355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Банана Ёсимото » Кровь и вода » Текст книги (страница 1)
Кровь и вода
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 20:08

Текст книги "Кровь и вода"


Автор книги: Банана Ёсимото



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Банана Ёсимото
Кровь и вода

* * *

В течение многих лет я относилась к оккультизму, столоверчению и прочим религиозного толка штучкам, таким как, например, «Китаро» или «Новая Волна», с некоторой брезгливостью и предубеждением. Когда я сталкивалась с упоминанием о подобных вещах на страницах газет, в телевизионных репортажах или в разного рода листовках, наклеенных на уличные фонари, я попросту отворачивалась и проходила мимо. Такая вот антипатия.

Теперь все немного по-другому. Я стала деликатней в отношении всех этих тонких материй. Свыклась с существованием веры в сверхъестественное. Так люди незаметно привыкают и перестают замечать ужасную форму собственного носа или кровь, текущую у них в жилах.

Мои родители были слишком порядочными людьми для того, чтобы жить обычной городской жизнью. Еще когда я была совсем крошечной, мой отец пал жертвой чудовищного обмана, в результате которого все его состояние, нажитое честным трудом и упорством характера, оказалось в руках одного проходимца. Для того чтобы простить этого человека, который был ни много ни мало старым другом отца и его компаньоном в деле, родители пошли на крайний шаг – примкнули к какой-то малоизвестной религии, являющей собой разновидность эзотерического буддизма Основатель секты – провидец, в совершенстве владевший умением читать мысли, – мне казался просто-напросто симпатичным дядечкой. Он и еще несколько человек составляли «мозговой трест» секты, члены которой вели размеренный образ жизни в маленькой деревеньке, построенной всей общиной. В один прекрасный день мой отец столкнулся с ним на улице, и тот ласково дал ему очень ценный совет, произнес именно те слова, которые необходимо было услышать отцу в ту секунду. Сколько я ни спрашивала, отец так и не сказал мне этих слов. Вскоре после знаменательной встречи родители продали дом и земельный участок, вернули долги, переехали в деревеньку, прихватив маленькую меня, и зажили общинной жизнью.

Там я прожила двенадцать лет.

Когда я сбежала оттуда, бросив все, мне было восемнадцать.

У меня не было особых причин сбегать из деревни: все жители были добры ко мне, родителей своих я любила. Мое чувство, скорее всего, походило на мгновенную решимость провинциала, который не в силах больше терпеть свою жизнь в провинции. «Все, еду в Токио! Мне бы только добраться до Токио!» Не могу сказать наверняка, так как я была в несколько другом положении, но думаю, что определенное сходство есть. Мне кажется, что в какой-то момент я просто разочаровалась в своем существовании и в так называемом «механизме поддержки», которым являлась для моих родителей религия. Я вдруг почувствовала характерный запах затхлости, исходивший от меня, от моих родителей, от всех, кто жил в деревне. Запах слабых духом людей.

И хотя мои родители, при поддержке отца-основателя и других членов общины, пытались приучить меня, с моим детским взглядом на мир, к своему – такому зрелому – образу мыслей, они не смогли противостоять кипящей энергии молодости. Мой взор был устремлен далеко, поверх гор и морей. Я мечтала о более сильных, бесконечно красивых, взрывных людях. О людях, которые то плачут, то смеются, то вдруг становятся серьезными до ужаса. О людях, которые обманывают и предают. Мне виделись фантастические существа, не теряющие способности смеяться, будучи даже униженными и оплеванными. Люди, живущие полной жизнью.

Люди моей мечты, в отличие от моих знакомых из общины, не станут с улыбкой увиливать от неприятного разговора, не будут притворяться, что любят кого-то, кого на самом деле ненавидят, не простят из вежливости, лживо, снедаемые изнутри злобой. Мне казалось, что деланная приветливость и деликатность тех, кто жил со мной в деревне, их способность умело отказывать своим ближним практически во всем разъедает мое сердце… Разумеется, среди членов общины были и выдающиеся люди. Такие, для описания которых не найдется слов, и даже слово «просветление» покажется дешевым и плоским. Они вызывали у меня восхищение и, глядя на них, я думала: «Что же нужно сделать, чтобы стать такой, как они?» В конце концов, при всем моем уважении к ним, я поняла, что нужно уехать отсюда, уехать из деревни.

На деле оказалось, что городские люди во многих случаях гораздо более нерешительны, чем те, с кем я жила в деревне. Но, что ни говори, в городе, как я и ожидала, мне гораздо чаще приходилось сталкиваться с интересными личностями, смешившими и удивлявшими меня донельзя. Я поняла, что если не принимать во внимание особую атмосферу большого города, то соотношение между «крутыми» и «некрутыми» будет везде более или менее одинаковым.

Время от времени я задавалась вопросом: «Зачем же все-таки я приехала в Токио?»

Попробуйте в течение десяти лет носить одно и тоже (купленное когда-то мамой) черное платье – единственный приличный наряд. Надев на себя это платье, попробуйте подумать, что вот – вы сделали все, что могли, чтобы выглядеть привлекательно. Благодаря такого рода психологической подготовке, в Токио я чувствовала себя хорошо в любой, даже самой несуразной одежде. Получив возможность покупать то, что пожелаю, я тратила деньги направо и налево. У меня не было ни малейшего понятия об истинной стоимости вещей. Я шлялась где хотела и везде чувствовала себя как дома Это были идеальные для меня условия. Подобно человеку, после долгих лет ученья овладевшему каким-либо искусством, я окончательно установила тот единственно приемлемый оттенок себя самой в контексте разноцветной реальности.

В самом начале своего пребывания в Токио я ежедневно радовалась жизни независимо от того, где находилась. Город переливался всеми красками. Сверкал, отражаясь в моих глазах. Мне было достаточно прогулок по городским улицам. Я была счастлива, несмотря на грязный воздух, усталость и малочисленность звезд. Обычно я проводила время вне дома: залы игровых автоматов, дискотеки, парки, ночные бары, кафешки, торговые центры (как для молодых, так и для старшего поколения) – все казалось мне таким красивым и привлекательным, что я не могла подолгу задерживаться в каком-нибудь одном месте. Металась туда-сюда.

Все складывалось так, что ощущение «идеального существования» не исчезало – мои родители, ставшие под влиянием своей религии неимоверно терпимыми, даже не попытались насильно вернуть меня в общину. От них пришло длинное письмо на тему «мы всегда будем рады твоему возвращению», вместе с которым в конверт была вложена чековая книжка и отцовская личная печать. Хотя в общине наличные деньги почти не использовались, членам секты позволялось иметь счет в банке. У отца на счету сохранились остатки былой роскоши – то немногое, что не утекло в карман его делового партнера. Из этих денег я внесла задаток за квартиру.

Вскоре после этого – денег к тому времени у меня совсем не осталось – мне удалось устроиться на работу в дизайнерскую фирму, которой управлял мой тогдашний бойфренд (он был старше меня на несколько лет, с женой и детьми). Хоть я и не получила обязательного государственного образования, в деревне нашлись неплохие учителя, обучившие меня разным интересным вещам. Количество выпускников Академии художеств среди членов общины было велико, благодаря чему я за довольно короткое время овладела основами дизайна, научилась обращаться с текстовым редактором, познакомилась с арифметикой и так далее и тому подобное, вплоть до оздоровительного секса на чистом воздухе. Как бы то ни было, жизнь в деревне – известный факт – бедна событиями, поэтому каждый, кто хоть что-то знал или умел, охотно делился со мной своими знаниями.

Я довольно быстро вписалась в рабочий коллектив, без всяких недоразумений и несуразностей. Во-первых, за счет присущего мне здравого смысла, а во-вторых, я не забывала о специфических особенностях своего детства Кроме того, я сама предпочла город деревне – никто не заставлял меня переезжать. И, взвесив все достоинства и недостатки своего существования, я пришла к выводу, что моя жизнь прекрасна.

Однако стоило мне перед сном подумать о своих родителях, как я начинала плакать и ночь напролет рыдала в подушку. Не от того, что чувствовала себя одинокой и хотела снова увидеться с ними, и не из чувства благодарности к ним. Но потому, что я прекрасно знала, с какой теплотой, свойственной не совсем обычным людям (а именно к этому типу относились мои родители и другие члены общины), с каким светлым выражением лица (которое я считала лживым, пока не привыкла) встретят они меня – все еще нежно любимую, пусть и странной любовью – в своей деревеньке, где живут, как и жили, ничего не меняя. И я в который раз решала, что, как только наступит утро, сяду в поезд и поеду к ним, вернусь в родительский дом. Я искренне желала этого. Мысль о возвращении была так соблазнительна. Ведь человек не в состоянии вернуться к прошлому, и именно поэтому волей-неволей ему приходится двигаться вперед. Но я – я могла совершить этот невозможный скачок, вернуться в затерянную посреди буйной зелени деревеньку, где время прекратило свой ход.

Но в то же время я прекрасно сознавала, что никуда не поеду. Несмотря на одиночество. Несмотря на то что сама толком не знаю, что я здесь делаю. Это было интуитивное чувство. Чувство невозможности возвращения. Как будто мне кто-то не позволяет вернуться, хотя я желаю этого от чистого сердца. Мне оставалось только закутаться поплотнее в одеяло и терпеть, стиснув зубы.

На следующее утро я вставала, умывалась и отправлялась на работу с абсолютно пустой головой. Настолько пустой, что даже не могла припомнить, отчего же вчера вечером мне было так тоскливо.

За то время, что я ехала в электричке на работу, мои припухшие от слез веки постепенно принимали свой обычный вид. Случалось, в разговоре я употребляла смешные для городского уха слова, вызывая у собеседников улыбки: «деревенская простушка». Но у себя на работе я пользовалась популярностью. Мне признавались в любви, из-за меня ссорились. Соперницы ругали меня, а подруги приходили за советом. На дни рождения я исправно получала подарки.

Так прошло два года.

И прошло бы еще десять, если бы я не встретила Акиру.

После нашей встречи я наконец-то поняла, зачем приехала в Токио.

Теперь я живу с Акирой.

Он нигде не работает. Сидит целыми днями дома и изготавливает непонятные вещицы. Вещицы эти бывают деревянные или металлические. Бесформенные, но небольшие по величине, они легко умещаются в ладони. Могу с уверенностью сказать, что к бижутерии они не имеют никакого отношения. Я не знаю точно, какие инструменты использует Акира во время работы, но подозреваю, что кроме щипцов и ножа для резьбы он активно прибегает к помощи неких сил, сродни тем, что помогают гнуть чайные ложки на расстоянии.

Таким образом, у меня теперь появилась подработка – по дороге в свой офис я пересекаюсь с «клиентами» (так я называю людей, которые, услышав про эти вещицы, захотели их купить) и продаю им Акирины творения. Сам Акира предпочитает не встречаться с людьми.

Сегодняшним моим «клиентом» была, судя по голосу в телефонной трубке и общему впечатлению от разговора, молодая женщина лет двадцати пяти – тридцати.

– Ну, я пошла, – с этими словами я направилась к дверям.

Акира проводил меня до порога

Мы договорились встретиться с ней в кафе, расположенном в одном из высотных зданий делового района Синдзюку. Она сразу узнала меня по ярко-красной юбке (заранее обговоренная деталь). Красивая женщина с ясным взором, одетая в деловой костюм. Она приветливо улыбнулась, когда наши глаза встретились, и слегка поклонилась в качестве приветствия.

– Приятно познакомиться, – сказала я, не представляясь. Визитку тоже не дала, хотя повсеместно принято обмениваться визитными карточками при первой встрече. Акира считает, что излишняя известность – вред, а не благо.

– Мне тоже, – ответила она и назвала свою фамилию: – Окубо. – Затем снова улыбнулась.

Я, со словами: «Секундочку… Вот, пожалуйста», достала из сумки завернутый в тонкую коричневую бумагу предмет и положила его на стол. Сверток глухо стукнулся о столешницу. Она протянула руку, на лице ее неожиданно появилось детское выражение любопытства:

– Можно я посмотрю?

Наши покупатели в большинстве своем порядочные люди, поэтому нет смысла им не доверять.

– Конечно-конечно.

Она, шурша бумагой, развернула сверток Достала его содержимое.

– Так это… – протянула она и замолчала, зажав вещицу в руке.

По лицу ее было видно, что ей не хватает слов, чтобы закончить фразу. Она выглядела беспомощной и счастливой одновременно.

Мне были понятны чувства этой женщины.

Я познакомилась с Акирой – приятелем приятеля – еще в бытность его студентом. При знакомстве я посмотрела ему в глаза и сразу поняла,

c кем имею дело, – от него так и веяло духовностью и религиозностью. Невысокий рост, блеск в глазах, манера поведения – все выдавало в нем этот своеобразный тип верующих людей. На меня как будто пахнуло с детства знакомым воздухом родительского дома. Я возненавидела Акиру. Но чем больше была ненависть, тем сильнее становилась моя любовь.

В общине, еще ребенком, я прочла пару книжек по психологии и в результате уяснила для себя, что, даже если я сбегу из деревни, когда-нибудь, неизвестно в каком обличий – но я-то сразу пойму, в чем дело, – мое прошлое бумерангом вернется ко мне. Это естественный и необратимый процесс, подобный замыканию круга. Поэтому единственное, что мне останется сделать, когда прошлое нанесет свой удар, – это принять вещи такими, как они есть. Но ведь слово «УДАР», на удивление похоже на слово «ДАР». Значит, все будет замечательно.

По большому счету я не ошиблась. «Ударом прошлого» оказался человек, мужчина. И хотя мне было с ним непросто, лучшего я не могла себе представить. По крайней мере, мне было понятно, как противостоять трудностям, знакомым по прошлой жизни. Уж лучше так, чем, ничего не подозревая, жить обычной жизнью, удачно выйти замуж за коллегу по работе, а потом вдруг, в нервном припадке, ни с того ни с сего попытаться задушить собственных детей – об этом случае даже в газетах писали.

Физически ощущая тяжесть своего прошлого, я примерно представляла себе, что меня ждет, и была готова к этому. Чувство готовности было похоже на неизбежную тяжесть собственной крови, тяжесть ее движения по сосудам. Фатальное чувство, которое испытывают больные раком или малокровием. Оно также свойственно людям из семей с наследственными болезнями, чувство обреченности: «Ничего не поделаешь. Я – это я. Мне уже не родиться у других родителей».

Бизнес Акиры начался с амулета, который он изготовил для меня, – мы тогда только начали жить вместе, и я вся была на нервах. Своего рода этюд. Набросок.

Я искренне желаю, чтобы и у вас когда-нибудь появился такой амулет!

Его главная особенность заключалась в том, что он – единственная в этом мире вещь, существовавшая только для меня. Но (как выяснилось в дальнейшем) Акира придал ему форму «вещи-которую-хотят-иметь-все». Этот амулет вызвал во мне редкое чувство, сродни тому, которое, должно быть, испытывает молодая мать, когда младенец впервые берет ее грудь. Мягкий толчок, всецело оправдывающий твое существование. Исчерпывающий ответ на вопрос «Зачем я живу?». Вот какая сила была сокрыта в «вещицах» Акиры.

– Держи, – сказал он.

Я протянула ладонь и ощутила знакомую сладкую тяжесть (внутри все оборвалось, где-то в сердце хлынули горячие слезы), давнее воспоминание из детства, словно я держу в затекшей руке птенца.

Я заплакала;

– Зачем ты мне это дал? Зачем делать чудо материальным? Ведь осязаемые вещи рано или поздно ломаются.

– Не волнуйся. Если ты его потеряешь или сломаешь – я тебе сделаю другой. Я таких могу сколько угодно сделать.

Именно в этот момент я как будто пробудилась после долгого-долгого сна. Пришло осознание того, что всю свою жизнь я ждала этих слов. Даже если я заблуждаюсь, все равно! Для меня, бездомной, безродной, одинокой – хоть и не замечавшей своего одиночества. Для меня, запуганной и не ждущей от ежесекундно меняющейся жизни ничего хорошего. Для меня, которая не в силах больше сдерживать бешеное биение сердца, эти слова были волшебным заклинанием. Я подумала, что, наверное, много лет назад отец услышал от основателя общины не меньшие по своей значимости слова. Впервые в жизни мне показалось, что я начала понимать своего отца.

Слова, которые для чужих ушей прозвучат несвоевременно и банально, были сказаны только для меня и только сейчас. И каким бы равнодушным дураком ни выглядел тот, кто их произнес, в глубине души он прекрасно осознавал истинную силу своих слов. Как будто он отыскал эти единственно верные выражения в далеком и прекрасном будущем, чтобы преподнести их своему собеседнику.

– Какое-то странное чувство, – наконец произнесла молодая женщина.

– Вы так считаете?

– Знаете, я услышала об этих амулетах от подруги. – Она в упор посмотрела на меня своими огромными глазами.

– От подруги? – вежливо переспросила я.

Вообще-то я по возможности стараюсь не вникать в детали, но эта женщина показалась мне очень приятной, и, кроме того, она выглядела как человек, который не станет распространяться о себе больше, чем того требуют правила хорошего тона Интуитивно я почувствовала, что ей можно доверять, и в порядке исключения решила не прерывать разговор.

– Мне не очень удобно упоминать об этом, но в молодости я сделала несколько абортов, а после того как вышла замуж, никак не могу забеременеть. Я прошла проверку в больнице и выяснила, что проблема не во мне. Мой муж очень хороший человек, но я не решилась поговорить с ним…

– И тогда ваша подруга?..

– Да-да. Она рассказала мне про амулет и про то, что далеко не каждый может его приобрести. Поэтому я немного волновалась. – Она улыбнулась.

– Все в порядке, – успокоила я ее.

Хотя у Акиры было до смешного мало заказов, тем не менее иногда – чрезвычайно редко – он отказывал клиенту. Но насколько мне было известно, с этой женщиной у Акиры не возникло никаких проблем. Акира вообще судил людей не по их поступкам в прошлом, а по их общему отношению к жизни. Он в основном полагался на интуицию.

Выслушивать подробности частной жизни клиентов Акире не нравилось еще больше, чем мне. Он говорил, что чем больше знаешь, тем больше об этом размышляешь, а значит, не сможешь выполнить заказ. Однажды произошел следующий случай. К нам пришел заказчик и рассказал, что его мать больна раком. По его словам, старая женщина, лежавшая в больнице, откуда-то узнала про Акиру и его амулеты и очень захотела, чтобы и у нее был такой амулет. «Поэтому, – закончил заказчик, – я бы очень хотел, чтобы вы приняли у меня заказ». Но сколько он ни просил, Акира отвечал ему одно и тоже: «Я не могу выполнить ваш заказ». А почему не может, не говорил. Тогда молодой человек принялся очень подробно рассказывать о своей матери, о ее характере и прочих частностях. Он жалобно умолял Акиру согласиться, так что в конечном счете мягкосердечный Акира расплакался и сказал, что, по его мнению, амулет его работы никак не подойдет матери молодого человека Заказчик ушел не солоно хлебавши. После его ухода я довольно долго не могла успокоить Акиру и еще дольше не понимала, почему он отказался выполнить заказ.

Впоследствии кто-то рассказал мне, что молодой человек на самом деле был подослан к Акире одной компанией, занимающейся производством и распространением товаров, так или иначе связанных с магией. Моей первой мыслью было: «Как прискорбно, что существуют такие нечистоплотные люди, как этот парень и его начальство. Кроме того, это абсурд – подсылать к Акире шпиона. Теперь понятно, почему мне показалось, что у заказчика жалкий вид. И хотя работа у них по большому счету похожа, Акира в сто раз порядочней».

А вот что сказал по этому поводу Акира: «Теперь понятно, почему я чувствовал, что мне не удастся сделать то, что он просил». Ни словом больше, ни словом меньше.

Меня это потрясло, и как-то вдруг мне стало ясно, почему мы оказались вместе.

– Большое вам спасибо, – положив на стол конверт с деньгами, женщина поднялась и ушла, оставив меня одну.

Я подумала про себя, что, наверное, уже в ближайшее время она забеременеет и сможет счастливо родить. Хоть наше знакомство и длилось всего несколько минут, я успела проникнуться симпатией к этой молодой женщине. На прощанье я крепко пожала ей руку и пожелала удачи. Мне часто приходилось слышать от Акиры сердитое: «Ты не перебарщиваешь ли с сердечностью на людях? Дома – вон какая строгая». Видимо, так оно и есть, но ничего с этим не поделаешь. Я скорее буду ласкова с прохожим, чем с хорошим знакомым. Такие вот дела. Наряду с естественной стеснительностью – все-таки незнакомый человек – я часто испытывала чуть ли не любовь, грудь распирает от нежности, и мне кажется, что для этого человека я сделаю все что угодно.

Когда я вернулась домой, Акира смотрел телевизор. Я мельком взглянула на экран – что это он там смотрит? – показывали «Right Stuff» Дэфо. Тот самый эпизод, когда космонавты входят в земную атмосферу. «Наверное, неприятно испытывать такие перегрузки», – подумала я. Акира смотрел эту сцену со страдальческим выражением на лице, как будто и его тоже вдавливало в кресло удесятеренной силой тяжести. Мне всегда было непонятно, как же так получилось, что в этом ничем не выделяющемся в повседневной жизни бесхарактерном человеке заключена целительная сила? Почему именно ему даровано умение изготовлять волшебные амулеты?

– Привет. Тебе пришло письмо от папы, – сказал он, не отрываясь от фильма

– Что?.. – От удивления я захлебнулась словами. На низком, захламленном рабочем столе Акиры поверх инструментов для чеканки и прочей дребедени лежал толстый конверт.

Последний раз я виделась с отцом в прошлом месяце (правда, до этого мы не виделись три года). Акира решил проводить меня до парка Уэно, где к тому времени уже отцвела сакура и где мы с отцом договорились о встрече. В марте отец позвонил мне на работу и сказал, что едет в Токио, чтобы встретиться со своим старым другом (разумеется, не с тем человеком, который его обманул).

«У тебя будет время повидаться со мной?» Этот вопрос удивил меня. Я и представить себе не могла, что отец когда-нибудь решится уехать из деревни, пусть даже на время. За последние десять лет ни отец, ни мать ни разу не покидали общину. Ни на день. Я подумала, что, может быть, отцу и стоило уехать ненадолго оттуда. Уехать через не хочу. Уехать, чтобы преодолеть свое прошлое, которое тяготит его уже много лет. Внезапно сквозь эту мысль проступила другая – он просто хочет увидеть меня. Он едет туда, где живу я.

В религии моих родителей практически не существовало никаких табу, но я уверена, что основатель общины отпустил отца с легким сердцем именно потому, что у этой поездки была однозначная цель – встреча со мной.

«Наверное, отец хочет уговорить меня вернуться…»

В глубине души я боялась, что отец решил забрать меня обратно. Если бы он приехал в Токио до того, как я познакомилась с Акирой, – я просто не стала бы встречаться с ним. И знаете почему? Потому что насколько я была удалена от общины физически, настолько я принадлежала ей ментально, душевно. Я знала, что, если бы отец приехал ко мне, я бы извелась слезами и впала в депрессию за время, проведенное вместе с ним.

Если ты переезжаешь от родителей или выходишь замуж – это не значит, что ты приобретаешь независимость или личную свободу. Вовсе нет. Я встречала огромное количество людей, которые и после свадьбы, и после рождения ребенка жили в тени своих родителей, тащили на себе тяжкий груз родительского влияния. Я не говорю, что это плохо, но, на мой взгляд, это не имеет ничего общего с личной свободой и независимостью.

Мне стало это ясно лишь после того, как я познакомилась с Акирой. Не потому, что мы стали прекрасной парой или счастливой семьей – я не собираюсь рассказывать вам сентиментальную повесть наших с Акирой «семейных» взаимоотношений. Просто в какой-то момент мне стал понятен истинный смысл одиночества. Грустная правда, что, кроме меня самой, у меня нет никого. Казалось бы, у меня есть и папа, и мама, есть деревня, есть наша с Акирой комната… Но нет никого, кто мог бы подумать обо мне так, как я думаю о самой себе. Нет никого, кто мог бы принять за меня безошибочно верное (для меня самой) решение.

Я не могу толком описать это чувство.

Мой дом – это я сама. Два в одном, неотделимые друг от друга, как неотделимы прекрасная синева предутреннего неба и не менее прекрасная утренняя заря, приходящая на смену этой синеве. Что-то в этом роде.

Если бы я поняла это с самого начала, я не стала бы уезжать из деревни. Побег из общины стал бы бессмысленным, ненужным действием. Но это знание пришло ко мне только после переезда в Токио, после встречи с Акирой. Короче, я пришла к выводу, что лучше оставаться здесь, в городе.

Отец сказал, что в воскресенье, десятого апреля, он будет ждать меня перед храмом Бзнтэн, на берегу озера Синобазу в парке Уэно. Я думаю, он выбрал это место потому, что в прошлом мы часто ходили в этот храм втроем: папа, мама, я.

Как и следовало ожидать, с самого утра я была сама не своя. Мне было страшно идти на встречу с отцом. Я приткнулась было к спящему Акире, но он раздраженно выпихнул меня из кровати. Потом я разбила тарелку и горько плакала на кухне, а уже через несколько минут истерично хохотала над дополнительным выпуском программы «Смейся, кто может», физически ощущая болезненную непоследовательность своих действий. Я не совсем понимала, что делаю. И хотя сначала я собиралась пойти одна, я вдруг почувствовала себя так плохо – пересохло в горле и стало трудно дышать, – что в конце концов попросила Акиру пойти со мной. Мне казалось, что его присутствие станет гарантией того, что я буду вести себя более или менее пристойно. Моя просьба: «Умоляю, проводи меня до Уэно» неожиданно возымела действие, и Акира – домосед и мизантроп – согласился меня проводить. Всю дорогу до Уэно мы шли, взявшись за руки.

По весеннему озеру бесшумно скользили лодки. Тяжелое пасмурное небо, все обложенное облаками, низко нависло над водой. Мы пришли на двадцать минут раньше, чем договаривались, но отец уже стоял перед храмовыми воротами.

«Как-то все слишком просто», – с чувством неудовлетворенности подумала я.

Отчего-то мне никак не удавалось заставить себя подойти к отцу. Из укрытия я разглядывала его фигуру на фоне храма. Акира стоял рядом, все так же держа мою безвольную руку в своей, даже не пытаясь вытолкнуть меня навстречу отцу. Чем больше я смотрела на отцовский серый плащ, на его стоптанные черные туфли, полысевшую голову и характерную осанку, тем больше мне казалось, что я вот-вот сойду с ума

Неожиданно начался дождь. Крупные капли с силой посыпались с неба.

«Наверное, все лодки сейчас плывут по направлению к берегу», – вспомнилось мне вдруг озеро, невидимое из моего укрытия. Отец ждал меня, так и не раскрыв зонта, который держал в руке. Густой коричневый цвет храмовых построек, как бы дымясь и скрадывая пространство, клубился за спиной. Поблекшие разноцветные лавки грустно мокли под дождем. Отец стоял неподвижно, лишь взгляд его метался в поисках меня. Я видела его брови – полумесяцем, как и мои…

Неожиданно Акира жалобно сказал, почти пропел:

– Твой папа, старый Бэнтэн и голуби – все намокает под этим дождем.

И тогда я подумала, что так оно и есть, и вышла из укрытия со словами: «Папа, папа». Я не плакала. Отец, увидев меня, радостно засмеялся, так что его глаза превратились в щелочки. Акира представился и сказал, что, пожалуй, ему пора возвращаться домой. Но мы силком потащили его поужинать вместе с нами. Отец передал мне мамино варенье. Вопреки моим ожиданиям, он не уговаривал меня вернуться. И я подумала, что, наверное, когда-нибудь в будущем я смогу поехать погостить у родителей в деревне. Мысль о том, чтобы поехать в гости, раньше даже не приходила мне в голову. Видимо, я слишком боялась возвращения в общину. Не то чтобы я запланировала поездку домой, нет-нет. Просто я поняла, что у меня теперь есть эта возможность, как у студентов, – съездить к родителям. И хотя я не знала, когда именно я поеду, у меня было хорошее предчувствие на этот счет.

Дорогая Тикако!

Я очень рад нашей недавней встрече. Ты живешь с хорошим человеком, и я спокоен за тебя. Твоя мама тоже считает, что теперь мы можем за тебя не беспокоиться. Передай, пожалуйста, Акире отдельное спасибо за вкусных жареных угрей.

По пути к тебе мало того что самолет вылетел с опозданием, нас еще ужасно трясло всю дорогу. Пока ждали самолета, я разговаривал с пассажирами. Первый раз за много лет я общался не с верующими, а с простыми людьми. Это такая радость. Я вдруг почувствовал, что могу быть с ними откровенным. Там была девушка, которая летела навестить родственников в Токио, был молодой бизнесмен, возвращавшийся из командировки с подарками для жены и детей. Рядом со мной ожидали самолета молодой человек с туристским снаряжением, из тех, кто предпочитает путешествовать в одиночку, и приятная пожилая пара.

После взлета нас вдруг начало резко трясти. Все ужасно заволновались. И когда стюардессы забегали туда-сюда с побледневшими до синевы лицами, паника охватила весь самолет. Это было очень неприятное ощущение. В конечном счете ничего страшного не произошло, но тряска была ужасной. В воздухе стоял запах смерти. Мне кажется, все пассажиры так или иначе почувствовали ее присутствие.

Я начал читать сутры, пока не прошел страх. Я уже не боялся умереть. Мне просто было очень грустно. Люди, еще минуту назад улыбавшиеся, сидели на своих местах с искаженными от страха лицами. Некоторых рвало. И когда я подумал, что мое прощание с ними в аэропорту произойдет без единой улыбки, – у меня заболело сердце. Эти люди стали для меня столь же близкими, как жена или старый друг. Стали для меня столь же значимыми, как ты. Я старался все время помнить об их улыбающихся лицах, но от этого мне стало еще грустнее. И в этот самый момент впервые в жизни я понял, что сделал правильный выбор. Я не ошибся, избрав путь веры.

Прежде я абсолютно не обращал внимания на подобные вещи. Но теперь я знаю, что в каждой вещи сокрыта сущность Будды.

Мы с мамой живем здесь.

А ты проживи свою жизнь там. Проживи как сможешь. Где бы ты ни была, ты всегда любима и прощена. И не только нами.

Береги себя.

Твой папа.

– Что за религиозная чушь! – Я была потрясена тем, что отец совсем не изменился за эти годы.

– Разве тебе не понравилось? – спросил Аки-ра, по-прежнему глядя в экран.

– А ты что, читал?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю