Текст книги "Сладкое вино любви"

Автор книги: Барбара Делински

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Брэд был другой. Перед ним, как перед мальчиком, открывалось множество возможностей. И способности у него тоже были. Он научился читать в четыре годика, прекрасно учился в школе, но не кичился этим. Обладая врожденной скромностью и добротой, он притягивал к себе друзей, был заводилой всех детских игр.

Добавлю вот еще что. Сюзанна воспринимает все несколько однобоко. Да, Брэд был моим любимчиком. Да, я уделяла ей меньше внимания. Но ведь и она была любимицей отца. Александр был гораздо строже со старшим сыном. Брэд мог бы это подтвердить, если бы находился сейчас здесь. Но его нет, и вы хотите знать почему…

Дайте мне минуту. Потерять ребенка – самое большое горе для матери. Тяжело об этом говорить.

Все случилось так неожиданно. Брэд всегда отличался отличным здоровьем. Никогда не болел, не простужался. Он был подвижным, сильным, крепким мальчиком для своих десяти лет. Когда же ему исполнилось одиннадцать, спустя месяц он слег с высокой температурой.

Мы страшно перепугались. Вокруг свирепствовала эпидемия полиомиелита. Мы отправили Сюзанну к знакомым, у которых не было детей. Нам оставалось только надеяться, что мы ошиблись.

Жар продолжался шесть дней, потом появился еще один симптом болезни. Ошибки не было. Наш мальчик не мог ни поднять голову от подушки, ни пошевелить рукой или ногой. Классический случай полиомиелита. Я сидела с ним весь день, прикладывала нагретые полотенца к его ногам, но все тщетно. Ему становилось все тяжелее дышать, и мы отвезли его в госпиталь.

Я никогда не забуду его беспомощный взгляд, обращенный ко мне, умоляющий облегчить его страдания. Он знал, что с ним. И знал, что его ждет. Он уже все понимал.

Помните эту недавнюю катастрофу, когда разбился самолет международного авиарейса? Все пассажиры погибли. Но в те несколько минут, пока самолет стремительно терял высоту, все они знали, что произошло. А их родственники ничем не могли им помочь.

Я пережила с Брэдом то же самое. Он слабел с каждым днем, с трудом дышал, с трудом открывал глаза, но все усилия были напрасны. Его тело умерло до того, как угасло его сознание. Это было… самое ужасное испытание за всю мою жизнь.

Натали умолкла. Несколько минут она сидела в кресле, устремив неподвижный взгляд в пространство. Потом, не говоря ни слова, поднялась и вышла из комнаты.

Оливия еще долго сидела не шевелясь. Она не стала ничего записывать. Наконец, оставив блокнот и карандаш на компьютерном столике, пошла искать Тесс.

Глава 24

Натали потеряла Брэда, Саймон – Лиану. Смерть ребенка – что может быть трагичнее? Да, все мы когда-нибудь умрем, но умереть на заре жизни – какая несправедливость судьбы!

У Оливии возникло непреодолимое желание обнять Тесс, Прижать ее к своей груди. Тут она вспомнила, что девочка сейчас на занятиях в яхт-клубе, и готова была поехать туда и ждать на пристани, если бы в этот момент Сюзанна не позвала ее к телефону.

Нервы Оливии были взвинчены, и она решила, что с Тесс что-то случилось. Бросившись к дому, она взлетела по ступенькам на веранду. Должно быть, вид у нее был испуганный, потому что Сюзанна поспешила успокоить ее:

– Это опять Анна-Мари.

Опять? Мысли Оливии вернулись к Теду, что ее отнюдь не успокоило. Если он снова осмелился позвонить сюда, придется принять меры.

Она вошла в холл и взяла трубку.

– Я слушаю.

– Тут приехал один человек. Он хочет вас видеть. Оливия закрыла глаза и приложила руку ко лбу.

– Ростом пять футов, худощавый, с короткими темными волосами?

– Нет, – тихо ответила Анна-Мари. – Примерно шести футов роста, грузный мужчина лет шестидесяти. Это он все время звонил. Я узнала его по голосу.

Оливия встрепенулась. Если это не Тед, то, может быть, его друг?

– А как его зовут?

– Он не говорит.

– Тогда и я не встречусь с ним, пока он не назовет своего имени.

Анна-Мари что-то спросила у мужчины, который, очевидно, находился там же, в офисе.

Оливия плохо слышала их разговор. Обменявшись недоуменным взглядом с Сюзанной, она увидела, как Натали, бледная и печальная, спускается по лестнице в холл.

– Он говорит, вы его не знаете. У него к вам какое-то поручение от вашей матери, – сказала Анна-Мари.

Сердце Оливии отчаянно заколотилось. Так вот кто звонил все эти месяцы!

– Спросите, откуда он. Посмотрите его документы. – Прикусив губу, она бросила тревожный взгляд на обеих женщин, которые внимательно слушали, стоя рядом.

– Он из Чикаго, – доложила Анна-Мари. – Зовут Томас Хоуп. У меня его водительское удостоверение.

– Я сейчас приеду, – дрогнувшим голосом сказала Оливия и положила трубку. – Он знает мою маму, – сообщила она Сюзанне и Натали, выходя на веранду.

Они сели к ней в автомобиль, несмотря на ее протесты. В конце концов Оливия сдалась, рассудив, что они имеют полное право сопровождать ее. Натали и Сюзанна посвятили ее в частную жизнь семьи Сибрингов, а теперь узнают и ее тайну. Кроме того, с ними ей будет гораздо спокойнее. Этот человек может оказаться кем угодно – мошенником, шантажистом и даже вором.

Она сумеет защитить себя. Но Оливия была тронута, что женщины решили с ней поехать.

По дороге к офису все трое молчали. Руки Оливии дрожали. Крепко вцепившись в руль, она пыталась угадать, что ей прислала мать. Конечно, лучше всего, если бы она приехала сама, но, подъехав к стоянке, Оливия никого не заметила в автомобиле с номером Иллинойса.

Она припарковалась и вошла в офис. Томас Хоуп сидел в приемной вместе с Анной-Мари. Едва она появилась в дверях, он резко обернулся к ней.

Это был действительно рослый, грузный человек отнюдь не угрожающего вида. Скорее раздражен, чем сердит. Впрочем, едва взглянув на нее, человек улыбнулся.

– Я Оливия, – с вызовом произнесла она.

– Кто бы сомневался! Вы просто ее копия. И упрямство тоже – заставили меня тащиться сюда и не отвечали на мои звонки. Но я обещал вашей матери исполнить поучение. – С этими словами он протянул ей объемистый конверт.

Оливия растерянно уставилась на него. В свое время этот конверт мог бы полностью изменить ее планы на лето. Кэрол, наверное, приглашает их встретиться где-нибудь в Сан-Франциско, в Диснейленде. А может быть, в конверте мемуары Кэрол, вроде тех, что диктует Оливии Натали? И Оливия прочитала бы их на два месяца раньше, если бы не была так уверена, что ее преследует Тед. А если в конверте генеалогическое древо, имена родственников и предков?

Оливия никак не решалась взять письмо дрожащими руками.

– Почему она сама не привезла его?

– Она умерла два месяца назад. Мне с трудом удалось узнать ваш номер телефона.

– Умерла?!

– У нее была больная печень. Я разыскал два адреса в Кеймбридже, но в одном месте сказали, что не знают, где вы, а в другом отказались дать мне номер телефона.

– Умерла?.. – переспросила Оливия, совсем забыв о том, что этот человек провел в пути два дня.

Томас Хоуп все еще протягивал ей конверт.

– Там свидетельство о смерти и банковские счета. В машине у меня коробки.

Оливия не взяла конверт, и он положил его на стол Анны-Мари и вышел в коридор, столкнувшись в дверях с Саймоном.

– Кто это? – спросил Саймон, оглядываясь.

Оливия тоже хотела это знать. Она выбежала на улицу к стоянке. Томас Хоуп открывал багажник автомобиля.

– Откуда вы знаете мою мать? – спросила она.

– Мы жили вместе.

– Вы были женаты?

Он поднял маленькую коробочку.

– Не на Кэрол.

– На другой женщине?

– Моя жена не давала согласия на развод, – ответил он, вынимая коробку побольше. – Кэрол это знала. Я всегда был с ней честен. Куда это отнести?

– Болезнь печени… Какая болезнь?

– Какая бывает от пьянства. Разве вы не знаете, что она пила?

– Нет. Она получала мои письма?

– Все, что у нее было, находится в этих коробках. Так куда их отнести?

– Я их отнесу, – сказал Саймон, забирая коробки.

– Почему она не ответила мне? – продолжала спрашивать Оливия.

Томас Хоуп потянулся за другой коробкой.

– Наверное, считала, что не имеет на это права.

Не имеет права? Мать всегда имеет право!

– Она знала о Тесс?

– Да, знала.

Оливия оторопела.

– Как она могла знать и даже ни разу не повидаться с ней?

Саймон подхватил обе коробки и направился в офис. Томас захлопнул багажник.

– Вот и все. Незадолго до смерти Кэрол перебрала все вещи. В этих коробках – фотографии и книги. Когда ей становилось лучше, она вязала, и здесь есть несколько связанных ею вещей. Она передала их вам. – Он нащупал в кармане ключи. – Завещания Кэрол не составила. Поверьте мне на слово, я привез вам все, что у нее было.

Он открыл дверцу, сел в машину и завел двигатель.

«Подождите! – чуть не крикнула Оливия. – Какая она была? Как выглядела? Что делала? Где работала? Вспоминала ли обо мне? Любили ли вы ее?»

Но она продолжала молча стоять как вкопанная. Хоуп развернул автомобиль и выехал на дорогу. Саймон подошел и встал рядом.

– Может, это розыгрыш? – проговорила Оливия, глядя на Саймона. – Вдруг она хочет посмотреть на мою реакцию?

Подошла Натали с конвертом в руке.

– Здесь свидетельство о смерти.

Оливия нехотя взяла конверт и медленно распечатала его. Вместе с другими бумагами там лежала газетная вырезка с кратким некрологом. В числе ближайших родственников были названы только Оливия и Тесс.

Оливия перечитала вырезку, горечь утраты и странная опустошенность захлестнули ее с новой силой.

– Я всегда надеялась, что у нас были и другие родственники.

Натали ласково тронула ее за плечо.

– Мы чем-нибудь можем помочь? – спросила Сюзанна.

Чем тут поможешь? Ничего уже сделать нельзя, да и звонить некому. Остается только сказать об этом Тесс, которая никогда не знала свою бабушку. Кэрол не стала частью их жизни. Оливия говорила о ней всегда в прошедшем времени, чтобы не заронить надежду в сердце дочери. А сама до сегодняшнего дня надеялась, что когда-нибудь три женщины разных поколений воссоединятся в счастливую семью.

Но мечта так и осталась мечтой. Оливия внезапно осознала это с отчетливой ясностью, и ей захотелось… сделать хоть что-нибудь. Она перевела отчаянный взгляд с Саймона на Сюзанну и Натали.

– Я… мне надо пробежаться, – сказала она и направилась к своему автомобилю.

Саймон склонился к боковому стеклу.

– Как ты? – спросил он с такой нежностью, что ей захотелось плакать.

Оливия улыбнулась сквозь слезы:

– Все нормально. – Она завела двигатель и, резко развернувшись, выехала со стоянки. Несколько минут спустя она подъехала к Большому дому, взбежала по ступенькам наверх, переоделась у себя в комнате в шорты и майку, спустилась вниз и побежала по дороге.

Горячий воздух и полуденное солнце накалили мощеную дорогу, и от нее веяло жаром. Оливии было тяжело бежать – кололо в боку, болели ноги, но она не обращала внимания на боль, рассудив, что это лучше, чем сидеть в бездействии, окаменев от горя. Пот тек по ее лицу, и она вытирала его ладонью.

Так она пробежала мимо дома Саймона, потом еще милю-другую, повернула на тропинку, ведущую на побережье. Тропинка постепенно сужалась и наконец, исчезла в каменистых утесах.

Оливия побежала по валунам вдоль берега. Вдали на водной глади виднелось несколько яхт. Наверное, Тесс находится на одной из них. Но сейчас Оливия не готова с ней говорить о произошедшем. Волны разбивались о скалы, и соленые брызги долетали до нее, освежая разгоряченное лицо.

Она замедлила бег и остановилась, тяжело дыша. Опустилась на камни и разрыдалась, прижавшись лбом к коленям.

Оливия не помнила, когда плакала в последний раз. Но так не плакала ни разу – горько, навзрыд.

– Оливия…

Она уткнулась в колени, но не могла унять слез. Саймон ничего больше не сказал – просто сел рядом и обнял.

Прошло немало времени, прежде чем она перестала всхлипывать у него на груди, обессилев от горя и отчаяния.

– Быстро же ты бегаешь, – пробормотал Саймон, и она бы рассмеялась, если б могла.

– Она не должна была… умирать, пока… мы не встретились с ней, – прерывисто сказала Оливия. Он погладил ее по голове, взъерошив ей волосы. – Я хотела, чтобы она увидела Тесс, полюбила ее… И меня… И мы бы тоже полюбили ее.

– Конечно.

– Я ничего о ней не знала. Не знала, что она пила.

– Оливия, все кончено. Не терзай себя.

– Господи, все напрасно! – воскликнула она, внезапно рассердившись и на себя, и на мать.

Он не спорил с ней, продолжая гладить по голове. Оливия взглянула на него.

– Она меня не любила.

– Это не так, – возразил Саймон.

– Откуда ты знаешь?

– Мать не может не любить своего ребенка. Но иногда ей трудно выразить свою любовь.

– Почему?

– На то есть свои причины.

– Все дело во мне. Я появилась не вовремя и все делала не так.

– Нет, ты тут ни при чем.

– Откуда тебе известно?

Он крепко обнял ее и сказал:

– Я не знал твою маму. Но я знаю, что матери всегда любят своих детей. Взять, к примеру, тебя и Тесс. Ты любишь ее, хотя она далеко не ангел и характер у нее не мед, но ты не променяешь ее на все сокровища мира. Вот что такое материнская любовь. Твоя мама тоже любила тебя. Если она не показывала свою любовь, то причины в ней, а не в тебе.

Оливии хотелось верить Саймону, глядя в его глаза – такие же синие, как небо в предрассветные часы. Ей хотелось верить ему и никому другому.

– Может быть, если бы она увидела меня такой, какой я стала, какие люди меня окружают, увидела, что я заботливая мать, что у меня есть работа… может, она полюбила бы меня хоть немного…

Но Кэрол Джонс умерла. Так говорилось в свидетельстве о смерти. Так сказал Томас Хоуп. Бессмысленно сомневаться в его словах. И изменить ничего нельзя – не помогут даже фантазии, излюбленный способ ухода от реальности.

Сердце Оливии сжалось от боли, и ей снова захотелось обнять дочку.

– Я должна идти, – прошептала Оливия, высвобождаясь из объятий Саймона и вытирая слезы с лица. Он был рядом, и это придавало ей уверенности, как и ранее присутствие Натали и Сюзанны.

Что ж, раз изменить ничего нельзя, пусть будет так, как есть.

Вечером они с Тесс открыли три коробки. Там оказались фотографии Кэрол и Оливии, отдельно – фотографии только Оливии, а также ее школьные тетрадки (вероятно, лучшие, судя по оценкам), бирочка из роддома – такая крошечная, что Оливия с трудом могла представить, что она висела у нее на щиколотке, – и осколок гипса, который она носила, когда сломала руку в семилетнем возрасте.

В одной из коробок они обнаружили подсевший корсаж. Оливия надевала его под выпускное платье – платье, которое Кэрол не покупала ей и так и не увидела.

– И как она все это сохранила? – выдохнула Тесс, перебирая вещи. – Вот молодец!

Оливия не стала возражать. Может, Саймон и прав – мать действительно любила ее, но обстоятельства помешали им встретиться. И если Кэрол пропустила собственный выпускной вечер, потому что была беременна, наверное, ей не хотелось участвовать в празднике Оливии. И все же сохранить корсаж, выудив его из кучи старья, было и в самом деле очень мило с ее стороны. Так что пусть Тесс думает, что так оно и было.

– Да, она молодец, – сказала Оливия, обнимая дочь.

– Не плачь, мама. Не люблю, когда ты грустная.

– Я так счастлива, что у меня есть ты.

– Ой, не прижимай меня так крепко – мне больно!

– Прости, – сказала Оливия и отпустила Тесс. – Что у нас еще есть?

В коробках лежали две вязаные шерстяные шали – одна зеленая, другая голубая. Оливия похолодела – откуда мама могла знать их любимые с Тесс цвета? Она обшарила дно коробки в поисках записки, но ее там не оказалось.

Тесс вытащила сумочку на молнии с дешевой бижутерией и пришла от нее в полный восторг. Кроме того, в коробке оказался ежедневник с металлической застежкой.

– Открой его, мама.

Оливии не хотелось читать дневник при дочери, и она отложила его в сторону. Но любопытство победило, и она все же расстегнула застежку. Первая страница была пуста. Вторая и третья тоже. Оливия пролистала до конца, но в ежедневнике не было ни строчки.

– Ничего? – разочарованно протянула Тесс.

Оливия снова пролистала книжечку и осмотрела титульный лист. На нем было аккуратно выведено чернилами от руки: «Кэрол Джонс».

– Зачем ей был нужен дневник, если она в нем ничего не записывала? – удивилась Тесс.

Оливия тоже подумала об этом. Ну как можно сначала подать надежду и тут же ее отобрать? Не хочется думать, что Кэрол могла поступить так жестоко.

Ей вспомнились слова Саймона: «Твоя мама тоже любила тебя. Если она не показывала свою любовь, то причины в ней, а не в тебе».

– Наверное, она тоже страдала дислексией, – предположила Оливия. – Ты тоже не очень-то любишь писать.

– Я буду писать в этой тетрадке.

Значит, пустой ежедневник может обрести вторую жизнь?

– Видно, она положила его сюда для тебя.

Тесс радостно встрепенулась:

– Правда?

– Да, я так думаю, – сказала Оливия. И действительно, лучшего наследства для Тесс нельзя было и представить.

Дочь обрадовано прижала ежедневник к груди.

Оливия достала из коробки последнюю вещь – маленький кожаный фотоальбом на две фотографии. Тесс, затаив дыхание, смотрела на снимки.

– Кто это? – прошептала она.

Эти лица были незнакомы Оливии. На снимках Натали она их тоже не встречала. Да и глупо было воображать себя родственницей Сибрингов. Пришло время взглянуть правде в глаза.

– Может, это моя бабушка?

– И твой дедушка. В день свадьбы.

Оливия тоже так подумала. Но ее внимание привлекли в первую очередь лица. Мужчина и женщина улыбались.

– У них добрые лица, – сказала Тесс.

Оливия кивнула, сглотнув подступивший к горлу комок.

– Как ты думаешь, они еще живы?

– Судя по тому, что написано в некрологе, нет.

Но Тесс не теряла надежды:

– Может, в конверте есть адрес, и мы их найдем?

Содержимое конверта они еще не разбирали. Если Кэрол и оставила им письмо, то оно могло быть только там.

Оливия так боялась не обнаружить письма, что готова была спрятать конверт и никогда его не открывать.

Но здравый смысл возобладал. Да и сколько можно играть в прятки с судьбой?..

Вскрыв конверт, она достала оттуда водительское удостоверение Кэрол и страховой полис, а также банковский счет, закрытый три года назад. В конверте оказались газетные вырезки, одна из которых рассказывала о выставке фотографий, «реставрированных Отисом Турманом и Оливией Джонс».

Было здесь и свидетельство о смерти родителей Кэрол. Они умерли уже после рождения Тесс.

Не на шутку разозлившись на мать, Оливия достала из конверта последний документ, завернутый в чистый лист бумаги, – банковский счет.

И счет был открыт. Последняя запись сделана три месяца назад, то есть за месяц до смерти Кэрол. Но внимание Оливии привлекла не дата, а сумма.

– Сто пятьдесят три доллара? – выдохнула Тесс.

– Нет, дочка. Сто пятьдесят три тысячи долларов. И еще мелочь, – промолвила Оливия.

Тесс озадаченно поправила очки.

– Вот это да! Как много!

– Да, много. – Оливия прижала руку к груди и с трудом перевела дух. Обняв Тесс, она сказала: – Твоя бабушка оставила нам эти деньги в наследство. Теперь ты сможешь получить хорошее образование.

– А хорошая одежда?

– Одежду я куплю на свои деньги. На бабушкины деньги ты будешь учиться.

– Она так написала?

– Нет, но она бы рассудила именно так.

– А одежду тебе мы тоже купим?

– Нет, это деньги на учебу.

– А на поездку – для тебя?

– Нет.

– Почему?

Когда Тесс заснула, Оливия поняла, почему она не возьмет ни цента из денег Кэрол для себя. И тогда ей вдруг захотелось выговориться.

Сунув банковский счет в карман шортов, она вышла из дома и побежала по тропинке через лес. Луна освещала ей путь к домику Саймона. По дороге Оливия старательно разжигала в себе гнев, и когда она поднялась на крыльцо, ее всю трясло от ярости.

Саймон лежал на диване и читал. Увидев ее через застекленную дверь, он мигом вскочил с дивана. На ходу поправляя очки, он бросился открывать дверь.

Протиснувшись мимо него в коридор, Оливия протянула ему банковский счет и, скрестив руки на груди, смотрела, как он читает. Саймон пробежал глазами текст и хотел было что-то сказать, но, взглянув ей в лицо, передумал и слегка кивнул головой.

Оливия только этого и ждала.

– Я просто вне себя! – воскликнула она. – Как она могла со мной так поступить? Неужели она думала, что мне нужны ее деньги? Где она была последние двадцать лет? Или она не знала, что упущенное не вернуть? Не смотрела семейные телепередачи? – Оливия решительно подбоченилась. – И откуда у нее эти деньги? Мне бы очень хотелось знать! Она не сделала карьеру, не выиграла в лотерею. Раз ее погубило пьянство, она потратила кучу денег на спиртное. Так откуда у нее эта огромная сумма? – Она потерла лоб. – От родителей? Маловероятно. Из записей в банковском счете следует, что эти деньги она копила в течение многих лет, откладывая небольшие суммы. – Оливия подошла к окну, тяжело дыша. – Наверное, она начала копить их, еще, когда я была маленькой. Да, это очень мило, но как жестоко! Я должна была покупать себе одежду на собственные деньги, а для этого мне приходилось работать в супермаркете по семь дней в неделю, без выходных, после школы. И все потому, что, по ее словам, у нас не было лишних денег. Я сама покупала себе и джинсы, и рубашки, и белье, и даже лифчики! Эти деньги должны были быть потрачены на ребенка, а она клала их на счёт в банке!

Оливия помнила тот стыд, который довелось ей испытать в бельевом отделе, когда она покупала свой первый бюстгальтер. Мать должна была быть рядом с ней, подсказать ей, как правильно его выбирать. Нет, Оливия никогда не отправит свою дочь одну – это же сугубо женская покупка, и она сделает ее вместе с Тесс.

Оливия вышла в коридор. Бак лежала в корзинке, котята резвились рядом. Оливия рассеянно посмотрела на них.

– Хорошо, хорошо, – пробормотала она, повернувшись к Саймону. – Дети должны знать цену деньгам, но, черт возьми, мне же пришлось выпутываться самой! Хотя бы раз она дала десять долларов на свитер или пошла со мной и купила тот несчастный лифчик! Никакой помощи, а ведь в моей жизни бывало всякое. Когда родилась Тесс, мне срочно пришлось переезжать на другую квартиру, потому что прошлые хозяева не хотели слышать детский плач по ночам. В новой квартире не было холодильника, а мне приходилось кормить Тесс искусственным питанием. Пришлось покупать холодильник и потом в течение двух лет платить по двадцать пять долларов в месяц, потому что за него заломили цену вдвое большую, чем он стоил на самом деле. – Глаза Оливии наполнились слезами. – Неужели трудно было мне помочь? К примеру, прислать одежду для ребенка! В Атланте я гуляла с Тесс в старенькой развалюхе из «сэконд-хэнда», а другие мамаши гордо везли своих чад в новеньких детских колясках. Как я хотела, чтобы и мой ребенок был одет не хуже других! Ну что бы ей прислать внучке свитер или купить дешевый билет на самолет и прилететь в гости? Но нет, – горько усмехнувшись, продолжала Оливия. – Она была слишком занята – копила деньги. Кстати, откуда они у нее? Вдруг она их украла? Или же эти деньги ей швырнул какой-нибудь грязный клиент, воспользовавшись интимными услугами? – Она передернулась от отвращения.

Саймон шагнул к ней.

– Оливия…

Она взглянула ему в глаза.

– Мне не надо ее денег, Саймон. Я никогда в них не нуждалась. Я хотела только любви и заботы. Да, очень трогательно, что она собирала вырезки о моей работе с Отисом, но почему так и не позвонила? Мой номер там напечатан. Все эти годы я давала объявления в газетах, надеясь, что она меня разыщет. Но нет, она ни разу не похвалила меня, ни в детстве, ни потом. Я все время стараюсь ободрить Тесс, даже когда у нее не все получается. Но раз девочка старается, значит, заслуживает похвалы. А я – я не заслуживаю хотя бы слова одобрения? – Она прерывисто вздохнула. – Нет, дело не в деньгах. Просто она меня никогда не любила.

Саймон обнял ее и прижал к себе.

– Девочка моя, она любила тебя. Просто ее любовь выражалась в другом – не так, как тебе того хотелось. – Оливия попыталась мотнуть головой, но его ладонь легла ей на затылок. Его глубокий низкий голос успокаивал, лаская слух. – Да, она любила тебя. Забудь о деньгах. Подумай о Томасе Хоупе. Она взяла с него обещание, что он передаст тебе эти вещи. И он ей пообещал, хотя для него это было непросто. Чикаго далеко, но он добрался сюда, чтобы исполнить ее последнюю просьбу, ее завещание. Последняя воля священна, ее признает и суд, и закон. И твоя мать пожелала, чтобы у тебя осталось кое-что на память о ней.

– Это не завещание, – пробормотала Оливия, но уже менее уверенно.

– Предсмертная просьба женщины, которая так и не захотела встретиться с дочерью и внучкой, может считаться завещанием. Она могла бы выбросить все эти вещи. Но ей хотелось, чтобы ты их сохранила. И деньги – она могла бы пожертвовать их на благотворительные цели, но решила переслать их тебе. Какая разница, откуда они у нее, как она их заработала? Не все ли равно?

– Нет, не все равно, – упрямо буркнула Оливия, но поняла, что он прав. Это теперь не имеет никакого значения.

– Каждый из нас считает, что лишь он один знает, как лучше поступить, – тихо продолжал он. – Я четыре года проклинал Лору за то, что она вовремя не заметила ту лодку, но ведь не я был тогда у руля. Я ничего не мог сделать. И до сих пор не знаю, смог бы что-нибудь сделать или нет, окажись я на ее месте. Бесполезно казнить себя и говорить, что, будь я там, этого бы не случилось. – Голос его дрогнул, стал хриплым. – Меня не было там, Оливия, и Лора сделала все, что было в ее силах. Так же и твоя мама. Мы можем строить догадки и предположения, но это ничего изменит. Так мы только очерним их память. – Он глубоко вздохнул.

Оливия обвила его руками за шею. Он гораздо сильнее ее – и телом, и духом. Он понял, что она чувствует сейчас, и поддержал в тот момент, когда в душе ее образовалась страшная, холодная пустота. Мечты о встрече с матерью развеялись в прах. И только Саймон помог ей опять собраться с силами, чтобы жить дальше.

Он здесь, он рядом. Его тело излучает силу и тепло. А может, он просто еще один сон, несбыточная мечта, на которую у нее нет никаких прав, но которая внезапно заполнила пустоту в ее душе?

Оливия не заметила, сама ли она подняла голову или он приподнял ее лицо, но их губы слились. Он с ней. Она может коснуться его груди, плеч, губ. От него пахнет кофе.

Саймон тихо прошептал ее имя. Она поцеловала его.

– Мы не должны этого делать, – прошептал Саймон, глядя на нее с каким-то непонятным отчаянием. – Сейчас не время. Ты расстроена.

– Но мне так одиноко, – прошептала она, мысленно моля Бога о том, чтобы это не кончалось. Она столько раз оставалась одна. Пусть хотя бы раз ее сон останется с ней!

И он остался. Саймон обнял ее – так, будто собирался остаться с ней навеки. Он поцеловал и раздел ее бережно и нежно, и она почувствовала себя соблазнительной и желанной.

Он донес ее на руках до постели и, ложась рядом, спросил, предохраняется ли она, потом сам об этом позаботился. И она полностью доверила ему свое тело, как только что доверила душу. Никому еще она не отдавалась с такой страстью, и никто не доставлял ей такого наслаждения. И после, когда печаль и сожаление должны были бы вернуться в ее сердце, там было только ощущение полноты и счастья.

Они не говорили. Слова казались неуместными – смерть ее матери незримо витала над ними. Но они были близки трижды, прежде чем он собрался проводить ее до дому.

На следующую ночь Саймон ждал ее, прислонившись к старому клену. Придет ли она и хочет ли он сам, чтобы она пришла? Вопреки всем сомнениям он испытывал непреодолимое плотское желание. Она была не похожа ни на одну из знакомых ему женщин. Не женщина – легкокрылый эльф. А эльфы, как известно, умеют заворожить мужчину.

Когда она, наконец, вышла, он взял ее за руку и повел к себе в дом, где они снова были близки, и это было так же, как в первый раз, даже еще прекраснее – и так же неуместно и неправильно. Но это же ненадолго, и он заслужил этот миг удовольствия. В его жизни было слишком много горя. У него нет никаких надежд, он не строит планов на будущее. Он перестал задумываться о будущем четыре года назад. Но ему было приятно узнавать, какие ласки ей нравятся, и слышать, как его имя срывается с ее губ, сливаясь со вздохом наслаждения. И даже обратный путь к дому, который они проделали в молчании, был для него как продолжение близости.

И как теперь не надеяться на следующее свидание? В этот раз они даже не дошли до его дома. Она выбежала к нему в одной ночной рубашке, и он занимался с ней любовью, прислонившись спиной к клену, – она такая легкая, что ему не стоило никакого труда поднять ее. Так он любил впервые и сказал бы ей об этом, если бы не был так смущен.

Они понимали и чувствовали друг друга без слов. Когда взошло солнце, реальность вернулась.

Для Саймона август был связан с ожиданием урагана, бушевавшего на Атлантическом побережье. Этот ураган, не первый и не последний за сезон, по прогнозам, обещал стать самым сильным. Саймон давно следил за его неумолимым приближением к Род-Айленду.

Что ни говори, а думать об урагане легче, чем думать о том, что Оливия скоро уедет из Асконсета.