымка, звуки и запахи лагеря померкли за ними; у Руди было чувство уединенности в сыром холодном мире небытия, словно он часами стоял тут на коленях во влажной траве, борясь с каким-то ужасным ангелом.

И он победил. Его душа почувствовала легкость и пустоту без триумфа или беспокойства, так, словно он мог парить по ветру.

Ингольд улыбнулся и стал всего лишь маленьким человеком в обносках, в грязной и порыжевшей коричневой мантии.

– Вот, – сказал он дружелюбно, – это то, что я ожидаю от тебя все это время. Даже когда тебе все это надоест, ты устанешь и будешь голоден, когда ты испугаешься того, что я велю тебе делать, когда ты будешь думать, что это опасно или невозможно, когда ты будешь зол на меня за вмешательство в твою личную жизнь. Ты всегда будешь делать все, что можешь, ибо только ты понимаешь, что это такое. Да поможет тебе Бог! – Он встал, отряхивая сырую траву и ветки со своей грубой мантии. – А теперь возвращайся в лагерь, – сказал он. – Ты еще должен отстоять свою сторожевую смену.

Холодный ветер пронизывал предгорья, завывая в ущельях, окружавших лагерь беглецов, вытянувшийся вдоль дороги, маленький костер Руди и запускал холодные пальцы через плащ, тунику и тело, пронизывая до костей. Начали падать первые тяжелые, рыхлые хлопья снега.

Альда не пришла.

Руди знал, почему, и жалел. То, что случилось прошлой ночью, все изменило между ними. Это было безвозвратно; если она не была его любовницей, она больше не могла быть и его другом. И, как хорошая дочь Церкви, она не стала бы женщиной колдуна.

Ему будет не хватать Минальды. Он испытывал мучительное одиночество, потребность в ее присутствии, в звуке ее мягкого голоса. Он чувствовал, что потерял ее, что стал ей чужим. Обнаружив в себе магические способности, он отрезал себя от всякой надежды на общение с теми, кто не понимал его призвания. Даже когда он покинет полный опасностей мир Тьмы и вернется в электрические джунгли Южной Калифорнии, Руди знал, что ему и там придется несладко.

Ветер обжигал его лицо, принося вместе со снегом волчий вой. Позади Руди чувствовал погружающийся в сон лагерь и бесконечную дорогу за ним вниз по предгорьям и на равнинах, отмеченную по бокам рваной цепью сторожевых костров.

Он вспомнил вечерний разговор с Ингольдом, пытаясь воскресить в памяти тот отражающий взгляд, проникший в его сознание, душу или центр собственного существа. Воспоминание было туманным, как память о сильной боли. Он мог воспроизвести само видение этого, но не мог снова ясно сказать, что это было только напряжение, холод от мыслей Ингольда о нем, и искал уверенность первый раз в жизни в знании, кем он был.

Но Руди не знал тогда, что это может стоить ему Минальды. Он не знал, что это может стоить ему всего, чем он был, ибо это равнялось всему.

«Но если вопрос – есть ответ, не имеет значения, знаю ли я».

Он лишь понимал, что если повернет назад, то всегда будет уверен, что держал это в руках и упустил. Руди знал, что не сможет сделать этот выбор во второй раз.

Костер потрескивал, дерево гудело, рассыпаясь. Руди взял толстую ветку и пошевелил в огне. Сноп взлетевших искр сверкнул, как фейерверк, на шипящем снегу. Он поплотнее завернулся в плащ, затем взглянул назад в направлении лагеря. В усилившемся свете костра Руди увидел идущую к нему темную фигуру, закутанную в мех от головы до пят. Черное облако волос развевалось вокруг нее на ветру, а когда она подошла к нему, свет костра положил голубые и золотые тени вокруг ее фиолетовых глаз.

12

– Будь спокоен. Пусть твое сознание молчит. Не смотри ни на что, кроме огня, – гипнотическая магия голоса Ингольда наполняла сознание Руди, когда он смотрел на яркий костер стражи, у которого сидел. Он старался отогнать преследовавшие его мысли, усталость, сонливость и опасения насчет Белых Рейдеров, идущих за караваном, которых, ему казалось, он видел. Он старался не думать ни о чем, кроме огня, не видеть ничего, кроме горки дров, преображенных пламенем и жаром. И Руди обнаружил, что чем меньше он пытается думать о чем-нибудь, тем сильнее это переполняет его.

– Расслабься, – мягко сказал Ингольд. – Не беспокойся ни о чем. Только смотри в огонь и дыши.

Колдун отвернулся, чтобы поговорить с женщиной средних лет, появившейся на краю лагеря стражи с маленьким болезненным мальчиком.

Руди изо всех сил пытался выполнить совет Ингольда. Холодный пасмурный день опять угасал на небе, шел восьмой день пути из Карста. Издалека, вдоль дороги, доносилась перебранка – шла раздача пайков. Вдалеке он слышал кастаньетный стук деревянных учебных мечей и отрывистые саркастические выкрики Гнифта, доводившего до изнурения своих измученных учеников. Откуда-то доносилось нежное пение Альды и присоединившийся к ней ликующий голосок Тира. Его пронзило ощущение, неведомое прежде, спутанный клубок томления, облегчения, волнения, что безнадежно отвлекало его от дела.

Он поднял глаза. Ингольд сидел на пятках, серьезно разглядывая послушно открытый рот малыша, потом глаза и уши. У матери был раздраженный вид, столь привычный теперь в обозе беженцев. Она смотрела по сторонам, притворяясь, будто и не приводила своего сына к старому, отлученному от Церкви колдуну, но все время возвращала взгляд обратно к ребенку, возбужденно и испуганно. На Западе Мира существовали врачи, которые не были колдунами, но немногие из них пережили нашествие Тьмы. Те несколько, что шли на юг с караваном, были загружены по горло из-за болезней и незащищенности людей, утомления и голода; люди стали не так привередливы, как раньше. Им было все равно, врач перед ними или колдун – лишь бы помог.

Ингольд встал и коротко переговорил с женщиной, его рука покоилась на темных взъерошенных волосах мальчика. Когда они ушли, он повернулся к Руди и вопросительно поднял брови.

Руди беспомощно пожал плечами.

– Что я должен был высматривать? – спросил он.

Глаза Ингольда сузились.

– Ничего. Только смотреть в огонь. Смотреть, как он формирует себя.

– Я смотрел, – запротестовал Руди. – Я не видел ничего, кроме огня.

– А что, – едко спросил Ингольд, – ты собирался увидеть?

– Уф... я хочу сказать... – Руди сознавал, что где-то потерял нить, но не был уверен, где. – Я вижу, как вы смотрите в огонь каждую ночь, и наверняка знаю, что вы не просто разглядываете горящее дерево.

– Да, – сказал колдун. – И когда ты будешь колдуном пятьдесят лет, может, ты тоже увидишь больше, чем это. Ты должен любить вещи только ради них самих, Руди, прежде чем они отдадут себя тебе.

– Иногда я просто не понимаю, – говорил Руди много позже Альде, когда она выскользнула из повозки, чтобы посидеть с ним, завернувшись вдвоем в один плащ. – Я чувствую, что должен понять все это, но не понимаю. Я даже не знаю, чего не знаю, я чувствую себя так, будто меня сбросили в океан, и я пытаюсь плыть, но вокруг миллион миль глубины. Я даже не представляю, насколько это глубоко, – он покачал головой. – Это безумие. Месяц назад... – он замолк, не в силах объяснить этой девушке, которая выросла в мире королей и магов, что месяц назад он бы посмеялся над тем, кто скажет, что обладает такой силой.

Она придвинулась к нему, ее дыхание превращалось в слабый белый пар в воздухе. Из-за узости ущелья, по которому теперь извивалась дорога, линии сторожевых огней были теперь в дюжине шагов от края спящего конвоя, окаймленные уступами гор, чьи вершины скрывались за башнеобразными мысами гранита, поросшими черным сосновым лесом. Много раз за день Руди бросал взгляд на высокие пики Крепостного Вала Больших Снежных гор, пронзающих облака, как обломки гигантских зубов. Но большей частью он различал предгорья этой неясно вырисовывающейся полосы, то, как они возвышались над поворотами дороги и скрывали лежащее по ту сторону.

Голос Альды был спокоен и нежен.

– Будь глубина воды миллион миль или только шесть футов, тебе надо лишь держать голову на поверхности, – сказала она. – Для чужестранца ты держишься неплохо, – и ее рука обняла его за пояс.

Он улыбнулся и ответил горячим пожатием.

– Для чужестранца я держусь просто фантастически, – он подвинул руку у нее на плече, чтобы взглянуть на татуировку на своем запястье.

Альда заметила это движение и тоже посмотрела.

– Зачем это? – спросила она.

Он усмехнулся.

– Подумать только. Одна знакомая девушка раньше тоже приставала ко мне насчет этой татуировки. Это мое имя на знамени наискосок через факел. Она говорила, я сделал это, чтобы вспомнить, кто я такой, если забуду.

– А тебе надо напоминать?

С минуту он смотрел в мучительную тишину чужой ночи, потом вверх на горящие звезды. Его слух уловил далекий волчий вой. К нему пришли все запахи неясно вырисовывающихся гор, кустов и сосен, скал и воды.

Рядом с правой рукой Руди лежала длинная рукоять смертоносного меча, отражающего тусклый блеск костра точно так же, как заплетенные волосы женщины, теплой и хрупкой, свернувшейся, как пойманная птичка, в кольце его рук. Он вспомнил, словно в старинной легенде, свое залитое солнцем калифорнийское детстве в ярком стиляжном костюме, раскраску фургона в автомагазине. «Пожалуй, единственной общей вещью между прошлым и настоящим, – думал он, – была татуировка».

– Да, – тихо сказал он. – Да, иногда надо.

– Я знаю, что ты чувствуешь, – прошептала она. – Иногда я тоже думаю, что мне нужно вспомнить себя.

– На что это похоже, – спросил он, – быть королевой?

Она молчала очень долго, и он испугался, что причинил ей боль своим вопросом. Но, посмотрев на ее лицо, чей профиль выделялся на фоне тусклых розовых углей костра, он увидел в ее глазах вместо какой-нибудь мечтательной ностальгии воспоминания, сладость которых перевешивает боль.

– Это было прекрасно, – наконец сказала она. – Я помню танцы и зал, весь освещенный свечами, так что пламя покачивалось в унисон с одеждами дам. Запах теплых ночей, лимонные цветы и пряные духи, прогулки вверх по реке на королевской барже, водяные лестницы Дворца, освещенные, как шкатулки с драгоценностями, золотые в темноте. Иметь собственный двор, свои сады, свободу, возможность делать что хочу... – она положила головку ему на плечо, свернутые кольцами косы удерживали ее гладкие, как атлас, и блестящие, как эбонит волосы под его щекой. – Все так бы и продолжалось, независимо от того, за кого бы я вышла замуж, – тихо продолжала она. – Может, имело значение не столько быть королевой, сколько иметь свое собственное место в жизни, – ее голос был задумчивым. – Я действительно очень счастливый человек, ты знаешь. Все, что я хочу – это воспринимать жизнь как она есть, быть в мире с маленькими событиями, маленькими радостями. Я не упряма, не капризна...

– О да, это так, – он поддразнил ее, прижимаясь крепче. Она укоризненно подняла глаза. – И я люблю тебя в любом случае. Может, я люблю тебя из-за этого. Я не знаю. Иногда я не думаю, что в любви есть какое-нибудь «почему». Я просто люблю.

Ее руки конвульсивно обхватили его, она отвернулась, спрятав лицо у него на плече. Немного спустя он почувствовал, что она плачет.

– Эй... – он повернулся под тяжестью плаща и нежно погладил ее дрожащие плечи. – Эй, нельзя плакать на посту, – плащ соскользнул вниз, когда он поднял руки и ласкал ее склоненную голову с блестящими переплетенными косами. – Эй, что с тобой, Альда?

– Ничего, – прошептала она и стала тщетно вытирать глаза тыльной стороной руки. – Просто никто не говорил мне этого раньше. Извини, я больше не буду такой глупой. – Она нащупала упавший плащ, ее лицо было отрешенным и мокрым от слез.

Руди твердо взял ее за подбородок, поднял ее голову и нежно поцеловал в соленые губы.

– Я не могу в это поверить, – прошептал он.

Она шмыгала носом и по-детски терла глаза рукой.

– Это правда.

Голос Руди был мягким:

– А как же Элдор?

Ее глаза вновь наполнялись слезами, что сделало их лихорадочно блестящими в мягком жарком свете костра. Какое-то время она могла только беспомощно смотреть на него, не в силах говорить.

– Прости, – сказал Руди. Так много произошло, что он забыл, как недавно все это было.

Она вздрогнула и расслабилась в его объятиях.

– Нет, – мягко сказала она. – Нет, все хорошо. Я любила Элдора. Я любила его с тех пор, как была маленькой девочкой. Он был обаятелен, что очень притягивало людей, в нем была жизненная сила, великолепие, наконец. Даже простейшие вещи он делал так, словно они имели некоторую значительность, с которой никто другой не мог сравниться. Он стал королем, когда мне было десять лет, – она склонила голову, словно под грузом воспоминаний. Руди обнял ее молча и надвинул плащ ей на плечи, чтобы укрыть от ледяного воздуха. На черных скалах под дорогой опять завыли волки, отчаянный хор охотившейся стаи, далекий и слабый в ночи.

– Я помню, как стояла на балконе нашего дома в Гее в день, когда он шел на коронацию, – ее шепот был едва громче, чем шелест сосен над дорогой или потрескивание огня; она воскрешала грезы. – Элдор прежде был в изгнании – он всегда оставался в немилости у своего отца. Это был жаркий день в разгаре лета, и радостные крики на улице были такими громкими, что почти заглушали музыку процессии. Он был, как бог, как сияющий рыцарь из легенды, принц крови из пламени и мрака. Потом он пришел в наш дом, чтобы отправиться на охоту с Алвиром или повидать его по каким-то делам Королевства, и я так боялась его, что едва могла говорить. Я думала, что умерла бы за него, если бы он попросил.

Руди видел ее, застенчивую, худенькую, маленькую девочку с теми же темно-голубыми глазами и черными косичками, в бордовом платье дочери Дома Бес, прячущуюся за занавесями в зале, чтобы увидеть своего высокого учтивого брата и этого темного блистательного короля, проходивших мимо. Он едва сознавал, что заговорил вслух:

– Значит, ты всегда любила его.

Слабая улыбка озарила ее лицо.

– О, я все время влюблялась и разочаровывалась. Месяцев шесть я сохла по Янусу из Вейта. Но это было другое. Да, я всегда любила его. Но когда Алвир наконец устроил наш брак, я обнаружила, что... что отчаянно любить кого-нибудь – не всегда значит, что и он будет так же любить тебя.

И Руди опять сказал:

– Извини.

Он думал об этом, хотя теперь видел, что призрак мертвого короля всегда будет его соперником. Она так сильно любила, что было бы чудовищно ранить ее, не ответив на любовь.

Молча Альда поблагодарила его пожатием руки.

– Он был таким... далеким, – сказала она через некоторое время, когда снова овладела своим голосом. – Таким холодным. После того как мы поженились, я редко видела его – не потому, что он ненавидел меня, я думаю, просто потому, что иногда неделями он и не вспоминал, что был женат. Оглядываясь назад, я, полагаю, должна была увидеть, что это его великолепие было поверхностным, но... все было слишком поздно в любом случае, – она пожала плечами, жест, опровергнутый дрожанием ее голоса, и опять вытерла слезы. – И хуже всего то, что я все еще люблю его.

На это нечего было сказать. Была лишь физическая нежность, близость другого человеческого существа, подтверждение, что он здесь и не покинет ее. Рядом с ней он чувствовал, как она борется, подавляя рыдания, и в конце концов успокаивается, выплескивая накопившееся горе обратно в глубины памяти. Он спросил:

– Значит, Алвир устроил твое замужество?

– О да, – ответила она, немного успокоившись. – Алвир знал, что я люблю его, но не думаю, что это было единственной причиной. Видимо, он хотел, чтобы Дом Бес породнился с Королевским Домом, хотел, чтобы его племянник был Высоким Королем. Я не думаю, чтобы он заставил меня, если бы у меня был кто-нибудь другой, но так как этого не было... Алвир очень расчетлив. Он знал, что станет канцлером после того, как мы поженимся. Он знал, что делал.

«Ты еще говоришь мне об этом, возлюбленная», – подумал Руди.

– Но при всем том, – продолжала она, – он очень добр ко мне. Под этим сияющим великолепием одежд, – полушутливо продекламировала она, – действительно таится много любви.

«Да? Любви к чему?»

Он осознавал, что в случае с Алвиром не было такого понятия, как «любовь к кому».

От своего сторожевого костра в темноте Джил видела, как Альда встала, плотнее закуталась в мягкое облако своего мехового плаща и осторожно пошла по каменистому гребню земли назад, к темному силуэту ее повозки, вырисовывавшемуся на фоне освещенного лагеря. Джил была встревожена, ночь казалась ей полной опасностей, и она удивилась, как глупая девчонка может оставлять свое дитя, даже в охраняемом лагере, и ходить флиртовать в темноте с Руди Солисом. Джил была женщиной, которой не дано было любить, и ее чувства к тем, кто любил, были смесью симпатии, любопытства и только иногда страсти, которую она подавила в себе.

Обычно Джил не интересовалась, держатся ли Руди с вдовствующей королевой лишь за руки и разговаривают или же предаются РАЗНУЗДАННЫМ оргиям. Но сегодня – другое дело, сегодня она чувствовала присутствие Тьмы, ту наблюдающую злобу, которая таилась в мрачных лабиринтах подвалов Гея, тот хаотический сверхчеловеческий разум, приблизившийся так близко к ней, что, несмотря на костер за спиной, она все время оглядывалась, проверяя, не стоит ли кто позади.

В полночь ее сменил один из солдат Алвира, здоровый парень в алой форме, сильно залатанной и испачканной. Она видела, как Руди, сдав свой пост одному из Красных Монахов, теперь спускался по гребню холма к лагерю. Из темноты, где она стояла, на полпути между лагерем и гребем Джил видела, как он шел беглым шагом мимо повозок и тихо скользнул через борт той, что была украшаю знаменами Дома Дейра.

Джил вздохнула и посмотрела назад на лагерный костер стражи. Но, словно собака, она чувствовала неладное в продуваемой ветром темноте. Джил продолжала вглядываться в ночь, лежащую по ту сторону лагерных огней, ощущая, как холодную тяжелую руку, угрозу надвигающейся гибели.

Когда она вернулась в лагерь, большинство стражников уже спали, завернувшись в одеяла и провалившись в глубокий изнурительный сон. Только один человек бодрствовал, сидя у слабо мерцающего костра, как одинокая скала; создавалось впечатление, что он пребывал там с начала времен. Джил видела его сидящим так ночь за ночью, если он только не обходил по периметру лагерь. Она не могла вспомнить, когда последний раз видела его спящим.

Джил тихо приблизилась к нему:

– Что ты видишь?

Колдун отвел глаза от пламени, свет выхватил затененные шрамы его лица, когда он улыбнулся.

– Ничего, – слабый жест его пальцев подразумевал угрожающее безмолвие ночи. – Ничего, чтобы объяснить это.

– Ты тоже чувствуешь его, – тихо сказала Джил, и он кивнул.

– Мы должны дойти до Убежища не дольше, чем за три дня, – сказал он. – Прошлой ночью я чувствовал это смутно и вдалеке. Сегодня это намного хуже. Хотя за последние три ночи не было слышно о Тьме поблизости от пути каравана.

Джил обхватила руками поднятые колени и смотрела на немое мерцание света поверх своих избитых и распухших пальцев, покрасневших от холода.

– Есть ли Гнездо в этой части гор? – спросила она.

– Только то, о котором я однажды говорил Янусу. Это старое Гнездо, давно замурованное. Ночь за ночью я искал его в огне и не видел признаков, чтобы его трогали. Но каждую ночь я смотрю снова, – он кивнул в сторону маленького костра. – Я вижу его сейчас. Оно лежит в широкой неглубокой долине, может, в двадцати милях отсюда. Я вижу основание в самом конце долины, сама долина засыпана листьями, наполнена теплом и темнотой.

В костре сломалось полено, и рассыпавшиеся угли изрезали его лицо светом.

– Это место все время находится в какой-то тени. Нет никаких отражений неба или звезд на том полированном камне. И в середине этого мрака, как пасть могилы, еще более глубокий мрак самого входа. Но я могу видеть, что он замурован и покрыт грудой земли и камней, поросших сорной травой.

Глядя в огонь, Джил ничего не смогла увидеть – только игру цветов топаза, розы и цитрина и вьющееся тепло, трепещущее на камнях, замыкавших яму, показывающее призрачные рисунки ископаемых папоротников, как узоры мороза, отпечатанные на глади скальной породы. Скрипучий голос Ингольда породил в ее душе ощущение того, как темнота сгущается в тех слишком плотно переплетающихся деревьях, движении в тенях горы, которое нельзя было объяснить никаким ветром. Шепчущая ночь таила чувство сверхъестественного ужаса.

– Мне не нравится это, – тихо сказала Джил.

– Мне тоже, – ответил Ингольд. – Я не верю этому видению, Джил. Мы в трех днях пути от Убежища. Тьма должна предпринять свою попытку, и скоро.

– Мы успеем дойти туда?

Он поднял голову и посмотрел по сторонам на безмолвный спящей лагерь. Тучи громоздились над горами, скрывая звезды; казалось, еще более густой мрак окутывает землю.

– Я не вижу для нас, – сказал он, – другого выбора.

Дарки была кругом. Джил чувствовала их присутствие в неподвижных кислых миазмах, замутивших дневной свет. Она стояла на краю одного из бесчисленных лесов с переплетающимися деревьями, которые покрывали долину, как туго сплетенные сети чудовищных пауков, смотрела на север, на поднимающийся уклон этой жуткой земли, и заметила, как твердо повторяет про себя, что вокруг ясный день и она рядом с Ингольдом.

Но Джил знала, что они здесь.

Подъем был легким.

Слишком легким, она поймала себя на мысли – странная тема для размышлений.

Широкая, круглая долина с невысокими стенами, через которую Ингольд вел ее большую часть утра, была гладкой, с легким уклоном, по ней было бы явно легче идти, чем по дороге внизу, не будь она такой заросшей. Ветер, который мучил их всю дорогу от Карста, вдруг стих. Это место защищали стены ущелий, скалы равномерно переходили в груды осыпей. Под их прикрытием воздух был теплее, чем Джил встречала в других местах на Западе Мира. Но хотя она в первый раз согрелась, Джил чувствовала, что долина угнетает ее. Деревья в лесах были как-то неестественно искривлены, воздух был слишком тяжелый, и земля была чересчур гладкой под ногами. Группы темных мрачных деревьев, разбросанные по широкой долине, казалось, заключали ее в лабиринт теней, тая под своими скрюченными сучьями слабые обрывки ночи, которые никогда не рассеивались.

– Они здесь, – прошептала она. – Я знаю.

Рядом с ней, невидимый в тени деревьев, кивнул Ингольд. Хотя дело было чуть после полудня, воздух в этой долине как-то странно преломлял солнечный свет. Удушливая атмосфера обволакивала легкие Джил, однажды ей показалось, что и ее сознание тоже.

– Они могут быть опасны для нас при дневном свете?

– Мы очень мало знаем о Тьме, дорогая, – тихо ответил Ингольд. – Всякая сила имеет свои пределы, и мы видели, что сила Дарков возрастает с их числом. Мы идем по слою льда над глубинами Ада. Шагай осторожно.

Надвинув капюшон на глаза, он двинулся вперед – призрак в тяжелом, насыщенном парами воздухе.

Пробираясь по долине, она все сильнее чувствовала, что они углубляются в зло, много большее человеческого понимания. Было что-то дьявольски симметричное в этой долине, какая-то постоянная патология в строении грудящегося, наслаивающегося камня утесов, которая навевала Джил дурные предчувствия. Земля у них под ногами гладко тянулась вверх до разлома, разрезавшего долину надвое, оплетенного диким виноградом и особыми волокнистыми разновидностями плюща, извивавшегося по излому и природной дамбе, соединяющей его края. Ископаемые, которые Джил видела на камнях лагеря прошлой ночью, повторялись, выглядывая с изломов камней: огромные папоротники, морские водоросли с длинными стеблями, ползучие твари давно минувших времен, трилобиты и брахиоподы, навсегда впечатанные в сланец. Земля казалась сглаженной миллионами прошедших по ней ног, твердая, как древнее полотно дороги среди непроходимых лабиринтов сгрудившихся деревьев.

Ингольд остановился и обернулся, чтобы проверить следы, хотя, казалось, это было уже в сотый раз за день. Джил терла глаза, она успела поспать несколько часов перед тем, как покинуть лагерь до рассвета, но недосыпание все же начало сказываться.

Не то чтобы она уловила весь букет этих странностей с самого начала пути, но какая-то ненормальность в строении земли привлекла ее внимание – направление пластов, лежащих не так, как положено, форма скал...

Посмотрев назад, она обнаружила, что осталась одна. Ее охватила паника. Даже несколько недель назад она бы отбросила осторожность и стала бы звать Ингольда даже под носом у Тьмы. Но волчья жизнь и дружба с Ледяным Соколом сделали ее другой, и поэтому она стояла абсолютно молча, вглядываясь в невероятно правильный ландшафт.

Чья-то рука тронула Джил за плечо, и она резко повернулась. Ингольд схватил ее за запястье, когда она уже наполовину выдернула меч из ножен.

– Куда ты ходил? – прошептала она.

Колдун нахмурился.

– Я никуда не ходил, – его рука все еще была у нее на запястье, он с сомнением осматривался по сторонам.

– Ясно как день, тебя не было тут минуту назад.

– Хм, – он задумчиво почесал лохматую бороду. – Жди здесь, – сказал он наконец, – и смотри на меня. – С этими словами он отпустил руку Джил и пошел прочь. Джил изо всех сил старалась следить за ним. Хотя она устала и еле держалась на ногах, но была уверена, что не двигалась и не закрывала глаз. И все-таки как-то она потеряла из вида колдуна – на открытой земле, при свете солнца, без единого дюйма укрытия на много ярдов в любую сторону.

Она моргнула и опять протерла глаза. «Что-то было, – подумала она, – в воздухе в этом месте, какая-то скверная, невидимая игра в оптический обман». Потом она оглянулась и увидела Ингольда, стоящего в двадцати футах от края поросли плоского плюща. Когда старик возвращался к ней, она без труда могла следить за его движениями.

Джил покачала головой.

– Я не понимаю, – она забросила плащ на плечо, автоматический жест, такой же, как и одергивание перевязи меча. Никогда раньше плащ не согревал толком от холода, но в этом месте с его душным воздухом он казался даже жарким и тяжелым. Она остро ощущала, что это – дурное место. – Вы понимаете, что происходит?

– Боюсь, что да, – медленно сказал Ингольд. – Могущество Тьмы здесь велико, очень велико. Похоже, тут вмешиваются скрытые чары, которые я наложил на нас обоих, это печально, потому что, вероятно, означает, что придется освободиться от них.

– Вы имеете в виду, – удивленно сказала Джил, – что мы все это время были зачарованы?

– О да, – он улыбнулся, глядя на ее испуганное лицо, – я защищал нас заклинаниями все время пути из Карста. Большей частью защита и опека, отвращение зла и покровительство. Они бы не остановили мощное нападение, но служили для отклонения случайного несчастья.

Она вспыхнула, обозленная на себя.

– Я не знала этого.

– Конечно. Ведь это знак хорошей магии, которую совсем не замечают в действии, – она подозрительно посмотрела на него, не дразнит ли он ее, но Ингольд казался абсолютно серьезным – таким серьезным, каким еще никогда не был.

– Но эти... скрывающие чары защитят вас от Дарков?

– Возможно, не здесь, а в их собственной долине, – неуверенно ответил Ингольд. – Но Белые Рейдеры преследовали нас с тех пор, как мы отошли от дороги. Если скрывающие чары ненадежны, нам предстоит страшное испытание на обратном пути.

Они достигли места в полдень. Джил чувствовала его издалека, ужас леденил ее кровь. Она знала без объяснений, что это и есть то место, которое Ингольд видел в недрах костра.

Из неестественно гладкой земли поднималась под крутым углом огромная наклонная базальтовая плита, зажатая в подножии горы позади нее. Верхний край плиты поднимался, как корпус накренившегося судна, один угол был погребен в дне долины, словно ввергнутый туда каким-то невыразимым катаклизмом, затерявшимся в безднах вымени. Угол наклона показывал, как глубоко таилось основание плиты – хотя она была вывернута вверх на добрые тридцать футов, не было никаких признаков дна. И в середине ее разверзся черный зев лестницы, дорога, ведущая в бездну Тьмы.

Лестница была открыта. Слабые следы зелени и камней, которые Ингольд видел в призрачном изображении костра, остались где-то совсем рядом с этой чудовищной бездной.

Огромная россыпь камней, как след вулканического извержения, усеяла подножие плиты, но Джил видела по тому, как они поросли цепкой вездесущей сорной травой, что камни выбросило несколько лет назад. Все же она подобрала один. На его грани был виден сухой призрак некогда буйной и пышной орхидеи, замерзшей в каком-то первобытном болоте миллион лет назад и расколотой силой этого древнего взрыва.

Ингольд тоже исследовал широко разбросанный узор из камней, продвигаясь все ближе и ближе к странно искривленной плите и отверстию, зияющему, как безмолвный укор дневному свету.

Он задержался у того места, где кончалась буйно заросшая земля и начиналось черное покрытие. Джил видела, как он остановился, чтобы поднять камень, и задумчиво постоял, вертя его в руках. Потом осторожно шагнул на гладкую наклонную поверхность камня и начал осторожный подъем к самой лестнице.

Хотя все ее существо противилось этому, как и на другой базальтовой мостовой, в подвалах Гея, Джил последовала за ним. Она продиралась через цеплявшуюся за ноги листву, карабкаясь вверх вслед за колдуном по плите, и видела впереди Ингольда, остановившегося ее подождать.

Видимые в дневном свете, открытые небу размеры плиты нагоняли на нее благоговейный страх; от угла, погребенного заросшей сорняками землей, до угла, наклоненного вверх и погребенного выступающими уступами горы, было примерно семьсот футов. В середине ее Ингольд казался очень маленьким и беззащитным. Это был трудный подъем по гладкой наклонной плоскости; когда Джил добралась до колдуна, она задыхалась в липком удушливом воздухе.

– Итак, мы были правы, – тихо сказал Ингольд. – Видение оказалось ложным.

Под ними тянулась лестница, открытая ветрам. Холодное течение сырого воздуха поднималось оттуда, отчего слипшиеся от пота волосы Джил кололи ей шею.

Теперь между ними и Тьмой ничего не было, кроме сияющего солнца, и она быстро взглянула на него, словно боясь увидеть наползающие облака.

– Итак, что мы можем сделать?

– Присоединиться к конвою как можно быстрее. Мы еще не знаем, что они задумали, но по крайней мере знаем направление атаки. И в любим случае, может быть, есть возможность помешать им и прикрыть отступление Тира в Убежище.